Андрей Аствацатуров. Осень в карманах
Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2015
Андрей Аствацатуров. Осень в карманах. — М.: «АСТ», 2015*.
* Противоволожная точка зрения на книгу А. Аствацатурова изложена в рецензии С. Секретова («Урал» № 11, 2015 г.) — Ред.
В этой книге радует многое, вплоть до выходных данных: вполне приличный трехтысячный тираж и вместо маргинального Иванова — респектабельная Елена Шубина. И невразумительные граффити на обложке сменил кошерного качества коллаж: не поскупились, стало быть, на оформителя. И география скитаний протагониста вполне глянцевая: то Капри, то Париж (оба вояжа за казенный счет). И подруга вполне силиконовая. Словом, жизнь удалась.
Но не текст. Литература, изволите видеть, подчиняется законам физики. В том числе и закону сохранения массы: из ничего не возникает что-то. Аствацатуров между тем уже в третий раз занимается возгонкой торричеллиевой пустоты в изящную словесность. «Общая атмосфера романа так и тянет искать скрытые смыслы», — объявила Е. Сергиева. Симптом не из лучших: стало быть, явного концепта тут днем с огнем не сыскать. А попробуйте читать «Осень в карманах» по-опоязовски — без любимой интеллигентской игры в приращение смыслов и прочих привнесенных факторов, — и вам в рекордно короткие сроки явится гомерических размеров кукиш. Ибо тусклая авторская биография способна всерьез заинтересовать только инспектора по кадрам.
Хотя что проку упрекать Аствацатурова? — Он лишь зеркало невероятного кризиса отечественной прозы. Всякая идея скомпрометирована как минимум дважды, смыслы упразднены за ненадобностью, ценности девальвированы, — мир провалился, остается пить чай. Однако перманентный файф-о-клок — не лучшая питательная среда для литературы; единственной возможной коллизией тут становится опять-таки достоевский императив «заголимся и обнажимся». Но и для стриптиза нужны способности, а наши эгобеллетристы заголяются либо скучно, как Скульская, либо неопрятно, как Филиппенко. В любом случае хочется расстаться с автором как можно скорее.
В случае «Осени» позывы к остракизму крепнут от страницы к странице: тому немало способствует фактура отчаянно нудного «романа в рассказах». На язык просится до дыр затрепанная цитата из «Людей в голом» — про огрызки из отрывков и никому не нужные мелочи, в которых автор ковыряется «как, извините, жук в дерьме». «Что делать с самим собой и со своим творчеством писателю Аствацатурову? На мой взгляд, ему стоит понять, что про твое милое детство (и про жизнь твоих забавных приятелей) читателю в длительной перспективе не интересно», — по-дружески рекомендовал автору В. Топоров. Ан нет, «Осень в карманах» сделана ровно из того же материала: детских меморий и баек про питерских кухонных гениев. Публику ждет захватывающее повествование о том, что: а) на дачу однажды залетел огромный комар; б) Васенька побрил подмышки; в) Коля Сосновский выносил мусор; г) в детстве лирический герой мучительно учился писать букву «м»… да не угодно ли ознакомиться?
«Мама бросила сигарету в окно и села рядом со мной… Она вывела на бумаге большую букву «м».
— Теперь давай сам. Сначала — крючок. Та-ак…
Я изо всех сил попытался сосредоточиться. Сперва дрожащей рукой нарисовал крючок. Вроде получилось. Потом принялся за палочку, но она у меня ушла в сторону.
— Куда! — закричала мама. Так громко, что я испугался. — Давай снова!..
Мне пришлось снова взяться за работу. Старался я на совесть и, выводя крючочки и палочки, все время усердно высовывал язык и помогал себе губами… Карандаш в моих руках упрямился и вместо буквы «м» будто нарочно выводил на бумаге каких-то раскоряченных лягушек».
Лекарством от летаргии призваны служить глубокомысленные суждения философа-постмодерниста Погребняка, высказанные по разным поводам за кружкой пива или чашкой кофе:
«— А знаешь, почему Европа всегда рифмуется со словом «жопа»?..
— Нет, не знаю.
Философ-постмодернист несколько секунд молчит, и его лицо приобретает хмурое выражение.
— Ты Шпенглера читал, «Закат Европы»?.. Стало быть, все, конец проекту. Завершилась Европа, закатилась. Полная жопа… Понял теперь?»
Видно сову по полету, добра молодца по соплям. Особая примета аствацатуровской прозы — анекдоты из университетской курилки. Правда, на сей раз stand-up не особо задался: самые эффектные гэги уже прозвучали. Нынешний арсенал шуток невелик: про либерального священника, который заявил: «Христос каждый год воскресает, а что толку?», про пьяного препода, который на глазах у остолбеневшей аудитории мочился в окно с криком: «У всех лекция, а у меня эрекция». Вот, пожалуй, и все реперные точки.
Дефицит их вполне объясним. В новом опусе А.А. учинил работу над ошибками и купировал все привычные лейтмотивы: снизил дозу мизантропии и фобий до гомеопатической и свел к минимуму любимую копролалию («экскрементальный символизм», по терминологии гуманной Е. Сергиевой). На первый взгляд ход вполне верный: на кой ляд публике чужие девиации? — ей и свои-то до смерти надоели. Да вот ведь странное дело: «Осень…» от этого отнюдь не выиграла, потому как читатель лишился последнего развлечения. Коллаж из анемичных любовей, бесцветных путевых заметок и линялых пейзажных зарисовок — так себе апеллент. Волей-неволей заскучаешь по негру, что «героически срался за Родину».
Кстати, и автор по нему откровенно тоскует. Прозаик, известный своей классификацией отхожих мест («бывают туалеты-патриоты, туалеты-либералы, туалеты-леворадикалы и реже — туалеты-олигархи»), по-прежнему питает нежные чувства к сортирам и фекалиям. В клозете главный герой встретил вполне симпатичного мужика — небритого и улыбчивого. Там же протагонист скрывается от тупой и шепелявой студентки, надоевшей дурацким вопросом «Фто пифать и фто титать?» Кульминацией «Осени…» (если этот термин тут вообще уместен) служит феерическая история про «панковский ужин» философа Погребняка со товарищи:
«Когда Савченков появился в комнате, все уже были там и его ждали. Под кроватью, как было условлено, стоял таз с дерьмом, распространяя ужасную вонь, а на одеяло была обильно вылита кабачковая икра…
— Парни! — позвал Погребняк. — У Савченкова на кровати говно! Свежее говно!
С этими словами он достал из кармана специально припасенную алюминиевую ложку. Это был условный знак.
— Свежее говно! Свежее говно! — радостно загалдели все и, выхватив ложки, бросились к кровати Савченкова. Там они принялись прямо с одеяла сгребать коричневое месиво ложками и тут же его поедать…
Савченков с диким воплем кинулся за дверь».
Впрочем, в «Осени…» многое радует, как и было сказано. Книжка, вопреки видимой невнятице, содержит вполне определенный ответ на вопрос «фто пифать и фто титать». Особый оптимизм внушает следующее обстоятельство: по слухам, А.А. заявил, что финальная часть автобиографической трилогии будет его последней художественной книгой. Авось да не обманет.