Донна Тартт. Щегол
Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2015
Донна Тартт. Щегол. / Пер. А. Завозовой. — М.: «АСТ», «Corpus», 2015.
Произведения американской писательницы Донны Тартт имеют в США культовый статус, притом что каждую книгу она пишет десять лет. По собственному признанию, она пыталась писать быстрее, но это не приносило ей удовольствия. Она предпочитает долго вынашивать замысел и затем воплощать его на бумаге, оттачивая каждое слово. Уже дебютная книга Тартт «Тайная история», замешанная на роковых особенностях университетского тайного общества, опубликованная ею в 28-летнем возрасте, принесла ей шумный успех. Писала она ее в течение восьми лет, то есть, очевидно, набросала первые страницы в 20 лет. Спустя десять лет выходит «Маленький друг», психологический роман с детективным сюжетом. И вот, наконец, третья книга Тартт «Щегол», за которую она получила престижную Пулитцеровскую премию, была оперативно переведена издательством «АСТ». «Щегол» — это история подростка, который рос без отца и рано потерял мать. Не получив престижного образования, он тем не менее оказался очень прочно связан с искусством. Причина тому — его довольно ранимая и чувственная натура. Возможно, этот интровертный характер и предопределил позднее его выбор в пользу наркотиков, заставив встать на путь саморазрушения. В общем, история эта серьезная и трагическая. Тем более странно звучат слова автора в ответ на вопрос о том, что же она хочет дать читателям. Fun, ответила она. То есть развлечение и удовольствие.
Итак, 13-летний Теодор Декер живет в Нью-Йорке с матерью. Отец их бросил. Как-то Теодор с матерью, имея свободное время до встречи с учителем в школе, решили зайти в музей посмотреть на выставку голландского искусства. Это посещение оказалось роковым. В музее прогремел взрыв, и мать Теодора убило. После взрыва в полуразрушенном помещении музея Теодор встретил умирающего старика, который дал ему кольцо и велел унести картину — «Щегла» работы ученика Рембрандта Карела Фабрициуса (1654). С тех пор Теодор прячет картину не только от полиции, но и от близких людей. Она становится его сокровищем. Оставшись без родителей, Теодор на время переезжает в семью школьного друга по имени Энди. Он находит фирму, где работал владелец кольца, которое дал ему старик. Это магазин антикварной мебели, совмещенный с реставрационной мастерской. Теодор знакомится с напарником погибшего старика по имени Хоби, и тот становится его старшим товарищем. Они много времени проводят вместе. Хоби обучает его нюансам рынка антиквариата, учит, как различать подлинник и подделку, и вводит в мир загадочного ремесла реставратора. Но Теодор, хотя и нашел себе занятие, по-прежнему не может пережить трагическую смерть матери. Его водят к психологам, но особой пользы это не приносит. А потом на горизонте появляется его отец со своей подружкой Ксандрой. Они забирают Теодора с собой в Лас-Вегас. Отец страдает алкоголизмом, но в последнее время «завязал», променяв шило на мыло и перейдя на наркотики. Незаметно для себя на наркотики подсаживается и Теодор, чему не последней причиной было знакомство с Борисом. Борис, сын украинца и польки, живет с отцом-инженером. Отношения у них сложные, отец подолгу отсутствует на работе, а приходя домой, может избить сына. Тем не менее из-за работы отца Борису удалось, несмотря на юный возраст, увидеть полмира и выучить полдюжины языков. Тем временем выясняется, почему отец Теодора хотел забрать сына. Оказывается, он, играя в азартные игры, влез в долги и намеревался расплатиться деньгами, которые мать Теодора оставила ему на обучение. Но из этого ничего не выходит. После смерти отца в автокатастрофе Теодор возвращается в Нью-Йорк к Хоби, где по собственной инициативе начинает делать деньги на продаже подновленной дешевой мебели в качестве антикварных подлинников. Попутно разворачивается история со «Щеглом», которого тайно выкрал Борис и стал использовать в качестве залога при покупке наркотиков. Из-за этой картины Теодор оказывается в Европе и ввязывается в криминальные разборки, а потом теряет картину. Но предприимчивому Борису удается натравить на ее воров арт-полицию и получить гигантское вознаграждение. Так Теодору посчастливилось относительно неплохо завершить свою эпопею с «Щеглом».
Хотя книга Тартт повествует преимущественно о жизни одного человека, в ней был выписан образ очень разносторонней Америки. С одной стороны, у Теодора отец, который пытается его банально использовать и вряд ли испытывает к нему какие-то чувства. С другой стороны, у него случайно встреченный немолодой Хоби, с которым завязывается редкая по силе и степени взаимопонимания дружба. Все приобретения в жизни Теодора случайны, хотя и управляются негативной энергией посттравматического стресса. И главное, все эти приобретения как бы уравновешивают друга, принося с собой как зло, так и благо. Например, Теодор очень рано приобщается к практике разрушения своего организма. Познакомившись с Борисом, он начинает регулярно пить водку. Потом переходит на наркотики, из-за чего в конечном счете превращается в обычного нью-йоркского наркомана, покупающего героин у уличных торговцев. С другой стороны, есть в его жизни и благо. Например, уникальная восприимчивость к искусству. Картина «Щегол» становится для него, может быть, не смыслом жизни, но чем-то очень важным, источником позитивной энергии, питающей его жизнь. А вскоре он приобретает способность на уровне эксперта разбираться в антикварной мебели, что даже становится его профессией. Тартт очень подробно выписала всю нюансы реставрационного ремесла. Как к старинным прилаживают новые части, как паром изгибают дерево, как неравномерно полируют места, где берутся рукой, чтобы создать видимости старины. Все это становится частью внутреннего мира Теодора.
И все же, несмотря на то, что центральной темой книги является искусство, да еще искусство прошлого, невзирая на то, что Теодор становится антикваром, каждодневно имеющим дело с древностями, чувствуется в романе какой-то постмодернистский фон, разрушающий подлинную связь времен. В мастерской Хоби время действительно застыло и законсервировалось, но оно не позволяет забыть о том, что мастерская эта — всего лишь один адрес на бесчисленных улицах Нью Йорка, гигантского города, позволяющего вести любой образ жизни и примыкать к любой субкультуре. Сам характер книги глобален, ведь действие происходит в разных городах Америки и даже разных странах. Воплощением постмодернистского фона является друг Теодора Борис, имеющий славянские корни. Он еще подросток, но уже имеет жизненный опыт старика, которого ничем не удивишь. Борис как бы человек без сущности, делезовское ризоматическое образование, увлекающее в ту же бездну Теодора. Герои книги могут слушать в iPod’е Шостаковича или «Nirvana», интересоваться фильмами с Чарли Чаплиным, читать Тургенева или бесконтрольно глотать таблетки с «обезболивающим», прознав об их наркотическом эффекте. Это мир без единых стандартов и правил жизни. Набор разъединенных микромиров, лишь по необходимости называемый абстрактной американской реальностью: «О нем (Борисе. — С.С.) мне напоминали русские романы, которые я читал к урокам, русские романы и «Семь столпов мудрости», а еще — Нижний Истсайд: тату-салоны и магазинчики, где продавали pierogi, где в воздухе пахло коноплей, по тротуарам переваливались старушки-польки с авоськами в руках, а подростки курили, стоя у дверей баров вдоль Второй авеню».
В интонации «Щегла» есть особый род исповедальности, который, наверное, роднит эту книгу с «Над пропастью во ржи» Сэлинджера. Роднит героев этих книг то, что они никогда не стали бы ни перед кем открывать душу. Это замкнутые подростки, однако очень тонко чувствующие мир. Тартт достаточно подробно описала затянувшееся состояние стресса Теодора, найдя мощные и яркие метафоры. Теодор сам прекрасно осознает, что с ним произошло: «…я смотрю на себя словно со стороны, словно бы взрывом мои тело и душу разметало по двум разъединенным сущностям, которые так и застыли в двух метрах друг от друга». Это отделившееся от души тело, по-видимому, и позволяет ему относиться к ней как к вещи, в том числе и уничтожая. Тартт лаконично резюмирует период жизни, проведенный Теодором с Борисом, — это была «грань между хмелем и истерикой».
Теодор выбирает путь саморазрушения, иллюстрируя этим выбором один из вариантов психоаналитической теории. Тартт очень ярко выписана его пассивность, то, как он отдается течению жизни, не принимая самостоятельно почти никаких решений, его вечную тревогу и неуютность, которую лишь изредко можно заглушить водкой и таблетками, и одновременно целую палитру потрясающих по яркости и искренности чувств — к Борису, к Хоби и внучке старика, который в роковой день взрыва указал ему на картину Фабрициуса. Теодор во всех отношениях является жертвой жизни. Картина «Щегол» становится символом всего его пути, поворотной точкой и приобретает почти ритуальное значение. Как многие ритуальные предметы часто пребывают в темноте и редко выносятся на свет, чтобы их нельзя было увидеть, так и «Щегол» хранится у Теодора в сумке в полной темноте. Ему важно знать, что картина рядом, но необходимости постоянно смотреть на нее он не испытывает. Долгое время он даже не знает, что Борис украл у него картину.
«Щегол» относится к стремительно сокращающейся категории книг, в которых акцент делается не только на смысле истории, но и на том, как она рассказывается. Этот роман написан богатейшим языком, и тем более удивительно, что он пришел к нам из Америки, где в цене всегда были больше истории, чем искусство их рассказывания. Донна Тартт, долгое время работая над книгой, сумела многое в нее вместить — и бытовые подробности Нью-Йорка и Лас-Вегаса, и особенности восприятия себя молодым человеком, пережившим травматический опыт, и тянущуюся через время привязанность к искусству живописи. Это очень тщательно написанная книга. Автор сообщает, что писала ее десять лет, но в действительности первые наброски относятся еще к 1993 году. А Донна Тартт никогда не выбрасывает блокноты со своими заметками. «Щегол» предполагает долгое и вдумчивое чтение, ведь в книге больше восьмисот страниц. Эту книгу не назовешь ни легкой для чтения, ни сложной. Она не сложна, потому что динамична, но и не легка, потому что требует внимательного прослеживания всех психологических деталей. Это высококачественный образец современной американской художественной прозы, посвященной судьбе молодого человека в Америке наших дней, выбирающего одновременно искусство и саморазрушение.