Антон Секисов. Кровь и почва
Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2015
Антон Секисов. Кровь и почва. — М.: «Ил-music», 2015.
Если мелко покрошить Пелевина, наложить слоями Шаргунова и сдобрить Андреем Платоновым, то, по замыслу, должен был получиться Секисов. Получился ли? Внешне блюдо выглядит слишком простенько. Pocketbook, тираж невелик — тысяча экземпляров. А что там со вкусовыми качествами? Открываешь первую страницу, словно ложкой зачерпываешь, дуешь. Поначалу — нормально, вкусно местами. Читабельно. И вдруг где-то на полусотой странице возникает ощущение, что пища-то жестковата. Нет-нет, повар старался, мясо с кровью, но людей со слабым желудком стошнит. А если с крепким желудком? — спросите вы. С крепким желудком — выдержат. И дождутся послевкусия.
Первое, что отмечаешь, начиная читать роман, его язык. Качественный, русский, хоть и местами по-платоновски вымученный. Предложения Секисов строит неправильно, порою словно осознанно заставляя притормозить и восхититься. Многие фразы дарят искушенному читателю истинное удовольствие, а неискушенного возвращают из мира примитивного сленга детективов и бульварного чтива в настоящую, хоть и безвозвратно потерянную реальность. «Тучи висели низко, и влага стекала с них, как с невыжатой тряпки. Сморкались деревья в лужи, и шумно плескалась грязь». Хочется прочесть несколько раз. Словно картина Чюрлениса, остается в памяти эта фраза. Или — «Свет падал тупо и тяжело, и лица смазывались», — и ты ясно представляешь себе атмосферу, в которой развивается сюжет. И даже описание убийства оформлено красочно: «Кровь потекла с лица резко, конфузливо, как молоко из надорванного пакета». Хотя и рождает у читателя ужас. Вот мы и подошли к послевкусию.
«Что до меня, так я и подавно искренне, всеми силами души ненавижу все эти свечки, кадила, березки, постное лицо попа, всю эту Русь и каждого ссаного патриота». Эти слова Николая Порошина, одного из героев романа «Кровь и почва», можно было бы поставить эпиграфом ко всей книге. Сказано словно бы от имени автора романа. Возможно, именно так и думает писатель. Впрочем, останавливаю я себя, не надо так прямолинейно.
Формально «Кровь и почва» — о создании новой партии. Имя ей — «Державная Русь» «Перспективы — самые радужные. Наверху все обговорено. Со следующего созыва — в Думе, третье место на выборах, с небольшим отставанием от КПСС. Вокруг «Руси» активно создается инфраструктура — в том числе и своя пресса — газеты, интернет-сайты, радио… Разыскиваются талантливые люди… речи писать, редактировать». Так уговаривают главного героя книги Андрея Гортова начать работу в проекте. Гортов соглашается. Писать Гортову не впервой. Вначале была Партия демократов, потом КПСС. Потом другие, «поменьше масштабом», те, что «все время рождались и гибли, как насекомые». «Державную Русь» благословляет батюшка — отец Илларион. Формально он даже за главного. Раздает зарплату. Политологи, имиджмейкеры, спичрайтеры, другие работники. Партия создается на волне модной соборности, возвращения к корням. В пакете с державностью — борьба с либералами. Идеологи партии на страницах книги не появляются. Но мы понимаем: они где-то рядом, там, где согласовывается все будущее России.
«Державная Русь» — политический проект. В современной России таким нет числа. Создаются, развиваются, затухают. Одни быстро, другие медленней. Одни живут словно беспризорники, вроде отец есть, сидит в Кремле, а на пропитание ребенку денег присылать регулярно забывает. Другие, партии-спойлеры, кормятся объедками со стола власти. Третьи умирают скоропостижно, не успев оставить после себя даже строчку в «Википедии».
Под «Русь» выделены деньги. В лидерах — поэт Северцев. Пишет стихи, поет, играет на гитаре. Готовится (не сам, конечно, сам он хоть и не пустое место, но марионетка в умелых руках) в федеральную тройку на ближайших выборах. Решение принято — набирает вес, узнаваемость, рейтинг. Заодно покрывается бронзой, положение обязывает. На Руси всегда любили барина. Ну, пусть не любили, так уважали. Ну, или боялись. У нас это слова-синонимы. Судачат, что образ Северцева списан с одного начинающего российского политика. Не поэта, пока еще прозаика. Впрочем, тот тоже поет, — правда, рэп. Что немного не соборно, зато революционно. Но ерунда — ни с кого Северцев не списан. В стране много таких мыльных пузырей, наполненных сероводородом. В свой срок они лопаются за ненадобностью, оставляя после себя неприятный запах.
С. Шаргунов в своем романе «1993» писал о семье, чей сложившийся (хоть и квелый) быт резко, до крови, прорезает насквозь политическая ситуация в стране. Расстрел Белого дома, революция. События из реальной жизни, положенные маскировочной сеткой на выдуманную историю. В «Крови и почве» сюжет строится иным образом. Ситуация выдумана от начала и до конца. Действие происходит в Москве. В ней словно две жизни, на разных берегах реки. На одном — Москва-сити, стоэтажные монстры, автомобили, рестораны, бурлеск. На другом — некий камбэк в прошлое. Брички, кельи, огороды, мужики с бородами, натуральное хозяйство. Из нового лишь интернет. Чистый Пелевин. Не хватает только опричнины.
Найдется немало людей, для которых «Кровь и почва» — плевок в собственные глаза. Книга эта о том, как надо не любить Россию. Полагаю, какой-нибудь американский Фонд поддержки реформ уже набивает в мейле дрожащей рукой письмо — готовы финансировать второе издание плюс перевод на английский. Русский народ у Секисова — быдло, ведомое опытным пастухом. «Ходите, бьетесь лбом о паперть до крови, перегоняют вас стадом в очереди, и стоите, стоите, стоите — сами не зная куда. Бараны», — говорит один из героев, Порошин. Они такие, эти люди, — бессловесный ямщик, услужливый официант, Васька-младший. И тысячи других, тенью мелькающих в книге. Их унижают, бьют, убивают. И словно кричит Секисов читателю — узнаешь себя, нет? Не ты ли эта безмолвная, покорная тварь? Никто не признается! Тогда вот другие — наглые, уверенные в себе хозяева жизни, швыряющиеся деньгами, покупающие все, что продается (а продается все), не знающие наказания, боли, страха. Например, Чеклинин. Бандит с Уралмаша. «Высокий и крепкий, с грубым округлым лицом — словно невымытый шампиньон, взглянувший из мутного варева». Ему все равно, какую продвигать партию. Ему все равно, какую уничтожать страну. Впрочем, Россию сподручней, она все стерпит. Или вот Порошин. «Я был счастлив оттого, что споил русских детей и ограбил их», — произносит он. А ведь еще есть в романе безымянные, но страшные злостью и уверенностью своей чернорубашечники. Уж в ком-то да узнают себя отдельные читатели книги!
Пока читаешь — хочется плеваться и клеймить автора. Он, казалось бы, ненавидит Россию всеми своими строчками, буквами, знаками препинания. Русь секисовская страшна и мерзка. Героями своими мерзка в первую очередь. Ни на одного невозможно посмотреть с любовью. Порошин ходит «косолапой пингвиньей походкой». Спицин — «задохлик в очках». Сосед-алкоголик, пускающий слюну, «как поломанная игрушка», «одинаковые, словно рожденные ксероксом дети» Северцева. Да и сам Гортов тот еще красавец — «лицо… в выбоинах», покрытый «жесткой игольчатой ржавчиной», похожий «на найденную под стаявшим снегом елку». Все словно слезли с полок кунсткамеры — страшные, мерзкие, отвратные. Лицом отвратные, телом, душой. Даже мечущийся Гортов из их числа. Человек, потерявший себя в огромной стране. А Гортов всего лишь среднестатистический россиянин! Кому-то покажется, что Секисов нарочито драматизирует картину, обильно сдабривает ее черной краской, бросает деготь ложками в бочку, а потом добавляет дерьма, плюет, заливает мочой из утки доживающей свой век в келье старухи переводчицы, мешает все это и говорит читателю — жри! Но почему мы должны это жрать?
Вероятно, потому, что своим романом автор словно стремится докричаться до каждого, объяснить, куда катимся мы, в какую хмарь, болото, чернь. Секисов открывает калитку в современную кузницу власти, в место, где готовят будущих лидеров, в инкубатор. Неудачных экземпляров в суп, достойных — в Думу, а там и дальше по карьерной лестнице. Политтехнологам не принципиально, какой партией заниматься, каких кандидатов поддерживать. Сегодня одна, завтра другая. Одни и те же люди используют одни и те же технологии, чтобы оболванивать одних и тех же людей. «Я вообще в конце 90-х работал в Партии животных, — вспоминает Порошин, — создавал ячейки в регионах. Лозунг был: «Свободу братьям нашим меньшим!» Россия движется по кругу, играя сегодня в революцию, завтра в соборность, послезавтра в патриотизм. К реальной жизни россиянина это не имеет никакого отношения. «А потом в один день придешь на работу, а на твоем месте уже сидят какие-нибудь продавцы мебели», — произносит Чеклинин. Это о ненужности людей, населяющих нашу страну. Были одни люди, будут другие.
Россия нищая, забитая, спившаяся… Именно такой предстает она на страницах книги Секисова. Герои романа без имени и без судьбы шныряют по страницам, цепляются читателю за глаза и падают на страницы обратно, словно отжившие свой век реснички. Секисовская «Слобода» — словно концентрационный лагерь. Охрана, солдаты, обыски на входе. Но эта Слобода не вся Россия. Есть еще и другая — та, что Москва-сити. Только там неуютно, «везде … бетон и едкий лимоновый свет, выжигающий разум», а еще пробки и таксист-кавказец, который кричит навигатору адрес, а навигатор его не понимает.
Роман Антона Секисова — роман-предостережение. Возможно, не слишком умелое, где-то не слишком профессионально выверенное, в чем-то неубедительное. Одни назовут его провалом, другие уже заявляют, что это литературный прорыв. Оскорбилась церковь, ее выставили не в самом лучшем виде. Секисов сделал блюдо, от которого выворачивает изнеженные желудки. Намешано всего, вкуса не поймешь, а только чувство, что глотать все равно надо. О «Крови и почве» спорить уже начали. И еще будут. Но ведь литература не может быть однозначной. А иначе она просто текст… текст, написанный черным шрифтом на белой бумаге. Словно расписание поездов. Уехал в такое-то время. Приехал в такое. Между отъездом и прибытием — сон. Скучно. Над романом «Кровь и почва» не уснуть. А это значит, что за ним можно задуматься. Задуматься над тем, правильно ли мы живем.