Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2015
Андрей Титов (1974) — журналист, телеведущий, режиссер документального кино. Закончил факультет журналистики Уральского государственного университета. Печатался в журналах «Урал», «Веси». Автор сборника рассказов «И я там был» (2006).
С одной стороны, это вызывает гордость — на отбор XXVI Открытого фестиваля документального кино «Россия» в Екатеринбурге был подан 361 фильм из 49 населённых пунктов нашей страны и 14 городов из стран ближнего зарубежья. Если все эти представленные работы смотреть, не отрываясь на покурить и покушать, то потребуется 9 суток 23 часа 49 минут. Внушает. Эту цифру, озвученную отборщиками, подхватили почти все СМИ, освещавшие фестиваль. Широкое представительство даёт все основания заявлять о фестивале в Екатеринбурге как о главном смотре кинодокументалистов всего постсоветского пространства. Но с другой стороны… До отупелости вглядываешься в экран ноутбука и пытаешься понять, для чего ты это смотришь: вот девушка снимает на камеру самовлюблённого хахаля, вот школьники зачитывают за кадром тексты, написанные учительницами, про «белокаменные детали декора и мячиковский известняк», опять сетующие инвалиды, снова матерящиеся бомжи — всё это долго, бессмысленно, нелепо. И боишься в бурном потоке не заметить чистые струйки подлинного искусства — того, которое и надо показывать зрителю. В результате опять повторяется ситуация, когда из сотен присланных работ лишь пятая часть заслуживает обсуждения и имеет шансы попасть на фестивальный экран. Остальное — мусор, «информационный шум». Его год от года становится всё больше и больше. Почему? Сейчас постараюсь объяснить.
Первое — доступность средств фиксации. Раньше кино было уделом избранных. Кроме профессиональной подготовки нужна серьёзная, внушающая уважение своей громоздкостью аппаратура, в группе должны быть звукорежиссёр, осветитель. Не просто на съёмки отправлялись — в экспедицию. А теперь? Для того чтобы почувствовать себя режиссёром, достаточно взять портативную камеру и выйти на улицу. Ну, или не выйти, если совсем лень, — дома родных снимать. И снимают. Всё больше присылается на отбор работ про то, насколько «неоценима значимость для культуры посёлка моего двоюродного дедушки» — локальные радости и камерные достижения как повод для эпоса. Нас то принуждают погрузиться в «увлекательные» треволнения очередного кружка по интересам (цигун, макраме, обряды малых народов), то знакомят с тем, чем славно родное село в перечислительном порядке: здесь есть магазин, ферма, а ещё иногда сельчане чинят тракторы и проводят праздники на пришкольной территории — крайне познавательно. Съездит человек в Марроко и считает должным не своих знакомых путевыми заметками тиранить, а широкую зрительскую аудиторию. А ещё можно открыть для себя Аркаим — на 52 минуты искреннего удивления, кино в жанре «селфи». Творческую методу можно выразить словами «что вижу, то пою». Типичный сценарий таких фильмов: сварщики сваривают, дети машут флагом, кто-то кормит голубей, внезапно пошёл дождь — зрителю самому предлагается додумать глубину авторского замысла. Или: в крутом замесе могут сойтись архивные кадры Пикассо за работой, закачанный из «youtube» ролик, где деревенские жители поют Ваенгу, и аквариумные рыбки, долго и муторно на всё это взирающие. Смотришь на эту беспомощность под видом эксперимента и осознаёшь значимость работы отборщика фестиваля — держать планку, не дать размыться представлениям о профессии, не допустить, чтобы зритель в зале хлебал кинокашу из одних плевел и постепенно привыкал к этому.
Следующий подвох — желание авторов протиснуть на фестиваль фильмы, сделанные по заказу коммерческих структур. Ну, путают некоторые киноделатели бизнес-интересы с творческими, бывает. Вот и приходится отборщикам принимать на себя поток безудержных славословий вроде следующих: «Его прозвали непотопляемым, а надо бы незаменимым», «Генеральный принёс на борт заряд оптимизма и веры». Всё это натужно-торжественным голосом, и слова вышколенные, правильные. Формы, тематика и техника исполнения заказного произведения меняются, стилистика остаётся прежней — такое ощущение, что советская передовица ожила, но в сознание пока не приходила.
Ещё одна проблема, усиливающаяся из года в год, — сдача позиций документального кино как самостоятельного вида искусства в пользу телевидения и телевизионного формата. Понятна жажда документалистов выйти за рамки фестивального проката, пробиться через федеральные каналы к широкой аудитории. Но телевидение диктует свои законы — всё разжёвывающий закадровый текст, динамичное изображение (статичный кадр не более 7 секунд), короткие (до 15 секунд) высказывания героев в строго заданном русле. Тут некогда создавать настроение, проживать жизнь вместе с героем, «рассусоливать искусство» — всё должно быть лаконично, бойко, броско и не мешать рекламе стиральных порошков. И к тому же, что бы ни старались сотворить и разместить телевизионщики, все равно выходят «интриги, скандалы, расследования». Получается улица с двусторонним движением: с одной стороны, документалисты сами стремятся (чаще всего безуспешно) освоить телевизионную специфику, уводя кино от художественности в направление чистой информативности, с другой — сотрудники телевидения начинают расценивать свою продукцию как кино и усиленно присылать её на фестивали. Кино в этом случае чаще всего делается под имеющуюся информацию, необходимую для озвучивания. Тут уже речь не идёт о подтекстах и визуальных метафорах — надо просто иллюстрировать простые слова и тезисы. Текст катком давит всякое возможное проявление жизни в кадре.
А что же коллеги по профессиональному цеху? Тут тоже не без своих подводных камней. Но прежде чем их обнаружить, требуется небольшое пояснение. Большинство работ, сделанных профессионалами, производится при господдержке — Министерство культуры РФ объявляет конкурс, озвучиваются темы, под которые будет вестись финансирование, документалисты присылают на данные темы заявки, победители получают деньги на съёмки фильма. Заданность тем чаще всего лишает оперативного творческого простора. Например, в последние годы практически невозможно заявить тему о жизни простых сельчан или буднях учителей-подвижников — просто на соответствующие темы конкурс никто не объявляет. Зато постоянно в фаворе борьба с алкоголизмом (не видел ни одного хорошего фильма на данную тему), спорт и здоровье нации, малые народы Севера и проблемы людей с ограниченными возможностями. И не сказать, что такие фильмы не нужны, просто их уже настряпано десятками — режиссёрам становится всё трудней не повторяться. Всё это уже не на раз видено любителями документального кино: ноутбук в чуме, наступление цивилизации на традиции, ребёнок в малице пьёт кока-колу и обязательно — заиндевелые ноздри оленей. И всё это предстоит ещё много раз увидеть. Вместе с тем при такой схеме крайне затруднительным становится снимать материал на актуальные темы. Допустим, события в Новороссии и на Украине. Обсуждаемые всей страной вопросы исследуются лишь в 6 работах, присланных на конкурс (всего 6 фильмов из 361!). Причём три из них сняты с промайданных позиций и представляют собой антироссийские агитки. Нашим ответить практически нечего — видимо, ждут режиссёры открытия госфинансирования на разработку данной темы.
Ещё один досадный момент, который большинству фестивальных отборщиков как кость в горле, — несоответствие хронометража и заявленной темы. Это тот случай, когда содержание в фильме исчерпывается куда раньше, чем начинаются титры. Проще говоря, любит режиссёр потолочь воду в ступе. Тут есть пара причин. Во-первых, режиссёры зачастую так попадают под власть героев, что всё в их жизни начинает казаться важным и значимым. Вот и приходится наблюдать, как герои то покупают чипсы на протяжении трёх-пяти минут, то пересказывают содержание недавно прочитанных книг. А ещё повторы — если фильм о сельской жизни, то показать процесс дойки всего пару раз кажется режиссёру чем-то неприличным. Ощущение же дороги считается возможным передать, только показав её со всеми остановками, — люди садятся на борт корабля и сходят, садятся и сходят, а потом (не поверите!) снова садятся и сходят. Битый час уходит на то, что битого яйца не стоит. Во-вторых, создавать полномасштабные творения считается более престижным. И даром что содержания на побасенку — главное, что замах на эпос. И начинаются долгие кадры в жанре тягучего осмысления. Перед тем как ничего не сказать, герой должен долго и задумчиво ходить, напряжённо вглядываться вдаль. Фестивали документального кино перенасыщены такими зарисовками в масштабе полотна, они задыхаются без короткого метра.
Ну, и наконец, стародавняя и всепроникающая беда нашей жизни — халтура. Порой кажется, что продюсеры и режиссёры некоторых фильмов считают свою творческую задачу выполненной сразу после получения государственных субсидий. Главное — представить готовый продукт в соответствии со всеми немудрёными требованиями заказа: соответствие теме, соответствие хронометражу, точное упоминание в титрах всех исполнителей и заказчиков. И тут уж можно снимать себя любимого, постоянно интересуясь у встречных-поперечных, что в тебе за последние годы изменилось. А можно построить весь фильм как череду говорящих голов, которые вяло разжёвывают прописные истины. Статичный кадр при этом может длиться (лично замерял) больше 9 минут — почти треть фильма. Что в этом случае удобно — подобное «кинорадио» не требует особых затрат. Это вам не на Камчатку или Шпицберген за настоящей жизнью ехать — пару дней пообщался в престижных вузах с умными людьми на важные темы — считай, кино в кармане.
На этом перечень основных недочётов, с которыми сталкиваются отборщики фестиваля, пожалуй, можно завершить. В сухом остатке — чуть более 70 фильмов, которые потенциально могут быть интересны зрительской аудитории и не покоробят вкусы профессионального сообщества. В конкурсную программу надо выбрать лишь половину из них. И вот тут начинаются расхождения. То, что мне представляется образцом стиля и первой готической документалкой в отечестве («Церемония» Е. Ласкари), другие члены отборочной комиссии расценивают как не более чем бестактное высказывание на тему смерти. И наоборот, когда подвыпивший герой шляется по деревне в попытке пристроить где-нибудь российский флаг на праздник («Тупик» Д. Тихомирова), то мне это кажется запоздалым отголоском моды на чернуху, а коллеги могут видеть в этом ироничное осмысление нелепости наших будней. Каждый отборщик оценивал фильм по семибалльной системе, и нередки были случаи, когда трое из членов отборочной комиссии выставляли самые высокие оценки, а двое представленную работу топили, «награждая» её уверенной единицей или двойкой.
В итоге, через споры и разногласия, конкурсная программа была сформирована. В неё вошли 39 фильмов. При этом, как мне представляется, удалось отразить в ней всю многогранность современного документального кино: и географическую, и профессионально-возрастную, и тематическую. Что касается географии, то в этом году необычайно широко была представлена кинематографическая провинция. Почти половина фильмов не имеет московской прописки; это работы режиссёров из Екатеринбурга, Новосибирска, Кирова, Перми, Иркутска, Краснодара, Саратова, впервые из Ижевска и Омска. А ещё в конкурсе традиционно представлены страны, ранее входившие в состав СССР. На этот раз за сохранение кинематографических связей на постсоветском пространстве ответствовали армянские, белорусские и киргизские режиссёры.
Также уральскому зрителю был явлен шикарный сплав опыта и молодого задора. Наряду с мэтрами, такими как Татьяна Скабард, Иван Твердовский, Галина Адамович, в конкурсе на равных участвовали сразу 14 дебютантов — треть программы! Здесь всё как положено. Старшее поколение тяготеет к философскому обобщению пережитого, например, опыта съёмок в горячих точках («Не стреляйте в оператора!» В. Тимощенко) или буддисткого восприятия житейских невзгод («Дни будущих будд» В. Соломина). Молодые стремятся к эксперименту, визуальным упражнениям, за которыми не всегда чётко прочитывается режиссёрский замысел. Зрителю предлагается уловить взаимосвязь между жизнью работающих на маяке людей («3 секунды темноты, 9 секунд света» М. Пономарёвой) или сквозь клиповое мельтешение попытаться разобраться в судьбе парня, воспитанного ваххабитами («Неизвестный» Ю. Серьгиной).
И в плане разнообразия жанров фестивальной аудитории представлен разброс широчайший. Пытливый зритель мог найти произведение себе по вкусу. Были в конкурсе и психологические драмы, и остро-социальные высказывания, и документальные комедии. В кои-то веки отборочной комиссии удалось найти и высококлассное отечественное научно-популярное кино («Озеро в море» С. Цихановича, Приз зрительских симпатий), в котором взросление птенцов-гоголят во многом уподобляется трудностям пубертатного периода в человеческой жизни. На некоторых из тенденций, обнаруженных в этом году на фестивале «Россия», стоит, пожалуй, остановиться подробней.
Первое, что бросается в глаза, — режиссёры вместе со всей страной всё больше погружаются в ностальгию по понятным и размеренным дням прошлого. В этой череде и уходящий мир тихого украинского городка Брацлава, на который волнами накатывает суматошная политика последних дней («Всё проходит» Т. Скабард, Главный приз), и судьба бывшей воинской советской части в Монголии, по жизни которой скучают не только дети военных, но и местные жители («Цурцула» А. Николаева, Приз за лучший полнометражный фильм), а также множество других работ, в которых осколки советского мира воспринимаются не как наследие проклятого прошлого, а с трепетной жалостью. Ещё одна вариация возвращения к прошлому — в чести у документалистов снова оказывается производственная тема («Закон Бернулли» Г. Леонтьевой и «Танки. Уральский характер» С. Савушкина, Специальный приз жюри). Правда, зачастую вместе с ребёнком пытаются вернуть и выплеснутую воду: либо бравурный темп парадного отчёта, либо обилие технологических споров, не всегда доступных массовому зрителю.
Второе — режиссёры стали больше и тщательней исследовать проблему одиночества в современном мире. К привычным уже для зрителей картинам одинокой старости («Чужая» А. Добрякова, Приз за лучший короткометражный фильм; «Разговор» А. Новиковой) прибавляются исследования аналогичной проблемы, настигающей человека в самом активном возрасте. Девушка-инвалид, лишившаяся в автоаварии ног, безуспешно и отчаянно ищет свою вторую половинку («Кто будет моим мужем?» Д. Хреновой), женщины бальзаковского возраста, успешные, бойкие, юморные, — все как одна сетуют на отсутствие надёжного плеча рядом («Надежда. Вокруг да около» М. Чувайловой). Впрочем, аналогичные вопросы стоят и перед молодыми людьми. Воспитанный в отшельнической глуши, под мягким гнётом материнской тирании парень пытается через интернет наладить отношения с девушкой из Донбасса, но родительница в очередной раз против («За счастьем», режиссёры Д. Сидоров и С. Демидова). А сколько схожих фильмов не прошло в конкурс! Видимо, проблема выстраивания коммуникаций в современном мире будет актуализироваться и дальше. Информационные технологии и дальше будут заглушать живой диалог между нами. А значит, стоит ждать увеличения числа фильмов, где герои почти не слышат или не хотят слышать друг друга.
Несколько иной оборот приобретают дублирующиеся из года в год фильмы о толерантности. Теперь это уже не прямолинейные высказывания на тему «миру — мир, войны не нужно», а серьёзное изучение вопроса о результатах соприкосновения ментальностей: что мы приобретаем в общении с представителями иной культуры и иных воззрений, что можем потерять? И чтобы озадачиться этим вопросом, не надо ходить за семь вёрст киселя хлебать, достаточно заглянуть в одну из школ екатеринбургского микрорайона Сортировка, где дети коренных жителей стали меньшинством — они не только теряются сами в бурливой толпе ребятишек, приехавших с родителями из Средней Азии и Северного Кавказа, но и теряют многие из традиций, что пока ещё составляют часть нашей национальной самоидентичности («Посторонние» П. Фаттахутдинова, Специальный приз жюри).
И наконец, тенденция, которая, как мне кажется, не может не радовать. Режиссёры стремятся не только обозначить проблему, но и найти пример того, как она может быть разрешена. Наиболее ярко это видно в регулярно участвующих в фестивале фильмах об инвалидах. Ранее, если появится в кадре человек, попавший в трудную жизненную ситуацию, — значит, всё начнётся и закончится безрезультатными сетованиями на невнимание общества и государства. Теперь чаще всего мы наблюдаем историю преодоления. Судьба параолимпийцев, китайский лыжник без обеих рук, в котором жажды полноценной жизни на десятки здоровяков хватит («Дух в движении», реж. С. Гевейлер, Ю. Бывшева, С. Кучер, Приз за операторское мастерство). Или другой пример. Видим в начале фильма слепого музыканта, играющего в переходе, и уже ждёшь после этого неуютной лачуги, нищенского существования — ан нет! — герой фильма оказывается успешным семьянином, который для своих вполне здоровых и зрячих детей служит примером стойкости и несгибаемости («Ласточка» Д. Прокошева, Приз за лучший дебют). В фаворе — человек неунывающий. И в этом режиссёры следуют запросам зрителя. Фестивальное голосование даёт низкие оценки работам, где предметом исследования служат безнадёжные мытарства неудачников (например, фильм Е. Марченко «Мама — это я», в котором двое бывших детдомовцев теперь сами борются за то, чтоб в их семье оставили ребёнка). И наоборот — шансы на признание повышаются, если речь идёт о тех, кто скрашивает нашу жизнь (из этого числа — «Весёлая околица» А. Погребного, где показана череда деревенских чудиков: один страусов выращивает, другой картины из гвоздей у себя дома мастерит). Если так пойдёт и дальше, то скоро на фестивали документального кино можно будет приходить не только затем, чтобы порефлексировать да посетовать, но и ради дельных рецептов относительно того, как нам обустроить свою жизнь.
Ну, и напоследок, чтоб как-то отразить усердие отборочной комиссии в конкретном результате. Залы, где демонстрировались фильмы фестиваля «Россия», как всегда, были забиты до отказа. В выходные дни зрителям не хватало места и многие сидели на ступеньках. Бурное обсуждение продолжалось и в фойе кинотеатров. Режиссёры удивлялись активной заинтересованности уральских зрителей, а те, в свою очередь, были признательны за предоставленную возможность познать жизнь России во всём её многообразии, а не только в усечённом виде телевизионного формата. Признательность зрителей нашла своё отражение и в голосовании, которое всегда проводится на фестивале. Всего два фильма из 39 были оценены на «удовлетворительно», зато четверть всех представленных работ получила самый высший балл — от пятёрки и выше. И ещё, как показательный факт, — жюри не хватило официальных призов, чтобы отметить все понравившиеся работы, и они запросили четыре дополнительных диплома. Чего-чего, а для хороших фильмов и дипломов не жалко.