Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2015
Нынешняя зима была тёплой. Внезапные короткие приморозки прошли и остались почти незамеченными. Да и некогда было думать о погоде: учебный год в разгаре, лекции,
сессия, запуск четвёртого стандарта учебных планов (или — пятого?), — но и это
всё как-то периферийно, привычно, но с немалой досадой на тех, кто, сокрушая
прежнюю систему высшего образования (и образования вообще), не в силах создать
новую, — копирует западные образцы и модели работы вузов. Тоска…
Уральские морозцы (а у меня в Каменке четырежды случалось за – 40º С)
приглушались и подплавливались мыслями об Украине,
где есть и мои корни — на Харьковщине и в Крыму. В
конце февраля, совершенно неожиданно и всё-таки душевно вовремя, вдруг нахожу у
себя на facebook’е послание от старинной
приятельницы, профессора УрФУ, коллеги моей по
филфаку Натальи Викторовны Пращерук. Милая женщина,
большая умница, прекрасный преподаватель и превосходный специалист-филолог,
исследователь русской классической литературы, пересылает мне письма своей
знакомой, тоже филолога, Людмилы Павловны Квашиной,
кандидата филологических наук, доцента Донецкого национального университета.
Письма с Донбасса. Письма из Донецка. Письма из войны.
Письма, повторю, филолога, доцента, преподавателя филфака ДНУ, автора
пяти учебников и 58 статей. Письма человека науки и культуры. Письма человека
мужественного, человека долга и чести. Письма женщины, перемогающей страх, ужас
и войну. Женщины, ответственной за жизнь, за культуру, за студентов, за науку,
за семью свою, за детей. Людмила Павловна Квашина —
дочь украинца. Её предки по материнской линии — выходцы с Урала (Челябинск),
поэтому Урал и Зауралье для Л.П. Квашиной — родные
места.
Однажды, в середине 90-х, я стоял в огромной очереди к университетской
кассе. Денег не было. Ни у нас, ни у государства (у Ельцина и его команды —
были). На левой ладони моей был начертан шариковой ручкой трёхзначный номер
очереди. Стояли мы подолгу. Отходили в сторонку, курили — и возвращались
обратно. Переговаривались. Шутили. Мой коллега-филолог, человек невесёлый, но
остроумный, заметил: знаешь, после всех войн, глада и мора в любом государстве
— всегда! — остаются живы и почти невредимы только две социальные группы
граждан: чиновники и писатели. Так что ты, Юра, терпи. Ты — выживешь…
Словесность — чудо. Чудо жизнетворное и вечное в пределах данной
культуры. Письма Л.П. Квашиной, безусловно,
подтверждают этот гипотетический для обывателя факт. Все 17 писем — это не
просто документальное описание украинско-донбасского хронотопа,
чреватого трагедией и катастрофой, — но и прямое культурно-текстовое
воплощение, а точнее, материализация словом — ужаса, нежности и силы жизни.
Юрий Казарин
Письмо № 1
(12.01.2015)
«СОХРАНИТЬ СВОЙ ЯЗЫК»
«Дорогая Наташенька! Спасибо за письмо. У нас сейчас атмосфера действительно накаляется: артобстрел ведется почти постоянно — временами — сильный, говорят, даже из каких-то «неведомых» орудий (народ научился по звуку определять, что стреляет) — это, т.ск., негатив. А теперь о нашем самоощущении: как оказывается, к чему-то можно и привыкнуть. Мы шарахались от каждого тревожного сообщения в мае, сейчас другое, и не потому, что мы такие смелые или бесшабашные, нет — спасает работа, окружение, городской ритм. Что я имею в виду: вчера грохотало сильно, сегодня утром (при том что выпало много снега) дороги и тротуары вычищены (у меня даже родилось предложение поставить коммунальщикам памятник «За психологическую поддержку») — кто бы знал, как это важно, когда видишь колонну чистящих машин, новые мусорные баки, которые тоже не застаиваются, кроме того, вчера разбомбили Северный водопровод, но к вечеру его залатали. Утром все спешат на работу. Захожу в университет — очередь студентов в кассу — неужели стипендия? — нет, оплата за обучение — сессия! Вот так мы живем. Вместе. Из Киева от наших же коллег раздаются жуткие угрозы, но это их проблемы. Мы живем и сочувствуем им. И это правда — вырви нас из рабочей обстановки — трудно представить! Чему дивуемся, так это тому, что Европа поднимается единым маршем против гибели журналистов, а здесь убивают детей, снаряды влетают в квартиры за то, что мы хотим сохранить свой язык, право любить Россию, не хотим рубить своих корней. Кто нас хочет слушать? Этому не перестаешь удивляться.
Спасибо, дорогая, всем большой привет. Если «перегрустила» письмо, то это неправильно, мы не жалуемся, мы нормально, насколько это возможно, живем: смеемся, шутим, общаемся, ссоримся и очень надеемся, что нас «не сдадут». Обнимаю…»
Письмо № 2
«НА КЛАДБИЩЕ НЕ ПОЕХАЛИ ДАЖЕ РОДНЫЕ —
СЛИШКОМ ОПАСНО»
«Дорогая Наташенька! (…)
Поделюсь своими переживаниями последнего времени, а связаны они
прежде всего с ушедшим от нас 14 января замечательным человеком — Отиным Евгением Степановичем. Почти 30 лет (до
Последнюю неделю я была в угнетенном состоянии. Брешь пробила трагедия с автобусом на фоне «я — Шарли». Вчера была панихида по Е.С. На кладбище не поехали даже родные — слишком опасно. В общем — тяжко. Но поминки были такими теплыми, фактически это был вечер воспоминаний о мощной личности, настоящем ученом, учителе и очень светлом человеке. Звучали его шутки, остроты. В результате я вышла просветленным человеком. Тяжесть ушла. Можно двигаться дальше. Я пишу это, конечно, не из-за моих переживаний, а ради и во имя Е.С. Отина. Мне кажется, это долг, это важно. Даже не извиняюсь за патетику. Обнимаю, Люся».
Письмо № 3
(19.01.2015)
«НА УЛИЦЕ ЖУТКОВАТО»
«Должна сказать, что вчера и громыхало, и пылало в зоне видимости внушительно. Но в других районах — страшнее. Говорят, люди сходят с ума: из подвалов не поднимаются даже для того, чтобы согреть чай, — сегодня рассказывали. В университете сегодня отменили занятия, но намеченные совещания проводились. Часа в два началось грохотанье — предупредили, чтобы все покинули здание. На улице жутковато. Но надеемся, если отведут тяжелую технику, жизнь наладится. Наташенька… все будет нормально. Жизнь продолжается: есть тепло, свет, вода, еда, магазины не пустые — выживем! Обнимаю, с любовью, Люся».
Письмо № 4
«В ПЯТНИЦУ ПРИЛЕТЕЛ «СМЕРЧ»»
«Наташенька, вчера получила в скайпе ответ от моей бывшей студентки, а теперь доброй приятельницы, на мой вопрос «как она?». Делюсь.
[21.01.2015 23:45:36]: У нас
творится кошмар. В пятницу прилетел «Смерч». Деревья его задержали, и он упал
перед домом. Слава Богу, не взорвался. Второй упал в
[21.01.2015 23:52:26]: Но это меня уже как-то не трогает. У меня наступило состояние какого-то отупения и безразличия. Я Регине просто завидую! Она так верит в какую-то победу.
[21.01.2015 23:57:29]: Сегодня утром меня добила новость, что на детской площадке нашли растяжку. Пенсионер вышел утром погулять и обратил внимание на веревочку… Как можно дальше о чем-то договариваться с этими людьми, или кто они там.
Знала бы это Украина, которая к любому обстрелу, любому взрыву добавляет: «Это боевики».
Обнимаю, Люся».
СРАЗУ ПОСЛЕ ТРАГЕДИИ В ДОНЕЦКЕ (из переписки)
«Люсечка, только что узнала об автобусе — ужас какой-то непрекращающийся. Ты далеко там оттуда? Скорбим, плачем. Н».
«К сожалению, это совсем рядом, и троллейбус №17, которым я езжу. Рядом военно-политическое училище, там сосредоточены ополченцы, но вряд ли обстрел велся по этому объекту. Скорее всего, кровавая провокация. Это транспортная развязка, много торговых точек. Но ты же понимаешь, сейчас дело случая. Будем уповать на Бога. Обнимаю, спасибо за поддержку. Берегите себя. Все будет хорошо. Обнимаю, с любовью, Люся».
Письмо № 5
(26.01.2015)
«ГРОМЫХАЕТ ДАЛЕКО, КАК ФОН, ХОТЯ ПОНИМАЕМ,
ЧТО ТАМ ГИБНУТ ЛЮДИ»
«Дорогая Наташенька, у нас действительно спокойнее. Громыхает далеко, как фон, хотя понимаем, что там гибнут люди. Новая забава — добыча воды. Разбили Верхнекальмиусские водоводы, и наша часть города в момент осушилась. Питьевая вода в магазинах исчезла, техническую не подвозят. Сначала проект с растапливанием снега казался экзотической забавой, сегодня — рабочий момент, главное — найти чистый снег. Но поскольку последний раз снег выпадал недели две назад и несколько раз температура падала до плюсовой, — это проблема. Сын приспособился снимать снег с крыш гаражей. Для технических нужд хватает. Чистую воду привозим из других районов. Сегодня это будет университет. Поймала себя на мысли, что новости об обильных снегопадах (в Москве) слушаю с завистью — нам бы! Даже зимние пейзажи воспринимаю прагматически. Вспоминается история с Шаляпиным, когда он пригласил на свой концерт известного физиолога, который уже в начале оперы, как только Шаляпин вышел на сцену, начал неистово хлопать и что-то кричать. По окончании Шаляпин спросил «что он кричал?», на что ученый ответил: «Какой скелет! Какой скелет!» Так и я: «Сколько чистой воды!»
Еще поделюсь колоритным снимком. Его сделал наш знакомый, который по работе много передвигается (на сегодня точнее сказать, в виду транспортной блокады, передвигался) по Украине. Снимок сделан из его автомобиля, потому не очень качественный. Это машина гильз большого калибра — цветмет.
Наташенька, обнимаю. Ты же понимаешь, что мы не просто держимся, но живем. Всего доброго, Ангела-Хранителя!»
Письмо № 6
(29.01.2015)
«ВСЁ СВИСТИТ, ВЗРЫВАЕТСЯ»
«Дорогая Наташенька. Живы-здоровы. Пересылаю еще одно письмо Лины (бывшая студентка, живет в другом районе Донецка), только что получила. Обнимаю, Люся.
«Я сегодня с детьми попала под обстрел. Только вышли из дома, прошли через больницу, и началось. Сразу голова ватная, в груди какой-то спазм, бежать по льду нет возможности, и страх. Причем страх не за себя, а за детей. Бежим вдоль дома и не можем попасть ни в один подъезд. Все свистит, взрывается. Заходим домой, Валера перенервничал и выдает: еще с двумя детьми пошла, хоть бы одного мне оставила. Тут мы уже с Олей от смеха чуть не упали. Оля у него спрашивает: интересно кого бы ты выбрал?»
Письмо № 7
(2.02.2015)
КАК ЖИВУТ ДОНЕЦК И ГОРЛОВКА?
«СНАРЯД ПОПАЛ В СОСЕДНИЙ ДОМ. ХРАНИ ИХ БОГ!»
«Наташенька, мы живы и здоровы. Удары наносят хаотично и в разные районы. В Горловке, где Кораблев, совсем тяжело. Связь эпизодическая. Сегодня написал, что два раза в течение дня спускался в подвал. В домах стараются находиться в коридоре — мрак! Снаряд попал в соседний дом. Храни их Бог!
У нас в школах отменили занятия, но мы работаем, и присутствия стало даже больше, чем раньше. Меня нагрузили методической работой — в такое время не отказываются. Неделю готовила университетское заседание методкомиссии, узнала много нового: как готовить вопрос, как правильно составлять проект решения, — как я раньше без этого жила?! Кроме того, мы сейчас составляем новые учебные планы, поскольку планируется переход на российские стандарты, с этим, понятное дело, тоже хлопот хватает. Помимо этого у заочников — установочная сессия, их единицы, но приходят. О других университетских не очень приятных событиях, касающихся нашей кафедры (теории литературы), пока говорить не буду, еще болит.
Насчет моей научной работы. Прочитала классно написанную статью лингвиста-текстолога о «Евгении Онегине». На том же материале есть работа у С. Бочарова. На какой-то глубине лингвист и литературовед встретились, как мне кажется. Хочу об этом написать. Но с декабря подойти к рабочему столу не могу. Но надеюсь.
Лене… написала довольно длинное письмо о том, нужно ли России нас «отпускать», наверное, слишком эмоциональное…
Ангела-Хранителя! Берегите себя. Люся».
Письмо № 8
(6.02.2015)
«НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ ОБСТРЕЛЯЛИ НАШ РАЙОН»
«Наташенька, здравствуй. Были напряженные дни. Из Горловки шла тревожная информация. Я написала Кораблеву, чтобы он выбирался, сын переедет ко мне, в их распоряжении будет квартира. Он ответил буквально: «Сейчас непонятно, где безопаснее, я уже приспособился». На следующий день обстреляли наш район — новости передавали. Это южное направление. Один снаряд попал в крышу 14-этажного дома, а дальше прошел в шахту лифта — это, вероятно всех спасло, второй — в крышу 9-этажного. Окна вылетели в широком радиусе. Мы были дома, тряхануло сильно, но все целы. За полчаса до этого мне сообщили, что в смежном районе погиб отец моей бывшей студентки — не успел зайти в подъезд. Так что Кораблев оказался прав. Такие вот страсти. Сейчас тихо, видимо. Потому что в Киеве идут переговоры. Но настрой нормальный. Я думаю, что переживать на расстоянии тяжелее, чем в эпицентре. Я занимаюсь тем, что успокаиваю дочку. Спасибо за поддержку, обнимаю, Люся».
Письмо № 9
(11.02.2015)
«МОЖЕТ, ЭТО ЛЕГКОМЫСЛЕННО… НО, МОЖЕТ, ТОЛЬКО ТАК
И МОЖНО ЖИТЬ — ПРЕОДОЛЕВАЯ, ВОПРЕКИ.
ЧТО БЫЛО БЫ, ЕСЛИ БЫ СЕЙЧАС ВСЕ УЕХАЛИ ИЗ ДОНЕЦКА?»
«Наташенька, дорогая, извини, что заставила волноваться. Мне казалось, что я ответила. Дело в том, что накануне после очередной атаки у нас отключили отопление, свет, воду. Слава Богу, что в доме газ, это для жизни спасительно. Если перед этим температура воздуха держалась в районе нуля, то в этот день градусник показывал –10º. Прошлась в сумерках по району — окна в крестах или вообще выбиты и закрыты фанерой, затянуты целлофаном, как у Бунина, «нигде ни огня, ни одной живой души» (преувеличение, но по сравнению с обычной жизнью это так) — жутковато. Опять-таки благодарим службы: ночью включили отопление, потом воду и свет. Трудно представить, как в других районах без света и отопления живут месяцами, да еще в подвалах, — а это реальность.
С понедельника должен был начаться семестр — объявили для студентов дистанцию. Мы работаем, совещаемся, заполняем тьму бумаг (как раз без света, не отвлекаясь, пока не стемнело, аккордно этим занималась).
Теперь кафедры теории литературы как самостоятельной не существует. Нас объединили с кафедрой русской литературы. Это самая родная для нас кафедра, зав. В. Федоров, образно говоря, наш филиал: многие защищались у нас, и Гиршман был руководителем. Так что вопрос не в том, «что» произошло, но в том, «как» — некрасиво, отводя удар от себя, с переходом на личности. Горько. Кораблев переживает, но он умеет уходить в творчество, кроме того, как он часто говорит, «я склонен прощать».
У нас сейчас спокойнее. Я бы говорила об этом увереннее, если бы не сообщения о новых ударах в самых неожиданных районах. В нынешней войне стреляют за десятки километров, потому вместо завода попадают в троллейбусную остановку, сегодня утром — в автостанцию. Подруга ехала на работу из Макеевки, видела поваленные столбы, снесенные деревья, разрушенные коттеджи — это другой конец города. Но, Наташенька, Вы должны понимать, что мы живем не только этим. Почему я считаю, что на расстоянии переживать за нас сложнее (каждый день успокаиваю мою дочь, которая эмоционалка по натуре и паникует сильно), потому что у нас же все происходит так: грохочет, трусит, но утром выходишь на улицу — бабушка выгуливает внука, мама катит коляску — Господи, что они тут делают?! Но внутри тебя невольно все успокаивается — жизнь продолжает идти своим чередом. Может, это легкомысленно, безответственно, но, может, только так и можно жить — преодолевая, вопреки. Что было бы, если бы сейчас все уехали из Донецка? Все, дорогая, извини, что заставила волноваться. Обнимаю, спасибо тебе огромное. Береги себя, Люся».
Письмо № 10
(14.02.15)
«СЛОВНО В ТЕРПЯЩЕЙ БЕДСТВИЕ ЛОДКЕ,
ЖДАЛ ДОНЕЦК ПРЕКРАЩЕНЬЯ БОМБЕЖКИ»
«Наташенька, насчет денег не беспокойся. При том, что платят, мягко говоря, несвоевременно, видимо, с Божьей помощью все складывается нормально (может, запросы (и прогнозы) изменились), мы совсем не чувствуем себя нуждающимися… А вот ваше понимание и поддержка для нас очень важны.
У нас жестко, по принципу: вы — Дебальцево, а мы — Донецк. Вы — с военными, а мы — с гражданскими. Где бы ты ни находился, даже фоново слышишь разговоры об одном: у кого разрушен дом, кто попал под обстрел.
Одна сценка из нашей жизни: в деканате методисты обсуждают случай — обстреляли дом нашей коллеги с кафедры русского языка. Один снаряд повредил дом (стеклопакеты целиком вышли из проемов), другой угодил в погреб — в яму с картофелем. Удивление вызвал тот факт, что консервация, которая стояла по периметру, не пострадала. По-видимому, снаряд не взорвался. И вот молоденькая девочка, которая до этого сидела спиной, поворачивается и говорит: «Нет, снаряд взорвался, только высоко, а в погреб упал крупный осколок, иначе бы волна все разнесла». Я не уверена в правильности ее версии, но меня поразило то, как это было произнесено — с видом и тоном человека, который знает, о чем говорит (кстати, осенью разбомбили ее дом, теперь он нежилой). Вот так, молоденькая девчонка-филолог — военный специалист!
Пару дней назад возвращалась вечером с работы. В троллейбусе у дверей лицом ко мне стоял мужчина странного вида, выпивший. Я не знаю, почему он вдруг начал говорить, может, я посмотрела с осуждением, может, просто хотелось выговориться, но он стал рассказывать: из-за войны уехал из Карабаха в Донецк, а сегодня утром попал под бомбежку — есть погибшие. Сказал — и вышел. Вечером я рассказала этот эпизод другу — утром он мне прислал стихотворение, которое замечательно прежде всего своей мгновенной реакцией:
Словно в терпящей бедствие лодке,
Ждал Донецк прекращенья бомбёжки,
И троллейбус казался отсеком
С причитающим в нём человеком…
Бомжеватый, седой и небритый
Он, случившимся горем разбитый,
Причитал по-кавказски: «Вах,
вах!..
Променял я на что Карабах?
Ни семьи нет, ни стен, ни машины
После с неба свалившейся мины
От «спасающих» нас киевлян.
А ведь звал меня брат в Ереван…
Я сбежал от войны на Кавказе,
Думал — рай обрету на Донбассе…
Зло повсюду! Как жить без любви?..
Деться некуда с этой Земли,
Как с израненной бомбами лодки.
Как не выпить по-русски мне водки?!»
Причитал по-кавказски: «Вай,
Вай!..
Что ж молчишь ты, Христос, — выручай!..»
Е. Крюков.
Донецк. 13.02.2015
Описываю потому, что понимаю, память не все сохранит, детали уйдут, а хочется, чтобы остались, мне кажется, что в них много правды.
Все, Наташенька. Обнимаю, Л.»
Письмо № 11
(21.02.2015)
«БУДЕМ ДЕРЖАТЬСЯ»
«Здравствуй, Наташенька, опять запаздываю с ответом. Прекращения огня ждали, как наступления тепла после суровой зимы. Как написала моя коллега, в 00.00 часов (по-нашему — 1.00) хотелось, как в новогоднюю ночь, открыть шампанское. Понимали, что все непрочно, но устали от напряжения. Накануне вышла в магазин. Затишье. Солнышко. Возле дома кучкуются бабульки. Начинаются раскаты — как по команде, разворачиваются и в подъезд. В этот день обстреляли район университета. Там обошлось без жертв, хотя рядом, на бульваре и недалеко во дворе, погибли люди. Особого информационного шума не было, потому восприняли как отголоски уходящих сражений. Сегодня я попала на это место. Наш факультет стоит торцом — осколками сбиты решетки в окнах кафедры культурологии. Глубже, во дворе, видна тыльная сторона главного корпуса университета. Осколок попал в окно 11 этажа (кафедра мировой литературы) и все в комнате разнес. Физфак затянут полиэтиленом. Но меня поразило другое: основной снаряд (или мина — я не знаю) упал в районе остановки троллейбуса, за которой находится торговый ряд. Так вот, все стены — в выбоинах от осколков, вместо окон — фанера, зияют разбитые стеклянные двери. То, что в этот момент там не было людей, не было троллейбуса, — просто счастливая случайность. Здесь могло быть второе «Боссе».
С наступлением тишины очень быстро расслабились. Начался семестр — стеклись студенты, преподаватели. Мы понимаем, что совсем нормально будет не скоро, но нас греет надежда. На сайте минобразования Украины опубликовали разъясняющее обращение к преподавателям и студентам: отмечать 23 февраля — аморально. Так в очередной раз Киев «наводит мосты»! Мы теперь, конечно, продумываем, как наиторжественнее отметить этот праздник.
Вчера был тревожный день. Бомбили с утра и до поздней ночи. Очень близко. Видны были сполохи. Сегодня тихо. Что происходит, толком не знаем, но понимаем, что раздувать не нужно. Будем держаться. Сейчас, кстати, вдали грохочет.
Работы очень много. Каждый день — в университете. Вовлекли меня в методическую работу, должна выступать на университетском совете, а поскольку я в этом ни бум-бум, приходится вникать. Этим и занимаюсь.
Сегодня пригласили в театр — балет «Щелкунчик». Я попала на второе отделение. Очень хорошие солисты. Жизель была невесома. Красиво. Но рассказали, что первое отделение было крайне слабым. В массовые сцены привлекли артистов из оперы, они ходили по сцене, костюмы для толпы позаимствовали почему-то из «Ромео и Джульетты» — в общем, карнавал. Но я этого, слава Богу, не видела, потому впечатление хорошее.
Вот так, Наташенька, мы живем. Прислали мне текст «Приметы дончанина». Много точного (я тоже считаю окна), кому принадлежит, не знаю, потому поступила творчески: то, что мне показалось особенно игровым или грубоватым, убрала, от себя добавила наблюдение о цветах — в таком виде высылаю.
Обнимаю, дорогая, спасибо за поддержку, не волнуйся, Люся».
Приложение к письму из Донецка № 11
ПРИМЕТЫ ДОНЧАНИНА: «ОСТАЛОСЬ ЕЩЕ НЕМНОГО
ПОТЕРПЕТЬ. ПОТОМУ ЧТО ТЫ ВСЕ РАВНО ВЕРИШЬ,
ЧТО ПОБЕДА БУДЕТ ЗА НАМИ! И РАДИ ЭТОГО СТОИТ ЖИТЬ».
«Ты дончанин, если:
Перед тем как выйти в люди, невольно думаешь не только о том, как будешь выглядеть на улице или на работе, но и когда, не дай Бог, попадешь в больницу или морг. Старое белье и прохудившиеся носочки, ваше место в мусорнике.
Обязательно берешь с собой паспорт. В лучшем случае будет что предъявить патрулю, в худшем — это существенно упростит и ускорит опознание.
Перед выходом из дома стараешься не ссориться ни с кем из домашних. Ведь возможно, вы видите друг друга в последний раз.
Двигаясь по улице или стоя на остановке, ты автоматически постоянно сканируешь пространство на предмет удобных впадин в асфальте, канав и парапетов — мест, где можно успеть укрыться, если неожиданно начнется обстрел.
В общественном транспорте стараешься сесть ближе к проходу, чтобы упасть на пол, когда начнется обстрел. Если успеешь, конечно.
Цепляешься взглядом за проезжающие машины — от «Москвича»-пирожка до «Урала» и ободранного мусоровоза. Там могут быть диверсанты и миномет. И пофиг, что точно не угадаешь, где они на этот раз…
Чувствуешь нарастающую тревогу, когда в округе внезапно наступает тишина и не слышно обстрелов. Это традиционное затишье перед бурей и большой кровью.
Крутишь пальцем у виска или впадаешь в бешенство, когда кто-то радостно говорит про очередные «мирные переговоры». На них уповают наивные или иезуиты. Ты-то знаешь, что «перемирие» — это для кого-то всего лишь возможность безнаказанно уничтожать мирных жителей, не опасаясь ответки.
Хорошо знаешь, что у тебя в «тревожном чемоданчике» и где и что, рассортированное, лежит в шкафу. Бак в машине всегда полон.
Имеешь «свое кладбище»: там знакомые, друзья, виртуальные френды, родные, погибшие при обстрелах или от сердечных приступов. Оно неминуемо прирастает.
Помирился с родственниками, неожиданно протянувшими руку помощи, или обнаружил, что с приходом войны те, кого ты считал родными, от тебя отвернулись. Поразился, какое количество друзей превратились в зомби, став жертвами пропаганды, и уже даже свыкся с этим.
С удовольствием по утрам скачешь на работу. Потому что веришь — война пройдет, а любимая работа останется. Ты обожаешь ее, как никогда. И это даже не связано с деньгами.
Научился экономить и с удивлением осознал, сколько ненужного покупал раньше. Но деньги вообще потеряли свою былую ценность. От внезапного попадания снаряда одинаково сгорают и «Жигули» и «Лендкрузер» со всеми, кто внутри. Как выяснилось, индульгенцию у Судьбы нельзя купить.
Не торопишься на распродаже отхватить технику или мебель твоей мечты, даже за бесценок. Вдруг придется переезжать — и все оставить. Или же залетная «градина» наведается к тебе в дом.
Поделишься последними деньжатами из кармана с калекой-попрошайкой, незнакомой беспризорной бабулей, купишь на них сардельку запуганной лохматой дворняжке или вляпаешься по своей инициативе еще в какую-то благотворительность. Даже если в мирное время ты никогда не был замечен в мелкобытовом меценатстве.
Последние двадцать гривен решительно спустишь на шоколадку — потому что вдруг так захотелось. Зачем отказывать себе в невинном удовольствии, если не угадаешь, что будет через минуту?
Вечером присматриваешься, сколько окошек горит в окрестных домах. Радуешься, когда кажется, что их стало больше. Огорчаешься, когда света меньше, и утешаешь себя, что жильцы просто пошли в комнаты на другой стороне.
Если встречаешь на улице человека с букетом цветов, невольно начинаешь искать глазами траурную ленту, и, что самое печальное, — находишь.
Потерял вкус к фильмам ужасов. Они кажутся тупыми, притянутыми за уши и не страшными. Никакого сравнения с тем, что тут у нас, в реальности!
Выучился, глядя в глаза, уверенно и беззаботно утешать родителей-детей-знакомых: «Все будет хорошо! У меня есть сведения, что вот-вот! Мы победим, я знаю, иного не дано!»
Ложась спать далеко за полночь, затыкаешь уши, чтобы не мешали бесконечные звуки залпов и прилетов. Говоришь: «Да ну и хрен с ним! Лишь бы прицельно прилетело и не мучиться, если чо». И отключаешься до утра.
Искренне жалеешь тех хороших людей, кто вынужден был уехать и тоскует по Донецку. Потому что точно знаешь — тебе-то все равно лучше, чем им. Потому что ты сделал свой выбор, потому что твое сердце бьется в унисон с твоим любимым городом, лучшим городом на этой планете. Нет душераздирающей тоски, которая страшнее градов и мин. И ты чувствуешь — осталось еще немного потерпеть. Потому что ты все равно веришь, что Победа будет наша! И ради этого стоит жить!».
Напомним, что только за минувшие выходные в Донецке погибли пять мирных жителей. Общее число жертв конфликта в Донбассе достоверно неизвестно, однако разведка ФРГ оценила его в 50 тыс. погибших с обеих сторон».
Письмо № 12
(22.02.2015)
«НАДЕЮСЬ, ВЫ НЕ ВЕРИТЕ, ЧТО ЭТО «ДЭЭНЭРОВЦЫ»
САМИ СЕБЯ ОБСТРЕЛИВАЮТ?»
«Здравствуй, Наташенька. Вчера специально поехала заснять место обстрела в районе университета. Я пытаюсь судить по себе. И в себе самой меня поразило то, как мало мы знаем, или не хотим знать. Сегодня не хотим знать, а завтра уже и помнить будет нечего. Потому пишу. Прошла ровно неделя. Картинами разрушения нас не удивишь. И тем не менее. Проспект Театральный в этом месте на самом деле — узкая улица. Остановка троллейбуса — кольцевая, за ней ряд магазинчиков, вплотную примыкающих к университетскому кварталу, напротив — «красивые» магазины. Снаряд (мина?) попал в тротуар на противоположной стороне. Осколки разлетелись на два квартала — попали в высотный дом в глубине двора, главный корпус. Сейчас, если не присматриваться и не обращать внимания на фанерные щиты вместо окон (может, ремонт?!), можно ничего не заметить — снуют люди, все как всегда, никаких поминальных символов — как будто ничего не произошло. Фотографирую изрешеченные осколками закрытые жалюзи витрин. Продавец магазина («Малютка» — все буквы в афише снесены), которая курила на улице, сказала, что закрыла магазин в два часа, а в три все началось — повезло! Меня окликнули — оказалось, давняя знакомая, она живет в этом районе. Показала свой разбитый балкон. Во время обстрела она была дома. Выяснилось, что у меня была неточная информация: на самом деле здесь погибли трое: охранник элитного магазина и двое прохожих — пожилая женщина и мужчина. Алла видела прикрытые тела, старушечьи ботики, рядом — авоська с хлебом. Но совершенно очевидно, что жертв могло быть гораздо больше. Алла — филолог, всю жизнь проработала в центральной библиотеке, между тем технически точно объясняла, почему после семи выстрелов можно было выходить. Странно было слышать от нее немирные экзотизмы вроде «гаубица» и т.п. Потом вдруг спросила: сейчас не знаешь, с кем разговариваешь, надеюсь, Вы не верите, что это «дээнэровцы» сами себя обстреливают? Вот так, нужен пароль: ты за Украину или за республику? Мы встречаемся редко, по случаю, потому откровения звучат особенно проникновенно. А тут она вдруг сказала: когда после обстрела вышла на улицу, при том ужасе, который только что пережили, пришло странное ощущение свободы, снятия вины, что ли, вины перед теми людьми, которые живут под обстрелами, а здесь, в центральных районах, вроде бы спокойно. А потом еще: стала говорить, что в Бога верит, но не воцерковлена, крестилась вместе с сыном всего несколько лет назад. «Я верю в Бога, но не верю в чудеса». И тем не менее. В этот день с утра была сильная тревога, она фокусировалась на сыне, который хотел поехать к девушке в другой район города, но, поскольку перемирие еще не вступило в силу, было тревожно. Она зажгла рождественскую свечу, помолилась и поставила ее на окно. Во время обстрела у соседей этажом выше и этажом ниже в окнах вылетели стекла. Алла сидела у окна за компьютером. Многие погибают именно так, от стеклянных осколков. Ее окно уцелело, при том что рамы были старые. Пострадал только застекленный балкон. Вот так. Пусть это сохранится.
Обнимаю. Прости, в чем виновата. Ангела-Хранителя. Люся».
Письмо № 13
(23.02.2015, вечер)
«СЕГОДНЯ НА ПЛОЩАДИ ЧЕСТВОВАНИЕ
БОЙЦОВ И ВЕТЕРАНОВ».
«Дорогая Наташенька… Я ведь даже не описываю, я стараюсь фиксировать (хочется сказать в прошедшем времени — фиксировала!), потому вряд ли в них есть стиль или какие-то другие достоинства, кроме одного — мои письма совершенно документальны.
Обнимаю, дорогая. Поздравь с праздником своих Защитников! Здоровья и мирного неба!
У нас сохраняется напряженность в районе аэропорта. Что происходит — не знаем, но грохочет. Охранник в университете (у него квартира в том районе) сказал, что взрывы — входящие, вчера сгорели два дома в частном секторе — но это с его слов. Народ же в городе очень оживился. Сегодня на площади чествование бойцов и ветеранов. Даже в восемь часов вечера — автобусы переполнены — жизнь берет свое. Будем верить и надеяться. Всего доброго. Ангела-хранителя. Люся».
Письмо № 14
(1.03.2015)
«Наташенька, извини, дорогая, были некоторые проблемы. Сейчас только прочитала письмо.
У НАС ДВА ДНЯ СОВЕРШЕННО ТИХО.
ДАЙ БОГ, МОЖЕТ, ЧТО-ТО НАЛАДИТСЯ»
Обнимаю, с весной! Ангела-Хранителя! Люся».
Письмо № 15
(1.03.2015)
«ДЕНЬ ОТКРЫТЫХ ДВЕРЕЙ»
«Сегодня День Торжества Православия — пусть торжествует в нашей жизни!
Утром торопилась — на факультете был день открытых дверей. В актовом зале свободных мест не было — даже стояли. Потом специальности разошлись по разным аудиториям, у нас (русский язык и лит-ра) аудитория тоже была заполнена. Когда встреча закончилась, встал родитель и сказал: ХОЧУ ВАС ПОБЛАГОДАРИТЬ, ЧТО ВЫ ОСТАЛИСЬ И БУДЕТЕ УЧИТЬ НАШИХ ДЕТЕЙ. Очень трогательно. Обнимаю, Л.».
Письмо № 16
(7.03.2015)
«НАСЛАЖДАЕМСЯ ТИШИНОЙ»
«Дорогая Наташенька, извини, что с задержкой — почему-то много суеты, а вечером чувствую усталость, не хочется в таком состоянии писать. Мы наслаждаемся тишиной и нагрянувшей весной. Ночью еще морозит, но утро пахнет весной. Сразу расслабились, в транспорте стало теснее, машин на улице больше. Замечаем, как много стильной молодежи, красивых лиц — может, просто мы стали выползать из внутренних коконов? Но на душе теплее. И вот еще: всей кафедрой наблюдаем, как две сороки вьют гнездо прямо против наших окон: довольно энергично отламывают ветки на соседних деревьях и несут в гнездо. Это тем удивительнее, что окна выходят на шумную магистраль.
Закончила свой «роман» с ученым советом. 27.02 выступала с презентацией. Все прошло четко. Я твердо решила — с 1-го числа сажусь за статью. Сегодня окончательно поняла, что так, как хотела, не получится: оказывается, со следующей недели заочники, но это не все, главное — нас неожиданно переориентируют с ЮФУ на СКФУ (это Ставрополь). Никто не объясняет — почему. Но теперь процесс сопоставления учебных планов и прочее, т.е. вся работа, которую мы сделали в январе, должна быть сделана заново, причем срочно.
Из тревожного: кругом твердят, что новая атака неизбежна: украинская армия никуда не отводит войска, производится ротация кадров, опять стягивается техника. Но в душе надеемся, что все образуется.
Сегодня поздравляли мужчины. Очень тепло и безмятежно посидели.
С праздником тебя, дорогая. Пусть мужская любовь и забота ограждает тебя от всех бед! Всего самого доброго, обнимаю, Люся».
Письмо № 17
(12.03.2015)
СИМВОЛ УКРАИНЫ (для дончан)
«Е. Крюков прислал мне стихотворную интерпретацию пронзительной фотографии — делюсь.
У нас весна: проснулись мухи, по окнам ползают божьи коровки, — РАССЛАБЛЯЮЩЕ ТИХО! Чем вы живете? А то мы заполонили все информационное пространство.
Обнимаю, весны и улыбок! Л.».
ЧЕРНО-БЛАКИТНОЙ УКРАИНЕ
Несбывшейся мечтою,
Обугленным столбом
Меж небом и землёю
Повисла на былом.
Судить пока что рано:
Полёт то или крест,
Погибель или рана,
Награда или перст…
А небеса «блакитнi»,
Но выжжены поля…
Как за тебя обидно,
Вторая мать моя!