История, услышанная в Киселчово
Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2015
Яна Жемойтелите — родилась и всю жизнь живет в Петрозаводске. Окончила Петрозаводский
государственный университет по специальности «финский и русский языки и
литература». Работала преподавателем финского, переводчиком, заместителем
директора Национального театра, главным редактором журнала «Север». В настоящее
время — библиотекарь, директор издательства «Северное сияние», председатель
Союза молодых писателей Карелии. Лауреат премии журнала «Урал» за лучшую
публикацию 2013 года в номинации «Проза».
Случилось это давненько, еще при советской власти.
Веселый парень был Христо Лачев, чернокудрый, с крепкими, как у молодого жеребца, зубами. Горло, правда, промочить любил, да кто откажется от дармовой ракийки? А угощали Христо частенько, потому как здорово на праздниках пел, на чужих свадьбах. Своей невесты у Христо не было: жили Лачевы столь убого, что несколько лет кряду ютились в хлеву: был у них некогда кой-какой домишко, да сгорел, а нового они так и не нажили, поскольку старший Лачев на том пожаре погиб, мать для работы была уже слишком стара, а сам Христо ни к какому делу предрасположен не был. Поговаривали, что хорошо бы его в артисты определить, поет больно душевно, да кто деревенского парня в артисты примет? К тому же прежде надо спуститься с гор в училище, в котором на артистов учат, а у Христо всего одни штаны и те дырявые. В горах, предположим, сойдет, но как в таких в городе показаться? Сразу засмеют. Так и пробавлялись они материной пенсией, ну и там чем еще бог пошлет.
Меж тем надвигалась осень. В горах где-то с полуночи ощущалось дыхание близких холодов, когда нагретые за день камни успевали отдать свое тепло до последней капли, и в лощинах сгущался густой молочно-белый туман. По всему ощущалось, что зима будет лютой, поскольку небо прошивали крест-накрест косяки перелетных птиц, тянувшихся к югу, а уж птицы знают лучше людей, где им жировать и куда не долетят белые мухи. К тому же сверху видней. Здесь, на земле, многие вещи предстают в искаженном виде, а может, кое-чего мы сами не желаем замечать…
Сидя на скамье возле своего хлева, мать Христо то и дело заглядывалась в небеса и то ли постанывала, то ли вздыхала. Может, чувствовала близкий уход — в деревне к смерти готовятся заранее и спокойно как-то, потому что само зрелище смерти деревенскому жителю привычно: там все рождается и умирает на глазах в свой черед. Хотя не старая еще была женщина, но, видно, от жизни устала и ничего уже не ждала, только бы Христо куда пристроить, а там можно и помирать.
И вот ближе к ноябрю, когда трава подернулась первым инеем, поднялась к ним в деревню Йорданка из Кошницы, известная как деревенская фельдшерица, а заодно и сваха. Медработник частенько наблюдает жителей в их натуральном виде, поэтому может предположить, кому на ком следует жениться. Однако Христо ничего такого в голову не приходило — ну, зашла Йорданка и зашла, мало ли у матери какая хворь приключилась. Однако тем же вечером мать сообщила Христо, что нашлась для него в Кошнице невеста, Зор┴на Босева, и что лучше свадьбу сыграть еще до наступления зимы, поскольку хлев новых морозов уже не выдержит, расползется по швам, и останутся они на улице, аки дикие волки. А за невестой целый дом, да еще посадки тютюна и фасоли, за которыми мать сможет ухаживать по мере сил, и вообще, человек в семье что брынза в соляном растворе, сохраннее то есть. А штаны на смотрины можно одолжить у дядьки Митко. С этими словами мать угостила Христо ракийкой, которую Йорданка принесла авансом от родителей Зорины Босевой, они жаждали лицезреть жениха не позже среды, чтобы — ежели Христо и Зорина друг другу понравятся — к концу недели и свадьбу сыграть.
Ракийка ударила в голову. Размечтался Христо, как заживет с молодой женой в собственном доме и как по утрам будет выходить на веранду, чтобы приветствовать солнце, встающее из-за гор. Ни о чем другом он, честно говоря, не думал, плохо представляя себе, что такое семейная жизнь. И как же такое случилось, что за него, босяка без гроша в кармане, богатая невеста сама захотела выйти, Христо тоже не удивился. Влюбилась, вот и все объяснение, и какой парень думает иначе, собираясь жениться. А мать знай ракийкой его угощает малыми дозами, так, чтобы он в своем уме оставался, только слегка затуманенном, и ногами шевелил при этом.
И вот, одолжив у дядьки Митко приличные штаны — правда, чуть коротковаты они оказались, жених-то был рослый, — отправился Христо с матерью на смотрины в Кошницу. Там родители Зорины уже на пороге встречали, нарядные, веселые. Отец ее, Радан Босев, тут же рюмку Христо налил для храбрости, чтобы, значит, дыхание у него при виде невесты не перехватило, — и в дом. В гостиной ковер во весь пол, салаты в хрустальные вазы уложены, бокалы на столе с золотой каемкой — отец у Зорины был не хухры-мухры, а директор магазина. Прочую обстановку в доме Христо толком не разглядел, потому что будущая теща невесту в горницу вывела и ласково так сказала: «Доченька, познакомься с Христо». Зорина стоит — глаза опустила долу, черные локоны по плечам ниспадают, сама ладная, стройная, пышногрудая… Христо даже облизнулся нечаянно.
Потом за стол сели. Христо кусок в горло не лез, а тесть будущий знай ракийкой его угощать, видать, сам любил за воротник заложить, — так Христо про себя смекнул. Ну, оно и к лучшему: будет с кем пропустить рюмашку, вот это так подфартило! А Радан меж тем соловьем заливался, что Зорина у него ученая, с дипломом учительницы математики, а это и в хозяйстве пригодится, рациональность еще никому не помешала, и что возьмет он Христо на работу в свой магазин. Кем? Для хоть грузчиком для начала. А что? У нас любой труд в почете. И ежели молодые ему наследника родят, так он и машину Христо подарит, и дом отдельный построит — вон там, видишь, синяя будка стоит? Так вот за этой будкой хороший участок с видом на долину…
И тут Христо наконец немного кольнуло: а за что ему вдруг привалило такое счастье и все блага земные? Ведь могла Зорина выбрать кого угодно, а выбрала его, деревенского раздолбая и пьяницу… Неужто только за красоту и сочный голос? Поглядел на мать — а та улыбается и слегка кивает ему, мол, все идет как надо. Ну и забыл Христо про свое удивление, зачем вообще углубляться в раздумья, когда такая удача сама в руки прет…
Потом Зорина танцевала, и юбка ее цветастая так заманчиво обвивала колени, а икры у нее крепкие, молочно-белые… И это было последним впечатлением вечера, дальше Христо ничего не помнил. И свадьбу саму не помнил. Вроде обрядили его в новый костюм, сказали, куда подпись поставить… За столом Зорина рядом сидела — нарядная, как кукла, фатой укутана так, что и глаз не видать. Только не танцевала на этот раз: невесте с женихом принято танцевать, а жених едва на ногах держался, какие там танцы.
Очнулся Христо через пару дней под утро в супружеской спальне. Едва себя обнаружил, даже ощупывать пришлось снизу доверху: он ли это и на месте ли руки-ноги. Лежит, значит, на белье в розовых бутончиках, рядом Зорина сопит. Рассмотрел наконец ее по трезвому делу: миловидная, чуть курносенькая, губки бантиком… С такой женой детишек наделать можно полный дом, дело-то нехитрое. И даже хохотнул полувслух, эх, не каждому еще так повезет. А когда подняться пришлось по малой нужде, ноги на пол спустил, попытался босые ступни в тапки сунуть — нога уперлась во что-то твердое и холодное, Христо аж к кровати прирос. Потом все же совладал с собой, руку под кровать засунул и вытащил оттуда протез ноги — небольшой, женский. Вот тут ему наконец весь сюжет от начала до конца прояснился. Окрутили его, как последнего олуха. Да и кто он есть, как не олух, ежели так просто на крючок попался? А все она, ракийка проклятая, затуманила мозги, не разглядел деталей-то в пьяном угаре, сам в петлю голову сунул. С радостью. Никто его силком под венец не тянул и вроде бы даже не обманывал.
Нет, постой, но как же тогда Зорина перед ним танцевала? Он же прекрасно помнит: цветастая юбка так заманчиво обвивала колени… Христо со злостью стащил одеяло на пол. Левая нога у Зорины была оттяпана чуть ли не по колено. Грубая синюшная культя торчала из-под кружевной сорочки. Зорина меж тем во сне сладко причмокнула пухлыми губками и едва слышно сложила: «Христо».
На месте Христо другой бы запил по-черному, однако Христо, обозлившись одновременно на ракийку, Зорину, тестя с тещей и собственную мать, напротив, протрезвел. Сделался угрюм и немногословен и с утра до ночи торчал в саду, подпиливая у яблонь высохшие ветки и наводя прочий порядок по мелочам. И вот как рана на яблоне, замазанная варом, постепенно затягивается и превращается в культю, так и душевное ранение Христо с течением дней затянулось бесчувствием, прекратило зудеть, а может быть, он просто привык. Тем более что его одноногая жена оказалась женщиной покладистой, доброй и ничем не попрекала своего непутевого Христо — ни пьянством, ни коротким умом. Юбки носила длинные, в них почти ничего заметно не было, кроме легкой хромоты, так что если взять Зорину под ручку, то и пройтись по улице с такой женой было вовсе не стыдно. Через год они уже нянчили ребятишек. Принесла Зорина сразу двоих, мальчика и девочку, правда, родами чуть не померла — сложно было ей упираться одной ногой, но все обошлось. Когда детей только из роддома привезли, Христо на всякий случай сразу ножки у них проверил: одна или две. И обрадовался, что ножек у каждого, как и полагается, по две. И тогда даже какое-то чувство проклюнулось в нем к своей убогой Зорине, вроде робкого ростка на покалеченной яблоне.
Радан Босев обещание свое сдержал и подарил Христо машину, а потом и новый дом начал строить на участке за синей будкой. Жизнь вроде наладилась, чего еще-то желать? Но вот однажды подрядился Христо в город съездить, прикупить одежды для ребятишек, а заодно арбузов, персиков и прочего, чего в Кошнице не было. Оставил машину возле ворот и решил сперва прицениться, чтоб не подсунули абы чего. Постоял возле груды арбузов, посмотрел, как торгуются люди, потом выбрал плод потемнее, с сухим хвостиком… и вдруг зацепил взглядом цветастую юбку, которая обвивала молочно-белые круглые колени, со страхом поднял глаза… Перед ним стояла она — пышногрудая стройная Зорина, та самая, которую увидел он в первый раз в доме Радана Босева и на которой хотел жениться. Так вот оно что! Танцевала перед ним одна Зорина, а женили его вовсе на другой!
«Это она! — завопил Христо Лачев так, что слышали на другом конце рынка. — Это была она!» И долго еще не мог успокоиться, путано пытаясь рассказать каждому встречному про подлог. И бил арбузы. И к молодым женщинам приставал.
Из каталажки его выручал тесть. Уважаемому человеку отказать не посмели и отпустили смутьяна и дебошира под личную ответственность, так сказать. По дороге домой оба молчали. Да и потом Христо Лачев почти всю жизнь молчал, только иногда, если выдавалось особо светлое утро, выходил на веранду и смотрел на долину, окрашенную легкими тонами юного дня. Некоторое время стоял сумрачный и безмолвный, а потом, насытившись сквозящей в воздухе радостью, начинал петь — сперва робко, для себя, но вскоре его густой, сочный голос разливался над всей деревней и слышен был в соседних селах. И все, кого настигала песня Христо, начинали плакать.
Однако это давно прошло. Христо и Зорина Лачевы состарились и до сих пор живут вместе в своем доме в Кошнице. А дети их выросли и не захотели остаться в родном селе.
Зорина уже много лет не покидает своего двора. Она подолгу сидит на скамейке возле дома, как некогда сидела мать Христо Лачева, и смотрит на долину, синие горы, провожает взглядом косяки птиц, которые каждую осень прошивают небо в поисках убежища от скорой зимы. Птицам виднее оттуда, с высоты, кто прав, а кто и не прав. Во всяком случае, им точно известно, что сама жизнь порой исправляет то, что там успевают натворить люди по неразумию или корысти. И кому, в конце концов, хуже оттого, что Христо женился на одноногой Зорине? Зато теперь дети есть. Уже и внуки родились, целых пять, и все пятеро, представьте, о двух ногах. И Христо не замерз по пьянке в кустах, и Зорина стала мужней женой. А что каждому из них пришлось пострадать, так то, говорю, уже давно прошло.