Повесть. Послесловие, комментарии и публикация Евгении Басовской
Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2015
«Скучно на этом свете, господа».
Гоголь1
Музыкальное отделение вечера в одном женском учебном заведении кончилось. Публика нарядною и шумною толпой спускалась по лестнице в танцевальный зал, откуда уже неслись звуки военного оркестра. Оркестр сыграл одну пьесу и замолк. По зале и широкому коридору, примыкающему к ней и соединенному с ней несколькими широкими арками, — весело болтая, расхаживали вперед и назад парочки нарядно одетых барышень и кавалеров; здесь видны были черные фраки, шапокляк2 и перчатки модного светло-желтого цвета; мундиры гимназические, студенческие, офицерские; слышался звон шпор, легкий шелест дамских шлейфов; в воздухе был разлит докучливый аромат духов.
Неподалеку от входной арки, прислонившись к стене, стоял с едва пробивающимися усиками студент, внимательно оглядывая проходившую мимо толпу. Он, видимо, искал кого-то глазами и не находил. Мимо него мелькали причудливые греческие прически с нелепо висящим вниз одиноким локоном, обнаженные плечи и руки, роскошные цветы на дамских платьях и в волосах.
— Что засмотрелся? — громко произнес, подходя к студенту, другой и кладя ему руку на плечо.
«А, Нестеренко! Ты это как попал сюда? /Такая постановка знаков препинания в рукописи. — Е.Б./
— Да сейчас захожу к тебе, спрашиваю: Попов дома? — Нет. Где ж он? Там-то и там-то. Я подумал, да и махнул сюда.
«Скучно что-то… заметил Попов.
— Знакомых что ль нет?
«Знакомые то есть, да все мало интересные».
— Да ведь ваше, милостивейший государь, сердце, кажется, не занято, давным-давно пустует, сколько лет известно. Так кто же вам может быть теперь более или менее интересен? с иронией произнес Нестеренко.
«Нет, все-таки же, знаешь можно делать различие. Да кроме того я здесь думаю встретить одну барышню… да я тебе, небось, рассказывал? Помнишь, чай: Латышева?
— Что-то помню, только ясно себе не представляю.
«Да ясно ты и не можешь себе ее представить, потому что ты, во-первых, ее никогда не видел, а во-вторых, я тебе, если и говорил об ней, то очень мало. Это так и осталось недоконченным, так сказать, безрезультатным увлечением…
— Так что ты теперь от нечего делать хочешь заняться и добиться какого-нибудь результата? подхватил Нестеренко.
«Да она, может быть, еще не придет: ведь это одно мое пустое предположение, что она посетит по старой памяти бал в своей гимназии.
— Она кончила уже?
«Да. То есть, по крайней мере должна была кончить прошлой весной.
— Ну, а если она посетит бал в своей гимназии, продолжал Нестеренко, то можно надеяться, займет видный пост в твоем «министерстве внутренних дел»?
— Почем знать!
Наступило молчание. Попов продолжал смотреть на проходящих.
Оркестр заиграл вальс; несколько пар закружились по паркету.
«Очень мило то обстоятельство, начал Попов, что прошлого года, когда собственно я с ней познакомился, у ней было очень мало знакомых кавалеров.
— Ты после этого с ней не видался?
«Нет. Видел как-то на улице: она с коньками на каток проходила…
— Так что же ты дремлешь: покупай коньки да и начинай кататься!
«До сих пор не было особых побудительных причин к такому.
— Да, уж если бы было настоящее чувство, то перед этим бы не остановился, заметил Нестеренко.
«Да откуда же у меня могло явиться настоящее «чувство»? Пока не был знаком, еще когда был в гимназии, то видал ее почти каждый день: по одной дороге ходили; а как познакомился, так я уже говорил тебе, что не видал почти совсем. А ведь я такого мнения, что перестань видаться с «предметом», живо разлюбишь. По крайней мере в наши лета так бывает.
— Да, «настоящего» должно быть, у нас ничего не выходит, глубокомысленно заключил Нестеренко.
«Должно быть это «во все дни и до скончания века» так бывает: сначала грусть, смотря по характеру, более или менее продолжительная, а потом глядишь: и повеселел и прожил век припеваючи. Так-то, Сережа!…
— Пожалуй и так, особенно, если судить по собственному опыту, согласился Нестеренко.
Наступило опять молчание. Нежные до приторности звуки вальса разливались по зале; множество пар, сталкиваясь поминутно между собою, кружились, повышая температуру. Становилось жарко.
— Ну что же мы тут стоим с тобой, обратился к Попову Нестеренко: словно прилипли к одному месту.
«Пойдем куда-нибудь, рассеянно проговорил Попов.
— Ты что же собственно не танцуешь? Спросил Нестеренко.
«Не в ударе что-то.
Приятели двинулись по коридору мимо залы.
«Ишь, потрудился на пользу отечеству, заметил Попов, указывая на господина, выходившего из залы и утиравшего платком раскрасневшееся лицо.
— Слушай, мне ужасно пить захотелось, как я посмотрел на этого мученика, сказал Нестеренко, нельзя ли тут где-нибудь утолить жажду, есть тут где-нибудь водопой?
«Тут целый буфет есть, конечно легкий, без выпивки; зато хорошо, что даровой…
— Это очень любезно со стороны дамского сословия. Пойдем в таком случае, выпьем чайку.
Приятели завернули в один из классов, обращенный в буфет. В просторной и освещенной комнате толпилось уже много народу, утолявшего жажду. Все стулья у столов были заняты.
«Возьмем себе по стакану, да пойдем сядем вон там у окошечка; там попрохладнее будет, сказал Попов и направился к разливавшей чай прислуге; взяли два стакана, и вскоре они с Нестеренко сидели у окна, занимаясь чаепитием.
Вальс кончился. Целая толпа хлынула в буфет. Живо опорожнялись огромные бутылки с лимонадом, аршадом3 и морсом; усилился звон ложек и посуды… Веселый раздавался звонкий голос молодежи.
— Я думаю еще по стаканчику… проговорил Нестеренко, допив стакан.
«Постой, кажется, она… встрепенулся Попов.
— Где?
«Вон видишь, две стоят около того дальнего стола. Она с какой-то подругой, с которой вместе кончила, я эту знаю в лицо.
— «Она! вся кровь во мне остановилась!»4 с пафосом продекламировал Нестеренко пушкинский стих. А я думаю, по другому стаканчику все-таки можно?
«Отчего же нет! заметил Попов, скрывая неудовольствие по поводу предложения своего товарища. Теперь она здесь, что и требовалось доказать.
— Смотри, не прозевай, сыронизировал Нестеренко.
«Возьмем свое!..
Приятели взяли по другому стакану.
«Фу ты, какой горячий! С негодованием отодвинул от себя чай Попов.
— А ты не спеши: тише едешь — дальше будешь, ехидно улыбнулся Нестеренко.
«Да, — от места назначения… заметил Попов, подвинул к себе стакан, налил чай на блюдечко и принялся усиленно дуть в него, чтобы остудить…
Латышева в это время со своей подругой под руку стояла около входа в буфет. Белое платье ее отличалось простотою от нарядов остальных барышень: не было никакого декольте (не говоря уже о нескромном), пышных цветов или бросающейся в глаза модной прически: белокурая коса ее была завязана белым бантиком. Латышева не была красива, она была бесконечно мила своей простотой. Темные глаза лукаво высматривали из-под длинных ресниц; все выражение лица дышало жизнью и юностью.
Прошло несколько часов. Кадрилью закончилось одно отделение танцев. Через арку залы, стаскивая с руки перчатку, выходил Попов под руку с Латышевой. Лицо его сияло удовольствием, он постоянно взглядывал на прелестное, раскрасневшееся от жара личико своей юной дамы, как будто не мог налюбоваться.
— Что вы все на меня смотрите? вдруг обратилась к нему Латышева, вскинув на него свои лукавые глазки.
«А разве нельзя? с улыбкой спросил Попов.
— Можно, можно, как бы успокаивая, возразила она.
«Ну вот и отлично…
Разговор, видимо, не клеился. Попов вообще не отличался умением занимать дам во время танцев. Однако не было заметно, чтобы она скучала.
— Пойдемте наверх, здесь такая жара, прервала молчание Латышева.
Парочка поднялась по лестнице и направилась вдоль по широкому коридору.
«Вам, наверное, скучно со мной, начал Попов.
— Почему вы так думаете?
«Да я все молчу, не обладаю кавалерскими талантами занимать дам.
— Так лучше молчать, чем говорить вздор, — совершенно основательно заметила она.
«На балу из этого правила делается исключение.
— Я не делаю такого исключения…
«Но согласитесь, вы могли бы провести время весело с другим кавалером…
— Который бы болтал без умолку? — добавила она с иронией.
— Зачем так сильно? возразил Попов, — просто с кавалером, не лезущим в карман за темами для разговора, хотя, конечно, поправился он, подобные темы, если серьезно на них взглянуть, мало имеют цены…
— То-то и есть… да у меня здесь очень мало знакомых кавалеров, почти никого.
«Ну а все-таки, если я вам очень надоем, то вы прямо, не стесняясь, уйдите от меня, потому что я вам от вас едва ли уйду,» сорвалось у Попова с языка.
— И не уходите… — тихо произнесла она.
Попов почувствовал, как сердце его забилось сильнее; он взглянул на Латышеву — она отвела глаза в сторону.
«Шутит она, играет, или нет, думалось Попову: зачем бы собственно шутить, а с другой стороны — почему бы и не пошутить? А если не шутит, а говорит, чтỏ чувствует, то просто находится под влиянием минуты. «А то что же, «настоящего» что ли захотел?» представились Попову слова Нестеренко, которые тот непременно высказал, если бы Попов передал ему свои мысли. Посмотрим, что будет дальше, решил он, во всяком случае что-нибудь выяснится. Но успеет ли что-нибудь выясниться? — Попов посмотрел на часы.
— Сколько теперь? — спросила Латышева.
«Четверть первого уже; т.е. это для меня «уже», а для кого-нибудь, может быть, «еще»…
— Это вы опять старое?
«Старое.
— Напрасно. — До трех часов успеете еще натанцеваться, после некоторого молчания произнесла она.
«Может быть, и не «успею»… Говорят, целой жизни мало, чтобы привести в исполнение свои желания, а не то, что нескольких часов.
— Надеюсь, это говорят не о танцах?
«И я говорю не о танцах.
А для чего же вы сюда приехали?
«Не исключительно для танцев.
— А для чего же, можно узнать?
«Для того, чтỏ не может быть приведено в исполнение в течение нескольких часов…
— Столько ехать сюда! — усмехнулась она, — мне вас жалко: вам ничего сегодняшний вечер не даст!
«Это можно будет сказать, когда он пройдет.
Латышева взглянула на него; теперь Попов в свою очередь отвел глаза в сторону. Разговор прекратился. «Что это она, смеется надо мной? думал Попов. «Что, если ей прямо сказать, что люблю ее, какое впечатление это произведет? Ведь она отлично понимает меня, это бесспорно. Но Попов сам не понимал себя и потому ясно не представлял себе, в чем именно она его понимает.
Если я скажу, что люблю, думал он, то не ручаюсь, то не солгу; в настоящую минуту, конечно, я люблю ее больше всех, даже всего на свете… но ведь это минута, и только минута. Но ведь я и скажу ей про минуту… и если… то тогда, тогда… о! тогда… Нет, об этом решительно нельзя и не надо думать, потому что всякое соображение, всякий план, только помрачает разумные, светлые образы, совсем еще не вылившиеся в какие-либо ясные формы. С другой стороны, нельзя же не думать о том, что выходит за пределы данной минуты, ведь это слишком легкомысленно. Однако все это будет пустой фантазией. Хорошо кабы была лишь фантазия, а то сейчас сомнения, сейчас видишь, что затевается что-то бесцельное, сейчас приходят на мысль вопросы: что потом? зачем? Попов взглянул на Латышеву, как бы ища на ее лице ответа на свои мысли. Но ее лицо дышало такой беззаботностью, что Попов решил не думать вовсе о тех сложных и неразрешимых, а в то же время пустых вопросах, которые так волновали его мысли. Но это ему не удалось. Ему вдруг пришла в голову мысль: если я рассуждаю, думал он, то значит у меня нет ничего серьезного, нет «настоящего» чувства, потому что, если б была любовь, то все соображения, каковы бы они ни были, изводились бы из этого положения, а не наоборот, словом — тогда не пришлось бы с помощью различных умственных уловок и сальтоморталей решать вопрос: есть ли чувство или нет? Бог знает, до чего бы дошел Попов в своих размышлениях, если б в это время не раздались звуки ритурнеля5.
«Эту кадриль мы с вами?.. спросил Попов
— Давайте опять, ответила Латышева.
«Вы, может быть, не хотите, а так только?
— Вы перестанете когда-нибудь?
«Перестал.
— Vis-à-vis6 вы себе достали?
«Достал. Вот он идет нам навстречу с дамой в розовом…
— Это студент?
«Да, студент. А вы, может быть, лучше бы хотели офицера?
— Я больше люблю студентов.
Попов представил студента Латышевой; тот его своей даме, и все вместе спустились в нижний зал. Потому ли, что Попов долго молчал, потому ли, что разговор перешел на такие избитые темы, как любовь дамского пола к военным или штатским, но только остальное время они оживленно болтали.
Началась кадриль и подходила уже к концу. В шестой фигуре во время галопа7, снимая руку с талии Латышевой, Попов зацепил нечаянно пальцем за петлю бантика, висевшего на косе его дамы. Белый бантик упал на пол. Попов поднял его и с извинением подал Латышевой. В это время раздался голос дирижера: grand rond s’ il vous plait!8…… Латышева попросила Попова поберечь ее бантик во время grand rond, и он зацепил его за пуговицу своего мундира. Длинная вереница закружилась по зале. Вспотевший дирижер бегал из одной стороны в другую, устраивая различные фигуры. Пары выстроились в длинную колонну.
«Les dames à gauche, les cavaliers à droite»9 — раздалось по зале. Расходясь с Поповым в разные стороны, Латышева, как бы шутя, сжала крепко его руку. Попов хотел взглянуть в этот момент в ее глаза, но опоздал: она уже отошла в другую сторону на далекое расстояние. Проходя в длинной веренице кавалеров, Попов все время смотрел на нее: насколько выше казалась она ему в сравнении с остальными; вон какая-то идет с огромным декольте, другая с уродливой прической, третья волочит за собой длиннейший шлейф, мешая другим идти за нею… ничтожные! думал Попов; сами не понимают своей выгоды; неужели они думают, что обнажить шею (иногда до nec plus ultra10), взять на себя труд оберегать свои прически и туалеты во время переезда из дому на бал — все это окупится количеством «побед» над кавалерскими сердцами! Невольно пришла Попову мысль: следовательно «она» лишь лучше других понимает свою «выгоду», если одевается просто? Но в глубине души он никак не мог согласиться с мыслью, что эта простота была с корыстною целью.
В это время он встретился с Латышевой. Встретив ее беззаботный взгляд и открытое, прелестное лицо, Попов вполне разубедился в своей мысли. Действительно, посмотрев на эту юную, полную прелести головку, никто бы не пришел к противоположному результату.
— Знаете что, сказала она, взяв Попова под руку, уйдемте отсюда, здесь такая жара…
«С удовольствием, обрадовался Попов, который от жара начинал уже усиленно махать на себя платком. Они вышли из залы.
— Бантик мой у вас? — осведомилась она.
— Вот он, только я вам его не отдам… Латышева изумленно посмотрела на него. — А оставлю его себе на память… прибавил Попов.
— А как же моя коса?
«Как хотите… решительно произнес Попов, только я не отдам…… конечно с вашего позволения: если вы решительно против этого, то что же делать!
— Ну, берите! — решила она.
«А как же ваша коса? в свою очередь осведомился Попов.
— Расплетется — заплету опять, спокойно ответила она.
Вот уже кое-что и дал мне сегодняшний вечер, подумал Попов, — но сейчас же докончил свою мысль: что же дал-то? бантик?
Они поместились в гостиной. Там сидели уставшие кавалеры и дамы, скучающие маменьки и разочарованные одинокие юноши с холодным взглядом. Поблизости сидела одна из бальных львиц, окруженная толпой франтоватых кавалеров, расточавших комплименты и с упоением созерцавших то стройную ножку, на известное расстояние выставленную из-под платья, то грациозную ручку, кокетливо играющую снятой с нее перчаткой, то пышную грудь, высоко поднимавшуюся из широкого декольте.
— Вы слишком соблюдаете bon ton11: приехали, когда уже танцы кончаются, заметила она молодому человеку, подошедшему к ним в пенсне и шапокляк под мышкой.
— Что же мне танцы! Возразил тот, пожимая ее руку: я приехал pour vos beaux yeux12…
— Вы тоже для чьих-нибудь beaux yeux приехали? вдруг обратилась Латышева к Попову.
«Для таких beaux yeux, что вам никогда не приходилось встречать, усмехнулся Попов.
За кончившеюся кадрилью последовали легкие танцы13. К Латышевой подошел представленный ей Поповым студент и пригласил ее на вальс.
Попов вышел за ними из гостиной. Латышева, протанцевав, вернулась к нему.
«Что это мы с вами не протанцуем, обратился он к ней: позвольте вас просить… Он взял ее за талию: вы какой любите? à trois pas14 или поживее?
— Нет уж этих сонных танцев я терпеть не могу… танцевать, так уж… Она недоговорила, и они понеслись. Затем Латышеву приглашали другие кавалеры, Попов танцевал с другими дамами.
— Я уже думала, что вы никогда не кончите… заметила Латышева, когда Попов, отыскав ее в зале, подошел к ней.
«Странно, подумал Попов, подав ей руку и уходя с ней из залы, «получается такое впечатление, что мы должны быть вместе, и что, если я танцую с другой, то все-таки в конце концов должен прийти к ней. Но Попову на самом деле это вовсе не казалось странным, наоборот это так приятно, так дорого было ему. Он с восторгом и как бы с благодарностью взглянул на свою даму: Латышева задумчиво перебирала концы банта на своем веере. «О чем она думает?» думалось Попову. Он опять унесся далеко в будущее, которое ему теперь казалось чем-то очень светлым, радужным. Вопросы «зачем» и «что потом» ему больше не приходили в голову. Одна мысль только тяготила его: может быть, он не увидит ее более. Эта мысль сразу омрачала его светлое будущее. Но если видеться, то где же?
— Вы не катаетесь на коньках? вдруг прервала его мысли Латышева.
«Нет.
— Отчего? Это и полезно и приятно, особенно последнее.
«Мне как-то не нравилось всегда это занятие; теперь начинать уже поздно.
— Вовсе не поздно, возразила она.
«Вот она сама указывает, где можно видеться, подумал Попов. Не последовать ли совету Нестеренко, не «покатиться» ли?
Разговор перешел на разные удовольствия, танцы, катанье верхом и на лодке и пр.
Раздались звуки ритурнеля к последней кадрили.
— «Ничего особенного не будет, если мы с вами еще кадриль протанцуем, несколько нерешительно заговорил Попов. «или, может быть, это не принято?
— А мы возьмем, да и примем, возразила она, — только вот навстречу мой братец идет, должно быть, домой собирается и ищет меня.
«Так если он хочет домой, разве это значит, что вы должны ехать?
— Он уж и так-то насилу сюда приехал…
К ним подошел студент в парадном мундире и при шпаге15:
«Катя, ты домой не собираешься? спросил он Латышеву.
— И не думаю…
«А я так очень думаю: уж поздно и мне спать хочется.
— Мы еще хотим кадриль танцевать.
«Ведь это очень затянется, зевнул он.
— Ну тогда немного, решила она. Пойдемте, обратилась она к Попову, и круто повернувшись от брата, они направились к гостиной.
«Вы должно быть побаиваетесь своего брата? Сыронизировал Попов.
— Все-таки старший, пошутила она.
— Так для вас нужны старшие, за вами иногда присматривать надо?
— Вон он даже пенсне надел, должно быть для этого, заметила она, вынимая свою руку из руки Попова, чтобы заплести свою косу, которая оставшись без ленточки, начала распадаться на роскошные, белокурые пряди.
«Так ваш контроль может недоверчиво отнестись к исчезновению вашей ленточки?
— Ну вот! я ее потеряла… весело засмеялась она.
«Молодец! подумал Попов: «она гораздо энергичнее меня и будь она на моем месте, все бы давно было сделано. Попов не знал сам, чтỏ именно тогда было бы сделано, но ему казалось, что тогда произошло бы что-то очень хорошее… Но как мило она сказала это: я ее потеряла!» восторгался он; и как мило она рассмеялась своим серебряным, юным смехом! Латышева опять взяла его под руку.
«А скажите, тихо начал Попов: для вас лично все равно, как будто вы ее потеряли?
Латышева опустила глаза, легкая краска покрыла ее щеки… Она ничего не ответила…
«Все равно? переспросил Попов.
— Конечно нет… быстро ответила она.
Попов с жаром сжал ее руку, лежавшую на его руке. От волнения он не мог вымолвить слова.
Они вошли в гостиную и сели. Мысль, что она сейчас уедет, тяготила его.
«Неужели мы с вами до будущего года не увидимся? спросил он.
Ответа не было.
— Прощайте, сказала она, вставая: вон брат опять идет за мною.
Они расстались……
В жаркий июньский день на скамейке одного из бульваров сидели Попов и Нестеренко. Попов сидел, опершись локтями на колени, и задумчиво смотрел на песок.
— Так ты и не видал ее — больше полгода с тех пор? — спросил Нестеренко.
«Так и не видал… буркнул Попов.
— Ну и что же? допытывался Нестеренко.
«Сначала скверно было, а теперь ничего.
— Значит, ничего «настоящего» не было?
«Значит»……
Конец
Минута
из жизни Дмитрия Николаевича Ушакова
Сегодня нам порой кажется, что Ушаков не фамилия человека, а название словаря. Кому из образованных людей незнакома фраза «Надо посмотреть в Ушакове»!
Знаменитый темно-зеленый четырехтомник трудно переоценить. Это не только первый советский толковый словарь, но и образец не превзойденного по сей день качества лексикографической работы. Изданный в 1935–1940 годах «Толковый словарь русского языка» под редакцией Д.Н. Ушакова на удивление мало устарел. Содержащиеся в нем толкования многих слов и сейчас поражают точностью, а система стилистических помет (вульгарное, газетное, ироническое, канцелярское, ласкательное, презрительное, шутливое и др.) просто не знает себе равных.
Дмитрий Николаевич Ушаков сделал для подготовки и публикации словаря больше, чем предполагает большинство современных читателей. С начала 1920-х годов он добивался от советской власти финансирования этого, как принято говорить сейчас, «проекта», много лет возглавлял редакционную коллегию, занимался организационной и финансовой стороной вопроса и параллельно сам составлял сотни карточек с описанием слов. Когда в 1923 году распоряжением Наркомпроса составление словаря было прекращено, именно Ушаков продолжал упорствовать и несколько лет обивал пороги партийных и государственных чиновников, пока не добился права вернуться к работе. А в 1935 году, после выхода многострадального первого тома, Ушаков лично и через прессу отвечал на нападки оголтелых критиков, увидевших в словаре опасность для советской идеологии.
Но, несмотря на всю грандиозность «Толкового словаря русского языка», деятельность Д.Н. Ушакова им никак не ограничивается. Кроме этого были занятия русской диалектологией, орфоэпией и орфографией, а также многие годы преподавательской работы. К числу учеников Ушакова, или, как они сами говорили, «ушаковских мальчиков», принадлежали лучшие русские языковеды ХХ века: Р.И. Аванесов, Г.О. Винокур, А.А. Реформатский, В.Н. Сидоров и другие.
Всю свою относительно недолгую жизнь — около 70 лет — Д.Н. Ушаков фантастически много работал. Он писал книги, статьи, занимался составлением словарей, читал лекции и вел семинары, руководил аспирантами, консультировал театральных актеров и дикторов Всесоюзного радио по вопросам литературного произношения, заседал в великом множестве различных комиссий, связанных с изучением и преподаванием русского языка. При этом он успевал писать акварелью — в архивах хранится немало его живописных работ. Некоторые из них публиковались и были представлены на выставках.
Как ни странно, наименее известной стороной жизни Д.Н. Ушакова остаются его литературные опыты. Это объясняется, вероятно, тем, что в качестве писателя будущей филолог пробовал себя только в детстве и ранней юности. В Архиве Российской академии наук, в личном фонде Д.Н. Ушакова, есть самодельная записная книжка, в которой крупным детским почерком, простым карандашом написан короткий рассказ «Два брата»16.
Данный художественный текст — публикуемая выше повесть «Минута»17 — датируется 1892 годом. Д.Н. Ушаков был тогда девятнадцатилетним студентом отдела славяно-русской филологии историко-филологического факультета Московского университета. Подробности его личной жизни этого периода неизвестны. Не удается установить, кто послужил прототипом Кати Латышевой, в которую влюблен главный герой, студент Попов.
Повесть написана в тетради от руки, чрезвычайно аккуратным и красивым почерком, практически без помарок. Не вызывает сомнений, что она была переписана с черновика и хранилась очень бережно. Впрочем, Д.Н. Ушаков вообще отличался склонностью не выбрасывать старых бумаг. При этом он никогда не стремился опубликовать свою наивную юношескую прозу. Видимо, как филолог и искушенный читатель, он не мог не видеть очевидных слабостей собственного стиля. Тем не менее сегодня, по прошествии более чем 120 лет, безыскусный текст «Минуты» сделался важным памятником эпохи и личной биографии автора. В нем отразился конец XIX столетия — с его балами, танцами, церемонными ухаживаниями, женскими волосами, заплетенными в косы…
Многое говорит повесть и о самом Д.Н. Ушакове — человеке, чрезвычайно внимательном к деталям, чувствительном, ранимом, мнительном и склонном к рефлексии. И как изменился со временем его почерк, утратив изящную округлость и изысканность росчерков, так стал иным и его характер. Тяжелые испытания революции, Гражданской войны, жизни в тоталитарном обществе превратили трепетного и робкого юношу в личность поистине несгибаемую. «В полном сознании возлагаемой на меня этими словами ответственности, — писал Д.Н. Ушаков И.В. Сталину в начале 1930-х годов, — я решаюсь утверждать, что вся эта кампания против нашей науки голословна, что она вся продиктована только невежеством и усердием… и что если бы был организован открытый общественный суд над этой наукой, представителям ее ничего не стоило бы снять с нее то клеймо реакционности и антисоветскости, которое на нее сейчас наложено»18. Конечно, голоса Д.Н. Ушакова оказалось недостаточно, чтобы уберечь друзей и коллег от репрессий. В 1930-х советское языковедение потеряло таких, например, специалистов, как Н.Н. Дурново (расстрелян в 1937-м), Е.Д. Поливанов (расстрелян в 1938-м).
Д.Н. Ушаков репрессиям не подвергался. Но он не запятнал себя ни доносами, ни участием в травле неугодных власти ученых. В нем, несомненно, была та внутренняя сила, та твердость характера, которой так не хватало герою его полудетской повести. И к минутам собственной жизни Ушаков относился столь рачительно, что его огромное наследие по сей день не изучено и наполовину.
Евгения
Басовская,
доктор
филологических наук
1 Последняя фраза из произведения Н.В. Гоголя «Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» (1834).
2 Шапокляк (от фр. chapeau claque) — складная шляпа-цилиндр на пружинах.
3 Аршад — искаженное «оржад» (от фр. orgeat) — прохладительный напиток на основе миндального молока или ячменных семян.
4 «Она!.. Вся кровь во мне остановилась» — слова Самозванца из трагедии А.С. Пушкина «Борис Годунов» (1825), произнесены при появлении Марины Мнишек.
5 Ритурнель (фр. ritournelle) — музыкальное вступление перед началом танца.
6 Vis-à-vis (визави) — термин бальных танцев; в кадрили — две пары, стоящие друг напротив друга.
7 Галоп — быстрое круговое движение пар в бальных танцах.
8 Grand rond s’ il vous plait! (фр.) — Большой круг, пожалуйста! Большой круг — одна из фигур бального танца, когда все участники берутся за руки и проходят по кругу.
9 Les dames à gauche, les cavaliers à droite! (фр.) — Дамы налево, кавалеры направо!
10 Nec plus ultra (лат.) — до крайних пределов.
11 Bon ton (фр.) — хороший тон.
12 Pour vos beaux yeux (фр.) — ради ваших прекрасных глаз.
13 Легкие, или мелкие, танцы (вальс, венгерка, краковяк, падеспань и др.) следовали на балах за кадрилью.
14 À trois pas (фр.) — вероятно, имеется в виду бальный танец Pas de Trois («шаги трёх») с медленной первой частью.
15 В первой половине XIX века шпага как символ благородства являлась непременной принадлежностью парадного мундира студента; в 1861 году ее ношение было отменено, а с 1885 года вновь введено, но уже не как обязательное.
16 Архив РАН. Ф. 502. Оп. 2. Д. 18.
17 Архив РАН. Ф. 502. Оп. 2. Д. 21. Публикуется с сохранением пунктуации оригинала.
18 Архив РАН. Ф. 502. Оп. 4. Д. 49. Письмо опубликовано в: Язык: система и подсистемы: К 70-летию М.В. Панова. М., 1990.