Повесть
Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2015
Вера Кудрявцева — член Союза писателей России с 1978
г. Автор книг «Я выткала вам по дорожке», «Чистая тетрадь», «В лес по ягоды
зимой» и др. Живет в Екатеринбурге.
Памяти Зинаиды Григорьевны Петровой
Комнатка первоклассницы Ани небольшая, но очень уютная. Стол-парта,
тумбочка, шкаф — всё ручной работы, всё смастерил её художник-папа. На стенах
портретные рисунки, в рамках и без рамок. Вот Ане годика два. Доверчиво,
простодушно смотрят в мир распахнутые глаза. Вот ей лет пять, и она уже
немножко кокетка.
А вот она и сама вертится у зеркала. Рядом диван, на котором во всю его
длину расположились дружно и тесно мягкие игрушки. Здесь и узнаваемые — львы,
тигры, рыси, кошки, собаки. И неизвестные розово-жёлто-белые пушистые создания
с выразительными бусинками-глазами. Они все сейчас ученики. А их
хозяйка-учительница готовится к уроку.
Вот достала свои ношенные-переношенные колготки, натянула их, как парик,
на голову. Длинные чулки-«косы» легли на плечи. Аня тряхнула головой налево,
направо, улыбнулась себе в зеркале — ей очень понравилось.
— Что это ты опять придумала, чудушко наше? —
вошла в комнату бабушка Ани. Она выглядела еще моложавой, но коротко стриженые
волосы серебрились.
— Бабуль, — засмеялась Аня, — ты меня то «чудо» называешь, то «чадо». Так
кто же я: слово с буквой «а» или слово с буквой «у»?
— Да уж и то и другое. Что это у тебя на голове?
— Это же волосы! Я хочу как у мамы. Чтобы по плечам, или вот такой вот
хвост! Хочу как у мамы… Сама не знаю почему-то…
И только что оживлённая, настроенная на игру девочка уткнулась в колени
бабушки.
— Не плачь, Анечка. Скоро письмо получим…
— Они меня совсем забыли. Обещали писать, звонить… Забыли, чистая правда!
— Нет, что ты… Звонить им дорого, ты же понимаешь… Напишут. Устроятся и
напишут. Нам с тобой надо радоваться: не в Европу уехали на заработки, не в
Америку, а в своей же области, в северный городок. А знаешь что? Мы с тобой в
твои первые же каникулы сядем на поезд! Одна ночка, и мы там…
— Правда? — засияли глаза девочки. — Одна ночка, и мы там!
И она обнимала бабушку, целовала, приговаривала:
— Непременно, непременно, бабуль! Одна ночка, и…
— Чистая правда! — обещала бабушка и продолжала успокаивать девочку: —
Что поделаешь — время такое наступило — лихое. А ты — самый что ни на есть
герой этого времени. Ты ведь родилась не просто в год переворота, а прямо в
день! Пошла я искать тебе приданое и смогла купить в «Детском мире» только
ленту. Длинную, красную. А приданое шила из старья всякого. Под музыку «Лебединого
озера». Папе твоему повезло больше. Он поудачливей оказался: в один день
написал портрет Петра Первого, а на другой день продал его в какой-то офис. И
купил — с рук, правда, — тебе коляску, кроватку и ванночку. Ты в ней и сейчас в
саду купаешься…
— Я знаю всё это, знаю! Бабуль, они на Севере, а мы с тобой зато в мире
слов поживаем. «А» напишешь — будет «чадо», «у» напишешь, и сразу — «чудо»…
— А какое слово задала вам отгадать Валентина Петровна?
— Ой! Мы уже неделю его отгадываем! Это самое весёлое слово, которое
живёт на кухне. Только ты мне не помогай. Сама хочу! Непременно! Ой, Костя
вчера ляпнул, говорит — таракан! Он так быстро бегает и весело шевелит усами…
Ну, бабуль, у меня урок.
Она тряхнула опять головой, как бы поправляя длинные пряди волос, и
обратилась к «классу»:
— Здравствуйте, дети! Сегодня мы с вами будем учить стихотворение,
которое называется «Птичка». Повторяйте за мной:
Птичка летает.
Птичка играет.
Птичка поёт.
Птичка летала.
Птичка играла.
Птички уж нет.
Аня подошла к окну. Долго смотрит, как падают редкие снежинки. На глазах
её слёзы. Она не вытирает их, шепчет для себя:
Где же ты, птичка?
Где ты, певичка?
В дальнем краю
Гнёздышко вьёшь ты,
Там и поёшь ты
Песню свою…
— Киса! — учительница опять повернулась к «ученикам». — Ты что плачешь?
— Мама велела придумать сказку, — пропищала Киса. — Сказала: как сказку
сочинишь, так приеду. Она в другой город на работу уехала. А у меня не
получается. Только начало: «Жил-был король»…
— Не плачь, Котёнок, не плачь, Киса. Раз начало есть, будет и
продолжение. Непременно. Приедет твоя мама.
В это время зазвонил телефон в прихожей. Аня прислушалась взволнованно:
вдруг это мама или папа.
— Спасибо, Риммочка! — откликнулась бабушка. — Анечка? Хорошо. Таня с
Гошей опять укатили. В Северск. Заказ ему обещали: то ли ресторан, то ли
церковь расписывать. Ну, а Таня за ним, как нитка за иголкой. Газету её
закрыли. Книжку «Города области» рассыпали — издательство на последнем дыхании.
Беру иногда домой рукописи, редактирую. Но, Римма, что с языком творится! «В
городке было много многодетных семей»… Или: «из-за разных причин»… Причины у
него заразные. Никакого слуха к слову. У Анечки? Кажется, есть тяга к слову.
Она же у Валентины учится. Работает. Уже дважды собиралась на пенсию, да
родители новых первоклашек уговаривают. Это ведь её бывшие всё ученики. Аня?
Абракадабры всякие придумывает, сказки. Тоже — потомок Ингры.
Мы ведь все из гнезда Ингры. А телестудия ещё дышит?
Не уходи, подержи вожжи, пока можешь. Что-о? — вдруг испуганно воскликнула
бабушка и надолго замолчала. И потом потухшим, ослабевшим голосом сказала: —
Да, конечно. Все дела отставлю. Организую дежурство. Телеграммы надо Рите, Маргоше. О-ох, горе-то какое…
— Бабуль, что? — затревожилась и Аня. — Что?
— Наша Ингра слегла. В больнице. Ты сегодня в
школу одна пойдёшь, доведу тебя до поворота.
— Я с тобой! К Ингре хочу, с тобой! Я ведь тоже
её люблю… Сама не знаю почему-то…
— Потом, потом…
Так Аня впервые оказалась на свободе. Бабушка проводила её до поворота,
что ведёт во двор школы. Долго наказывала никуда с тропинки не сворачивать.
Оставшись в заснеженном дворе одна, Аня первым делом сняла с плеч ранец.
Он сегодня оказался тяжеловатым. Втайне от бабушки она засунула в него толстую
книгу. «Тарханы» называется. Но бабушка разоблачила внучку:
— Зачем ты этот фолиант положила? Пудовый ведь ранец-то!
— Надо! Надо! Сегодня Валентина Петровна про Лермонтова будет
рассказывать. Пусть все посмотрят, какой Миша маленький красивенький был: у
него чёлочка, глазки… И воротник! Бабуль, сшей мне такой воротник!
— Жабо, — привычно поправила бабушка, думая о своём.
И вот этот тяжёлый ранец Аня поставила на обледеневшую дорожку и даже
подпрыгнула от радости: сама! Одна идёт в школу!
Редкие снежинки вдруг сменились крупными влажными хлопьями. Даже в глазах
зарябило.
— Это снег! Это снег! — услышала Аня голос малыша. Он стоял у горки
двора, восторженно смотрел на густо падающий снег, подставлял рукавички.
— Это его первый снег, — улыбалась прохожим мама малыша.
Прохожие, в каком бы настроении они ни пребывали сейчас, о чём бы ни
задумались, приостанавливались возле малыша и словно просыпались, вспоминая,
видимо, свой первый снег.
«А мой «Первый снег» на стенке висит, — подумала Аня. — В рамочке». Ей
много раз рассказывали — и бабушка, и мама, и папа — про то, как появился этот
рисунок. Ей был год и три месяца, и она очень любила черкаться в книгах.
Изобразит нечто и объясняет: «у-у-у!» — самолёт, значит. Однажды бабушка дала
ей карандаш и белый лист бумаги и сказала: «Рисуй вот это!» И показала на окно.
А за окном шёл снег, наверное, вот такой же.
Когда бабуля вернулась из кухни, она глазам своим не поверила: весь
листок был разрисован точками. И все вспоминают про это до сих пор, радуются. А
папа смастерил рамочку — для этого рисунка.
Тропинка между тем привела Аню к забору школы. Но ей не хотелось
торопиться. Никого из её класса ещё не было видно. А по обе стороны тропинки
лежал такой ослепительный пушистый снег. Аня нашла палочку и склонилась над
гладкой, никем не тронутой снежной полянкой. Она собиралась написать начало
сказки: «Жил-был король». Уже перед глазами замельтешила жирная буква «ж», как
на забор прилетела шумная, говорливая сорока.
— Та-та-та-та, — застрекотала она Ане что-то настойчиво.
— Ну, ладно, напишу твоё имя, раз ты так просишь.
— Ну? И что ты накарябала? — услышала вдруг Аня голос у себя за спиной.
Она обернулась. На её писанину смотрел длинноногий мальчик. «Взрослый. Наверно,
старшеклассник?..» — Ну? Я спрашиваю, какое ты слово вывела? Посмотри!
Но Аня, не отрываясь, смотрела на мальчика. «Глаза у него, как у
маленького Миши Лермонтова, — печальные. Он смеётся, а глаза нет…»
Потом взглянула на своё написанное на снегу слово и воскликнула:
— Ой! Я опять не в ту сторону «Сэ» написала. То
«Рэ» не в ту сторону нацарапаю, то «Гэ»! Сама не знаю
почему-то!…
И она шустро исправила свою оплошность: втиснула в слово большую букву
«С». И эта новая «С» и неправильно написанная соединились спинками.
— Читай! — засмеялся мальчик с печальными глазами. — Читай-читай!
— Хо-ро-ка! — подчинилась Аня. Ей стало так
весело.
— Эй! — крикнула она сороке, тут же вертевшейся на заборе. — Ты теперь Хорока! Вот кто ты!
— Это ты теперь Хорока! Первоклашка Хорока! Идём, а то опоздаешь. Видишь — никого нет. Ни в
школу, ни из школы…
— Не опоздаю! Мне к двенадцати! Мы — подвеска!
— Ничего не понял, какая подвеска? Фантазируешь?
— Это надо объяснять! Никто не понимает. Сама не знаю почему-то… Мы —
первый «Г». И нам не хватило кабинета. А первые классы учатся только в первую
смену. Первый «а» учится. Первый «б» учится. Первый «в» учится. А мы — первый
«г» — приходим к двенадцати. Уже кабинеты пустые. И мы садимся за парты и
учимся до двух. А в два часа второклассники приходят. Вот мы и — подвеска! А
ты, что ли, тоже в подвеске?
— Я? Я новенький. Иду в вашу школу в первый раз. Решил пораньше, чтоб всё
осмотреть. Родители мои здесь учились, все уши прожужжали — какая их школа
замечательная. А ты почему это одна? Насколько я осведомлён: первоклашек за
ручку в школу водят.
— Меня провожает и встречает бабуля. А сегодня у нас беда: наша Ингра заболела. Бабуля в больницу к ней поехала.
— Ингра? — остановился вдруг мальчик и поставил
на снег ранец Ани. — А ты знаешь Ингру? Это любимая
учительница моих родителей. Правда, давно это было…
— И моя бабуля у Ингры училась. И наша
Валентина Петровна. А моя мама у Валентины Петровны… Ингра
уже очень старенькая. А глаза у неё молодые и добрые-добрые! Чистая правда!
— Тебя тоже с ней знакомили? — спросил мальчик. — Так, значит, мы с тобой
родственники, Хорока! Как жалко — заболела… Надо
родителям сказать…
И вдруг он остановился и воскликнул:
— Эврика! Хорока! Как здорово, что ты мне
встретилась сегодня!
И они заторопились в школу. Аня еле поспевала за ним и думала: «Эврика…
Это значит, он что-то придумал… Что? Вон как торопится, про меня забыл…»
— Эврика!
— Что? — рассеянно спросил мальчик, повесив в раздевалке пальто Ани. — А
где раздеваются пятые классы? Извини, Хорока, мне
надо кое-что обдумать…
И он встал у окна коридора и засмотрелся на пустое
ещё школьное крыльцо.
Аня даже обиделась на него немножко. Она надеялась, что он и свою «эврику» ей объяснит, и об её «эврике»
спросит…
Аня, когда они говорили об Ингре, вдруг
придумала: в её сказке есть пока что король. А теперь появилась и добрая
волшебница Ингра. И пусть у короля будет принцесса. А
королевы не будет… Аня не знает пока, где королева. И принцесса всегда
печальная, потому что нет у неё мамы… И звать принцессу Груня. Потому что она
грустит всё время.
Аня, конечно, не заметила, что опаздывает в свой класс-подвеску — так
задумалась. Оглянулась: мальчика у окна уже не было. И вдруг она так радостно
заволновалась: ведь теперь каждый день она может его встретить! Ведь они же —
родственники! Он сам сказал! Чистая правда! Но почему он такой печальный…
— Аня, опаздываешь, — укоризненно встретила любимую ученицу Валентина
Петровна. Она уже начала урок. — Ну? Светишься вся — письмо от мамы?
— Нет, — опустила Аня голову.— Сама не знаю почему-то. Сейчас возьму себя
в руки…
— Уж возьми, пожалуйста! — съехидничала её соседка и соперница во всём
Марина и осуждающе покачала головой.
Аня правильно села, сложила правильно руки (ладони к локоткам) и, не
мигая, стала смотреть на учительницу серьёзными глазами.
Валентина Петровна показывала портрет поэта Лермонтова и рассказывала о
его детстве.
Надолго внимания Ане не хватило. Она всмотрелась в печальные глаза поэта
и вспомнила такие же глаза своего нового знакомого мальчика. И стала
восстанавливать в памяти всё, как они познакомились. И она увидела хлопья
снега. И малыша, который объяснял всем: «Это снег! Это снег!» И сороку на
заборе, обрадованную, что Аня пишет её имя. И… и этого длинноногого
старшеклассника… Он берёт её рюкзак, сжимает крепко её ладошку: «Хорока! Побежали! Опаздываешь!»
А урок шёл. Валентина Петровна уже рассказала про детство Лермонтова и
спрашивала учеников.
— Аня продолжит.
Аня, услышав своё имя, вздрогнула, будто от сна очнулась. Она же ничего
не слышала…
И тут её осенило. И она бойко начала:
— Маленький Миша Лермонтов любил играть с детьми простых крестьян деревни
Тарханы. Он там жил с бабушкой. Он рано научился читать и писать. И поэтому
учил одну бедную девочку читать и писать. Когда они играли во дворе зимой, Миша
брал палочку и показывал ей на снегу (Нюрочка её
звали), как пишутся буквы разные…
В классе царило оживление. Костя вертел пальцем у виска, мол, вот Анечка
плетёт…
— Один раз, — невозмутимо продолжала Аня, — Нюра сказала Мише: «А я уже
умею писать! Хочешь — напишу её имя?» Это она на сороку показала. И написала…
Здесь, Валентина Петровна, мне надо на доске показать… Нюра часто ошибалась и
писала буквы «с», «р», «г» не в ту сторону.
И Аня подошла к доске и написала орока и С
задом наперед. А сама продолжала рассказывать:
— Миша засмеялся: «Нюра, посмотри, что ты написала?» — «Ой! — сказала
Нюра. — Надо вот так!» — И Аня, будто Нюра на снегу, написала на доске букву
«с» правильно, притиснув её к неправильной. — Вот так! «Читай!» — рассмеялся
Миша».
— Хорока! — прочитал весь Анин класс.
— И Миша сказал, — не унималась Аня. — «Эх, ты — Хорока,
Хорока!» И он взял ладошку Нюрочки
в свои руки, ведь пока она писала, пальчики её замерзли…
— Ну, Хорока, остановись, однако, — сквозь смех
сказала Валентина Петровна. — Я ведь совсем не о том рассказывала. Фантазия у
тебя…
— А ещё, — подогретая одобрением учительницы, торопилась Аня. — Маленький
Миша не любил манную кашу с комочками.
Смех класса, кажется, был слышен и за дверью.
Уже опустели коридоры школы: разошлись по домам ученики первого «Г»
класса-подвески с мамами, бабушками. Начались уроки второй смены, а бабушка с
внучкой задержались в вестибюле.
— Ты не ошиблась, Аня? Валентина Петровна в учительской? — спросила
внучку Анна Ивановна.— Может, мы пропустили, и она ушла домой?
— Аннушка! — появилась Анина учительница.
— Валюша!
Они были школьными подругами и называли так друг друга, когда никто их в
школе не видит. Обнялись, как родные.
«Сейчас Валентина Петровна всё расскажет бабуле. «Невнимательная», —
скажет, — так смотрела Аня на пожилых подруг. А ещё беспрестанно поглядывала на
лестницу, ведущую на второй этаж. Вдруг она увидит того мальчика. Вдруг он за
чем-нибудь вниз пойдёт…
— Валюша, — сказала опечаленная бабушка. — Жду тебя… Несчастье у нас…
— Что — испугалась учительница. — С ребятами что-то? — кивнула на Аню.
— Нет, с ребятами всё в порядке, работают… Ингра
наша заболела. Подозревают инсульт. Под капельницей сейчас…
— О-ох! — Валентина Петровна промокнула глаза. — В
сознании? Узнаёт?
— Да. Но… Неизвестно пока, что дальше…
И они обе задумались. И в памяти их ожил облик учительницы, ещё молодой,
с пышной головой. Стройная. Вся — порыв. Вся — вдохновение. Так она читала
стихи…
— Я знаю, я знаю, что с ней! — простонала Валентина Петровна. — Её нельзя
было лишать общения с детьми. «Вам ведь отдыхать давно пора, — сказала ей в
сентябре наша директриса. — Классов для уроков не хватает, а вы со своим
факультативом». Тогда Ингра чуть сознание не
потеряла, я её еле отпоила… А дети — её жизнь. Сколько бы она ещё добра
принесла людям! Я тогда в лицо брякнула этой мымре: «Да наша Ингра моложе нас с вами».
— Справится, — уверенно сказала Анна Ивановна. — Встанет! Тем более Римма
Синицына позаботилась. Ингру сперва в коридор
положили. Но Римма пошла к главврачу. А Римму ведь весь город знает — с
телеэкрана тридцать лет не сходит. Ну, она ему объяснила, кто такая наша Ингра. И про всех журналистов вспомнила, и про актёров, про
всех, кто учился у Ингры. А когда про Митю нашего
речь зашла — кем он сейчас в Москве работает, — главврач ушам своим не поверил.
«Любимый ученик? Дмитрий Панов?» И сразу Ингру в
отдельную палату… А я на телефон. Дежурство организую. Тебе вот список
приготовила позвонить, не откажешься? И сегодня в шесть часов не сможешь
навестить?
— Смогу, конечно! — откликнулась Анина учительница. — Она сильная, наша Ингра! Встанет!
— Особенно когда увидит, как мы её помним и любим…
— Я тоже хочу к Ингре! — сказала Аня. — Я тоже
помню и люблю…
Подруги с любовью посмотрели на Аню.
— Сегодня опять такой рассказ придумала, хоть записывай, — сказала Анина
учительница.
Аня слышала их разговор, но не подавала виду. Взгляд её по-прежнему был прикован
к широкой массивной «мраморной» лестнице: вдруг она увидит его!
Но увидела она удивившие её ступени. На каждой из них виднелись следы
будто только что прошедших по мягкой глине многих-многих подошв. Аня стала
подниматься по вдавленным в камень отпечаткам, стараясь попадать след в след…
— Удивительно, — сказала Валентина Петровна. — Я Анечку иногда
невнимательной считаю. Посмотри, Аннушка, здесь ведь и наши с тобой следы…
Сколько лет! Тысячи ног прошагали по этой лестнице! Камень и тот не выдержал, стёрся.
Ингра… Ингра… И мы с тобой
пенсионерки уже…
— Не настраивайся на минор! — скомандовала Анна Ивановна. — Ты лет на
десять выглядишь моложе. Вот кофточка опять новенькая…
— Вот кофточки и пойду шить в какую-нибудь мастерскую…
— Плохо?
— Не то слово. Ничего не осталось от нашей школы. Ни-че-го. Прежней славой живут. Как это — «бренд» школы
используют. Ненавижу эти новые слова… — И шёпотом добавила: — Говорят, за
деньги хоть кого принимает. И даже ставка известна. Школа как резиновая… Вот бы
наши все знали: Голубой зал перегородили и два класса добавили. Мы в подвеске.
Ни почитать ребятам после уроков, ни поиграть…
— Таня моя до сих пор помнит, как любила, когда ты после уроков читала
им. Все лучшие рассказы и повести… Стихи…
— Да… было время… Этому я у Ингры научилась. А
помнишь, как она каждый урок начинала? Что-нибудь необычное сообщала. Или
читала отрывок, совсем не по программе. Однажды, помню, вошла и говорит: «А вы
знаете, что вы самые счастливые дети на свете? Потому что в вашем детстве есть
Пушкин, Лермонтов, Фет, Тютчев»… Эти слова я в каждом классе цитировала. А
сегодня начала так урок, а один мальчик тянет руку. «Ну что, Костя!» —
спрашиваю. «А я, Валентина Петровна, счастливый, потому что папа купил мне
компьютер, вот! А вы — Чуччев, Чуччев…»
И гордо так помпоном тряхнул. Мама купила ему итальянский костюм… Пусть,
говорит, берет не снимает, это комплект. Вот он все уроки трясёт своим помпоном
на берете. Надо уходить. Новая жизнь не для меня…
И по дороге домой Аня такими же настороженными, ожидающими встречи
глазами осматривалась по сторонам. Вот приостановилась: на снегу, где она
писала «Хорока», ещё сохранились некоторые буквы.
— Что-то я тебя сегодня не узнаю, — приглядывалась к внучке бабушка.
«Да я сама себя не узнаю… Сама не знаю почему-то», — подумала Аня и вслух
спросила:
— Бабуль, а почему — Ингра? Имя как нерусское.
— А-а, в недоумении? Полное имя Инна Григорьевна. Но она в дневниках
всегда подписывалась так: «Ин. Гр.». Мы и прозвали — Ингра.
Нам казалось — ей это нравилось.
Хорошо, что бабушка была занята: она звонила, звонила бывшим своим
школьным друзьям, составляла график дежурства у постели любимой больной
учительницы. И Аня могла заниматься чем хотела, без оглядки. А хотела она
выбрать на завтра самое красивое платье. Как большая, подходила к трюмо,
прикладывала на себя наряд, всматривалась критически.
— Что? У вас в классе праздник какой-то? — удивилась бабушка, увидев
внучку в тёмном вельветовом платье с белым кружевным воротником.
— Очень хочется, — смутилась Аня. — Сама не знаю
почему-то… Можно?
— Давно бы так. А то — «джинсики», «джинсики»…
На другой день, собираясь в школу, Аня попросила:
— Бабуль, можно я подарю эту книгу одному малышу, он мне очень
понравился? Забавный! «Это снег! Это снег!»
— Это же Корней Чуковский!
И бабушка с удовольствием вспомнила раннее детство внучки:
— «Та-а-кан, та-а-кан,
та-а-канище…» «У меня зазвонил телефон. Кто говоит? Со-о-н!» «Не ходите, дети, в Афику
гуять!» Как же ты расстанешься с любимой книгой? Ты
ведь не засыпала, пока я тебе не почитаю Чуковского…
— А что? — хитренько взглянув на бабушку, сказала Аня. — Дарить можно
только нелюбимые книги?
— Резонно, — согласилась бабушка.
Но малыша и его маму они в этот день не встретили. А в школе Аню, такую
нарядную, окружили девочки, вертели её, трогали кружевной воротничок.
— Ты сегодня такая красивая!— обнимая Аню, шепнула ей Маруся. — Как
куколка!
Аня засмеялась: Маруся всё ещё приносила в класс кукол и играла на уроках
под партой.
— Ох, Хорока! У тебя день рождения? —
воскликнул бесцеремонно Костя. — Торт будет?
— Вот бы все так одевались в школу, — и Валентина Петровна начала урок с
похвалы Ане. — Тёмное платье, белый воротничок, любо посмотреть…
После каждой перемены (а они в классе первом «Г» из-за «подвески» были
очень короткими) Аня опаздывала на урок. Потому что поднималась на второй этаж,
гуляла там по коридору. Заглядывала в библиотеку. Спускалась в столовую. Но так
и не встретила своего нового знакомого мальчика с печальными глазами.
И почтовый ящик в их подъезде опять был пуст.
— Ничего, не огорчайся, напишут, — успокаивала внучку бабушка. — Сейчас я
сделаю несколько звонков, и мы с тобой, как всегда, вместе полежим, поговорим
обо всём, почитаем…
— И поиграем в слова! Мы давно не играли, — оживилась девочка.
— Грусть, — придумала Аня своё слово.
— Тоска! — ответила бабушка.
— Печаль, — подхватила внучка.
— А ещё, знаешь, есть какое красивое народное слово, — мечтательно
произнесла бабушка и вдруг запела тоненьким слабеньким голосом:
Извела меня кручина,
Подколодная змея.
Догорай, гори, моя лучина,
Догорю с тобой и я…
Аня замерла в восхищении. Мгновение помолчала, потом пролепетала:
— Какая прелесть — эта песня и это слово «кручина», «кручинушка». — И
обняла бабушку, целовала её лицо, шептала: — Думала ли ты, что у тебя появится девочка,
которая будет тебя так любить?..
И так, в объятиях бабушки, и уснула.
На другой день и Марина пришла в школу в тёмном платье с белым
воротничком.
— Тебе джинсы больше идут, — сделал тут же вывод Костя.
— Почему это? — возмутилась Марина.
— Потому что ты больше на парня похожа, чем на девчонку.
— Много ты понимаешь! — обиделась Марина. И тоже достала, как вчера Аня,
толстую книгу.
— Эн-цик—ло-пе-дия, —
прочитал кто-то. — А тяжеленная! Как ты донесла?
— Здесь про всё, про всё, — хвастала Марина. Папа говорит — я люблю
совать нос в энциклопедию. Значит, люблю учиться!
— «Учиться, учиться, учиться» — так говорил… царь какой-то…
— Про всё узнаете, — проверяла прописи и прислушивалась к своим питомцам
Валентина Петровна. — Все будете хорошо учиться. Вот скоро начну оценки вам
ставить…
— Я буду только пятёрки получать, — опять хвастала Марина. — Папа был
отличник! Мама была отличница! И я буду!
— И Костя будет, и Таня будет. И Маруся, — приобняла учительница самую
маленькую, самую скромную ученицу. — Вот в куклы наиграемся и начнём учиться,
да, Маруся?
Маруся, покраснев, кивнула.
— И наша Хорока, — продолжала Валентина
Петровна и с тревогой присматривалась к безучастной сегодня ко всему Ане.
Бабушка тоже не узнавала внучку: что-то с ней не так. Истосковалась,
видно, по родителям…
— Анечка, ты от меня ничего не скрываешь? — спросила она, когда они
подходили к магазину. — Сейчас булочкой тебя угощу…
— С марципаном? — обрадовалась внучка.
— Как всегда…
— Я эти булочки люблю, потому что слово очень красивое — «мар—ци-пан»! — И опять
загрустила, призналась: — Да, я что-то от тебя скрываю… Сама не знаю почему-то…
Бабушка остановилась и вопросительно смотрела на внучку.
— Знаешь, я всё время думаю, думаю об одном мальчике. Он вчера мой ранец
нёс. Он большой, пятиклассник. Вася его зовут. И он сказал — мы родственники.
Он тоже знает Ингру. Его родители тоже у неё учились.
Но… но он такой печальный. Добрый, но печальный. Будто его эта… кручина извела.
У меня сложилось такое впечатление. И я всё время думаю, думаю о нём: чем ему
помочь.
— Аня, ты сама-то меня пугаешь: «сложилось впечатление»! Уж очень
по-взрослому говоришь. А как слово-то это напишешь, знаешь?
— Впе-чат-ление, оча-ро-ва-ние, — охотно откликнулась девочка. И вдруг
рванулась к входу. — Бабуль, вон он! Вон он!
— Хорока? — обрадовался Вася. — Ты-то мне и
нужна!
К ним подошла бабушка, и они вместе пошли в магазин. И вышли вместе, уже
с покупками.
— Нет, нет — взял мальчик бабушкину сумку, — я помогу вам, не возражайте!
Аня выразительно посмотрела на бабушку: мол, что я говорила? Добрый,
хороший…
— Ты вчера сказал «Эврика?» — спросила она.
— Сказал-то сказал, да, боюсь, поторопился. Вряд ли из моей затеи что-то
выйдет… Но у меня к вам, — обратился он к Анне Ивановне, — всё равно есть
просьба. Вы бы не могли сказать, в какой больнице лежит Ингра?
Кстати, ей не лучше?
— Немножко получше. Она плохо ходит, но головушка ясная…
— Мои родители её очень помнят. В прошлом году они отмечали серебряную
свадьбу, Ингра у нас тоже была в гостях…
— Как серебряную? Они же ещё должны быть молодыми. Я их помню. Твой папа
(ты на него очень похож) играл на всех вечерах на скрипке. А мама твоя
аккомпанировала…
— Да это шутка была — со свадьбой. Мои родители
всегда говорили, что женаты с пятого класса. Как Ингра
посадила их за одну парту, так с тех пор и… А недавно разошлись. Разбежались по
разным квартирам. Я теперь живу разорванный на две половинки… И у меня
одна-единственная теперь цель: помирить их. Вот я придумал: придут к Ингре в больницу, встретятся и… и, может, вспомнят всё…
Только как сделать, чтобы они вместе пришли, — задачка…
— Я тебе помогу, — задумалась бабушка. — Ингре
нельзя волноваться, нельзя ей знать, что её любимые Гера и Лера разошлись. Так
ведь звать твоих родителей?
— Да.
— Дай мне телефоны мамы и папы… Может, получится…
— Получится! — воскликнула Аня. — Ингра же
добрая волшебница! Чистая правда!
— Ну, мне пора, — сказал Вася. — Скоро мама с работы придёт, а у меня на
кухне шаром покати. Я и учёбу забросил, и музыку… Пианино у папы. Он тоже тощий
стал. Приезжаю к нему иногда блинами покормить. А мы с мамой во-он в том доме
теперь, это её детский дом…
— Детский дом? — удивилась Аня.
— Да мама так квартиру, в которой выросла с родителями, называет… Вот так
меня и разорвали, — опять сказал он эти страшные для Ани слова.
— Бабуль, я немножко, совсем немножко провожу Васю. А ты на скамеечке
посиди…
— Я тебя, Хорока, тоже только с бабушкой вижу,
твои мама и папа тоже?
— Нет-нет, они меня не разорвали. Они уехали в другой город на заработки.
Папа получил заказ. Он раньше писал портреты… А теперь: то камин новому
русскому придумает. Царский просто! А ему заплатят, как… как ма-ля-ру. А мама за ним как нитка
за иголкой. Куда он, туда и она… Чистая правда! А я их жду… жду…
И Аня всхлипнула невзначай. Вася обнял её за плечи, что-то говорил,
успокаивал.
Не успели бабушка с внучкой раздеться, как зазвонил телефон. И Аня не
стала мешать, ушла в свою комнату.
Когда бабушка увидела внучку со скорбно опущенной головой, с глазами,
глядящими в одну точку, она даже растерялась.
— Анечка, лапушка ты моя, ну не отчаивайся ты так. Не за горами ведь
Новый год. Сядем с тобой и поедем к ним…
— Бабуль,— подняла Аня на бабушку повзрослевшие глаза, — если бы мне
сказали: родители Васи помирятся, Ингра выздоровеет,
если ты, Аня, согласишься ждать маму и папу до самого лета. Я бы согласилась!
Чистая правда! Так мне Васю жалко…
— Ах ты наша щедрая душенька! — обняла бабушка внучку.
Перед сном они всегда лежали вместе и беседовали о чём-нибудь, играли в
слова, читали. Сейчас Ане захотелось поговорить о своей сказке.
— Только ты, бабуль, не жди ничего особенного. Всего ничего. Самое
начало. «Жил-был Король. И была у него дочка — принцесса Груня».
— Груня? — удивилась бабушка.
— Да, Груня. Потому что она всё время гру-стит.
«У неё нет мамы. Но она не умерла. Или болеет, или в гости уехала в другое
какое-нибудь королевство, я ещё не придумала. А Королю не терпится выдать Груню
замуж. За какого-нибудь принца, конечно. А Груня, — тут она перешла на шёпот, —
а Груня полюбила садовника молодого. Потому что он всё время работает-работает.
Поливает цветы, деревья, рыхлит почву, пропалывает грядки.
Один раз Груня спустилась из своего терема и стала с ним грядку
пропалывать. Он с одной стороны, она — с другой… Ей так понравилось! Скорей бы
лето, бабуль, я уже тоже соскучилась по грядкам, особенно по морковным. Ну вот,
слушай дальше: «Груня и садовник Вася (я очень хочу, чтобы у него было такое
имя) переглянулись и… и влюбились! Чистая правда! А Король рассердился: никогда
не бывать этому! Гнать садовника! «А я убегу из своего терема, — заявила Груня.
— Пойду в мастерскую девкам кофты шить, а с Васей не расстанусь!»
Король так рассердился, что перестал чихать. А в его королевстве было
такое заведение: утром Король выходит на балкон и чихает. Как чихнёт, так и
начинаются всякие работы, всё оживает. А тут — ну никак не может чихнуть, и
всё…» Дальше я ещё ничего не придумала. Сама не знаю почему-то. Как? От чего
Король чихнёт? Ты мне только не подсказывай, не помогай. Люблю сама
придумывать. Это так интересно!
— Какая же ты у меня фантазёрка! — похвалила внучку бабушка.
Аня улыбнулась сквозь сон и уже с закрытыми глазами произнесла:
— Вася тоже так говорит.
Утром принесли телеграмму. Бабушка расписалась. Аня нетерпеливо ждала,
что в телеграмме.
— Анечка, опять тебе в школу одной идти, — вздохнула бабушка. — Рита
прилетает. Надо встретить.
— Твоя подруга Рита из Ленинграда? Ой, из Петрограда… которая Ингре как дочка?
— Да, да.
— Я с тобой!
— Нет, Анюта, нехорошо пропускать уроки. Валентина
Петровна огорчится…
И опять Аня осталась на дорожке, что вела к школе, одна. И вдруг она
увидела Васю. Ни на кого не глядя, он шёл, широко шагая по тротуару. И совсем
не в школу. В руках у него был пакет, на спине ранец.
Аню осенило. И она, оглядываясь по сторонам, перебежала через дорогу на
тротуар и пошла за Васей. Она шла за ним след в след, но так, чтобы он её не
заметил.
И он не заметил, занятый своими мыслями.
На трамвайной остановке Аня стояла за его спиной и стерегла каждое его
движение. Она даже рассмотрела, что у него в пакете: молоко, сметана, мука…
Увидел он свою новую «родственницу» только в вагоне.
— Хорока? Ты что здесь делаешь? Ты одна? Почему
не в школе?
— Я играю. Игра называется «нитка за иголкой». Я за тобой от самой почти
школы шла! Как нитка за иголкой!— с восторгом объясняла она другу.
— Так ты за мной прокралась! Вот это да! А подвеска? А что Анна Ивановна
скажет? Возвращать тебя мне некогда, меня папа ждёт. Придется тебе, Хорока, ехать со мной. А к двум часам я тебя верну…
— Ура! — сказала Аня.
— Ох, и попадёт нам. Особенно тебе.
— Ничего страшного! — храбро отозвалась Аня. — Чистая правда!
— Садись, — увидел Вася свободное место. — Устанешь.
— Нет уж, — сказала Аня. — У меня правило: в трамвае,
в автобусе стоять!
И на это место плюхнулась девочка, наверно, ровесница Васи. Плюхнулась,
иронично покосилась на «брата с сестрой», достала телефон и демонстративно
начала с кем-то диалог.
Таких — мобильных — телефонов у большинства людей ещё не было. И хоть
девчонка старалась говорить негромко, на неё смотрели, оглядывались.
Аня тоже не сводила с телефонной трубки глаз.
— Я такая, звоню тебе из трамвая! — похвастала девочка. — Предки купили
на день рождения! Минута — доллар, круто! Короче, я такая, приходи сёдни в «Космос». Глюкоза. Не знаешь, кто такая Глюкоза? А
завтра — «Корни». Тоже, я такая, не знаешь? Да как ты живёшь? Билет не нужен. Я
такая, тётка моя работает в «Космосе».
Девочка говорила по телефону и всё постреливала в ровесника Васю. Он
хмурился, отворачивался. Снял с плеч Ани ранец.
— Слушай, я такая, напою тебе песню «Корней», её все знают, короче, и ты
слышала… «Ты узнаешь её из тысячи по словам, по глазам, по голосу. Её образ на
сердце высечен ароматами гладиолусов…»
Аня во все глаза смотрела на поющую девочку. Вася тянул её к выходу. Она
не удержалась и сказала девочке перед тем, как выйти: «Гладиолусы не пахнут. У
них нет никакого аромата!»
— Чистая правда! — сказала она и Васе, когда они уже вышли из вагона. —
Не пахнут! Такая большая, а не знает…
Некоторое время они шли молча. А потом Аня спросила:
— А у тебя есть такой телефон?
— Кабы был, мы бы твоей бабушке сейчас позвонили, чтоб не волновалась…
Таких телефонов, Хорока, пока мало. И они очень
дорогие. А вот в Финляндии, например, каждый школьник и дошкольник на груди на
верёвочке его носит. Родители с утра до вечера пасут своих чад. Ничего! И у нас
скоро так будет…
— Правда? — обрадовалась Аня. — А в другой город можно звонить?
— Конечно! Даже хоть на Глорию! — пошутил Вася.
— На Глорию? Это куда?
— Глория, — охотно объяснял Вася, — это такая планета, близнец нашей
Земли. Но это пока гипотеза, Хорока. Они вращаются на
одной орбите, но в противоположных сторонах. И поэтому никогда не видят друг
друга. Когда я был маленький, у нас умер кот. И папа сказал, что он переселился
на планету Глория и живёт там…
Аня даже приостановилась и прошептала самой себе: «Так вот почему, вот
почему…» Это она вспомнила о своём рисунке, на котором их убежавший пёс Тошка печально смотрит вдаль. «Это он пытается Землю
увидеть и наш домик в саду…»
— Хорока! Не отставай, мы уже пришли!
Папа Васи лежал в халате на диване, небритый, и у него были такие же, как
у сына, большие печальные глаза.
— Здравствуйте! — сказала Аня. — Как вы на Васю похожи! Чистая правда!
— Вот, — сказал Вася. — Знакомься, пап, наша новая «родственница». Её
бабушка тоже у Ингры училась, только раньше вас с
мамой…
— И наша Валентина Петровна, — добавила Аня. — А моя мама сперва у
Валентины Петровны, а потом уж у Ингры — вот какое
семейство! Вы болеете? Вам надо поставить градусник…
— Да нет, Хорока, у папы хандра.
Папа Васи сел, опершись о подушки. На столике Аня увидела фотографию. На
ней она узнала Васю, его папу. И засмотрелась на молодую женщину.
— Это моя мама, Хорока. — объяснил Вася.
— Хорока? Почему Хорока?
— Это надо объяснять, — охотно начала диалог с папой Васи Аня.
— Ну, вы поговорите, а я быстро напеку блинов, подниму тебе настроение. Я
всё привёз: молоко, муку, яйца, сметану… Пап, где у тебя весёлка? — спросил он
уже из кухни. — На полке только скалка…
— Весёлка? — переспросил папа. — Посмотри на подоконнике, я ею форточку
открываю!
— Нашёл! — откликнулся Вася.
— И я нашла! И я нашла! Вася!
Аня с восторгом смотрела, как Вася взбалтывает в кастрюльке длинной
лопаткой жидкое тесто.
— Эврика! Вот оно, самое весёлое слово, которое живёт на кухне, — ве-сёл-ка!..
И она привычно начала сочинять абракадабру:
Весёлка, весёлка,
Ты живёшь на полке!
Ты же просто палочка,
Палочка-взбивалочка!
А Вася испёк уже по первому блину, и папа с Аней сели за стол.
— Ловко у тебя получается! — оживился и папа и
обмакнул блин в сметану.
— Это очень просто! — воскликнула Аня. — Одну строчку придумаешь и
повторяешь, пока другую не найдёшь! Называется «абракадабра»!
— А ты абракадабру, которую девочка в трамвае пела, вспомни, — засмеялся
Вася. — Папа любит такое.
— А-а, счас, — начала вспоминать Аня:
Ты узнаешь её из тысячи
По словам, по глазам, по голосу.
Её образ на сердце высечен
Ароматами гладиолусов…
— Хорока! — оживился папа. — И ты уже до попсы
дожила…
— Я всякие такие слова, и нужные, и ненужные, запоминаю. У меня к словам,
все говорят, слух… Вылавливаю всюду, складываю. Вот так:
Только выйду за ворота,
как бегут ко мне с бульвара
сапоги да самовары.
Сапоги сперва сплясали,
а потом всё же устали,
на крылечке скромно встали…
Самовар-то, самовар…
— Дальше вы, — предложила Аня Васиному папе. И тот охотно включился в
игру:
Самовар-то самовар
Прямо в горницу удрал!
Ох, не чаю, ох, не чаю
Напоить всех крепким чаем!
— Вы способный! — похвалила Аня. У нас с бабулей другой вариант:
Самовар-то, самовар
Со ступеньки упал.
Покатился по двору, опрокинул конуру.
Отдавил собаке лапу…
— И заплакал, — закончил опять папа и очень был доволен.
— Да-а! — радовалась Аня. — Просто чудо!
— Давай ещё! — не забывая о блинах, предложил папа.
— Хорока, мы торопимся! — предупредил Вася.
— Ещё одну абракадабру, — просил папа.
— Маленький мальчик сел на диванчик, — начала Аня. — И запищал, и
застонал: мне на обед только конфет!
— Но мама сказала: «Нет!» — воскликнул папа.
— На первое, — сказала Аня…
— Суп, — подхватил папа
— На второе — котлета, и только на третье…
— Конфета! — догадался папа.
И вдруг озорно добавил:
— А лучше компот!
— Вот! — закончили они все втроём и так захохотали, что от папиной хандры
не осталось и следа.
— Хорошо с вами, — смотрел тоскливо взрослый мужчина, как дети торопливо
собираются.
— Блинов всем хватило, а времени никогда никому не хватает. Чистая
правда! — вздохнула Аня.
Папа Васи смотрел, как внимателен его сын к девочке, сказал:
— Вот тебе и сестрёнка. Мечтали мы с тобой…
— Хорошо, что у Васи нет сестрёнки, — вдруг решительно и строго сказала
Аня. — А то бы вы и её разорвали, как Васю.
— Зачем? Зачем ты ему про меня ляпнула! — выговаривал Вася девочке. — Он
так ожил, а ты…
— А почему ты не сказал ему про Ингру? — едва
поспевая за другом, выговаривала она Васе.
— Да я за его сердце боюсь. Он всё борется, борется, о здоровье не
думает. А ты… Про Ингру я сперва с мамой поговорю…
Может, они вместе…
Перед самой школой Аня остановилась.
— Что я скажу бабуле и Валентине Петровне? Я ведь хотела только немножко
поиграть в «нитку-иголку». Чуть-чуть. А потом бежать в школу. Чистая правда! А
оказалась в трамвае! Сама не знаю почему-то…
И она горько заплакала.
— Какая ты ещё маленькая! — приобнял её Вася. — Ладно. Пусть я опоздаю.
Пойду тебя выручать. Найду Анну Ивановну, будем надеяться, что она ещё не
пришла за тобой, — всё ей объясню, не плачь, жди здесь…
И через минуту бабушка Ани вместе с её учительницей вышли из школы и
кинулись обнимать Аню, целовать.
— Я чуть не умерла, когда бабушка пришла за тобой, а тебя и не было в
школе, — причитала Валентина Петровна. — Ужас!
— Не нагнетай, Валентина, — тихо попросила Анна Ивановна. — Она уже всё
поняла…
— Эх, ты, Хорока, Хорока
наша! Больше не пугай нас так! Знали бы твои родители, ох…
— Больше мне уже не придётся Анечку одну оставлять, — говорила всё ещё
бледная и растерянная бабушка. — Теперь Рита не отойдёт от Ингры,
для этого и прилетела — походить за ней. Да Ингре уже
и получше, слава богу. Врач, сёстры, нянечки так удивляются: давно не видели
такого внимания к больному…
Дома Аня легла на диван лицом к стене и, казалось, дышать перестала.
— Аня, ужинать, — позвала бабушка из кухни.
— Не хочу, — прошептала девочка.
Бабушка встревожилась, потрогала лоб внучки.
— Уж не заболела ли ты?
— Заболела, бабуль. Я стыдом заболела, — прошептала Аня и опять
заплакала. — Как? — горячо зашептала минутой позже. — Как жить, чтобы всегда
быть хорошей? Как? Я вздумала поиграть, а вы с Валентиной Петровной чуть не
умерли… Я не хотела… не хотела…
— Ну-ну, повинилась ведь. А повинную голову меч не сечёт.
Бабушка посадила внучку на колени, обняла, как маленького ребёнка,
укачивала, нашёптывала:
— Научишься. На ошибках учатся…
И внучка уснула.
— Бабуль! — спросила Аня, когда они на следующий день шли в школу. — А
почему Ингра любит твою подругу Риту больше всех? Как
будто она её дочка? Здесь какая-то история, я чую… Чистая правда!
— Правильно чуешь. У Риты… Кстати, она нам с Валентиной не подруга, а
просто из наших, из класса Ингры. Так вот, папа Риты
был военный, и они часто переезжали с места на место. Рите год оставался,
десятый класс, и вдруг новое место. Ингра уговорила
её родителей оставить Риту у неё. И она закончила нашу школу. С золотой
медалью. Потом и пединститут. И пришла работать в нашу школу.
— И всё время жила у Ингры?
— Да. Скоро Ингра уговорила Риту поступить в
аспирантуру в Ленинграде. А знаешь, почему? Рите в то время казалось, будто у
неё не очень стройные ноги. И она стала носить длинные юбки, платья. В монашку
превратилась. Всё работает, работает, никуда не ходит, ни с кем не дружит. А в
аспирантуре она познакомилась с аспирантом-физиком. И у них выросли два
прекрасных сына…
Аня слушала эту историю, затаив дыхание. Потом воскликнула:
— Я же говорила, наша Ингра — добрая
волшебница!
— Хорока! Аня! — окликнул её малыш, он катался
с горки. Его мама помахала Ане приветливо.
— Чихнув? — кричал мальчик. — Король чихнув?
— Нет ещё, — засмеялась Аня.
— Свушай! Хорока, свушай! — и мальчик, приплясывая, застрочил:
Муха-муха, Цокотуха,
Позовоченное бьюхо!
Пошла муха на базай!
И купила самовай!
— Молодец, — похвалила Аня малыша и до самого входа в школу
прислушивалась к его голосу…
На крыльце школы Аня вдруг замедлила шаги, приостановилась.
— Что? — спросила бабушка.
— Не хочу в школу. Все начнут спрашивать: «Чихнул? Король чихнул?» А мне,
бабуль, не до короля, не до сказки. Я даже про маму с папой не вспоминаю… Сама
не знаю почему-то… Всё время только о Васе думаю. Как его разорвали… Даже про
весёлое слово, которое живёт на кухне, тебе не рассказала…
— О-о! Нашла? Нашла это слово?
— Да. Вася помог. Нет, не подсказал. Помог… «Весёлка», вот какое это
слово. Длинная тоненькая лопатка!
— Правильно.
— Но я хочу подарить это слово Марусе. А то я часто на уроках отвечаю, а
она нет.
— Но согласится ли Маруся? — спросила бабушка.
— Я ей, бабуль, не само слово скажу, а подсказку. Ты меня не будешь за
это ругать?
— Наоборот! Я так радуюсь, так горжусь, когда вижу твою доброту,
щедрость…
— А ещё надо быть, сейчас вспомню твои любимые слова… «обязательной»,
«щепетильной»… Про это слово поговорим сегодня перед сном? А то я забыла, о чём
оно… Сама не знаю почему-то.
— Непременно!
И, оживлённая, грусти как не бывало, Аня поскакала к раздевалке. Но вдруг
остановилась посреди вестибюля и во все глаза смотрела на идущую ей навстречу
молодую женщину.
— Здравствуйте! — кинулась она к ней
— Здравствуй! — приостановилась женщина, удивлённо рассматривая
первоклашку. — Мы знакомы?
— Да! Нет! Я вас на портрете видела! Он в комнате у вас, и… Васин папа
смотрит на него… Играет на скрипочке и смотрит… Вот… Чистая правда!
— А-а, — улыбнулась женщина. — Ты, наверно, Хорока?
Вася мне про тебя рассказывал…
— Хорока! Хорока! —
окружили Аню соклассники, и она, попрощавшись с мамой
Васи и бабушкой, побежала со всеми в свой класс.
А мама Васи так же, как только что Аня на неё, удивлённо и радостно
смотрела на Анну Ивановну.
— Я вас знаю… помню. Вы ведь учились у Ингры?
Только до нас с мужем… бывшим мужем, — смущённо поправилась женщина. — Потом вы
работали в издательстве и часто приходили в Голубой зал с местными поэтами.
По-прежнему там работаете?
— Издательства больше нет. Там теперь офисы. Да и на пенсии я, внучку вот
опекаю…
— Ваша дочка… Таня, по-моему, тоже ведь у нас училась? Стихи всегда со
сцены читала… А мы с мужем… бывшим мужем… были как бы музыкальным оформлением…
Так интересно было! Каждую субботу в Голубом зале праздник! Все так ждали. И Ингра! Всегда такая приподнятая! Вдохновенная! А её белые
воротники! Батистовые, кружевные, шёлковые…
И женщина заплакала…
— А теперь вот… в родной школе с директрисой поссорилась. Представляете?
Оказывается, за учеников из других районов надо платить…
— Не от вас первой слышу, — вздохнула бабушка Ани. — Славой школы
пользуются. А вот Ингре не нашлось нескольких часов
для факультатива. Она поэтому и заболела. Ей, конечно, далеко за семьдесят, но
она и в девяносто будет молодой…
Они шли по заснеженной дорожке от школы.
— Давайте посидим, — попросила Васина мама. — Вася мне сказал — Ингра в больнице?
— Да. Уже получше ей. Не хотите навестить? Но надо бы вместе с мужем.
Волноваться Ингре сейчас нельзя. Она ведь вас обоих
особенно любила.
— Да, она оберегала нас… всегда… Мы ведь с пятого класса с Герой были
неразлучны. В музыкалку вместе… в консерваторию
вместе…
Анна Ивановна нерешительно спросила:
— А о примирении не думали? У вас ведь Вася. И он очень страдает. Моя
внучка плачет, он ей сказал: «Меня разорвали на две половинки»…
— Так и сказал? — и женщина заплакала ещё горше. — Я
бы помирилась. Да мой муж, мой бывший муж не простит. Он считает меня
предательницей. У нас очень плохи дела были. Он ведь директор музыкальной
школы. Больше года коллектив без зарплаты… Школу хотят закрыть… Он борется… А я
пошла на бухгалтерские курсы и устроилась в фирму… Жить-то надо… Он говорит:
«Ещё Диккенс проклял капитализм, а ты… Гламура
захотела…» Неисправимый романтик… Он даже квартиру моих родителей не разрешал
сдавать. Мол, наживаться на чужой беде не будет никогда… Мы с Васей теперь в
ней живём…
— И всё-таки… подумайте о сыне, ещё не поздно… Знаете, почему Ингра так оберегала вашу школьную любовь? Вы повторили её
биографию. Она тоже в школьные годы сидела за одной партой с мальчиком, за
которого вышла замуж. Уже в пединституте. Но тут война. Он погиб одним из
первых…
— Так хочу к Ингре, — вздохнула женщина. — У
меня же никого теперь, кроме Васи, нет.
— Да как же никого? — пыталась успокоить женщину Анна Ивановна. — А мы?
Мы же все — Ингрины — одна семья.
И пожилая женщина обняла молодую и зашептала горячо: «Мы самые счастливые
дети в мире…»
И молодая женщина оживилась, подхватила так знакомый со школьной поры
текст:
— «Потому что в нашем детстве есть Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Фет,
Жуковский…»
И глаза их были в этот миг такими, будто они смотрели на звёздное небо
или в даль моря, где качается на волнах парусник…
Наконец Аня с бабушкой получили долгожданное письмо. Оно было напечатано
одними заглавными буквами.
— Читай! — сказала бабушка Ане. — Мама для тебя старалась.
«Дорогие наши, любимые Анечки! Анечка большая и Анечка маленькая,
здравствуйте! Мы очень о вас скучаем. Но работаем много! Папе, наконец, обещали
хорошие деньги. И я кое-что накопала. Здесь так всё интересно и необычно!
Представляете: красные крыши домов, красные снега. И среди этих красных берегов
течёт красная речка. А когда идёшь по главному стволу шахты (я уже не раз там
побывала), то кажется, что находишься в метро. «Ствол», Аня, — это такой
длинный туннель к забою. «Забой» — это место, где добывают руду. И она красная.
Поэтому и стены ствола, и потолок словно расписаны детьми — так причудливо!
Руда эта — бокситы — называется «Красная шапочка». Я сразу почуяла: за этим
кроется какая-то история! И была права! Назвал так своё месторождение геолог
Николай Корзаев. Его уже нет в живых. Это было перед
войной: стране очень нужен был алюминий, из него строили самолёты. Алюминий,
Аня, — из бокситовой руды. А дальше начинается самое интересное и печальное…»
Дальше Аня пересказывала письмо Васе по дороге в школу, Марусе на
перемене.
«…Геолог назвал руду «Красная шапочка» не потому, что она была красная. У
него была любимая девушка Лиза. И она очень любила носить красные береты. Они
хотели пожениться. Но, пока геолог искал бокситы, Лиза ушла на фронт.
Санитаркой. И погибла.
Мама пишет, что в городке живёт пожилая женщина, и она помнит и Колю, и
Лизу. И у неё будто бы хранится красный берет, который жених не успел подарить
своей невесте…»
Письмо от мамы звучало в памяти Ани и во время уроков, и на переменах:
«…Живём мы в гостинице, которая называется «Красная шапочка». И шахта
«Красная шапочка». И ресторан, который папа расписывает, — тоже «Красная
шапочка…
…В этом городке трудно дышать — не хватает кислорода. И люди посадили
кедровую аллею. Прямо посреди городка — длинная, широкая. Вечерами весь городок
в этой аллее. И мы с папой тоже гуляем. Воздух в аллее не просто лёгкий, а даже
вкусный… Вот, Анечка, какие сюжеты сочиняет жизнь… Придумала ли ты сказку? Мы с
папой надеемся и ждём…»
Аня стояла после уроков у окна коридора, смотрела на медленно падающий
снег. Бабушка задерживалась. Рядом с ней вдруг остановился Вася. Она повернулась
к нему и не поверила: он просто сиял. Глаза, всегда печальные, лучились
радостью.
— Помирились, Хорока! — сказал он. — Вчера от Ингры вместе пришли. Знаешь, как папа любит маму,
оказывается! Вот так обнял её (я подсматривал), — и Вася обнял Аню за плечи. —
Вот так смотрит, смотрит на неё. А потом как начал целовать!
Анины глаза словно просили: «И ты… и ты поцелуй меня…»
Но Вася вдруг встревожился:
— А ты что такая грустная? Грустишь, как твоя Груня? Письмо ведь
получили…
— Письмо получили, — сказала Аня. — Меня мой король ну просто измучил. И
чего ему не чихается? Всё королевство ждёт, мама с папой ждут…
— Муки творчества! — засмеялся Вася. — Надо, чтобы осенило. Поэты иногда
во сне стихи пишут. Учёные… — И тут Васю, кажется, самого осенило. И он спросил
Аню: — Вот идёт снег. А ты знаешь, почему он на землю падает?
— А куда же ещё ему падать?
— Я имею в виду: почему не на луну, например?..
— Или на Глорию?
— Или на Глорию?.. Потому что на Земле действует закон тяготения,
притяжения…
В это время раздался звонок на вторую смену.
— А-а, — махнул Вася рукой, — опоздаю, ничего страшного. Расскажу тебе
про Ньютона, английского учёного, который открыл этот закон. Но как? Сидел он
однажды под яблоней. Наверно, размышлял, почему на Земле всё так крепко
держится. И вдруг ему на голову яблоко — бац! И его тут же осенило. «Эврика! —
закричал он. — Земля всё и вся притягивает! Закон природы таков!»…
— Моя дорогая! Заждалась! — пришла и заохала бабушка. — Спасибо тебе,
Вася, опекаешь нашу Хороку. А я как раз с твоим папой
в его школе встречалась… по делу…
Всю дорогу домой Аня молчала. Ей не верилось, что всё так просто
оказалось. Сказка сказывалась сама. Все слова вставали на своё место.
Бабушка тоже была занята какими-то своими мыслями. Только у подъезда
увидела глаза внучки.
— Что? Чихнул, наконец?
— Да, бабуль, меня осенило!
И в классе Аня словно отсутствовала. Валентина Петровна спросила:
— Ну что, Аня, готова нам сказку рассказать? Хотите, ребята?
— Да! Да! — откликнулся класс.
Аня вышла к доске.
— Начало вы знаете. Расскажу, как Король чихнул. Нет, сперва про
Королеву. Я наконец поняла, куда она подевалась… Оказывается, есть такая
планета Глория. Точь-в-точь как наша Земля. Они на одной орбите, — и Аня взяла
мел и нарисовала на доске Солнце, орбиту, Землю и с другой стороны Глорию. Так
Вася ей на снегу палочкой рисовал. — Они никогда не видят друг друга. И мы
поэтому не видим Глорию. А вот туда-то и переселяются все люди, собаки… А мы
думаем — человек умер. А он на Глории поживает. Королева туда и переселилась.
А Груня скучает, плачет, Король на неё сердится:
— Спасение королевства в твоих руках! Выдам тебя замуж за принца, хоть
самого завалящего! А сам уйду на покой!
Груня говорит:
— Нет! Лучше я буду кофты шить простым девкам за кусок хлеба, а замуж за
принца не выйду! Я нашего садовника Васю люблю!
День проходит, два. Все работы в королевстве стоят, всё замерло.
— Совсем худо мне! — стонет Король. Снял корону и пошел в сад. Сел под
яблоню. А на ней яблок было видимо-невидимо. Спелых, красных! Потому что садовник
Вася хорошо за яблоней ухаживал, по сто вёдер воды под неё выливал.
Сидит король под яблоней. «До конца дней сидеть буду на ветерке, в
прохладе», — думает. И вдруг ему на лысину — бац! — яблоко огромное упало.
Король вскочил с перепугу да как чихнёт!
И всё королевство сразу проснулось. Все стали работать. Дворники мётлами
машут. Пастухи стада коров, овец на пастбища гонят. Бабы воду из колодца на
коромыслах носят…
— Эта яблоня теперь священная, — сказал Король. — Все должны ей
поклоняться!
— Что? Вы язычники разве? — раздался вдруг красивый, как музыка, голос. И
все увидели добрую волшебницу Ингру. Она была уже
немолодая волшебница, но очень стройная. У неё были пышные голубые волосы и
белый-белый кружевной воротник!
— Не дереву надо кланяться, а тому человеку, кто вырастил эту чудную
яблоню…
И добрая волшебница Ингра вывела к людям
садовника Васю…
На радостях король велел готовиться к свадьбе. А Васю объявил главным
садовником королевства.
Ну, и конец: я там была, мёд-пиво пила и всем-всем пожелала добра…
Все ребята зааплодировали Ане. А Валентина Петровна вздохнула сквозь
слёзы: «Откуда что берётся…»
И когда передавала Аню с рук на руки своей подруге после уроков, опять
вздохнула:
— Аннушка, дожить бы, посмотреть бы, что из неё получится…
— Доживём! — оптимистично откликнулась бабушка Ани. — Валюша, ты нас
завтра не теряй. Я буду ждать звонка из Москвы, весь день. Пусть наша Хорока денёк отдохнёт. Мы с Риммой Синицыной телеграмму
дали Мите Панову…
— Митьке Панову? — смутилась отчего-то Валентина Петровна. — Думаете —
позвонит? Высоко ведь очень сидит-то… Посмотрим! Привет ему от меня! — и
почему-то покраснела, как молодая.
Вечером Аня с бабушкой перечитали вслух письмо от мамы.
— Ну а что тебе почитать на сон? — спросила бабушка.
— Из Пушкина. Или из Лермонтова, — попросила Аня. — Про любовь, —
уточнила из-под одеяла.
Над морем красавица-дева сидит
и, к другу ласкаясь, так говорит:
«Достань ожерелье, спустися
на дно,
сегодня в пучину упало оно!
Ты этим докажешь свою мне любовь!..»
Вскипела лихая у юноши кровь…
Долго ещё звучал в тишине ночи голос бабушки. Притаилась внучка: слушает?
Дремлет? Или уже спит и видит сны?
Этой ночью Ане приснился сон. Просто волшебный! Будто она оказалась в той
кедровой аллее, уходящей до самого горизонта. И будто не зима кругом, а лето.
Небо побелело от зноя.
На ветке сидит маленькая птаха и смотрит на Аню чёрным глазком, клювик
открыт — птичке тоже жарко. А больше в той аллее никого не было. Но Ане совсем
не страшно. А легко-легко. Так и хочется сорваться и побежать по аллее до
самого горизонта. Но вдруг она увидела, как из-за одного кедра вышли на аллею
папа и мама Васи. На голове мамы красный берет, а в руках папы скрипка. «Жарко
ведь, а она в берете», — подумала Аня и увидела, как с другой стороны из-за
могучего кедра вышли её мама и папа. И на голове мамы тоже красный берет.
Только Аня хотела побежать к ним, как на её плечо легла чья-то ладонь.
— Не мешай им, — сказал Вася и тоже надел на голову Ани красный берет. —
Давай полетаем! — предложил он. — Ты же Хорока! Держись
крепче!
Он сжал её ладошку, и они побежали. Так самолёт разбегается перед
взлётом.
Бежали, бежали и — оторвались от земли.
— Как легко! — кричит Аня — Как хорошо! Мы летим на Глорию?
— На Глорию нам рановато, Хорока! — И Вася
вдруг приблизил своё лицо к лицу Ани и поцеловал её. И не так, как мама, или
папа, или бабушка, а как в кино!
От смущения Аня выдернула ладошку из его руки и продолжала парить над
кедрами, над аллеей:
— Хорока! Не отставай!
И они летели в белый зной неба, всё выше и выше!..
Аня проснулась и в изумлении долго сидела в своей кровати. «Как наяву!
Как наяву!» — шептали её губы.
Бабушка на кухне готовила завтрак.
Аня подошла к зеркалу. Долго всматривалась в своё отражение. Потом надела
на коротко стриженную голову свои «косы»-колготки. Тряхнула ими, чтобы легли на
плечи. Пригладила пальчиками брови. Взяла мамину помаду, поднесла к губам. Но
передумала — положила на место. И, улыбнувшись себе в зеркало, прошептала:
— Какое счастье! Он меня поцеловал!
— Аня! Завтракать! — позвала бабушка.
— Сперва, бабуль, помоги мне найти папку, ну ту, с детскими моими
рисунками… фломастером… Помнишь? Тебе один очень понравился. Про нашего пёсика Тошку. Он там грустный-грустный…
Бабушка перебирала папки в ящике шкафа, слушала внучку.
— А знаешь, почему он грустный, будто его кручина извела? Он,
оказывается, когда убежал от нас, заблудился. И попал на планету Глория… А
оттуда уж на Землю не вернёшься. Чистая правда!
Бабушка подала ей папку. Аня перебирала рисунки:
— Барышня… опять барышня… «Берёзка»… Она тебе тоже понравилась, я помню!
Вот! Нашла!
Собака действительно всем своим видом выражала печаль.
— Лежит, смотрит вдаль, надеется увидеть родную Землю…
— Ну, кажется, начинается новая сказка, — улыбнулась бабушка.
В это время зазвонил телефон.
— Да-да-да! — откликнулась Анна Ивановна. — Митя? Митя, ты извини нас с
Риммой: отрываем тебя от дел. Но ты сам говорил, если понадобится помощь… Да,
дело вот в чём. Не знаю, с чего и начать, волнуюсь… Ты помнишь такую парочку из
наших — Гера и Лера. Музыканты, да. Много позже нас учились. Но на каждой
встрече играли: он на скрипке, длинный такой, с большими глазами? Вспомнил?
Потом они вместе консерваторию закончили, поженились! Теперь он директор
музыкальной школы при консерватории. Но школу пытаются закрыть. Кто, кто… кому
помещение понадобилось. У нас издательство под офисы ушло. В киностудии теперь
торговый центр. И в кинотеатре «Современник», даже название не сменили. У нас с
Риммой замысел. Нашу Ингру из школы попросили. Мол,
стара. Она чуть не умерла от обиды. Если бы ты помог отстоять музыкальную
школу, мы бы в ней Дом творчества открыли. Кроме музыки ИЗО, драматическую
студию, детскую киностудию… Наш Петя Ветров ведь вгиковец.
Ну и главная наша надежда — литературный клуб для Ингры.
Школа-то замечательная, в центре.
Её бывший соклассник что-то говорил в ответ, и
лицо Анны Ивановны молодело на глазах.
— Спасибо тебе! За память спасибо! Да! Чуть не забыла: от Валюши тебе
привет. Да всё так же. Работает. Бывшие ученики никак не отпускают её на отдых,
ведут к ней своих чад… Одна… Родителей похоронила. Вся в работе.
…
— Да, жизнь наша истончается…
…
— «Птичка летала, птичка играла, птички уж нет…» Помнишь, как мы три
сочинения написали по этому стихотворению? В пятом классе, в седьмом и в
десятом… Забыл слова? Да, ты прав: это стихотворение на вырост. Внучке хочешь
подарить? Моя тоже знает… Пиши:
Птичка летает,
Птичка играет,
Птичка поёт.
Птичка летала,
Птичка играла,
Птички уж нет…
Где же ты, птичка?
Где ты, певичка?
В дальнем краю
Гнёздышко вьёшь ты
Там и поёшь ты
Песню свою…
Аня, прислушиваясь к телефонному разговору бабушки, писала крупными
печатными буквами на рисунке с печальной собакой: «Сказка про пёсика Тошку, который ж… (здесь она прикрыла глаза, напомнила
себе: «жи-ши пиши «и») живёт на планете…
— Ой! Опять букву «Г» в слове «Глория» не в ту
сторону написала! Сама не знаю почему-то…
И она так заразительно засмеялась, что любой человек, глядя на неё,
непременно бы улыбнулся…