Поэзия ключевых слов
Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2015
Поэт говорит всегда, даже когда он молчит. Поэт говорит в себя. Говорит долго, иногда — вечно. Человек думает думу. Поэт — стихи. Потому что стихи — сердце думы, которая существует и клубится внутри и снаружи. Дума-стихи утомляет веки, делает глаза невидящими, но смотрящими в себя, внутрь, — как вода, обволакивающаяся отраженьями всего на свете и поглощающая в себя свет, переходящий — в глубине — в слоистый полусумрак, сумрак, мрак. Губы шевелятся, трогают воздух, пробуют на твердость и мягкость, долготу и силу — звук, которого нет и который есть в тебе, внутри, в сердце думы.
Поэт думает стихи всегда. Он говорит в себя — и забывается: воздух и уста приходят в согласие — и появляется звук, звукоряд, слог, ритм, слова, фразы. Их словно что-то выталкивает наружу — и они слышны. Точнее — слышатся. Не всем, а чаще тем, кто думает свои стихи (и необязательно записывает их). Процесс думания стихов бесконечен, и появившиеся на свет стихотворения — это паузы, звуковые паузы, возникающие в непрекращающемся мощном течении думы… Безумие? — Ну да. Оно самое. Онтологическое и неизбежное.
Есть поэты, «пишущие стихи», которые зияют смыслами: в таких стихотворениях, как правило, коротких, мало слов; графически они напоминают то ли перфокарту, то ли первый лед на пруду, пробитый камнями, — их бросают с берега ребятишки и радуются всякой дырке во льду, — дыры — слова, их немного, но они есть, они неупорядоченны, но темны и глубоки, и в них плещется, или виден, или ощущается — смысл. Велимир Хлебников, Геннадий Айги, Сергей Бирюков и многие другие бросали такие камушки на лед, пробивали его, и из темных зияний изливалась на твердые воды холодная и чистая влага — нет, не новизны, а истины (как дежавю, как проявление этимологии, забытой внутренней формы памяти и времени), — истины языковой, просодической, поэтической и духовной.
Поток (внутренний и неостановимый) образного и концептуального — поэтического — мышления бесконечен. Он порождается и движется — всегда: и во сне, и наяву, и параллельно иной деятельности думателя стихов, — параллельно, но — в роли главного, стержневого, стрежневого, — вот самостийная быстрина, — всё остальное — омуты, мели и водовороты. Человек думает стихи, вещество такого поэтического мышления — невероятно плотное, сгущенное и напряженное. Иногда дума такая переполняется, ей тесно в черепе, в сердце, в душе — и она выталкивает в уста, в воздух, наружу, может быть, и не главное, но всё-таки слышимое, осязательное и, видимо, нужное миру, слуху, воздуху.
Такие лингворечевые «выбросы», взрывы, протуберанцы, несомненно, имеют энигматический и эвристический характер: поэтическое сознание выталкивает на свет (из своего полусумрака, сумрака, мрака) ключевые элементы словесно-поэтической лавы (иногда — ледяной и почти неподвижной), — ключевые звуки, шорохи, звукосочетания, слоги, слова и даже словосочетания и фразы. Это — конститутивные кванты стихотворения.
Поэты могут и не быть
стихотворцами. Я говорю не о тех, кто чувствует, ощущает и вообще, воспринимая,
ждет поэзию как некое будущее языка, сердца, разума и души, то бишь ждет наслаждения, волнения, открытия, чуда. Я — о тех,
кто сталкивает свое сознание духовное — с языковым,
поэтическим. Таков был Хлебников.
|
трепетва зарошь умнязь дышва пенязь помирва |
варошь вечазь плещва студошь жриязь желва |
жарошь храмязь плаква сухошь будязь лепетва |
Мокошь вылязь нежва тамошь новязь |
Этот список слов неологического и окказионального характера имеет закрепленный графический облик и характер, что усиливает признак графичности, присущий только тексту. Такой текст читается и по вертикали (последовательно все четыре столбца), и по горизонтали (с учетом пробелов между столбцами). Лексико-грамматическое и словообразовательное значение всех 23 слов вполне прозрачно и «понятно». Реципиенты (студенты-филологи и журналисты) без труда интерпретируют и синтезируют 23 лексических смысла, разворачивая и «восстанавливая» «внутренний» текст Хлебникова, а заодно — и некий праязык славян.
Стихотворения Геннадия Айги, по определению, состоят только из ключевых слов. Поэзия ключевых слов — есть сознание и осознание главного в бытие.
Розы трехлетней Этери
читают
ангелы
книгу твою
когда это были раскрыты страницы?
Тонут
(и ум
вот-вот
забоится)
о ветроподобие
обморок
(больше меня)
поглощаемый
Снова: укачивание тебя
Алые
розы — к глазам
младенца:
день — будь кругом: о — бабочка:
войди — отметить:
мгновенье:
белый
Первое стихотворение есть попытка называния невыразимого состояния (тютчевского: «Нам не дано предугадать…») утраты — порождения — жизни — утраты слова: обморок семантики, поглощаемый душой мира (через ангелов — вполне по Данте). Второе стихотворение перенаполнено белыми и красными тельцами крови — крови любви, крови времени, крови смерти, крови жизни, крови красоты, крови мира…
Сергей Бирюков, наш современник,
поэт преимущественно ключевых элементов / квантов стихотворения. Поэзия
ключевых слов — не метод, а способность поэта уберечь то главное, что движет
вещество поэзии: звук, слог, ритм, вскрик, обрывок мелодии (каденции), а
главное, смысловой интонации в ее первородном виде — из Первых Уст сами знаете
Кого.
Тютчев
Чуть-чуть
Туч тюч
Тут и тут
Тют
Чев
Мысль изреченная есть ложь
Мысль изреченная есть вошь
Мысль изреченная ничтож
Мысль изреченная есть тож
Мысль изреченная есть что ж
Мысль из(реченная)
ни что ж
Мысль из-реч—енная есть нож
Вечтют
Весь тут
Туч чуть
Чутев
Чутчев
Чев туч чев
Веччев чуть
тюююютчееев
С. Бирюков освобождает из мощного потока поэтического сознания только самое главное (и это — не экономность, но дарение вольной грамоты энергии, энергии прежде всего красоты, ужаса и любви): звук, стон, крик и вариативную редупликацию афористической правды, трансформируя правду если не в истину, то уж в рок — точно.Уверен, что поэтический авангард — вовсе не авангард, а голая, явная, открытая архетипичность поэзии, поэтического звука и смысла, поэтического текста: вот — поэзия, подлинная и без литературной шелухи, чистая и абсолютная.
***
окошко
ок. ошко
шок
о, кошка
ушко
***
строже строже
строка
стро же
стро — ка
***
начальный звук имени
так мо
из шаг
зигзаг
***
ты поворотом ключа
ты поворотом клю
ты поворотом кл
ты поворотом
С. Бирюков — поэт онтологический, архетипический (как В. Хлебников и Г. Айги): вычитанием читаемого, знаемого он производит небывалое наращение текста смыслового, — не вербального, но ментального, — очень близкого к архетипической парадигме поэтических текстов. И это — не языковая игра, а хаокосмическое движение поэтического разума.
В. Хлебников, Г. Айги, С. Бирюков — классики. Однако и в новой, новейшей поэзии есть авторы — носители особого таланта слышать, видеть и произносить главное. И в первой осьмушке двадцать первого века среди прочих стихи Анастасии Зеленовой появляются и существуют преимущественно в традиции архетипической поэзии. О просодической специфике стихотворений А. Зеленовой я уже писал: здесь просодия есть синтез верлибра, силлаботоники и тоники свободной, естественной. Удивляет другое: почти все стихотворения А. Зеленовой буквально крохотны, но в то же время они наполнены мощной энергией пред- и постпоэтической пустоты, чреватой невероятно весомым содержанием. Речь идет не о свернутом тексте и не об игровом стихотворном эксперименте: стихотворение А. Зеленовой есть фрагмент и, возможно, наиважнейший вечного и бесконечного процесса поэтического мышления, когда текст, зияющий пустóтами (термин С.С. Аверинцева), сияет нарастающими смыслами. Такое наращение возможно лишь в момент объятия двух поэтических сознаний — автора и читателя. Не думаю, что тексты А. Зеленовой понятны всем — ментальное объятие может и не состояться. Но, несмотря ни на что, поэт говорит в мир, произнося только главные, ключевые, узловые языковые единицы поэзии. Поэтическое именование здесь существует само по себе — всё в ожидании предмета номинации.
тихо
как будто ежиха
наименуешь животное
и
задуманное становится добрее
Имя находит безымянное или многоименное, и в момент этого чудесного синтеза мир становится светлее, чище, добрее. Поэт позволяет существовать ключевым словам, словосочетаниям и фразам в языковой пустоте, природа которой — поливалентна: ее вещество насыщается нежностью, красотой, добром и светом — и пустóты становятся поэтическими, потенциально полными прежде всего молчанием — началом интонации и ее концом. Книга А. Зеленовой «На птичьих правах» (AilurosPublishing, 2015) представляет собой — как совокупность всех помещенных в ней стихотворений — метатекст, метастихотворение, метамонолог, произрастающий из моностихов, дистихов, однострофных стихотворений, текстов-восьмистиший и др. Почти все стихотворения в книге избыточны: «недобор» объема, «недоговоренность», «свернутость», смысловые зияния и проч. — всё это результат качества процесса поэтического прежде всего сознания и мышления, — сознание и мышление — в их поэтическом качестве — функционируют в этих стихах куда с большей силой, чем языковая семантика. Избыточность такого качества стихов очевидна: смысловое движение «поэтических пустот» не ускользает от читателя, а наоборот, ищет его, втягивает участника стихотворного / поэтического акта в лабиринты не додумывания и домысливания, а — интерпретации.
Молитва
Словосочетай меня
Вот моностих, да еще и с названием, в котором (в семи слогах) бьется сердце огромной, сложнейшей, нет — глобальной ситуации «молитва»: адресант — поэт и читатель как со-поэт, со-автор, со-участник; адресат — Бог, мир, поэзия, человек, вообще живое существо, время, вообще хронотоп — и реальный, и духовный; предикат в императивно-просительной форме — процесс очень сложный, загадочный, если не чудесный. Здесь два текста — вербальный (крохотный) и невербальный (поэтический), метафизический, и он — огромен. Два текста в одном — это явление нормальное: текст, архетекст, текст авторский, текст читательский и т.д. Политекстовая природа стихотворений А. Зеленовой — это порождение ее таланта, природного / божественного дара, музыки и смысла, нежности, мужества и традиции поэзии ключевых слов.
Поэзия ключевых слов не афористична (и у Хлебникова, и у Айги, и у Бирюкова). Поэзия ключевых слов — дефиниционна: поэт создает поэтические дефиниции, и дефиниции как толкование есть развернутое, объясненное имя.
вся свобода насквозь вода
Да, вода больше свободы — любой: и животной, и социальной, и духовной. Вода — вещество вещества. Нет, вода — вся архевещество. Правещество. Вот и всё. Дальше — можно интерпретировать без конца, ибо поэзия — бездна. Бездна, в которой мерцают ключевые кванты языка — поэзии. Именно в такой бездне архетекстуальности возможны и грамматические сдвиги (как у Н. Гоголя), и метатезы, и призраки метафор, и ряды смыслоидов (как в детской речи), которые синтезируются в смыслы столпного и колодезного вектора. Поэзия ключевых слов — шарообразна, но смыслы, обоюдорастущие в ней, вертикальны. В таких стихах появление любых языковых новаций — естественно и гармонично.
ну, клюнь
рыбка-июнь
клином клин
журавли летят
ёлочки горят
толстенький червяк
мою ладонь лижет
что им движет
сдунь, сплюнь
если поможет
а лучше
сожми крепче
сомкни губче
целуй, отче
Поэзия А. Зеленовой — духографична.
а после короткой тьмы
опять мы
Это — о Духе, о душе, о вечном духовном хронопе, центр которого везде, а окружность нигде. Так по Б. Паскалю. И так — по А. Зеленовой: любое ее стихотворение — архетипично и архетекстуально по отношению к тексту-Вселенной. Стихотворение А. Зеленовой вертикально — вслед за вертикальностью Мироздания, просветленного Духом:
Мы снимся ввысь.
Но на цепочке часовой,
недалеко.
Нас сносит брысь,
по кольцевой,
в депо.
И подоконника лицо
слегка наклонено.
И ветер клёну по колено
Поэт думает и говорит ввысь-вдогонку себе, снящемуся миру. Снящийся — ангел?
рядом с ангелами, и даже немножко
выше,
жук летает маленький коричневый.
для него это дело привычное,
а мы рты разинули,
все посмотреть вышли.
наша вселенная неумолимо расширяется,
наши зрачки сужаются.
смерть стоит у порога, войти не
решается,
потому что — жук.
вдруг он больно жалится?
боль болящего
рождает в нём жалость
к тому, в ком боль не вмещается.
Боль всегда больше себя. Душа и мир преувеличивают ее — чтобы на всех хватило. Душа растет и прирастает — болью. Болью, жалостью, нежностью и — мужеством. Нежным мужеством.
Старички и синички зимнего парка.
Как описать вас? Только не словом
«жалко».
Скорее, словами «робкая (тайная)
радость».
Осталась такая малость:
самая главная малость.
Всё сказано прямо, но от этого энигматичность высказывания не уменьшилась, она, напротив, укрупняется, вызывая к читателю архетекст, главный текст, страшный текст.
В книге А. Зеленовой есть и «традиционные» стихотворения, но все они — просодически — уникальны, а содержательно — свободны и глобальны.
наживное сердце
ножик перочинный
догорай, лучина
как тебя учили
человек получится
и душа-попутчица
и беда сырая
и земля лихая
то и ладно
что ладони в трещинах
а ладони в трещинах
и подавно
погадай на встречного
улыбнётся
отболит всё и отобьётся
сердце любит сердце
Эстетика — сущность социальная, этика — тем более. Однако поэзия ключевых слов являет нам и этику, и эстетику первородного, природного, подлинно гармоничного, истинно духовного характера. Последняя строка стихотворения «сердце любит сердце» одновременно есть моностих, отдельное, самостоятельное стихотворение, которое было выхвачено из потока поэтического сознания Даром — и даром. Любят не потому, что хотят любить, а потому, что не любить не могут.