Рассказ
Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2015
Александр Голубев (1960) — родился в г. Южно-Сахалинске, всю жизнь
прожил на Камчатке. Моряк, окончил Петропавловск-Камчатское
высшее инженерное морское училище по специальности инженер-судоводитель.
Работал в БОРе (База океанического рыболовства) на
промысловых и транспортных судах. Печатался в журналах «Дальний Восток»,
«Сибирские огни», «Полдень, ХХI ВЕК». В «Урале»
печатается впервые.
1
Все на ходовом мостике напоминало о том, что никакой это не транспортный рефрижератор «Капитан Костров», а бывшая японская шхуна «Хойо Мару», пятнадцать лет отутюжившая просторы Тихого океана и лишь после этого купленная фирмой «Командор-Фиш» для перевозки рыбопродукции в треугольнике Камчатка — Корея — Япония.
И все таблички — на авторулевом, и на двух локаторах фирмы «Фуруно», и на машинном телеграфе, — все эти таблички так и остались заполненными иероглифами, похожими на тощие приплясывающие фигурки, никому и в голову не пришло заклеить их и написать по-русски, хотя, казалось бы, чего проще: взял стикер, наляпал на тот же эхолот и подписал «Вкл/Выкл».
Но главное не иероглифы, на них уже и не глядишь, просто автоматически нажимаешь на нужную кнопку, переводя локатор с дальности в три мили на двенадцатимильную шкалу. Главное — это запахи. Тут смотри не смотри, от запахов никуда не уйдешь, не спрячешься. Хотя, сказать по-честному, никакие это не запахи, а настоящая вонь — соевый соус, васаби и еще с десяток других, названий которых даже не знаешь, но они окружают, лезут внутрь до отвращения, до тошноты, и ничего с этим не поделаешь. Раз выбрал ты себе такую участь — работать на бывшей японской шхуне, так и работай, молча сопи в две дырочки и делай свое дело, независимо от запахов, надписей или тесноты судовых помещений, которые проще обозвать собачьей конурой.
Сергей поднял глаза и посмотрел на судовые часы — ясно море, это были не просто часы, это были часы фирмы «Сейко», и показывали они точнейшее время, потому что не имели они нормального часового механизма, который на российском судне третий помощник каждую неделю лично заводил специальным ключом, при этом секундомером вычисляя погрешность.
Нет, эти часы не нужно было заводить в принципе, и погрешности у них не имелось как таковой, потому что соединены они были проводами с часами в радиорубке, а те, в свою очередь, со спутниковой системой, и годовая ошибка у них составляла ноль секунд и ноль десятых. И это раздражало. Все на свете должно иметь погрешность, ошибку или хотя бы право на ошибку, нельзя вот так жить, секунда в секунду, с абсолютной точностью, идеально, как компьютер.
Хочешь, к примеру, опоздать на вахту. Приходишь в пять минут первого, изображаешь удивление, глядя на часы, и говоришь, что, мол, в моей каюте еще без пяти двенадцать, отстают, заразы! Опять же упрек в адрес третьего помощника, которого ты меняешь, — плохо смотрит за часами, служба времени — его это заведование. А тут не опоздаешь, потому что и в каюте часы подключены к радиорубке и управляются оттуда, опаздывать в принципе не могут, поэтому будь добр, без пяти минут как штык прибудь на вахту.
Хотя и у японцев не так все безоблачно. Взять, к примеру, автоматическое рулевое устройство. В просторечии «автомат». Америкосы его называют более фамильярно — «Iron Mike», или «Железный Майк» по-русски. Как японцы кличут свое устройство, неизвестно, но в данном случае другое слово, кроме как «камикадзе», просто на ум не приходит. А все потому, что железные мозги прибора периодически клинит, и ни с того ни с сего пару раз за вахту, а то и чаще перекладывает он руль в положение «лево на борт», либо «право на борт» и начинает судно резко поворачивать — хорошо еще, если рядом нет ни берега, ни судов встречных, ни сетей рыбацких или других опасностей.
Неделю назад вот так же шли полным ходом по Филиппинскому морю, два часа ночи, Сергей как раз на вахте был, сидел спокойно на стуле и смотрел на встречный пассажирский лайнер — шесть палуб, двести метров ослепительных огней и двадцать пять узлов скорости. И вдруг, когда дистанция была уже минимальной, этот лайнер начинает поворачивать и идет на таран прямо в борт «Капитану Кострову»! Сергей от неожиданности аж на палубу со стула свалился, бросился к авторулевому, смотрит, а тот, сволочь, лево на борт руль положил и точно в лайнер целится, который как шел, так и идет, курс ни на градус не меняя.
Ну, кто он после этого, «автомат» этот японский, как не «камикадзе»?
Два часа дня.
Середина вахты. До ее конца еще два длинных часа, таких же бесконечных, как море за бортом, ровное, унылое, гладкое. Хоть бы штормишко какой подошел, что ли, для разнообразия. Хотя нет, лучше не надо. На этой посудине при любой волне качка такая, что не обрадуешься, — мозги сразу переходят в жидкое состояние и плещутся в черепной коробке, как кисель, хочется в затылке электродрелью провертеть дырку и слить их на палубу к чертовой матери, чтобы не плюхались, не раздражали. Опять же особенность японских судов — повышенная остойчивость, на наших так не качает, и работать там, к примеру, гораздо легче!
Зато платят в два раза меньше. А то и в три.
На судне тишина. Экипаж словно вымер — ни голосов в коридорах, ни шагов на трапе, ни музыки в каютах. Только приглушенный гул главного двигателя да легкая дрожь палубы под ногами. Да и кому тут ходить по трапам и коридорам? Экипаж сокращен до безобразия, даже матроса-рулевого и того с мостика убрали. Некому ходить. Все спят, а кто не спит, тот на койке лежит, к вахте готовится. Двенадцать человек — весь экипаж. Капитан, три штурмана, три механика, начальник радиостанции, боцман, два палубных матроса. И повар. Боцман и матросы с утра и до обеда палубу суричали, а сейчас сачка давят.
И некому их гонять — старпом им чуть не пятки лижет, все боится не угодить, чтобы в порту в кабак сводили да напоили до соплей. Халявщик чертов! Только и может, что в каюту припереться на кофе и вспоминать, как он где-то там тонул, где-то там горел, а еще где-то рыбы не поймал и рейсовых получил только на один ящик водки.
Негативщик.
Как будто в жизни больше ничего хорошего и не было, кроме борьбы с пробоинами да пожарами. Послать бы его подальше, да потом придется с судна списываться, до первого порта только и отработаешь, сожрет ведь.
Зазвонил судовой телефон.
Вот и телефон здесь не такой, как у нас, не железный ящик, насмерть прикрученный к переборке и со звонком таким, что глухой и то вздрогнет, а обычный настольный, кнопочный, он даже не звонит, а по-японски деликатно издает нежную трель.
— Второй помощник слушает!
— Привет. Это капитан.
— Здравствуйте, Федор Григорьевич.
— У тебя грузовой план для прохождения контрольной точки готов?
— Три экземпляра. Висят над штурманским столом.
— Ладно, потом поднимусь на мостик, распишусь.
— Еще что-нибудь?
— Нет, все.
Гудки. Ни спасибо, ни до свидания. Поднимется, распишется. И все.
Вообще-то капитан мужик хороший, а как специалист — самый грамотный из всех, с кем Сергею приходилось работать. Тридцать лет в морях как-никак. Из них лет восемь по контракту на американских, японских и корейских судах. Настоящий капитан, а такому многое можно простить.
А вот из старпома хорошего капитана не получится. Так и будет в любом порту водку хлебать, а в море по чужим каютам шастать да рассказывать, сколько он пароходов утопил, а сколько сжег. Дебил.
Стальной трап, ведущий на мостик, предупреждающе загудел. Кто-то поднимался с жилой палубы. В дверном проеме появился стармех. Для своей должности был он довольно молод — тридцать пять лет, высокий, спортивно сложенный, стриженный под «ежик». Стармех, как всегда, улыбался, посверкивая передним золотым зубом. Фикса.
— Прошу разрешения.
— Да брось ты эти церемонии, Петрович. Заходи!
Стармех пригнулся, чтобы не зацепиться головой о низкий проем, старательно вытер подошвы рабочих ботинок о коврик и подошел к штурманскому столу.
— Интересную вещь я заметил, как механики зайдут на мостик, сразу начинают карту разглядывать, — ехидно сказал Сергей.
— А это точно, — согласился стармех.
— Слушай, я все забываю, в каком порядке идут японские острова: сначала Хоккайдо, а потом Сикоку или Хонсю?
— На эту тему есть один стишок, легко запомнить.
— Расскажи.
— Ты моя Хоккайдо, я тебя Хонсю, за твою Сикоку я тебя Кюсю! В каком порядке они перечислены, так и на карте идут, с севера на юг.
— Сам придумал?
— Нет, на первой практике еще штурман один научил.
— Надо запомнить. Жене потом расскажу.
Стармех шагнул к иллюминатору.
— «Зверька» не видать?
— Похоже, где-то в другом месте бегает.
— Я бинокль возьму?
— Бери, только кэповский не трогай, зайдет, разорется!
Петрович вытащил из фанерного ящика на переборке бинокль и вышел на крыло мостика.
«Зверьками» было принято называть патрульные суда пограничного управления береговой охраны. Почему именно «зверьками», было непонятно, тем более что все остальное шифрование имело спортивный оттенок. Например, капитан промыслового судна именовался «тренер», заниматься браконьерством краба — «тренироваться», «зимние» или «летние соревнования» — сезон незаконной добычи, «успеть переодеться» — выбросить за борт, пока не досмотрели, левого краба. Самый забавный термин был «сажать девчонок в автобус». Это означало отправлять груженные левой продукцией транспорта в южнокорейский порт Пусан. Ну, а если на промысле становилось известно о грядущих массовых проверках судами береговой охраны, «тренера» по радио предупреждали друг друга о скором «баскетболе».
Петрович вернулся, покачивая биноклем, свисающим с правой руки на узком кожаном ремне.
— И правда никого не видать. Чистый горизонт.
— А ты что, думал, я тут груши околачиваю? — усмехнулся Сергей. — Вахта не дремлет, будь спокоен, дорогой товарищ старший механик!
Петрович был еще вторым механиком и просто Юрой, когда Сергей попал на судно. Ходовые вахты они несли вместе, и большую их часть второй механик проводил на мостике, за совместным чаем и приятными разговорами. Юра не слишком рьяно исполнял поручения своего начальника. Поднявшись на мостик к Сергею, он садился в кресло матроса-рулевого, расслабленно откидывался на спинку и доверительно сообщал:
— Опять «дед» докопался. Почему, говорит, от главного двигателя столько копоти?
— А ты?
— Да я ему уже тыщу раз говорил, что форсунки давно пора менять на новые! Только кто на них денег даст?
— И что ты делать будешь?
— Да ничего. Скажу, что старые дернул, а вместо них запасные поставил. Только их тоже, по-хорошему, только выбросить. Толку от такой замены никакой. Что я, дурак, что ли, мартышкиным трудом заниматься. Пусть докажет, что не менял.
Видимо, стармех все же догадывался, что все его распоряжения Юра пропускает мимо ушей, поэтому постоянно на него злился. Кроме того, комбинезон второго механика всегда был идеально чист, стоило на нем появиться даже небольшому разводу отработанного масла, Юра тут же снимал его и нес в стирку. Это доводило до бешенства старшего механика Грищука, мужика в годах, старой закалки, для которого слишком чистый комбинезон подчиненного, без пятен смазки, означал профессиональную непригодность. Стармех брюзжал, по пустякам бегал жаловаться капитану и почти каждый вечер вызывал Юру к себе в каюту на «раздолбон». Юра в эти минуты был серьезен, не спорил, выражая полное понимание, но, выходя из каюты, широко улыбался.
— Да хрень это все, мужики!
Как-то раз Сергей зашел к нему в каюту (отношения у них были отличные, все-таки одну и ту же вахту вместе стояли) и спросил:
— Слушай, объясни мне, пожалуйста: на тебя наезжает стармех, кэп грозится списать, почему ты всегда улыбаешься?
Юра посмотрел на часы — половина двенадцатого, время обеда.
— В чем секрет, спрашиваешь?
Он вытащил из холодильника запотевшую бутылку «Смирновской», налил в два стакана по сто грамм, со словами:
— Делай как я! — опрокинул в рот водку и побежал в кают-компанию.
Налив из кастрюли тарелку раскаленного борща и тут же отправив первую ложку в рот, он сказал:
— Ну, что, теперь понял? Слушай, а шикарный борщец нам сегодня сварил наш повар! Отличный борщец!
И широко, во все зубы, улыбнулся.
Потом у стармеха закончился срок контракта, и он сдал дела второму механику, уже не Юре, а Юрию Петровичу, причем на прощание не удержался, чтобы не устроить новому «деду» козу. Вечером, завершив последний обход по своему заведованию, он попрощался с экипажем и уехал в отель. Наутро на борт прибыл лоцман, «Капитан Костров» отшвартовался от причала, прошел метров сто, и в этот момент главный двигатель заглох. Судно встало посреди рейда порта Пусан и ни вперед, ни назад.
Лоцман возмущался, капитан психовал и матерился, Петрович бегал по машине, но все было напрасно.
Пришлось отдать якорь. Через час привезли старого стармеха из отеля. Тот спустился в машинное отделение, и тут же главный двигатель заработал.
— А я говорил! — торжествующе сказал вылезший из «подвала» «дед» новому стармеху. — Надо было не на стуле посиживать, а вникать!
— Конечно, конечно! — широко улыбаясь, ответил Юрий Петрович.
Правда, после этого главный двигатель не заглох ни разу.
— Кофе будешь? — спросил Сергей.
— Можно.
— Вон из поттера наливай, недавно вскипел. Кружку для гостей возьми. Да не ту, а рядом, синюю, сколько раз объяснять. Зеленая — третьего помощника.
— Ну и порядки тут у вас, — недовольно сказал Петрович. — Это не возьми, то не трогай. Поэтому уже и не хожу на мостик без крайней необходимости.
— И какая же сейчас у тебя необходимость?
— Необходимость конкретная.
— Такая уж и конкретная?
— Стопудово!
— Тогда говори.
Петрович оглянулся.
— Не здесь.
— Что за тайны?
— Дело серьезное.
— И где мы о нем будем говорить?
— В моей каюте. После вахты приходи.
— Ладно, договорились. Ты кофе-то будешь?
— Не хочу я из вашей кружки общественной пить, у меня своя есть. Ну, все. Бывай.
После вахты Сергей постучал в дверь стармеха.
— Серега, ты? Заходи…
Каюта стармеха была спартанской, как у всех членов экипажа, с той лишь разницей, что вместо двухъярусной кровати обычная, односпальная.
Минимум удобств — умывальник, холодильник, крохотный стол под иллюминатором, вентилятор над головой.
Стармех энергично размешивал вилкой в пластиковой одноразовой тарелке темную смесь из васаби, соевого соуса и майонеза.
На столике стояло корейское пиво «Хайт» в коричневых бутылках с длинным горлышком и фарфоровая миска вареных креветок.
— Присаживайся на стул, а я здесь на койке посижу.
— Пиво — это хорошо, — сказал Сергей. — Но ты о каком-то деле хотел поговорить?
— Поговорим, поговорим. Чуть позже.
Петрович залпом выпил полбутылки, обмакнул крупную креветку в коричневый соус и мечтательно вздохнул:
— Будем в Пусане, сразу в розовый квартал пойду. К проституткам.
— Че так, невмоготу?
— Приперло. Невтерпеж уже. Из ушей брызжет. Вчера с кэпом поругался, а все нервы. Пойдешь со мной?
— С тобой? Ты сначала скажи, во что этот визит выльется?
— По таксе семьдесят за час. Если на всю ночь, будет скидка, думаю в три сотни уложиться.
— А с выпивкой?
Стармех покосился на недопитую бутылку.
— Ну, плюс еще полтинник.
— Итого триста пятьдесят. Слушай, Юра, тебе денег не жалко?
— Жалко, Серега.
— И мне жалко.
— О том и разговор. Как срубить бабок?
— Хороший вопрос. И как?
— Есть тут один вариант. Предлагаю взять «левака».
— Что за «левак»?
— Краб.
— Где и у кого?
— Перегруз скоро, с промысловиками будем работать.
— У них свои подвязки, мы там не при делах. Больше пары ящиков не продадут. Только на пиво и хватит.
— «Арка-333», знаешь такой пароход?
— Это тот, что в прошлом году погранцы из пушки обстреляли?
— Точно. У меня там знакомые, можно купить. Варено-мороженые конечности. Камчатский краб. Недорого. Так вот, я думаю, можно договориться. Много не дадут, но в пределах тонны — реально. А в Пусане сбросить. Навар триста процентов. Минимум. Ты не хочешь войти в долю? Скинемся? По пять сотен?
— Не знаю. Надо подумать.
— А чего тут думать? Инспекция не найдет, ищи иголку в стоге сена. В Пусане краба по-любому купят, сам знаешь, там с этим проблем нет, только вези…
— А если кэп нас с этим крабом спалит? Чемоданы в зубы, и за свой счет лететь из Кореи. И из конторы тут же уволят, да еще по статье.
— Кэп на ночь всегда в отель едет, он на судне не ночует.
— А если останется?
— Если, если! Тебе что, бабки не нужны? Деньги в руки сами лезут. А ты еще думаешь!
Сергей медленно пережевывал нежное мясо креветки.
Ну, допустим, капитан уедет в отель. Так ведь сколько еще глаз на судне останется? Конечно, у каждого из них свои макли, все хотят втихаря бизнес сделать, по-мелочи промолчат, но, если увидят, как мимо них не пара ящиков на берег уходит, а целая тонна, кто-то обязательно стукнет. Тот же старпом.
Сегодня на чай дневной в кают-компанию зашел, а там, кроме кипятка, пакетиков одноразовых и хлеба с маслом, ничего нет. А ведь пять долларов в сутки на питание каждому члену экипажа идет. Где деньги? Понятно где, в кармане у чифа. И у кэпа тоже, попробуй не поделиться, себе дороже. Так что кому-кому, а старпому бы не вякать, а в тряпочку помалкивать. Да он и помалкивает, если на его глазах продают краба или икру минтая в разумных пределах. Но тонну… Тонну он не переживет. Обязательно вложит. А если сам не увидит, матросы с боцманом сдадут, зря, что ли, они вместе водку пьют? Ведь они тальманят, каждый ящик, идущий в трюм, пересчитывают и записывают.
Хотя с боцманом договориться можно, как-то у них уже был такой разговор. Но делиться с ним придется обязательно.
— А эти твои знакомые на «Арке-333» серьезные люди?
— Еще бы! Они такими делами ворочают, думаешь, зря за ними сторожевик по всему Охотскому морю гонялся?
— Ладно, договорились. Но в долю надо брать боцмана, без него это дело мы не провернем.
— Ну, вот так-то лучше! Давай обмоем. Доставай из холодильника еще по бутылочке! За наш удачный бизнес.
— Давай за удачу! Сколько, говоришь, получится навару? Только пару сотен зелени отминусуй. Отдадим дракону.
— Двести? Чего так много? Ему и сотни хватит.
— Думаешь?
— Уверен. Он бабки не вкладывает, ничем не рискует, только и надо, что отвернуться на пару минут.
— Вот тут ты не прав. Скорее всего, ему придется меняться с кем-то из матросов, чтобы тальманить, когда нам нужно. Если я в это дело влезу, они сразу насторожатся. А он что-нибудь придумает, им самим легче договариваться.
— А если не нужно будет меняться?
— Тогда сотню отдадим.
— Логично. Так и решим. Ну, за успех нашего предприятия!
2
Сверху доносились истошные вопли чаек, парящих над мачтами, яростные команды боцмана, настраивающего с матросом грузовые стрелы, и противный скрип стальных корпусов о резиновые кранцы. Из трюма была видна ходовая рубка ошвартованной рядом «Арки-333», белая, вся в потеках ржавчины, с парой торчащих ввысь тонких и длинных антенн. От качки антенны шевелились и были похожи на усы огромного судового таракана. Сергей натянул на уши вязаную шапочку, поддернул молнию на куртке до упора и достал из кармана рукавицы.
В трюме было холодно. Переборки, обшитые фанерой, серебрились тонкой изморозью. Свет падал вниз через открытую горловину трюма, но освещал только центр, а в дальних углах было сумрачно. Судно слегка покачивало, и сквозь борта отчетливо был слышен плеск волн.
Рядом с Сергеем стоял второй механик Сгущёнский, в такой же синей куртке на синтепоне и комбинезоне, только шапочка у него была не черная, а зеленая с белой полосой снизу.
— Ну, и где все остальные? Что, работать никто не хочет? — брюзгливо спросил он у Сергея.
— Где боцман? Где матросы?
Подняв с палубы желтое кольцо обвязки, оторванное от ящика и оставшееся еще с прошлого перегруза, Сергей свернул его и сунул в карман.
— Боцман с матросом на палубе работает, а второй матрос на руле стоял, когда швартовались, еще не переоделся. Скоро придет, никуда не денется.
От неподвижного стояния начали подмерзать ноги, и Сергей принялся топтаться на месте, чтобы согреться.
Второй механик стоял не двигаясь.
Фамилия у него на самом деле была совсем не Сгущёнский, а прозвали его так за привычку, едва зайдя на камбуз, спрашивать у повара, есть ли сгущёнка. Если не было, он тут же начинал качать права, требуя, чтобы банку сгущённого молока, или «сгухи», как презрительно называл ее повар, немедленно принесли из завпродки.
— Ладно, с боцманом и матросами ясно, — махнул рукой Сгущёнский, — где тогда старпом и начальник рации?
— Начальник рации и старпом пошли в радиорубку проводить транспортный час. Лучше скажи, где третий механик?
— Топливо принимает. Замеры делает. Так что выходит, что нам вдвоем теперь корячиться, сто тонн грузить?
— Так и выходит. Скажи спасибо генеральному директору, сократил экипаж так, что и работать некому.
— Плевать я хотел на генерального директора! Мне еще из прошлой конторы денег не заплатили. Я там четыре месяца вот так же в трюме с ящиками бегал, а они платить не хотят. И здесь не заплатят. Вот пусть генеральный директор приезжает и сам в трюме работает.
Над головой завыла лебедка, в трюме потемнело, и сверху опустился первый поддон с продукцией в белых картонных коробах.
— Ну что, погнали? Взяли по ящику и пошли? — предложил Сергей.
— Плевать я хотел на эти ящики! — сказал Сгущёнский. — Мне, может быть, обидно. Я четыре месяца спину гнул, а они меня кинули. И здесь кинут.
Сергей молча снял ящик со штабеля и понес в дальний конец трюма.
Сгущёнский, не сдвинувшись с места, наблюдал, а когда Сергей положил ящик в угол, быстро подошел и нагнулся.
— Не так укладываешь, смотри, как надо, не вдоль, а поперек!
— Ты бы лучше свой ящик принес, а не мой поправлял. Так мы месяц будем перегружаться.
— Плевать мне, сколько мы будем перегружаться, — сказал Сгущёнский. — Да я один, может быть, за полдня эти сто тонн по трюму раскидал. Если бы мне в прошлой конторе заплатили. И нечего ящик с таким видом тащить, будто ты один здесь работаешь!
Сергей глубоко вздохнул, потом медленно выдохнул и демонстративно вежливо попросил:
— Слушай, заткнись, а? Ты уже всех достал, ясно?
— Кого всех? Оглянись вокруг! Мы одни! — с интонацией провинциального трагика выкрикнул Сгущёнский. — В трюме, кроме нас, никого нет. Так что никого я не достал. В смысле, никого, кроме тебя. А вот тебя достал, это точно. И еще достану. Молчишь?
Сергей отвернулся и, еле сдерживая себя, пошел за следующим ящиком.
— А мне плевать, что ты молчишь, — заорал ему в след Сгущёнский. — Я в морях уже тридцать лет, знаешь, сколько таких перевидал? Вот так же вот молчали. А теперь все на пенсии, дома на диване лежат и пиво пьют. А я тут в трюме впахиваю, как лошадь, понял?
В дальнем углу трюма кто-то спускался по трапу.
— Поглядите-ка, — восхитился Сгущёнский, — старпом с начальником рации пожаловали!
Старпом окинул взглядом трюм и подошел к ним.
— Привет, мужики! Это у вас какой строп — первый?
— А мне плевать, какой это строп, первый или последний! — зарычал Сгущёнский. — Некоторые весь перегруз сачкуют, а потом сделают глаза, как у мороженого минтая, и спрашивают, какой это поддон. Совести у вас нет, вот что я вам скажу! Хотите, чтобы другие за вас все делали, а вы только деньги получали? А такие же вот, как вы, мне в прошлой конторе вообще ничего не заплатили! И после этого вы хотите, чтобы я тут надрывался? Хрен вы угадали!
Он судорожно сдернул с рук перчатки, бросил их на палубу и по трапу выполз из трюма.
Старпом посмотрел сначала на Сергея, потом на начальника радиостанции.
— Чего это с ним?
— Тридцать лет в море, — пожал плечами Сергей. — Необратимые изменения психики. Это уже не лечится. О, он уже возвращается.
Сгущёнский слез по трапу в трюм, подобрал с палубы перчатки, натянул на руки и ухмыльнулся.
— Что, думали, я совсем ушел? А мне плевать, что вы там думали. Мне просто обидно, что жизнь такая. Намаешься вот так за рейс, а потом еще и денег не заплатят. Да и плевать, что не заплатят! Свихнулись все уже на этих деньгах! Короче, хватит базарить и давайте работать!
Старпом невозмутимо подошел к стропу, схватил короб и понес в конец трюма.
Вмешиваться в подобные конфликты он не любил, считая, что участие в подобных ситуациях разрушает нервные клетки, а нервные клетки, как известно, не восстанавливаются. За старпомом взял ящик Сгущёнский, следующим начальник рации, за ним Сергей.
Перегруз начался.
Они носились взад-вперед по железной палубе, низко пригибая голову, потому что трюма на всех японских судах очень низкие и не рассчитаны на рослых русских мужиков, да и вообще они не рассчитаны на вот такую ручную погрузку.
Когда судно купили, оно было укомплектовано тремя погрузчиками-карами, что практически исключало ручной труд, но начальство решило, что приличных специалистов все равно не найдешь, к тому же в мало-мальски свежую погоду погрузчики работать не могут, а экипаж запросто, кары выгрузили на плашкоут и продали на ближайший рыбокомбинат, где они пришлись очень кстати.
Вот от этого и бесился Сгущёнский, в обычное время он был вполне адекватен, шутил, рассказывал о своей сложной жизни, травил анекдоты, но стоило начаться перегрузу и загнать его в трюм, как он приходил в ярость от осознания того, что двести шестьдесят тонн краба он, специалист с высшим образованием, второй механик, должен перелопатить собственными руками.
Но таким было главное условие при подписании контракта, хочешь попасть на это судно и получать хорошую зарплату — работай не только механиком или штурманом, но еще и грузчиком. Кстати, эта работа оплачивалась отдельно — семь с половиной долларов за каждую тонну. Вроде и не много на всех, но ежемесячно по три с половиной сотни зеленых. И Сгущёнский все это прекрасно помнил, но почти каждый раз в трюме повторялся один и тот же спектакль.
Причем стоило перегрузу закончиться, как второй механик как ни в чем не бывало поднимался на мостик, доставал из кармана пачку корейского печенья и говорил, добродушно щурясь:
— Привет, Юра! А я тут тебе печенья подогнал. Может, чайку почвиркаем?
Словно не было ни швыряния перчаток на палубу, ни матов и истеричных криков в трюме и жили они всегда душа в душу, как и положено крепко спаянному экипажу.
Поддоны с крабом шли быстро, чувствовалось, что на том борту работают на пределе, оно и понятно, каждый час простоя — прямой убыток рыбакам да и фирме. Но тем не менее в своем трюме они успевали, хотя приходилось уже не ходить, а бегать, скомканные куртки валялись грудой возле борта, комбинезоны на спинах были мокрыми от пота и парили в морозном воздухе, шапки все тоже поснимали, пот заливал лица.
Все вошли в азарт, и даже Сгущёнский сбросил с лица свою брюзгливую маску и, помолодевший, раскрасневшийся, энергичный, с ясными глазами, носился с ящиками как заведенный.
На одном поддоне умещалось шестьдесят коробов с крабом по одиннадцать килограммов, всего шестьсот шестьдесят. За час при самой хорошей подаче с того борта получалось не больше двенадцати подъемов, то есть немногим меньше восьми тонн. А всего нужно перегрузить сто. Если работать без перекуров и перерывов на еду, получается почти тринадцать часов.
Капитан и стармех в перегрузе не участвуют, повар тоже. Боцман работает на лебедке, тальман на палубе. Итого в трюме восемь человек. Если разбить их на две бригады, то четыре человека не поспеют за промысловиком, народа там в два раза больше. Поэтому постоянно работают шестеро, а двое по полчаса курят или пьют чай в кают-компании. Можно даже и поспать эти полчаса, хотя, конечно, нормальным сном это не назовешь, особенно если перегруз идет уже вторые или третьи сутки. А обычно так и происходит, промысловики работают в одном районе, и расстояние между ними — час или два перехода.
Так что, загрузив свои двести шестьдесят тонн краба, а если это мороженая рыба, то шестьсот, все, кто работал в трюме, становятся похожи на зомби — ходят, качаясь, и то ли спят с открытыми глазами, то ли еще что-то соображают, но уже с трудом, и мечтают только об одном — доползти до родной койки, рухнуть на нее и спать, спать, спать… Сергей и Сгущёнский первыми начали работать, поэтому перекур начался с них.
Сергей вылез из трюма и тут же наткнулся на стармеха.
— Ну, как, договорился?
Тот улыбнулся, блеснув золотой фиксой.
— Конечно. Тонну дают.
— Нормально. Боцмана предупредил?
— Да, он все знает. Наш краб пойдет последним, сможешь уложить его так, чтобы потом быстро найти?
— Да не вопрос.
— Отлично.
— Да, и еще. Они хотят за килограмм два доллара, а не один.
— Ни хрена себе! Это вместо пятисот мы должны отдать по тысяче?
— Да, арифметика такая.
— Что-то она мне не нравится!
— Серега, смотри сам. Можно все отложить и остаться при своих деньгах.
— А ты?
— Я один под такое дело не подпишусь. Тебе решать!
— Черт, но по два бакса — это дорого. Что у нас за навар получится?
— Поменьше, конечно. Но в Пусане краб уйдет по четыре бакса, это точно. Всего четыре тысячи. Минус две, это по штуке на каждого чистой прибыли. Так что думай, нужна тебе лишняя тысяча или нет. Время еще есть.
— Ладно. Пойду в кают-компанию, кофе попью, заодно и прикину, что к чему.
Сергей в раздумье шел вдоль борта, не слыша воя грузовой лебедки и сухого скрипа швартовых концов, — погода была совсем не штилевая, и оба судна изрядно валяло на волне.
За столом кают-компании уже сидел Сгущёнский, красный, возбужденный после работы, и наворачивал столовой ложкой сгущёнку из банки, шумно запивая чаем.
— Давай присоединяйся, — махнул он кружкой, — пока я весь чай не выпил и все молоко не съел.
— Ешь, Семеныч, у меня от него изжога. Я лучше кофе дерну.
— Ну, как знаешь. Только потом не жалуйся, что второй механик всю сгущёнку оприходовал.
— Не буду. Говорю, у меня от нее изжога.
Сергей медленно потянулся за пакетом кофе. Он так и не решил, что ему делать.
Не то чтобы он был разочарован уменьшившейся прибылью, просто ему не понравилось, что вместо пятисот нужно отдать тысячу. Такие деньги подвергать риску не хотелось. Да и подозрительно все это. Если бы он мог поговорить с продавцами напрямую, знал бы точно весь расклад. А так попробуй разберись. Почему хотели доллар и вдруг потребовали два? Может, стармех решил скрысятничать? Очень даже просто. Как он будет передавать деньги, Сергей не увидит. И сколько он отдаст на самом деле, неизвестно. А вдруг они не изменили цену? И тогда Петрович, мило улыбаясь, просто положит в свой карман пятьсот баксов, расплатится за товар деньгами Сергея и потом в Пусане добавит еще тысячу-полторы. Неплохой бизнес. Главное, безо всякого риска.
— А у меня нет никакой изжоги, — гордо сказал второй механик. — Могу три банки зараз выпить. Проверено.
— Как я рад за тебя, ты даже не представляешь, — вздохнул Сергей.
— Ничего ты не рад. Завидуешь просто. Так и скажи.
— Признаюсь. Завидую. А сожрать нам повар ничего не оставил?
— Масло, хлеб. Печенье. Традиционное меню нашей кают-компании. С чего начнешь?
— Хлеб с маслом, а сверху печенье. Пирожное «Капитан Костров».
— Остроумно, — сказал Сгущёнский. — Надо будет запомнить.
— Вот-вот, запомни, — кивнул Сергей и отхлебнул кофе.
Черт, как же быть? С другой стороны, если откинуть все подозрения и даже если они оправданы, забыть об обидах, то всю суету затеял стармех, понятно, что он хочет навариться, идея-то его. Но и Сергею кое-что обламывается в случае успеха. А в случае неуспеха? Прощай, честно заработанная тысяча долларов? Три прегруза, между прочим, надо по трюму бегать с ящиками, чтобы ее получить. Да, задачку подбросил ему Петрович. А решать ее придется, никуда не денешься. Так начинать это дело или нет? Очень уж оно противное стало, вязкое какое-то, влезешь, изгадишься с ног до головы, потом не отмоешься. И деньги вроде как нужны, может, все же рискнуть?
— Чего молчишь-то? — донесся до него голос Сгущёнского.
— А?
— Я тебя уже в третий раз спрашиваю, ты спать будешь или нет?
— Не знаю, а что?
— Да я сейчас хочу подушку придавить, что-то в сон тянет, ты меня разбудишь?
— У тебя ж будильник есть.
— Если ты спать не будешь, тебе ж не в напряг мне позвонить, а? По старой дружбе?
Сергей вдруг представил, как Сгущёнский бегает по трюму, укладывая ящики «левого» краба, даже не подозревая, что за это ему не дадут ни цента. Как бы он орал и матерился, если бы узнал, что его так нагло использовали да еще и не заплатили! Вот только стоит ли такое зрелище штуки баксов?
— Ну, так как? Разбудишь, или мне будильник завести?
Сергей взглянул в глаза Сгущёнского, немного подумал и сказал, все уже решив:
— Не заморачивайся. Спи спокойно и будь уверен, что второй помощник о тебе позаботится!
Сгущёнский, почувствовав какой-то скрытый смысл в тоне собеседника, насторожился, подозрительно зыркнул на Сергея, но, так ничего не поняв, со стуком поставил пустую кружку на стол и вышел из кают-компании.
3
Каждый раз перед прохождением контрольной точки Сергей испытывал если не настоящий страх, то нечто сильно на него похожее, в общем-то, для этого контрольные точки и были придуманы, чтобы капитаны и штурмана не расслаблялись и жизнь морская медом не казалась.
Всем судам, выходящим из экономических вод Российской Федерации, было строжайше предписано в определенных координатах проходить невидимые на воде окружности диаметром в две морские мили, а за двенадцать миль до подхода к ним начинать вызов по радио патрульного судна с рабочим позывным «Вельбот». У «Вельбота» этого были неограниченные полномочия — останавливать любое проходящее мимо судно, проверять его документы, содержимое трюмов, искать нарушения, подвергать штрафу, а если нарушения серьезные — арестовывать судно, независимо от государственной принадлежности, и конвоировать в ближайший порт. Если же судно попытается скрыться, то преследовать его и обстреливать из любого вида оружия, от автомата до скорострельной пушки, причем после предупредительного огня вести огонь на поражение вплоть до полного уничтожения.
— «Вельбот-3», «Вельбот-3», вызывает «Капитан Костров», прошу выйти на связь! — отчетливо и громко произнес Сергей в микрофон УКВ-станции.
У лобового иллюминатора стоял стармех и смотрел в бинокль. Он уже полчаса слонялся по мостику в ожидании подхода к контрольной точке, тоже переживая.
— Молчат? Может, пропустят без проверки?
— Это вряд ли. Локатор по курсу четыре судна в дрейфе показывает, «зверек» на месте и кого-то грызет.
— Да, я тоже мачты чьи-то вижу. Похоже, шмон идет нешуточный!
При мысли о шмоне Сергей невольно поежился. Напоминание о тонне «левого» краба висело над ним постоянно и угрожающе, как опасный груз, который вот-вот обрушится на его голову.
Стармеху что, если найдут «левака», он ни при чем, за груз в трюмах отвечает второй помощник, и весь спрос будет с него, и спрос немалый, уголовное дело запросто могут раскрутить, и суши сухари, Серега!
Если даже и не найдут, начнут в документах ковыряться, до любой запятой докопаются — уже штраф. А эти инспектора с патрульных судов и живут штрафами — чем больше нарушений найдут, тем больше премия, хотя все моряки отлично знают, что есть определенная такса, по которой судно проходит через контрольную точку вообще безо всякой проверки, но это уже совсем другие деньги и другие объемы «левака», тут уже десятки и сотни тонн.
— Может, не стоит их вызывать, пройти молчком, будто мы их не заметили?
— Ага, они как раз сегодня еще ни в кого не стреляли! Матросы у пушек небось заскучали, а тут такой случай поразмяться.
— Да ладно, я ж пошутил!
— Зато они шутить не будут, — вздохнул Сергей и поднес микрофон к губам: — «Вельбот-3», «Вельбот-3», выйдите на связь с «Капитаном Костровым»!
— «Капитан Костров», подойдите на дистанцию в полмили, ложитесь в дрейф и ждите досмотровую группу.
— Вас понял. Подойти на полмили и лечь в дрейф для досмотра, — апатично продублировал Сергей.
— Все. Проскочить не удалось, — подвел итог Петрович.
— Да, теперь готовь коносаменты, декларации, промысловый журнал и еще кучу документов для проверки.
— Документы ерунда. А вот пока одни смотрят, остальные полезут по трюмам, — заметил стармех.
— Много там не сосчитаешь, штабеля ящиков, попробуй все это перерой. Но если возникнут подозрения, могут отправить в Корсаковский порт на выгрузку, вот там все и проверят, до последнего ящика.
— Думаешь, до этого дойдет?
— Маловероятно, конечно, но случаи такие были.
— «Капитан Костров», ответь «Вельботу-3».
— На связи «Костров».
— Назовите инспектора, который был на вашем борту во время перегруза.
— Сейчас гляну на коносаменте… Старший инспектор Государственной морской инспекции Северо-Восточного пограничного управления береговой охраны ФСБ РФ Агошкин Степан Владимирович…
— Степан Владимирович? Ну, как он там? Вы его не обижали? Кормили хорошо?
— Конечно, персональное меню, ну и все остальное, как положено. Сами понимаете. Такого человека обижать нельзя!
— Это точно. Куда следуете?
— Порт Пусан, Южная Корея.
— Груз на борту?
— Краб камчатский варено-мороженый, двести шестьдесят тонн.
— Экипаж?
— Двенадцать человек.
— Судовладелец?
— ООО «Командор-Фиш».
— Ладно, можете следовать дальше. У нас тут запарка, нашли кучу нарушений, не до вас. Напишете в судовой журнал, что в контрольной точке получили «добро». Счастливого пути!
— Спасибо большое! И вам всего хорошего и спокойного моря!
Петрович подошел к Сергею и торжественно протянул руку:
— Поздравляю вас, товарищ второй помощник, с успешным прохождением контрольной точки! Предлагаю отметить это событие небольшим сабантуем в моей каюте!
Сергей важно пожал руку стармеха и спросил:
— Троекратное «ура» кричать будем?
— Нет, «ура» будем кричать, когда краба в Пусане скинем и бабки получим. Но теперь страха нет, будущее ясно и безоблачно. Фу, хоть вздохнуть спокойно можно.
— Это точно. Выйдем из наших вод, а там всем плевать, что за краб в наших трюмах! Надо кэпу позвонить, обрадовать, что проверки не будет. Тоже небось переживает.
В порту Пусан из-за плотного тумана не было видно не только визитной карточки города — стодвадцатиметровой смотровой башни в парке Йонгдусан, но даже и судов на рейде южной якорной стоянки.
Только мутный дневной свет, плеск морской воды под форштевнем и выныривающие из ниоткуда желтые рыбацкие буйки с косо торчащими бамбуковыми вешками.
Шли на ощупь, по локатору, самым малым ходом в координаты, указанные службой капитана порта.
— Лучше туман, чем муссонные шторма, — оптимистично заметил Федор Григорьевич, глядя на боцмана, расчехляющего на баке брашпиль.
— Это точно, — тут же подхватил старпом. — Стояли мы тут в мае, так каждый день ветер задувал под двадцать метров в секунду, грунта здесь илистые, якорь ползет, приходилось все время машину в постоянной готовности держать. Как-то вроде затишок наступил, ну и отменили готовность, я еще говорю капитану, мол, не надо, все равно задует, он не слушает. Так через час не то что задуло, заревело, как нас потащило на японский сухогруз…
— Боцман, майна якорь! — скомандовал капитан в портативную УКВ.
— Есть майна якорь. Якорь пошел.
— Пять смычек в воду. Старпом, самый малый назад.
— Есть самый малый назад.
— И чем у вас дело закончилось, старпом?
— Так вот, потащило нас на японский сухогруз… Механики машину давай заводить, а она ни в какую, метров десять до «японца» осталось, все же запустили в последний момент, якорь выбрали и на внешний рейд ушли, сутки штормовали, потом пришли обратно, а «японец» нас увидел и давай гудеть, мол, бросайте якорь в другом месте, так к нему еще и остальные присоединились, представляете, какая свистопляска поднялась, пришлось на другое место переходить, ближе к рейду…
— Да, лучше туман, чем на рейде штормовать, — задумчиво подтвердил капитан.
— А вот еще такой случай здесь был. Стоим мы на арестованном судне, продуктов нет, суточные не платят, генеральный на связь не выходит…
— Ладно, Михалыч, оставь этот случай на следующий раз, а то рассказывать нечего будет.
— У меня таких случаев — море! — самодовольно сказал старпом.
— Ну все равно перекури.
— Григорьевич, пять смычек в воде. Якорный шар поднят, — раздался в УКВ-радиостанции напористый голос боцмана.
— Хорошо. Так стоять будем. Старпом, стоп машина. Машине отбой, готовность получасовая.
Капитан немного помолчал и объявил по общесудовой трансляции:
— Внимание экипажа! Судно встало на якорной стоянке порта Пусан. Вечером на катере прибудет агент, привезет зарплату и суточные, сейчас всем сдать паспорта моряка третьему помощнику. Швартовка к причалу ожидается в восемь утра местного времени. Выгрузка в девять.
Сергей записал в черновом журнале: «14.20. Отдали правый якорь. Подняли якорный шар». Немного подумав, он положил шариковую ручку на штурманский стол, подошел к электрощиту и включил якорные огни.
— Это правильно! — одобрил капитан.
— При такой видимости безопасность — первое дело. Ладно, вахти и слушай эфир, не прозевай, если нас лоцманская служба вызывать будет.
— Ясно, — кивнул Сергей.
— На всякий случай сделаю погромче.
Вот и добрались. Теперь отстоять еще ночную вахту, утром швартовка, потом выгрузка до самого вечера, и ночью надо обязательно сбывать краба. Вариантов никаких — утром прием снабжения и дальше, на Японию.
Все по накатанной дорожке, никаких неожиданностей быть не должно. Обычная портовая суета — не успеешь ошвартоваться, как налетят агенты из «дьюти фри», натолкают в руки прайсов со всяким пивом-текилой-виски, потом подъедут корейские грузчики, тальмана, откроют трюма, и пойдут с борта на берег «парашюты» с российской продукцией, только считай да смотри, как десятитонные грузовики отъезжают.
Тут главное, чтобы по запарке и «левый» краб не прихватили, нужно будет самому проконтролировать и корейцам показать, что можно трогать, а что нет. Да и за ними тоже смотреть надо в оба глаза, а то есть у них такая привычка — ящик разорвать, клочки по углам трюма распихать, а крабьи клешни за пазуху телогреек, на это они мастера, хотя до китайцев им далеко, те и мороженым минтаем не брезгуют.
— Эй, фрэнд! Икра, краб, металл? — послышался чей-то приглушенный расстоянием голос.
Сергей вышел на крыло мостика. Из тумана к борту подходил небольшой катер, на палубе стоял кореец и, приветственно улыбаясь, помахивал рукой в белой нитяной перчатке. Сам он был в коричневом комбинезоне и синих резиновых сапогах до колен.
— Икра, краб, металл… — повторил кореец. — Бизнес, о кей?
— О кей, о кей, — кивнул Сергей.
— Вэйт э минит.
Он вернулся на мостик и позвонил стармеху:
— Поднимись наверх, к нам «покупайка» подошел. Может, краба своего скинем.
Внизу хлопнула дверь каюты, по трапу затопали кроссовки Петровича.
— Где он?
— Вон там, под левым бортом.
Петрович свесился через фальшборт:
— Хэллоу! Краб берешь?
Кореец так часто затряс головой, что Сергею показалось — улыбка, приклеенная к лицу, вот-вот сорвется и упадет на палубу, присосавшись к ней, как рыба-прилипала.
— У нас камчатский краб. Одна тонна, — продолжал стармех. — Варено-мороженый. Понимаешь?
— Камчатский вери гуд. Андестэнд.
— Ван килограмм — файв долларс. О’кей?
Кореец испуганно закрыл глаза и отрицательно замахал руками.
— Ноу, ноу файв долларс.
Стармех оглянулся на Сергея.
— Цену сбивает, сволочь.
— Похоже на то, — согласился тот и спросил у «покупайки»:
— Хау мач?
— Сри бакс!
— Три доллара! — возмутился стармех,
— Он что, совсем страх потерял? Пусть валит, откуда приплыл, морда узкоглазая, чтобы я им даром краб отдавал!
Кореец, увидев возмущение стармеха, показал пальцем в сторону берега:
— Ноу бизнес, мэни полис, биг проблем. Сри бакс — вери гуд прайс. О’кей?
— Что, может, и вправду на берегу не продать? — сказал Сергей.
— С чего это вдруг? — недоверчиво хмыкнул стармех.
— Ну, говорит же, мол, полиция, проблемы…
— Да цену он сбивает, это ж ежу понятно. «Покупаек» не знаешь, что ли? Они тебе такого наплетут, лишь бы пару центов выгадать.
Сергей пожал плечами. То, что в Пусане со сдачей «левой» продукции проблем никогда не было, это факт, тут стармех прав. В гавани Камчон, куда заходили на выгрузку все без исключения суда из России, причалы были поделены между кланами местной «триады». Покупали они все, не скрываясь совершенно, как они объясняли, полиция и таможня тоже была в доле.
Но жизнь на то и жизнь, что полна всяческих неожиданностей, и Сергей все еще сомневался.
— А если не врет? Что будем с тонной краба делать? Не в Токио же его везти. Там таможня серьезная. Не то что в Пусане. Может, за четыре сторгуемся?
— Да не ведись ты на этот развод, Серега! Все будет вери велл, я тебе отвечаю, а этот и четыре не даст.
— Откуда ты знаешь? Спросить надо.
— Ну, спрашивай. Только в Пусане пять дадут, я нутром чувствую. Во всяком случае, четыре с полтиной, точно!
— Ладно, раз чувствуешь, подождем пока.
Сергей повернулся к корейцу и скрестил руки перед грудью:
— Ноу сри бакс. Бай-бай.
Утром туман рассеялся, первым показался белоснежный паром линии «KAMPU FERRY», стоящий рядом на якоре, потом лесистый и обрывистый берег острова Йондо, затем остальные суда — контейнеровозы, танкера и сухогрузы и наконец многоэтажки плотной городской застройки и высящаяся над ними Пусанская обзорная башня, похожая на гигантских размеров средневековой уличный фонарь, выкрашенный в белый цвет.
В семь тридцать катер цвета слоновой кости с ярко-зеленой палубой и корейским флагом на корме заложил лихой вираж и ткнулся носом в правый борт, туда, где висел лоцманский трап, и тут же отошел.
Лоцман прибыл на борт.
Вход в гавань Камчон ограничивали два волнолома, оставляя проход шириной метров в сто. Это самое узкое место, сама же гавань длиной в несколько миль и шириной в милю.
Справа сплошной стеной высились холодильники в десятки метров высотой для хранения рыбопродукции, тут же выгружались суда, в основном под российскими флагами.
Слева судостроительная верфь, рядом с ней несколько плавучих кранов грузоподъемностью не менее пятисот тонн, затем контейнерные терминалы и причалы для генеральных грузов.
Через полчаса швартовались у первого причала, в самой глубине гавани. Капитан подписал лоцманскую карточку, лоцман убрал ее в нагрудный карман форменной куртки, пожал руки всем, кто был на мостике, и спустился по трапу на свой катер.
Сергей стоял на палубе и смотрел на матросов, спускающих на берег парадный трап.
Вот они и в Пусане. Сейчас приедет агент, портовые власти оформят все документы, выдадут «горчичники» — иммиграционные карты, без которых сход на берег запрещен, и начнется выгрузка. Свободные от вахты и выгрузки уже маются в ожидании, деньги, которые вчера привез агент, не дают покоя. Первым делом побегут в ближайшие кафе — «Сахалин», или «Дельфин», или «Встреча», их тут масса, закажут фирменную курицу в кляре, салат, пиво и начнут отмечать приход. Потом настанет очередь «Соджу» — местной рисовой водке, ну, а уж потом будет «Смирнофф» и «Абсолют», без них в таком деле никак.
Напротив трапа стоял синий седан «Хундай» с белой надписью на двери «Police», из открытого переднего окна торчали ноги в белых носках — офицер дремал, разлегшись поперек передних сидений.
Через десять минут на причал съехался с десяток пестрых микроавтобусов, обклеенных логотипами магазинов для русских моряков, из них повыскакивали энергичные девахи с рекламными буклетами и тут же, перекрикивая друг друга, начали в блокноты записывать заказы на свои товары.
Пестрая толпа филиппинцев, стоящая в ожидании своей очереди возле телефонных будок для международных переговоров, безмолвно наблюдала за происходящим.
— Ну, что, агент не привез «горчичники»? — спросил подошедший стармех, промасленным куском ветоши тщательно вытирая руки.
Судя по всему, он только что вылез из «подвала» — машинного отделения.
— Пока нет.
— Ничего, сейчас подъедет, никуда не денется. Народ-то уже нервничает, а? — кивнул он на чисто одетых и нетерпеливо переминающихся у трапа механиков, повара и начальника радиостанции.
— Парни в стартовой позиции, — усмехнулся Сергей.
— Небось завидуешь?
— Чему завидовать-то?
— Как чему? Они сейчас в город пойдут, отдыхать, пиво пить, по магазинам, а ты до конца выгрузки на судне должен сидеть, как привязанный.
— Ничего, целее печень будет, да и денег сэкономлю. А в город я и вечером могу сходить, когда жара спадет.
— Э, нет. Вечером у нас с тобой дельце есть, забыл? Пока его не сделаем, на берег нельзя. Но зато потом… С такими бабками можно и в розовый квартал. Ты идешь со мной или нет?
— Сначала надо дело сделать, — уклончиво ответил Сергей.
— Сделаем, не волнуйся! — уверенно сказал Петрович.
К трапу подъехал серебристый микроавтобус их агентирующей компании с логотипом «Коршип корпорэйшен».
— А вот и пропуска приехали, — прокомментировал стармех.
Открылась дверь салона, и из микроавтобуса вышел мистер Ли Се Мин, их агент и… Грищук, тот самый стармех, у которого Петрович принял дела три месяца назад.
— Не понял, — пробормотал Петрович. — А он-то что тут делает?
— Привет, Юра! — радостно улыбаясь, крикнул Грищук. — Ну, как, ты готов?
— Здорово, Борисыч! К чему готов-то?
— Как к чему? К сдаче дел. Тебя что, из конторы не предупредили?
— Нет. А что случилось-то?
— Сам не знаю. Только отпуск отгулял, звонят — прибудь в кадры. Я прихожу, а они мне — полетишь в Пусан, тебя менять. Я им — стряслось что-нибудь? А они — не хочешь лететь, так и скажи, отправим кого-нибудь другого. Пришлось лететь.
— Отлично… — протянул Петрович, хотя, судя по его почерневшему лицу, было ему совсем не отлично.
В восемь вечера выгрузка закончилась. Последний грузовик, доверху набитый ящиками, взревел дизельным двигателем и уехал, оставив после себя непривычную пустоту на причале. Бригада корейских грузчиков, собрав свои пожитки — телогрейки, термоса, чашки для риса, о чем-то устало переговариваясь, сошла по трапу, заполнила два микроавтобуса и исчезла вместе с агентом, оставившим Сергею документы на отгруженного краба.
Судно обезлюдело. Все, кто мог, давно ушли в город. Капитан уехал в гостиницу на такси. Боцман и матрос, спеша и торопя друг друга, закрыли крышки трюмов, тут же переоделись и пронеслись по трапу так, будто судно снималось в рейс уже через час. На борту остались лишь вахтенный третий помощник, Петрович и Сергей да в кают-компании старый кореец-вочман, поставленный здесь службой капитана порта следить за порядком.
— Как думаешь, — спросил Сергей у Петровича, — почему они тебя заменили?
Они сидели в каюте стармеха, пили свежее пиво, привезенное шипшандлером, и ждали, когда все разъедутся.
— Думаю, это Грищук постарался. Отпуск закончился, работы нет, вот он и пошел в контору, нажужжал генеральному в уши, как я на отходе заглох, да и еще что-нибудь приплел, какой он незаменимый специалист да какой я ленивый и тупой, в общем, это уже и неважно. Давай хоть с крабом разберемся, завтра мне в гостиницу ехать, а вам в Японию идти.
— Когда домой летишь?
— Агент сказал, вылет через три дня.
— По Пусану погуляешь, в розовый квартал сходишь.
— Да сдался мне этот розовый квартал! — уныло сказал Петрович. — Скоро жена под боком будет, зачем мне кучу денег на проституток тратить? Пошли лучше по причалу пройдемся, «бандитов» поищем, что-то их не видать.
Но на причале никого не было. Даже синий полицейский седан и тот после выгрузки тихо и незаметно исчез. Только возле телефонных будок все так же стояла толпа филиппинцев.
— Откуда у них столько денег на переговоры? — спросил Сергей.
— Да у них одна и та же карточка, ее у местных хакеров чуть дороже покупают, по ней звони хоть целые сутки, вот они эту карту друг другу передают и болтают без перерыва.
— Ну что? Дальше вроде никого не видать. Может, в кафе сходим? Или тебе с вахты нельзя?
— Пошли. Мне терять уже нечего, хрен с ней, с вахтой.
За проходной стояло несколько такси, водители засуетились было, но Сергей отрицательно кивнул, и они опять расселись по своим машинам.
— Смотри, — сказал Петрович, — на ловца и зверь бежит! Вон Мишин джип, и он сам рядом. Хоть в чем-то повезло!
Увидев их, Миша заулыбался, пошел навстречу и крепко пожал руки.
— Ну, что, Миша, — спросил стармех. — Как говорят американцы, «летс гет даун то бизнес»? Приступим к делу? Есть тонна камчатского краба. Говори цену и подгоняй грузовик. Время — деньги!
Миша перестал улыбаться.
— Краб нельзя! Грузовик нельзя! — Он схватил себя за горло рукой, высунул язык и захрипел. — Полиция!
— Вот черт! — опешил Петрович.
— Ну ночью, когда темно?
— Нельзя проехать в порт. Полиция. Таможня. Нет бизнеса, проблемы.
— Слушай, мы тебе дешевле отдадим. По четыре доллара!
— Нельзя!
— По три…
— Ноу!
— По два, Миша, дешевле не бывает!
— Сорри, бизнеса нет. Полиция. Сорри. Гуд бай, френдс.
Глядя вслед отъезжающему джипу, Сергей с отчаянием понимал, как же его подставил стармех. Ну что стоило вчера на рейде продать по три доллара за килограмм? Так нет же: «Нутром чую, проблем не будет, по пять баксов уйдет»! С кого теперь спросишь? С Петровича? Скажет, я же говорил, думай сам, за руки не держал, продавал бы свою долю, и все дела. А ведь так и надо было поступить, сейчас бы лежала в кармане своя тысяча да пятьсот навара.
— Что теперь делать будем? — спросил он у стармеха. — Куда эту тонну девать?
— Пойдешь в Японию, там продашь.
— А если и там облом?
— Выбросишь за борт.
Сергея удивил равнодушный тон стармеха. Ни разочарования, ни раздражения по поводу потерянных денег. Это окончательно убедило его в том, что своих средств в эту сделку Петрович не вкладывал. Расплатился Серегиными да еще и его пять сотен себе в карман положил, чего ему после этого переживать? Оттого и спокоен.
— Слушай, Серега, ну, ты, если его все-таки продашь, не забывай, что половина бабок от прибыли моя, дружбу из-за денег не ломай, хорошо?
— Хорошо, Петрович. Не забуду! — криво усмехнувшись, ответил Сергей, заранее зная, что ни цента, даже если продаст краб по десять долларов, стармеху не отдаст.
4
Утреннее солнце освещало зеленые склоны невысоких гор и узкую, тесно застроенную полоску берега с тянущимися вдоль воды причалами и низкими серыми складами. Справа, за ажурным мостом, на скалистом мысе возвышалось колесо обозрения и огромное стального цвета здание океанариума. На рейде порта Отару десятки больших и маленьких яхт с разноцветными парусами лавировали замысловатыми курсами, проходя мимо идущего малым ходом «Капитана Кострова» всего в нескольких метрах. Молодые японки в купальниках, сидящие на палубе, смеялись и кокетливо «делали ручкой».
— Глянь, какая симпатичная! — толкнул Сергея локтем начальник радиостанции.
Они стояли на корме, облокотившись о фальшборт, в ожидании швартовки к причалу.
— Симпатичная? — хмыкнул Сергей. — Вон та, что ли? Страшная, как каракатица!
— Да брось, вполне даже ничего…
— В Японии красивых баб нет, одни уродины, — убежденно сказал Сергей и добавил: — И мужиков тоже. Здесь все уроды, и страна такая же уродская.
— Чего это она уродская?
— А то. До сих пор не могут нам Курилы простить. Зайдешь в магазинчик, если хозяин старик, выскочит из-за прилавка, сморщится, будто бомжа увидел, и руками машет, мол, вали отсюда, сволочь!
— Ну, в супермаркетах же такого нет. Заходишь, продавцы улыбаются, кланяются.
— Кланяются и ненавидят, азиаты чертовы. Не успокоятся они, пока новую войну за «северные территории» не устроят, вот помяни мое слово!
Это был последний заход перед рейсом в Охотское море. Почти всего краба выгрузили в Фунабаси, пригороде Токио, но от своего «левака» Сергею там избавиться не удалось — на каждом столбе у причала висели видеокамеры, по порту постоянно ездили патрульные полицейские машины, и судно арестовали бы даже за килограмм контрабанды, а уж за тонну…
Теперь вся надежда на Отару. Русские суда с Сахалина и Приморья сюда заходили каждый день, на причалах колонны купленных с автостоянок машин, одни грузят, другие тут же подгоняют на их место, подвозят со всего Хоккайдо, особенно много из Саппоро. А где такая торговля, тут уж без местной «якудзы» никак, пропустить денежный поток мимо себя они не могут. Так что надо искать контакты, иначе тонна краба пойдет обратно в Россию, а там на контрольной точке «зверек» уже ждет. Значит, выход один — весь «левак» за борт, и плакали его честно заработанные в море денежки.
Черт бы побрал этого стармеха с его идеями. Да и сам он хорош со своей жадностью, «на дурака не нужен нож, ему покажешь грош и делай с ним что хошь…».
— Агент на связь выходил, сказал, что стоянка только до вечера, сразу после выгрузки от причала отгонят! — мрачно сообщил повар, нечесаный здоровяк в грязной серой майке и заляпанных кетчупом шортах, вышедший из камбуза за сеткой морковки.
— Козлы! — проворчал Сергей. — Хоть бы до утра дали достоять, экипажу в город сходить. Так нет же, за стоянку платить надо, жлобы конторские.
— Ты чего такой злой сегодня? — удивился начальник рации.
— Я теперь всегда такой буду! — махнул рукой Сергей, отошел к противоположному борту и уставился в пенистую кильватерную струю, не обращая внимания ни на лихо поворачивающие яхты, ни на загорающих на них японок. Не до японок тут уже было.
Сергей стоял в трюме, обреченно глядя на оставшуюся после выгрузки груду ящиков. Все шло по самому плохому варианту. И ни от кого на судне не скрыть, что он, второй помощник капитана, взял на промысле тонну «левого» краба, провез его через границу, потом в Корею, а теперь и в Японию, рискуя в любой момент быть пойманным и подставить судно, а с ним и весь экипаж под арест. Даже сейчас, если удастся все продать, огласки уже не избежать. Надо было его выкинуть за борт в ночь перед заходом в Отару, концы в воду, и все дела. А теперь слишком поздно.
Можно, конечно, сказать, что ошиблись при перегрузе и это неучтенный остаток. Но вряд ли в это поверит капитан, слишком тщательно следят на своем борту промысловики, чтобы ни одного лишнего ящика не ушло, деньги-то немалые, а тут вдруг всплывает целая сотня. Шито белыми нитками.
Можно все попытаться свалить на Петровича, все равно его уже списали, и хуже ему от этого не станет. Но тут же возникнет вопрос — как стармех в одиночку, лично не участвуя в перегрузе, умудрился сложить в укромном уголке трюма тонну краба? И кэп начнет совать нос во все дыры, искать, кто был в доле, явно кто-то из тальманов, докопается до сути, прижмет боцмана, тот сразу сдаст его, второго помощника, и песенке конец.
Значит вариант только один — идти на причал, искать покупателя, продавать весь «левак», и будь что будет! Пара-тройка часов до отхода у него еще есть.
Возле ржавой промысловой шхуны с емким названием «Бездна» два хмурых матроса разгружали двадцатифутовый контейнер. Они бросали автомобильные покрышки на растянутую по причалу грузовую сетку, стараясь, чтобы они падали плашмя, а не ребром, но покрышки, будто живые, то и дело подпрыгивали и откатывались в сторону.
Стоящий чуть поодаль наголо остриженный «браток» в черных очках командовал погрузкой. Из одежды на нем были только серые шорты, стоптанные «сланцы» и толстая золотая цепь на крепкой загорелой шее.
— Эй, вы, че, не видите, что они в разные стороны у вас, как тараканы, разбегаются? Вы их потом еще час собирать будете! Я за что вам бабки плачу, в натуре?
— Слышь, земляк! — подошел к нему Сергей. — Не знаешь, кому тут можно краба сбросить?
Тот внимательно посмотрел на Сергея, подумал и наконец ответил:
— Не, я тут не в теме. У меня свой, типа, бизнес — тачки, резина. Так что извини, братан.
— Ладно. Пойду дальше, — вздохнул Сергей.
— Подожди, — вдруг вспомнил «браток». — Есть у меня тут один японец, сейчас ему по мобиле звякну. Погуляй пока…
Сергей с боцманом и поваром сидел на бетонном бордюре и от нечего делать считал видеокамеры, установленные на причале.
Возле ворот склада одна, на углу, на коньке крыши, возле вторых ворот. Сколько их тут всего? Дальше на заборе, потом на следующем складе тоже штук пять…
— Ну, что, когда он приедет, твой японец? — нетерпеливо спросил боцман. — До отхода полчаса осталось, скоро агент приедет, уже «горчичники» третий помощник по каютам собирает.
— Приедет, — неопределенно сказал Сергей, сам не веря тому, что говорил.
Было уже темно, и причал освещали только прожектора на столбах пирсов да огни на мачтах ошвартованных судов. Мимо, воровато оглядываясь и стараясь держаться в тени, прошли двое. Первый с усилием вел за руль велосипед с парой привязанных к раме холодильников, второй придерживал багажник.
— Сахалинцы! — негромко сказал повар. — Небось и велик сперли, и холодильники.
— Не, велик свой, — обернулся тот, что вел велик.
— Хватит трепаться, пошли быстрее, пока не спалили! — сердито сказал второй.
Наконец вдали показался грузовичок с фургоном. Он поравнялся с судном и с визгом затормозил. Японец, выскочивший из кабины, был на удивление рослый и широкоплечий.
— «Кэптан Костров»? Сэконд мэйт?
— Да! — вскочил Сергей. — Краб, краб!
— О’кей.
Японец обежал машину, распахнул заднюю дверцу и торопливо махнул рукой:
— Гоу, гоу, бойз!
— Ну, что, мужики, по сотке баксов за десять минут работы. Только быстро! — объявил Сергей.
В этот момент, как назло, к борту подъехал микроавтобус, из него показался агент — пожилой японец в дорогом костюме и с кожаной папкой в руках. Увидев происходящее, он онемел, вытаращив глаза, потом замычал что-то невразумительное и наконец простонал:
— Крэйзи! Крэйзи!
Показывая на видеокамеры, потом на ящики, он уже прокричал:
— Полис! Арест, стоп ит, стоп! Крэйзи!
— О’кей, донт ворри, — отмахнулся Сергей, закидывая ящик в фургон.
— Давайте шустрее! Видите, японец нервничает.
Ему было уже плевать и на видеокамеры, и на полицию, и на арест, хотелось только одного — избавиться от краба, получить деньги, расплатиться с парнями и вздохнуть наконец-то облегченно оттого, что трюм пуст, а карман, наоборот, полон.
— Крэйзи рашен! — обессиленно простонал агент, поднимаясь по трапу.
— Все, — сказал боцман. — Последний!
— Отлично. Не уходите, побудьте тут.
Сергей подошел к японцу. Тот еще раз осмотрел ящики, залез в нагрудный карман рубашки и протянул деньги.
Сергей пересчитал. Полторы тысячи долларов.
— Ноу! Ван килограмм — ту бакс.
Японец пожал плечами и, показав на ящики в фургоне, сделал движение рукой по направлению к трюму, потом потянулся к деньгам.
— О кей. — хмуро согласился Сергей.
Спорить смысла не было. Японец отлично понимал, что судно уже на отходе и обратно краба они с собой не повезут, так что условия диктовал именно он.
— Я ж говорю, страна уродов… — пробормотал Сергей, глядя вслед уезжавшему грузовику. — Вот, парни, ваши бабки. Каждому по сотке, как договаривались.
— А че? Нормально! — бодро сказал повар. — Еще надо будет что-то выгрузить, подходи!
— Это вряд ли, — ответил Сергей. — Больше на такое дело я не подпишусь. Хлопотно больно.
— Ну, как? Бизнес прет полным ходом?
Сергей оглянулся.
На трапе стоял, криво ухмыляясь, старпом.
— Тут капитан интересуется, как твои успехи. Расскажешь?
— Чего тут рассказывать, за что продал, за то купил. Бизнесом это вряд ли назовешь.
— Вот и агент так думает. Он там, в каюте у кэпа, валидол глотает, весь трясется, боится, что полиция нагрянет.
— Все уже, проехали…
— Думаешь, проехали? Капитан передать велел, чтобы после отхода ты к нему зашел, разговор у него к тебе имеется.
— О чем?
— Да все о том же, — заржал старпом. — О бизнесе твоем. Короче, готовь чемодан, жди в Пусане замену.
— Плевать. Я и так уже восьмой месяц в рейсе. Домой пора. Достало это море!
Вытащив из кармана йены, Сергей еще раз пересчитал их и, посмотрев на сверкавший в ночи ослепительный город, пробормотал:
— Ты моя Хоккайдо, я тебя Хонсю, за твою Сикоку я тебя Кюсю…