Повесть
Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2015
Виктор Смольников (1964)
— родился в Ирбите, закончил Уральский политехнический
институт. Кандидат химических наук. Печатался в «Урале». Живет в
Екатеринбурге.
1
Серые валуны, из которых была сложена кладбищенская ограда, в солнечном свете приобретали розоватый оттенок. «Удивительно, — думал быстро идущий по тропинке рядом с погостом мужчина средних лет, — у ограды некрополя такой жизнерадостный цвет. Этой стене уже почти двести лет, а сохранилась она гораздо лучше более поздних строений. Да и то правда, много ли в миллионном городе найдется домов с таким возрастом? Время смело с карты мегаполиса старинные постройки, не считаясь с их прошлым статусом. Что-то в советские времена под ковшом экскаватора оказалось, что-то от старости развалилось, а что-то уже сейчас под точечную застройку попало. И только стена, у которой и хозяина-то нет, успешно борется со временем».
Владимир, так звали одинокого пешехода, остановился и потрогал каменную кладку. По нагретой поверхности плитняка туда и сюда бегали многочисленные муравьи, тепло вызывало к жизни и других насекомых, в воздухе жужжали мухи и шмели. В расщелинах между валунами, непонятно каким образом вросшие в камень, выстреливали в небо стебельки вьюнка. Вскоре каменная стена оборвалась, обозначился вход на кладбище. Мужчина повернул внутрь.
Конечно, люди на кладбище в здравом уме без причины не ходят. Но, во-первых, с головой у путника были некоторые проблемы, во-вторых, мужчина имел веский повод для того, чтобы направить свои стопы именно к погосту. Некрополь разделял две главных магистрали города, кратчайший путь между которыми пролегал именно через кладбище. Владимир, имевший также не самую благозвучную кличку Борода, ехал в автобусе по одной из центральных улиц, как вдруг на одном из перекрестков поперек главного направления выехала огромная фура и остановилась как вкопанная.
Под всеобщие проклятия и вой клаксонов водитель пытался завести своего мастодонта, но бесполезно. Попинав по колесам грузовика, шофер залез обратно в кабину и включил аварийку, а затем стал вызванивать кого-то по сотовому телефону. Градус дорожного напряжения зашкаливал. Водителя с его многотонной махиной готовы были растерзать. Пробка в обоих направлениях быстро увеличивалась и вскоре заняла все обозримое пространство улицы. Гарь из выхлопных труб застилала улицы. Владимир по поводу автомобильного смога саркастически подумал: «И дым отечества нам сладок и приятен».
Бело-голубой рейсовый автобус, в котором ехал Владимир, оказался запертым машинами со всех сторон. Шофер ругнулся и раздраженным голосом сказал в микрофон: «Впереди пробка, кому надо быстрей, осторожно выходим на мостовую!» Путник, который так неудачно попал в маленький дорожный катаклизм, прикинул, что быстрее будет дойти до соседней магистрали, пересекая погост, и параллельным путем добраться до нужного места. Мужчина вышел из общественного транспорта и, постреляв глазами по сторонам, выбрал кратчайший путь к кладбищу.
Пройдя метров пятьдесят по территории погоста, Владимир замер от неожиданности. У мужчины было такое ощущение, что он пришел в абсолютно неизвестное место и находится далеко-далеко от мегаполиса. Высокие корабельные сосны закрывали полнеба, а шевелящийся от ветра кустарник бросал пляшущие тени на надгробия и могильные оградки. И вокруг стояла тишина, которую подчеркивало пение птиц, весело прыгающих по надгробиям. Шум города, конечно, добирался и до этого скорбного места, но он был приглушен. Чем дальше вглубь, тем больше чувствовался контраст между шумящим, суетным, сумасшедшим городом и этим тихим уголком, где покоятся те, кому спешить уже давно было некуда и незачем. На могилках то там, то там росли на удивление красивые цветы, эти остатки рая на земле. Дикие незабудки и ромашки, а также специально высаженные многоцветные петунии радовали глаз веселой пестротой.
Владимир нервно посмотрел на часы. «Не успеваю, как ни торопись, все равно опаздываю! — сокрушался путник, понимая, что очень нужная для него встреча, на которую он спешил, может не состояться. — Лучше позвонить и переназначить рандеву, если этой студентке так надо, то и подождет». Мужчина достал сотовый и дрожащими и влажными от пота руками набрал номер.
— Алло, — послышался из трубки девичий голосок.
— Лена, это вы?
— Да, я!
— Здравствуйте, это Владимир, насчет вашего диплома.
— А, добрый день, а я вас уже заждалась!
— Простите, пожалуйста, я опаздываю!
— Что случилось?
— В пробку попал, такое у меня невезение. Подождите меня, пожалуйста. Через час подойду. Ждите меня в том же месте, где и договаривались, я обязательно буду!
Заказчица помолчала в трубку, демонстрируя свое неудовольствие непредвиденной заминкой. После минутной паузы — не делать же диплом самой — нараспев произнесла:
— Хорошо, буду ждать.
«Ну, слава богу, можно теперь не торопиться, за час я всяко успею добраться до ее института, — удовлетворенно констатировал Владимир, — девчонке на самом деле, кажется, неохота писать диплом, и она готова заплатить хорошие деньги за его оформление. Оно даже и лучше, что подождет, значит, намерение расстаться с денежками у нее серьезное, не передумает, если что».
Пройдя еще сотню метров вглубь, Владимир остановился. Слева на возвышении стоял гигантских размеров чугунный памятник. Осторожно переступая по нападавшей хвое, путник подошел поближе к изваянию. Прочитав надгробную эпитафию, случайный посетитель кладбища понял, что памятник поставлен известному писателю начала двадцатого века. Надгробие представляло из себя выкрашенную черной краской металлическую скульптуру, которая раза в три превышала нормальные человеческие размеры. Голова писателя была засижена птицами, солнечные лучики играли на всей гротескно вычурной скульптуре. И то и другое несколько смазывали помпезно-трагичный пафос изваяния. В руках у сидящего литератора была книга, над которой он склонил голову. «Ну, все ясно, творческая личность за работой, — подумал Владимир. — Чтобы такой памятник поставили, надо было не только писать, но писать то, что нужно власти, времена-то какие были!»
Всегда, когда Борода сталкивался со старинными и старыми предметами, его охватывало некоторое волнение. Потрогать старину, ощутить прошедшее время, — в этом было что-то мистическое. «Меня, да даже моих родителей не было на свете, а памятник уже стоял здесь», — думал одинокий путник.
Состояние умиротворенности и ощущение бренности всего сущего охватило Владимира. «Носимся все, бегаем по городу, а к чему, зачем? Броуновское движение, да и только. А конец какой? Все здесь лежать будем! — думал мужчина. — Присесть, что ли, и покурить! Интересно, где меня похоронят? Скорее всего, подальше от города, там за землю платить меньше надо. А этот некрополь уже лет пятьдесят как закрыт. Только если урночку с прахом подзахоронить. Так для этого в бывших родственниках надо иметь тех, кто здесь на законных основаниях лежит. Все как в жизни, родственные связи важнее многих других будут». Путник в минорном настроении смел ладонью мусор со скамейки, вкопанной напротив монумента, и осторожно сел на край доски.
Жадно затянувшись сигаретой, мужчина выпустил дым, в облако которого попала бабочка-крапивница. Насекомое, почувствовав что-то не то, стало метаться и через несколько мгновений уже сидело на противоположном конце скамейки. «Ишь какая быстрая, — размышлял путник, — не нравится ей, видите ли, табачный дым, а я назло в твою сторону еще пару клубов пущу!» Вконец растревоженная оранжево-черная красавица взлетела и уселась на голову писателя.
2
Посетитель погоста был среднего роста, на голове чуть-чуть вились светло-русые волосы, выглядел он лет на тридцать — тридцать пять. На ногах были белые адидасовские кроссовки, на коленях пузырились бледно-голубые джинсы, в тон брюкам была подобрана футболка с синим логотипом «Puma». Руки путник держал в карманах черного кожаного жилета турецкого производства, единственной вещи из гардероба, которая немного не вязалась со светлыми тонами остальной одежды.
Зарабатывал на жизнь Владимир тем, что за относительно небольшую плату выполнял дипломные и курсовые работы для студентов, у которых не было желания самостоятельно делать учебное задание, зато была энная сумма в карманах. Вчера позвонила одна такая заказчица по имени Лена и за несколько тысяч рублей поручила сделать дипломную работу. Нечаянный ангажемент обрадовал не избалованного деньгами мужчину. Владимир для виду помолчал несколько секунд, чтобы набить себе цену, потом озвучил сумму:
— Двенадцать тысяч, аванс вперед, 30 процентов от стоимости работы.
— А не дорого? Может, скидочку дадите? — прощебетала студентка.
— Нет, двенадцать тысяч — то уже со скидкой, обычно за дипломы я меньше четырнадцати не беру, — впадая в неизвестно откуда пришедший кураж, приврал Владимир.
— Ну, ладно, хорошо, двенадцать так двенадцать. А скажите, вы не сбежите с моим авансом? Что мне тогда делать? Где вас искать?
— А я вам расписочку напишу и паспорт покажу, будьте спокойны!
Закончив разговор, мужчина довольно потер руки. Если быть честным, то Владимир согласился бы сделать работу и за десять, а может, и за восемь тысяч, поскольку находился на мели в финансовом отношении, но студентка оказалась податливой и не стала настаивать на меньшей сумме. «Двенадцать тысяч, да я на эти деньги пару месяцев могу прожить! — думал мужчина. — Самой работы над дипломом от силы дней на десять, а к тому времени еще кто-нибудь заказ подбросит, тогда я смогу и к осени подготовиться, купить джинсы новые и ботинки на осень! Хотя я, кажется, начал делить шкуру неубитого медведя. Сначала написать надо, а уж потом думать, как деньги тратить».
Волею судьбы Борода был обречен на непостоянные, иногда случайные заработки. Причина всех жизненных неудач была в том, что мужчина состоял на учете в психдиспансере. Соответствующая отметка в трудовой и то, что Владимир попал в базу данных дурдома, закрывали путь к стабильному и постоянному заработку. Все приличные организации требовали бумажку о состоянии психического здоровья, а такую справку молодому человеку достать было невозможно. Постоянный посетитель дурдома пробовал себя в разных амплуа, не требовавших документального подтверждения своей вменяемости. Владимир и метлой уже намахался, и чужое добро успел поохранять, и шурупы в шкафах и столах успел отверткой повертеть. Опыт работы дворником и сторожем, а также сборщиком мебели показал, что времени это отнимало много, сплошная нервотрепка, а денег всего ничего. «Все-таки интеллектуальный труд оплачивается лучше, да и работать за компьютером легче, чем подтирать чужие плевки и вставать ни свет, ни заря», — думал вольноопределяющийся.
По поводу своей душевной хвори мужчина не испытывал иллюзий. Владимир точно знал, что рано или поздно у него снова засвистит кукушка, или, проще говоря, молодой человек опять окажется в дурдоме. Ни таблетки, которые в большом количестве глотал больной, ни соблюдение режима дня не гарантировали устойчивого душевного состояния. Фатальное попадание в больницу предвосхитить и предупредить было нельзя.
Никакие врачи с их знанием душевных болезней, которое, если посмотреть честно, было на уровне шаманства, ни современные фармакологи, изобретавшие все новые антидепрессанты и нейролептики, не излечили хотя бы одного шизофреника. Последнее Владимир знал лучше кого-либо, так как среди его многочисленных собратьев по несчастью ни одного вылечившегося не было. То есть хоть лечись, хоть не лечись, результат был один, ты — душевнобольной, причем пожизненно. А это испытание сродни тюремному заключению длиною в человеческую жизнь, причем без права на УДО или амнистию.
Предписывая то или иное лечение, врачи не помогали пациенту, а лишь делали отметку в истории болезни, в которой за непонятным медицинским почерком и латинскими терминами фактически скрывалась беспомощность эскулапов.
Обладатель черного жилета докурил сигарету, затушил чинарик и встал, чтобы продолжить путь. «Интересное это место, кладбище: в городе толчея, а здесь не видно ни души. Не спешат горожане на погост, чтобы родственничков, ушедших в мир, иной посетить! Если бы не печальная атмосфера, то лучшего места для отдыха не найти, — размышлял путник, — надо будет еще сюда зайти, уютно здесь, хоть и немного жутковато!»
Рассуждая таким образом, Владимир быстрым шагом шел по кладбищенской аллейке. Внезапно, бросив взгляд в сторону, мужчина увидел торчащие из-за старинного серого обелиска ноги, одетые в стоптанные кроссовки. Путник вздрогнул от неожиданности и, преодолев страх, подошел поближе. Испуг сразу же прошел после того, как Владимир увидел хозяина торчащих ступней. Неизвестный сидел на могильном холмике, обратив свои ноги в сторону аллейки. Под кроссовками у незнакомца, как у известного персонажа, носков не было.
— Подайте Христа ради на булку хлеба, — хриплым голосом попросил нищий, тряся всклокоченными седыми волосами.
— Так ты милостыню здесь собираешь? Ни за что бы не догадался! — спросил удивленный путник.
— А что здесь делать-то еще?
— Ну, может, отдохнуть присел!
— Ну, ты даешь! — захохотал попрошайка. — Кто же на кладбище-то отдыхает? Покойники только!
— А что, тихо здесь, хорошо, — ответил Владимир.
— Так милостыню-то подашь, господин хороший? — понуждал путника к подаянию попрошайка.
— Вот тебе десять рублей, держи, — подавая бумажку седовласому просителю, сказал Владимир, полагая, что помогать нуждающемуся — очень богоугодное дело.
— Спасибо! А ты сам-то что, в храм идешь, что ли? Случилось у тебя чего? Может, помолиться за тебя? — поинтересовался седой старик.
— Да нет, все нормально, а помолись за Владимира! У тебя у самого-то как дела? — решил проявить сочувствие случайному собеседнику жертвователь милостыни и пожалел, что спросил. Незнакомца после этих слов Бороды понесло:
— Плохо, на учете я состою в психдиспансере. Каждую весну и осень в дурке лежу. Обещали даже в интернат отправить, да мест там нет, все по блату. А ведь в больнице-то и завтрак, и обед, и ужин, все по расписанию, не то что здесь. И одежонку хоть плохонькую, но чистую выдают!
Владимир помрачнел. «Ну что это такое? С кем ни встречусь, обязательно больным на голову оказывается. Или впрямь нас, дураков, сейчас больше стало, или верно правило, о котором мне говорили, «Первый закон дурака» называется. Если в каком-то месте появляется дурак, то тут же появляется и второй. Следствием этого закона является то, что психи, как правило, только с такими же несчастными дружбу водят и дела делают. «Сказать этому бродяжке, что я тоже больной?» — подумал путник.
Тем временем попрошайка продолжал плакаться на судьбу:
— Сын у меня алкаш законченный, не работает, пьет с утра до вечера, деньги у меня отбирает! Да еще бьет, — ощупывая припухший после удара сынка глаз, причитал нищий, пуская слезу.
— Не расстраивайся, одумается твое чадо, а ты выздоровеешь! — придавая бодрость своему голосу, сказал Владимир и добавил: — Зовут-то тебя как?
— Копыто, — ответил попрошайка.
— Как-как?
— Фамилия у меня такая, Копытов, а все меня зовут Копыто и иногда по имени, Вася.
— Вася, не переживай, все у тебя хорошо будет! — с этими словами Владимир, памятуя о том, что ему надо торопиться на встречу, заспешил к выходу с кладбища. Выйдя с погоста, путник вновь окунулся в городскую суету. По оживленной трассе в обоих направлениях, в несколько рядов, двигался транспортный поток, бензиновая гарь топила в себе все остальные городские запахи.
3
Борода, усевшись на свободное место в автобусе, стал прикидывать, насколько сложно будет написать диплом, на оформление которого он подписался. «Все-таки работа для университета, тут туфта не пройдет», — думал мужчина.
— Что за проезд? — услышал над самым ухом ушедший в свои мысли путник и вздрогнул от неожиданности.
— А у меня это, проездной.
— Показывай! — басом пропела дородная тетка с черной сумкой и металлической бляхой на ремне, поблескивая из раскрытого рта коронками белого металла.
— Сейчас, сейчас, — лихорадочно роясь в карманах в поисках нужной бумажки, ответил Владимир. Наконец, найдя желто-зеленый с голографическим рисунком клочок гербовой бумаги, пассажир сунул его под нос кондуктору.
— Что-то ты слишком молодой, чтобы по льготному проездному ездить! Его только пенсионерам дают.
— А я и есть пенсионер.
— Не похоже! Вон ты здоровенный какой! — молвила кондукторша. — Ну-ка плати! Забрал, наверное, бумажку у своей бабушки и ездишь зайцем по городу!
— А у меня и пенсионное с собой, смотрите, если не верите, — ответил Владимир и показал корочки. Обладательница блестящей бляхи замолчала и, недовольно хмыкнув, проплыла в глубь салона.
— Остановка «Университет», конечная! — раздалось из динамика.
Мужчина вышел из автобуса и, встав возле остановочного комплекса, на прилавке которого лежали растаявшие от жары шоколадки и нагретое солнцем пиво, стал оглядываться по сторонам в поисках заказчицы. На остановке стояли несколько девушек, но ни одна из них не была блондинкой, одетой в синие джинсовые шорты. Именно такие свои приметы назвала Лена по телефону.
Путник, посмотрев время, пришел к выводу, что он приехал даже на пятнадцать минут раньше, чем рассчитывал. «Ну, что же, подожду, хоть на девушек симпатичных посмотрю». Посмотреть было на что. Молодая поросль, как себя ни уродовала нелепым макияжем и смешной одеждой, оставалась прекрасна. Владимир относился к той части мужчин, которые считают, что некрасивых девушек не бывает.
— Владимир! — послышался за спиной у исполнителя письменных работ нежный девичий голос. — Здравствуйте!
Мужчина обернулся и увидел перед собой голубоглазого эльфа с копной длинных золотистых волос. На девушке, как показалось молодому человеку, почти ничего не было. Сверху на красавице был топик, под которым волновалась не стесненная бюстгальтером грудь. Шорты девушки были такого размера, что мало чем отличались от стрингов. Кровь прилила к лицу Владимира. Срывающимся, хрипловатым голосом он ответил:
— Добрый день!
Заказчица окинула Бороду внимательным взглядом, мило улыбнулась и в ответ еще раз поприветствовала мужчину:
—Здравствуйте!
Минут пять девушка пыталась объяснить Владимиру то, что он знал лучше заказчицы, то есть как должна быть написана работа.
— Вот вам тема, вот список литературы, — пела соловьем Лена. — Вы сразу все посмотрите, если что неясно, спросите, а то у меня времени не будет с вами еще встречаться!
Мужчина перибирал для вида протянутые ему бумаги, делая вид, что внимательно изучает материал, после чего сказал:
— Все ясно, за месяц будет сделано.
— Ой, как здорово, вы просто выручаете меня! — поощряя Бороду улыбкой, пропела девушка.
— Это моя работа — студентам помогать,— довольный тем, что сделка близка к завершению, ответил молодой человек.
— Ну, тогда, когда все сделаете, позвоните! — проворковала блондинка. После этих слов в диалоге договаривающихся сторон возникла пауза. Молчание нарушил Владимир:
— А деньги?
— Что?
— Ну, аванс, я без него работу не начинаю.
— Ах, деньги, — сказала, немного огорчившись, девушка. — Вот и деньги. Может, все-таки уступите в цене? — ответила красавица и начала вилять красивыми бедрами.
«Знаю, знаю, о чем ты сейчас думаешь, небось прикидываешь, чтобы через твою приятную улыбку и виляние бедрами тебе диплом в полцены сделали. Нет, ты уж, красавица, будь добра плати, а женское внимание, если оно мне нужно будет, я и от девушки по вызову получу», — цинично подумал мужчина.
— Нет, Лена, диплом серьезный, вы же в университете учитесь, не в шарашке какой-нибудь! Значит, и написано должно быть хорошо, времени потребуется много. Плюс работа с первоисточниками, — немного сердито просипел Владимир.
— А расписочку вы мне обещали, — уже более холодным тоном сказала красавица, — и паспорт свой покажите!
— Нет проблем! — ответил Владимир, подав заказчице свой документ и присев на колено, дрожащей от тремора рукой начал писать расписку. «Чертовы нейролептики, — думал мужчина, — если их не пить, то из больницы выходить не буду, а когда их принимаешь, руки ходуном ходят». Заказчица тем временем удивленно наблюдала за трясущимися руками молодого человека и даже спросила:
— Владимир, а вы случайно не пьете?
— Это у меня после вчерашнего, выпил немного, — соврал мужчина, — да вы не беспокойтесь, я на свадьбе был, — продолжал оговаривать себя молодой человек.
— А, понятно, — подавая четыре тысячи аванса, немного кривя губы, ответила Лена. — Пересчитайте!
Владимир, чтобы не демонстрировать больше дрожание рук, взял деньги, не считая, и почувствовал, что у него начинается мелкая дрожь шеи. У Бороды это было не впервой, как только кто-нибудь обращал внимание на тремор рук, молодой человек пытался усилием воли остановить волнение. Но как назло, вопреки воле хозяина, трястись начинала и голова. Отдав Лене расписку в получении денег и взяв пакет с бумагами, молодой человек побыстрее попрощался с заказчицей.
4
Распрощавшись с красавицей, мужчина нервно закурил. Любая сделка, касающаяся денег, давалась Владимиру с большим трудом. Больше всего его волновало то, какое впечатление он оставлял о себе у заказчика. Постоянные мысли, не был ли он смешон или нелеп в своем поведении, были следствием того, что длительное общение с психиатрией полностью лишило Владимира уверенности в своих силах и утвердило его в том, что он неполноценен.
Выкурив, вопреки своему правилу, целую сигарету, мужчина постепенно пришел в себя, а вспомнив про полученный аванс, и вовсе воспрял духом. Деньги, которые мужчина получил от студентки, грели путнику душу. «Четыре синеньких! Это половина моей пенсии без нескольких копеек! Неплохо было бы за квартиру заплатить, да и продуктов купить на будущий месяц надо». За долгое время нужды, когда приходилось отказывать себе во многом, молодой человек взял за правило, пока есть деньги, закупать продукты впрок, чтобы тогда, когда в карманах будет гулять ветер, хотя бы не голодать. Поэтому между посещением промтоварных магазинов и визитами в недорогие продовольственные супермаркеты путник выбирал второе.
Вещей, на которые можно было бы потратить полученные деньги, было много. Помечтав пару минут, Владимир оборвал себя, понимая, что воздушные замки, которые красиво выстраивались в голове, ничего общего с реальностью не имеют. Только жесткая каждодневная экономия позволяла Бороде кое-как сводить концы с концами.
Когда фортуна поворачивалась к молодому человеку лицом, он позволял себе даже заходить в кафе, а также совершать не совсем оправданные покупки. Но везение не продолжалось вечно. Удачные заказы заканчивались, «не все коту масленица», а вместе с ними и видимость благополучия. Месяцами Владимир грустно сидел в своем обиталище без заказов, особенно после того, как заканчивались сессии в вузах, и тогда ему приходилось влачить существование на нищенское подаяние от государства. На эти деньги с голоду, конечно, было умереть невозможно, но и позволить себе купить хотя бы килограмм фруктов было проблемой. В эти периоды главными продуктами питания душевнобольного были хлеб, крупы и молоко.
Другой причиной, по которой молодой человек не стал тратить аванс, было сложившееся у Владимира суеверие, что тратить деньги до окончательного выполнения работы нельзя. «А вдруг студентка вернет работу назад, вдруг диплом не зачтут на кафедре? — думалось Владимиру. — Как же я деньги буду возвращать назад, если я их потрачу!» Трепетное отношение к чужим денежным средствам и доходящая до паранойи честность были отличительными чертами мужчины. Звездный час для душевнобольного наступал тогда, когда, довольный зачетом, тот или иной студент сообщал Владимиру о том, что с работой все в порядке. Таким образом, момент счастья отодвигался до того светлого дня, когда диплом студентки будет оценен приемной комиссией.
Всем заказчикам Владимир обещал вернуть деньги в случае, если работу не зачтут. Это было не просто рекламным ходом, а имело прецедент. К нему явилась вся в слезах и соплях молоденькая ушлая студентка, которая с видом оскорбленной добродетели объявила, что работу, которую она так неосторожно доверила ему выполнять, не зачли. Владимир засомневался, что такое возможно, такого рода событий еще не было в его практике, но, чтобы избежать скандала, отдал деньги за курсовую. Она перестала размазывать черные от косметики слезы по лицу и быстро, пока «этот лох не передумал», пошла к выходу из дома, звучно цокая длиннющими шпильками.
Владимир очень озадачился, так как еще такую же работу он выполнял для одногруппницы Кристины. Не медля ни минуты, мужчина нервно набрал номер второй заказчицы.
— Наташа, здравствуйте, — сказал в трубку, ожидая самого плохого, Борода. — Вам, наверное, тоже не зачли работу?
— Что значит тоже? Наоборот, все прошло на ура, спасибо вам. А кому-то, что ли, не зачли?
— Так вот, Кристина приходила, вся встревоженная такая, слезы ручьями, все говорила, как я ее подвел.
— Что? Ну ни фига себе! Кристинка такое говорила? Так ей пятерку поставили. Вы, наверное, напутали что-то.
— Нет, я ничего не напутал, я ей только что деньги вернул.
— Что? Да вы чего? За спасибо такую работу сделать. Вы же сколько на это время потратили!
— А что оставалось делать? Она тут слезы в три ручья лила. Как ей было не поверить! Раньше со мной такого не случалось, не знал, как себя вести. За чистую монету ее россказни принял.
— Ну, хороша же эта Кристина! Буду знать, что с ней лучше денежных дел не иметь. Но все же зачем вы ей вернули деньги? Вы бы мне сначала позвонили! Нельзя же быть таким простым!
То, что Владимира сначала обманули и кинули на деньги, а затем отчитали, как последнего лузера, причем зеленые девчонки, понизило самооценку ниже плинтуса. Это событие часто всплывало потом в памяти, добавляя горечи в и так невеселые раздумья.
Свои размышления путник прервал, когда за окнами автобуса замелькала каменная кладка ограды погоста.
«А что, если мне опять через кладбище пройти? Торопиться сейчас уже точно некуда, а отдохнуть от городской суеты лучшего места не найти. Интересно, Копыто все еще там или уже собрал манатки и пошел тратить выпрошенные деньги?»
Владимир вышел из «Икаруса» и направил свои стопы к центру погоста. Подойдя к облюбованному попрошайкой месту, путник увидел красочную картину: нищий, тряся нечесаной бородой, ругался со стайкой молодых людей, оккупировавших памятник писателю.
— Что вы здесь собрались? Делать, что ли, нечего? Идите домой, это вам не место для отдыха!
— Успокойся, дед, мы тебе не мешаем, и ты нам не мешай! — с вызовом ответил старший из группы тинейджеров, прыщавый молодой человек в футболке, на которой был изображен бесполый заграничный урод Мэрлин Мэнсон.
— А че вы все в черном, а поди-ка, у вас и глаза краской намазаны, че, в трауре, что ли?
— Старик, не лез бы ты не свои дела, сиди, собирай свою милостыню и закрой зевало!
— Да где же это видано, чтобы мужики сажей глаза мазали, — продолжал ругаться Копыто, демонстрируя консервативный взгляд на то, как и кто должен одеваться.
В это время к конфликтующим подошел Владимир, сразу понявший, что это как местные готы.
— Привет альтернативному движению! — прокричал мужчина, поприветствовав поднятой рукой юных мистиков. — Смерти поклоняться пришли?
— Ну, типа того, — ответил один из готов, щупленький парень с крашенными в черный цвет волосами и пятиконечной металлической звездой на груди.
— Молодцы, можно с вами здесь посидеть?
— Нет проблем, только ты, дядя, скажи этому старикану, чтобы перестал тарахтеть.
— Сами пусть пердильники закроют! — наливаясь гневом, крикнул Копыто.
— Вася, что ты на молодежь набросился? — спросил у нищего Борода.
— Шуму от них много, да и что это за вид, все в черное вырядились! — ответил Копытов. — Театр какой-то, ей-богу! Кто мне милостыню подаст, если я в таком окружении сидеть буду? Цирк какой-то! Да все стороной меня обходить будут!
— Не нравится, иди в другое место, кладбище большое! А можешь и вообще в городе милостыню свою просить, как бабки в подземных переходах! — прикрикнул на Копытова обладатель пентаграммы.
— Э! Сразу видно — жизни не знаете, молокососы! В городе разве столько подадут? Птичьи слезы там, а не милостыня. Вот кладбище — это другое дело. Здесь душа у каждого раскрывается. О смертном часе человек задумывается. А с раскрытой души и копеечку попросить легче. Это место самое лучшее, и я с него никуда не уйду!
— Ну, сядь у входа на кладбище и проси там свою милостыню! Че в этом месте особенного?
— Так здесь прямая дорога к храму, кроме того, здесь две тропинки объединяются, с двух разных входов. По какой бы ни шел человек, мимо меня не пройдет! Да сами-то вы что на кладбище забыли?
— Слушай, Вася, у них обряды такие, на кладбище они привыкли собираться, это готы! — вмешался Владимир.
— Кто-кто?
— Ну, готы, такие же люди, как и другие, но любящие с мертвыми дела иметь.
— Ну, ладно, раз так, пусть имеют! — наконец успокоился Копытов. — Только в сторонку от дороги пусть отойдут, что ли!
Одетая в черное компания одобрительно закачала головами. Вскоре по кругу у молодежи пошла бутылка вермута. Напиток развязал языки у подростков.
— Ты, дед, в натуре, что ли, нищий? — спросил вожак стайки тинейджеров.
— А как же, милостыню собираю!
— И че, других заработков у тебя нет?
— Нет, конечно! — почти что соврал Копытов. На самом деле побиравшийся имел небольшой достаток в виде пенсии, которую у него отбирал сын, но не объяснять же это стайке недорослей.
— И че, денег много дают? — не отставали молодые нахалюги.
Вася, который очень ревниво относился к возможной, даже гипотетической угрозе конкуренции, трагическим голосом произнес:
— Копейки, копейки, птичьи слезы! Хоть бы кто десяточку дал, а то все какую-то медь! — отчаянно врал Копытов.
— Дед, пей! — сказал вожак группы сочувственным тоном, подавая в знак примирения попрошайке пластиковый стакан с вермутом.
— О, за это спасибо, — сказал Вася и протянул худую, в старческих пятнах руку за алкоголем. Кадык нищего двинулся вверх-вниз, и все спиртное оказалось в желудке Копытова. Нищий ничего не ел с утра, поэтому волна опьянения сразу охватила старика. Тем временем молодежь предложила выпить и Владимиру.
— Не, я в завязке, — соврал мужчина, — закодировался, год не пью.
— Тяжко! А че так? — интересовались молодые.
«Не говорить же им, что я псих и что если выпью, то сразу в дурдоме окажусь! Или сказать, интересно, как отреагируют?»
Набравшись смелости (все-таки незнакомцу открыться легче), мужчина сказал:
— Псих я, дурдомовец!
— Да ну! — открыла рот молодежь. — Ты че, дядя, в дурке лежал, что ли?
— Лежал, и в городской, и в областной.
— А че-то ты не похож на дурака!
— А что, они, дураки, как-то по-особенному выглядят?
— Нет, но вот у нас в подъезде психбольная живет, так орет в своей квартире днем и ночью. Санитары за ней постоянно приезжают, месяц после больницы нормально себя ведет, а потом все по новой! А как-то голая на улицу вышла. Сиськи болтаются, сама такая толстая, на боках жир висит, стыдоба, а ей хоть бы что!
— Бывает и так.
— Дядя, а тебя как зовут? — спросил у незнакомца заинтересовавшийся пришельцем низкорослый гот.
— Владимир, — улыбаясь тому, что пацан назвал его дядей, спокойно ответил Борода.
— Вован, значит, — фамильярно констатировал обладатель металлической звезды на груди. — А меня Макс, а это Дэн, — показывая пальцем на приятеля, сказал въедливый подросток и протянул Владимиру руку: — Будем знакомы!
— Будем, только толку от этого знакомства вам никакого, — ответил Владимир, пожимая протянутую для приветствия узкую ладонь подростка.
— Ну, интересно же с нормальным психом поговорить.
— Нормальных психов, чтобы вы знали, не бывает. Иначе зачем же нас в психушках-то лечат…
Заинтригованный Макс, поковырявшись в ноздрях своего курносого носа, задал вопрос:
— А почему, Вован, ты так спокойно говоришь, что ты псих? Мне если бы такое сказали, по морде получили бы, а ты так спокойно заявляешь, что ты не в себе. Тебе что это, по приколу?
— А так проще, лишних вопросов не возникает, — уел коротышку Борода. — Кроме того, что такое норма?
— Во-во, — встрял в разговор долго молчавший Копытов. — И что такое ненормальность?
— Помолчи ты, Вася, — сказал давящемуся алкогольной отрыжкой нищему Владимир. — Вот с точки зрения нормы вы оба, и ты, Дэн, и ты, Макс, нормальными не являетесь.
— Почему это? — сердито спросил вожак готов.
— Потому что в вашем возрасте гораздо более нормальным является объяснение в любви на задних местах в кинотеатре и поедание попкорна, а не поклонение смерти. — При этом Владимир посмотрел на третьего члена группы готов, молоденькую блондинку, которой на взгляд было не больше шестнадцати лет. На руках почитательницы смерти, несмотря на лето, были надеты длинные, по локоть, ажурные черные перчатки.
— Это пошло быть такими, как все, — заявила девушка, наморщив свой красивый носик.
— Абсолютно верно, индивидуальность требует оригинального самовыражения, которое зачастую нормой и не пахнет, — резюмировал Владимир.
— Чего-чего? Какая индивидуальность? Просто нам прикольно быть готами, вот и все, — категорично ответила юная блондинка. — И готы вовсе не психи, а такие же нормальные.
— Кто бы сомневался, с моей точки зрения, психической нормы просто не существует. У каждого найдутся свои маленькие, а при ближайшем рассмотрении и большие странности в поведении. Просто некоторым не повезло, и их странностями заинтересовалась психиатрия, а в этой системе вход рубль, а выход — два.
— Сегодня ты здоровый, а завтра больной,— заплетающимся языком сказал Копыто и выпалил: — А я тоже, между прочим, псих!
— Вот те на, вы что, оба психи? — спросили удивленные готы.
— Так получается, — горько усмехнувшись, сказал Владимир.
5
Солнце скрылось за мощными соснами, длинные тени от могильных обелисков легли на аллею. Готы допили вермут и засобирались домой. Пьяный Копыто спал рядом со скамейкой напротив памятника писателю. Отчаянный храп нищего перекрывал все остальные шумы. Иногда казалось, что попрошайка перестал дышать, но именно в этот момент из недр Васиного тела раздавался дребезжащий, сначала тонкий, а затем все более басовитый шум. Во сне Копыто несколько раз начинал с кем-то ругаться, отчаянно матерясь.
Владимир ушел домой еще час назад, и теперь молодежь обменивалась впечатлениями о проведенном времени.
— Дэн, — спросил у старшего Макс, потирая свою пентаграмму, — как думаешь, эти двое действительно шизики? Мне кажется, они просто над нами прикалывались.
— А черт их разберешь. Встретил бы в городе, ни за что бы не подумал.
— А тот, второй, в жилете, вообще нормальный дядька, с юмором!
— И готов не осуждает, не то что этот, — потрогав кончиком высокого шнурованного ботинка спящего Копытова, сказал Дэн.
— И заметь, как он сказал: «Каждый человек по-своему прав! И готы, и шизики, да вообще каждый человек имеет право думать то, что он хочет! Именно в этом и состоит свобода!» Еще бы скины так же думали и все неформалы! — потирая шрам на голове (последствие стычки с бритоголовыми), сказал Макс.
— Только странно, не пьет!
— Мне папаша про таких говорил, что, если человек не пьет, он либо больной, либо подлюка!
— Так он же сказал, что псих, то есть не в себе, а во-вторых, он колеса глотает, от них знаешь какой кайф! Ему наш вермут что слону дробина!
— А может, он ширяется?
— Может.
— Прикольно все-таки пять минут психом побыть, почувствовать, каково им.
— Да, интересно узнать, что они думают, да и вообще, чем живут.
— Дэн, как ты думаешь, где психи деньги достают?
— Вот этот побирается, — глядя на спящего Копытова, процедил вожак. — А как другие, не знаю. Пенсию им дают, наверное, или родственники содержат.
— Да, если крыша едет, то на работу наверняка никто не возьмет. Кому же ты нужен, если у тебя кукушка свистит?
— Пацаны, мы сегодня из-за этих, с приветом, мессу не провели! — прервала диалог юная почитательница загробного мира.
— Точно, Дэн, начинай.
Вожак, подойдя к металлической скульптуре, начертил на земле пентаграмму, несколько ритуальных знаков и, закатив глаза и воздев руки к небу, начал взывать к мертвым:
— О, владыка смерти, великий князь мира теней, скажи нам свою волю и засвидетельствуй, что мы твои покорные слуги!
Троица молодых людей уселась на коленки и положила свои руки на могильную плиту. Дэн читал заученное обращение к миру мертвых. На самом деле, металлический истукан, вблизи которого проходила месса, распространял какую-то особую отрицательную энергетику, которая помогала адептам смерти войти в транс. Готы стали выкрикивать какие-то нечленораздельные слова, постоянно опуская свои головы к надгробной плите.
Тем временем проснувшийся Вася начал искать глазами Владимира. Увидев готов, старик, нарушая ход их молений, обратился к молодежи:
— Э, а где мужик-то?
— Не мешай, дед! Ушел он, когда ты в отрубе был, да и зачем он тебе?
— Так классный мужик-то, он мне и милостыню подал, не то что вы!
— Все, старик, не мешай нам, или спи, или милостыню свою собирай!
Служба в церкви закончилась, а неверующие почти никогда не подавали.
— Домой я пойду, нечего здесь больше делать! — произнес нищий и, на ходу пересчитывая собранную мелочь, пошел к выходу.
6
Степка, сын попрошайки, ждал прихода отца со злобным нетерпением. В нечесаных, давно не знавших ножниц парикмахера волосах поклонника Бахуса торчали перья от подушки. В момент похмелья Степа почти не отдавал отчета своим действиям. В душе кипела злоба ко всему белому свету. Ненависть была настолько сильна, что в ее приступе без всяких причин алкоголик иногда ломал тот нехитрый домашний скарб, который остался в квартире. Все тело требовало спиртного, нервы были натянуты до предела. Единственный способ прекратить это мучение был опрокинуть в рот хотя бы сто грамм. Но денег на алкоголь у Степки не было. Не было вчера, не было сегодня и вряд ли появились бы завтра. Источником финансов был старик отец, которого сын ненавидел больше всего на свете. «Вот козел, — думал Степка про отца, — застрял опять где-то. Знает ведь, что я тут без водки умираю, а нарочно время тянет! Ух, я ему вломлю, когда придет! Я ему харю-то начищу, давно он у меня без фингалов ходит!»
Обычно хронический алкоголик отбирал у Васьки деньги и шел опохмеляться, в зависимости от выручки отца, либо в аптеку за фанфуриком, либо, если Копытов-старший приносил больше денег, в магазин за пол-литрой. Так происходило каждый день и уже приняло форму ритуала, который включал в себя несколько оплеух, которые отец регулярно получал от непутевого сына. Когда отец пытался сопротивляться, Степка бил Копытова более жестоко, собранные родителем деньги сын считал своим законным доходом. Зная, что его ждет дома, как Степка и предполагал, Вася не шел прямой дорогой к квартире, а сначала подходил к киоску с хот-догами и заказывал себе булку с двумя сосисками, при этом запивал свой обед пивом. Продавцы знали старика и уже не злились на то, что за еду дед расплачивался горой мелочи.
После того как Вася наедался, он покупал себе пачку сигарет и уже потом шел домой, оставляя некоторую сумму в карманах, чтобы Степка не избил. То есть бил сын отца в любом случае, под словом «избил» Копыто предполагал не обычную трепку, которой Степка подвергал старика, а нанесение увечий. Пару раз состояние нищего после знакомства с руками и ногами сына было критическим, но заявление на сына в милицию Вася не писал, жалея своего отпрыска.
Копыто медленно, мучимый одышкой, поднялся на свой этаж, замедляя по мере того, как приближался к своему обиталищу, шаркающие шаги. Постояв пару минут на площадке, Копыто с замиранием в сердце толкнул обшарпанную дверь своей квартиры. Дверь противно скрипнула и открылась, открывая неприглядные внутренности Васиного жилья.
— Ты где, гад, был? — раздраженно встретил старика мучившийся жутким похмельем Степка.
— Так че-то вздремнулось мне, развезло на кладбище, вот и задержался!
— Пил, наверное! Вон от тебя вермутом пахнет, ты, падла, что, бутылку тайком купил и выпил?
— Не-а, Степочка, угостили меня, а деньги вот, держи, я ведь знаю, что у меня сын есть.
— То-то! Деньги-то все мне отдал? А то, поди, заныкал себе чего!
— Все до копеечки. Я ведь последний рубль ребром поставлю, а тебе деньги отдам!
— Тогда сигарет еще давай.
— Степочка, у меня только пачка, ты ведь себе сам купить можешь.
— Молчи, урод, давай пачку. Я тут без тебя по твоей милости бычки из мусорного ведра курил. Пять сигарет, так и быть, я тебе оставлю, остальное — мое.
Копытов-старший полез в карман и достал курево.
— О, «Pall-Mall», да ты оборзел, Васька, это же по деньгам почти что бутылка пива. Я тут болею, а он, гад, цивильные курит!
— Бери, сынок, бери все,— соглашался Вася, — я, если что, во двор вый-ду, стрельну.
Ничего не ответив, на ходу пересчитывая заработок отца, младший Копытов торопливо вышел из двери.
Оставшись один посреди двухкомнатной квартиры брежневской поры, старик обвел взором обшарпанное жилище и осторожно присел на трехногий табурет. Все, что дома было хоть мало-мальски ценное, давно было вынесено непутевым сыном и пропито. «И квартиру продаст, придет время, придется мне тогда в интернат для дураков оформляться. Я-то выживу, государство поможет, а он-то как? Без жилья, ей-ей, бомжем станет. У меня-то хоть заработок есть, хоть просить умею! А он? Милостыню вымаливать уметь надо. Знать, в каком месте присесть, что кому сказать, да и молитв пару надо знать. Это только со стороны может показаться, что нищенство — легкий заработок. А на самом деле круглый год под открытым небом, и дождичком тебя, и снежком, и солнышком нещадно пожарит, ненормированный рабочий день, так сказать. Отпуск и выходные, да и больничные тоже никто оплачивать не будет! Да и просить-то надо грамотно, чтобы тебе денежку подали. Это ведь целая наука! Опять же, клиентурой надо обзавестись, теми, кто подает постоянно. Если человек тебе денежку жертвует, значит, верит, что ты на самом деле нищий, сочувствует тебе. А это сочувствие заслужить надо!»
Рассуждая о сложности стези попрошайки, Копыто улегся на лежавшее на полу грязное покрывало и задремал. Во сне Вася часто видел покойницу жену. Как бы в компенсацию за неустроенность серых будней, сны старику снились хорошие, хоть не просыпайся. Сегодня Копытову снилось, как он, жена и трехлетний Степа отдыхают в Крыму. Могучие кипарисы, запах моря и та особенная беспечная обстановка, которая характерна для курортов, создавали мажорное настроение. Маленький светлоголовый карапуз Степа, зайдя по колено в море, колотил палкой что есть силы по вспененной поверхности водной глади.
— Что ты делаешь, сынок? — спрашивала малыша мать.
— Рыбу ловлю!
— Смотри всю не вылови! На развод оставь! — смеялся Вася, потирая сожженные черноморским солнцем лопатки.
Так сложилось, что вся нормальная жизнь Васи уместилась во времена социализма, до горбачевских перемен. Работа, дом, семья, все как у людей. Жили, как все, от зарплаты до зарплаты, на Первое мая и Седьмое ноября на демонстрации ходили, стояли часами в очереди за дефицитом и анекдоты про власть травили.
В середине восьмидесятых семье Копытовых дали квартиру. Не новое, но вполне приличное жилье окончательно закрепило городской статус Васиной семьи. А потом все пошло прахом. Рушилось государство, а вместе с этим на несчастную семью посыпались неудачи. Тяжело заболела и быстро отдала богу душу жена. Вася запил. Заливая горе, Копытов все ниже опускался по социальной лестнице. Если раньше толкового слесаря с руками отхватывали в различных конторах, то теперь точно так же выкидывали на улицу, как только Вася появлялся на работе «подшофе». Однажды во время тяжелого похмелья Вася начал слышать голоса и видеть дракончиков. Копытова увезли в соответствующую больницу. С тех пор регулярно, иногда по два раза в год, несчастный попадал в дурдом.
Возвращаясь в очередной раз из желтого дома, плюя на все предупреждения врачей, Вася шел в винный магазин и покупал спиртное. К бражничеству отца вскоре присоединился и сын, который со временем настолько пристрастился к огненному змею, что представить жизнь без регулярного возлияния не мог. Пару раз более здоровый Копытов-младший побил отца, после чего Вася перешел в подчиненное по отношению к отпрыску положение. Степка презирал отца, называл уродом, больным, шизиком и материл что было силы. Но для Васи Степка оставался любимым сыном, прихоти которого он пытался по возможности удовлетворять.
Проснулся Вася от того, что одна нога затекла, и, чтобы поудобнее улечься, нищему пришлось приподняться. «Такой сон хороший обломался, черт бы побрал этих Степкиных друзей, которые сожгли диван-кровать во время одной из гулянок. Надо будет со Степой переговорить и с пенсии хотя бы матрас купить!» Тут Копыто сунул руку в карман в поисках курева и наткнулся на дестирублевку, которую он получил от Владимира и по забывчивости забыл отдать сыну. «Классный мужик и такой же псих, как и я», — довольно подумал Вася. Копытову-старшему очень льстило то, что не он один пребывает на низшей ступени человеческого общества.
7
Владимир тем временем готовил у себя на кухне свой нехитрый холостяцкий обед. Яичница из трех яиц и несколько кусочков черного хлеба жарились на сковородке. Мужчина щедро посыпал блюдо нарезанным репчатым луком, а также всякими вкусовыми приправами, коих в великом множестве можно приобрести в любом продовольственном магазине, и стал нетерпеливо дожидаться начала обеда. Через пять минут молодой человек принялся за еду.
Кто-то скажет, что такая непритязательная еда не может вызывать повышенного выделения желудочного сока и слюноотделения. Этот кто-то не знает того, как кормят в психиатрической больнице, где сытным считается обед, состоящий из постной баланды и полутора кусочков хлеба. Поэтому Владимир точно знал, что еда, которую он жадно поглощал, это почти царская трапеза.
После принятия пищи душевнобольной пошел в туалет и закурил. Смолил сигареты Борода только в этом месте, поскольку здесь была хорошая тяга и клубы дыма быстро уносились в вентиляцию. Курить в самой квартире мужчина себе не позволял, так как, несмотря на то, что был заядлым курильщиком, терпеть не мог застоявшегося запаха табака в помещении. По старой привычке, приобретенной еще в желтом доме, Владимир выкурил только половину сигареты. Курить в богадельне было почти что нечего, поэтому пациенты растягивали сигарету на троих, а то и на четверых. Даже если курил ты сигарету один, лучше было оставить чинарик на потом, на тот случай, если до смерти захочется покурить, а сигареты кончились. Мужчина забычковал окурок и положил его на полку, на которой уже лежала пара выкуренных наполовину сигарет. Так Владимир и дымил, несмотря на то, что на свободе курить можно было вдоволь. Мужчина думал: «Если привыкну дымить по целой, то каково мне будет, когда я снова окажусь в дурке? А там я точно окажусь!» Фатализм больного не был манией или кокетством, а являлся абсолютно прагматичным взглядом на жизнь.
Дамоклов меч попадания в психиатрическую больницу всегда влиял на поступки и поведение Владимира. У каждого, кто хотя бы раз побывал там, мировоззрение очень меняется. Пациентов желтого дома можно с большой долей вероятности вычислить по затравленному взгляду, который сочетается со вселенской скорбью, таящейся в расширенных от приема нейролептиков зрачках душевнобольного. В больнице все врачи говорят, что шизофрения — заболевание хроническое, то есть неизлечимое, с регулярными обострениями. Боязнь рецидива превращает мысли о будущем в гадание, планировать что-либо даже на пару недель вперед не имеет смысла. Каждый день может оказаться роковым, и перевозбужденная подкорка может стать причиной очередной госпитализации. Приходилось жить одним днем, а что за день можно сделать? Неуверенность в завтрашнем дне, а точнее, в своем здоровье — это одна из главных причин того, что многие пациенты желтого дома не занимаются делами, которые требуют большого количества времени. Владимир боялся, что в разгар написания диплома у него может случиться рецидив. Но назвался груздем — полезай в кузов, договорился написать работу для студентки, пиши! Авось пронесет, и диплом напишешь, и, дай бог, деньги получишь!
Сразу сесть диплом не получилось. После сытной еды и приема лекарств захотелось спать. Борода и закемарил бы, если бы не было работы. И на этот случай у молодого человека было средство. Крепкая чайная заварка, чифирь, пить который Владимир научился тоже в психиатрической больнице, снимал чувство сонливости за пару минут. Больной высыпал на дно стакана чайные листья и залил крутым кипятком.
По кухне распространился приятный запах хорошего чая. Обжигая губы, Владимир стал мелкими глотками поглощать черно-бурую жидкость, которая пользуется популярностью только в местах не столь отдаленных и в психиатрических больницах. Схожесть этих двух казенных мест проявляется и в большом, и в мелочах. Общее у них в первую очередь в том, что и там, и там годами взаперти в тесноте и духоте сидит большое количество людей. Решетки на окнах, строгий режим и даже наличие карцера — в психиатрической больнице его роль играет наблюдательная палата. Кроме того, коллектив однополый, со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями. Одинаковые обычаи, одинаковая блатная феня вместо разговорного языка объединяют тюрьму и психиатрическую больницу.
Вскоре после того, как Владимир пригубил чифирь, состояние апатии сменилось приливом сил, пульс участился, сердце отчаянно застучало от действия кофеина. Настроение у Владимира пришло в ту кондицию, которая позволяла заниматься серьезной работой. Он лазил по Интернету, выискивая информацию по теме диплома. Хорошо гуманитариям, их беспредметные рассуждения легко связать друг с другом и составить из разрозненных кусков дипломную работу. Нелогичность в изложении можно списать на творческую оригинальность или новаторский подход. А вот точные науки требуют труда и аккуратности. Тут голову сто раз поломаешь, прежде чем хотя бы страницу напишешь.
После пары часов работы у исполнителя сложилось более или менее точное представление о том, что от него требуется. «Литературный обзор и введение я сделаю дня за два. А вот расчеты много крови попортят. Материал по организации труда тоже дня за два смастерю, — думал мужчина, — недели за две справлюсь!»
Зазвенел сотовый телефон, от звука которого Владимир вздрогнул.
8
— Але! Але! — прозвучало в трубке. — Вовка, привет! Это Серега тебе звонит! Че делаешь?
— А, привет, Серега, хорошо, что позвонил, — ответил Владимир, попутно соображая, кто из его знакомых с таким именем ему звонит.
— Можешь поздравить, меня сегодня из дурки выписали!
Скорее интуитивно мужчина сообразил, что звонивший Серега не кто иной, как Сергей Клевин с погонялом Клева, с которым этой весной Владимиру пришлось провести некоторое время в психушке.
— Поздравляю! Ты что, так с марта в дурке и чалился?
— Ага! Чтоб она провалилась! Борода, может, по такому случаю в кабак сходим?
«Черт бы тебя побрал, Клева! — подумал про себя Владимир. — Нарисовался ты как раз тогда, когда мне каждая минута дорога, мне работу писать надо, а тут наверняка Серый в какую-нибудь авантюру втянет».
— Клева, у меня и денег-то нет, — приврал Владимир, чтобы отказаться от кутежа.
— Да не переживай, у меня на карточке за четыре месяца пенсия начислена, гуляй не хочу! — настаивал Клевин.
Борода задумался. «Хоть пенсия у Клевы небольшая, но за такое время у него, действительно, тысяч тридцать набежало. Такие деньги прогулять еще постараться надо». Но пить, даже на халяву, Владимир зарекся года два назад, когда после одной из таких попоек угодил в больницу на полгода. Но Серега не унимался:
— Сначала в кабак, а там телок снимем!
— Да, Клева, понимаешь, у меня тут халтурка небольшая наклюнулась. Некогда мне.
— Борода, ты че, запамятовал, как мы с тобой в нашей богадельне мечтали с девчонками познакомиться и оттянуться по полной! — продолжал с известной долей паранойи гнуть свою линию Сергей. — Я же за все заплачу!
Владимир сдался, но не по причине того, что желал на халяву поесть и попить, а только для того, чтобы Клева отстал от него, кроме того, традиции больничного братства просто обязывали Владимира разделить радость Клевина по поводу освобождения из дурки.
— Куда хоть идти-то предлагаешь? — спросил Борода.
— В «Манилов»! Знаешь такой ресторан?
— Так в этом кабаке ужин от двух тысяч на человека!
— Ну и что, я ж тебе сказал, у меня на карточке бабла круто, пятнадцать тысяч сниму, деньги будут! До кабака и обратно на тачке поедем!
— Клева, ты прикинь, ну явимся мы туда, а там столы с десятью вилками и десятью ложками, я даже не знаю, как какой пользоваться!
Сергей немного озадачился. Последние несколько месяцев все столовые приборы ему заменяла корявая алюминиевая ложка.
— Кроме того, Клева, в это заведение в простой одежде не пойдешь, там такие шкафы на входе стоят, сразу вычислят, кто мы есть, фэйс-контроль называется!
— А ты, может, че предложишь?
— Уж если идти, так в «таджичку». Рядом с моим домом стоит, там за сотню и напиться, и наесться, я сам иногда туда хожу. Лагман, шурпа, шашлык и выпивка дешевая, да и водку можно собой принести, там это разрешается.
— Ну, все, заметано, давай, в семь встречаемся у меня дома! Помнишь хоть, где я живу?
— Да помню, я же был у тебя! Родня-то твоя как отнесется к нашему мероприятию? Скандала не будет?
— Ну, Борода, ты совсем! У меня из родни только мать, так она на другом конце города живет.
— Заметано, в семь у тебя!
Владимир положил трубку и задумался. «Норму я на сегодня сделал, чего бы не оттянуться! Вот только Серега не совсем в адеквате. Возбужденный какой-то. Впрочем, у всех выходящих из заведения с тюремным распорядком при виде городских соблазнов крыша едет». Борода открыл платяной шкаф и стал придирчиво оглядывать свой гардероб. «Строгий костюм с галстуком отпадает, я же не на официальное мероприятие иду, — рассуждал Владимир. — Вот разве что джинсы и рубашку темно-синюю, купленную по случаю в бутике средней руки, следует надеть. Кроссовки, конечно, не подойдут».
Мужчина перерыл всю обувную, вытащив на белый свет три пары ботинок. «Вот эти ботиночки уже старые, как кремом ни чисти, все равно видно, что им в обед сто лет. Вот эти ничего, только черные, слишком строгие. А вот эти, хоть и белорусского производства, ничего, темно-коричневые, и носок немного заострен, как сейчас модно». Борода достал крем, намазал им ботинки и минут пять доводил до зеркального блеска. «Так тщательно я давно не собирался. Стоило бы оно того, — размышлял Владимир. — Я как на первое свидание иду». Мужчина сбрызнулся одеколоном, проверил, на месте ли ключи и деньги, и вышел из квартиры.
9
Серега жил в двадцати минутах хода от дома Бороды. Когда Владимир вошел в жилище только что прибывшего из психбольницы, первое, на что он обратил внимание, это то, что все розетки были вынуты из стен.
— Клева, это что у тебя с розетками такое? — удивленно спросил Владимир.
— А, и ты заметил!
— Так трудно не заметить, ты что, без электричества жить решил, что ли?
— Да не, Борода, это я перед тем, как попасть в больницу, решил все розетки в доме поменять на новые. Снять снял, а новые не поставил, не успел. Мамаша, когда увидела это, сразу 03 звонить, ну, психбригаду вызвала. Наговорила им всего, меня и повязали. Четыре месяца оттрубил в дурке.
— Так за это и лежал?
— Именно. Если бы я еще, дурак, с врачами ругаться не начал, когда меня привезли. А я им всю правду-матку и начал рубить. Мол, я здоров, и они залечить меня хотят. Ну, меня сразу за это в наблюдаловку и веревками привязали к кровати. Так целую неделю и держали. Я и под себя ходил, кричу: «Отпустите по нужде!» А они мне судно суют, а я в судно не могу. Да еще галоперидол назначили внутривенно, а циклы совсем не давали. О, как меня крючило, думал, сдохну!
— Ты как в первый раз с психиатрами дело имеешь, Клева. Эскулапы психбольницы — это современные иезуиты. Они ни одного вопроса просто так не зададут! С врачами спорить вообще нельзя. Лучше молчать, отвечать на прямые вопросы и избегать наводящих. А то они как спросят: «Не кажется ли тебе, что кто-то влияет на твои мысли?» И не дай бог им ответить, что телевизор, радио и даже соседи, когда ругаются, тоже влияют. Пусть не на мысли, но уж на настроении-то точно это сказывается. Или такой вопрос: «Не бывает ли у тебя страхов?» Ответишь им «да», сразу госпитализируют. А поди подумай как следует, так большая часть населения чего-нибудь да боится, причем иногда из-за своих страхов такие дела вытворяют, что ни одному душевнобольному в голову не придет.
— Ага, Борода, про вопросы это точно! Они там, в больнице, все такие продуманные, просто так ничего не спросят. Все с каким-то подтекстом. А еще предлагают разноцветные полоски сложить так, как тебе хочется.
— Во-во, это называется тест Брейля. Я их каждый раз в цвета солнечного спектра раскладываю, — ответил Владимир, — как на уроке физики учили, красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый, а врач на основании этого страницы две исписывает в истории болезни, мол, это каким-то образом отражает твое нездоровье. Пыхтит, пишет, чернила казенные и бумагу изводит, время свое тратит на всякую ерунду, вместо того чтобы с пациентом по душам поговорить.
— Ну, черт с ними, с врачами, их тоже понять можно, им за работу деньги платят. Давай лучше собираться. Да ты, я вижу, при полном параде, и пахнет от тебя, как от оранжерейной клумбы!
— А как же, в люди идем, на других посмотреть и себя показать. Ты-то что, так и пойдешь? — оглядывая вытянутые на коленях джинсы приятеля, спросил Владимир.
— Не-а. Я хочу цивильный костюм надеть. У меня прибалтийская троечка, отцовская еще, с советских времен осталась, да и галстук надену. Ты подожди, я за пять минут буду готов, — сказал Серега, залезая в видавший виды шифоньер.
— Не торопись, Клева, только я думаю, по жаре ты зря в такой парад собираешься вырядиться, жарко же, да и кто в «таджичку» в таком прикиде ходит?
Но Клевин слышать ничего не хотел.
— Сегодня у меня праздник, не мешай мне кайф от свободы ловить, — говорил, попадая волосатой ногой в брючину, Серега. — Блин, штанину-то подгладить надо! Борода, подожди еще минут пять, я по-быстрому приведу костюм в порядок. Можешь пока книги мои посмотреть.
Посмотреть было на что. Три поколения семьи Клевиных собирали библиотеку. Да и сейчас, если у Сереги были наличные деньги, то он их, как правило, тратил в книжных магазинах. Особенно часто Клева заходил в букинистический магазин, с продавщицами которого он был на короткой ноге. С одной из фемин он был особенно близко знаком, и та, если кто-то сдавал редкое издание, звонила Клеве. Серега не скупился на комиссионные для помощницы и мог на полном серьезе пойти в банк за кредитом на покупку раритета, если своих денег не хватало. Пару раз Клеве удавалось взять потребительский кредит, несмотря на то что Серегина фамилия была в базе данных дурдома с вытекающими отсюда последствиями. Но то было время, когда финансовые учреждения давали деньги чуть ли не бомжам.
Стеллажи с трудом вмещали тысячи томов. Книжные полки были везде, кроме ванны и туалета. Типично российская привычка коллекционировать кладези чужой мудрости на своих жалких квадратных метрах захватила семью Клевиных. После смерти отца управлять книжными капиталами стал Серега. К его большому сожалению, настоящих специалистов по книгам становилось все меньше и меньше, и если раньше купить на толкучке необходимую книгу было подлинным триумфом, то сейчас, обходя забитые всякой всячиной книжные магазины и развалы, Клева даже терялся от сваливавшегося на книжного ценителя изобилия.
Пока Владимир во все глаза разглядывал сокровища друга, Клева подгладил брюки и пиджак, причем нагревал он утюг на газовой плите, поскольку ни одна из розеток не работала. Серега разглядывал свою коротко стриженную, ушастую голову в зеркале трюмо. Больше всего только что откинувшегося из дурдома сердили уши, которые, как ему казалось, торчали перпендикулярно черепу. Клевин и свой жалкий волосяной покров расческой пытался зачесать так, чтобы уши не видно было, и рукой пытался прижать их к черепу, все впустую. Как Клева ни старался, отпечаток длительного пребывания в казенном доме остался, и избавиться от него Клеве никакими ухищрениями не удавалось. Даже запах от Сереги был специфический, характерный для мест, где в большом количестве собраны против их воли плохо помытые люди.
— Черт, ведь не хотел я стричься в психушке, на кого я сейчас похож! — сердился Клева.
— Так не соглашался бы!
— А санитар знаешь, что сказал?
— Что?
— Если под машинку не постригусь, то из больницы не выпишут.
— На понт он тебя брал, ему ведь за то, что стрижет нас, доплата полагается. У меня вот борода была, когда я в дурке лежал, да ты же помнишь. Так чего он мне только не говорил, этот санитар, обещал к кровати прификсировать и курева лишить, если не побреюсь. А я назло ему не стриг бороду!
— Ну, характер у тебя потверже, а я и сейчас, как только наблюдаловку вспомню, на все что угодно соглашусь, лишь бы туда не попадать.
— Ну, что, Клева, ты готов?
— Почти что. Сейчас галстук повяжу.
Через пять минут разномастно одетая парочка шла по залитому вечерним июльским солнцем городу. Если Борода уже попривык к виду мегаполиса, то Серега вертел головой направо и налево, выискивая взглядом из толпы симпатичных девушек и женщин.
— Клева, голову свернешь, — усмехался Владимир.
— Точно, баб-то сколько! И все свободные! — впериваясь глазами в откровенно одетую фигуристую женщину лет тридцати пяти, ответил Серега.
— Не бойся, девушки от тебя никуда не уйдут, деньги ведь у тебя есть?
— Нет, хорошо, что вспомнил! Надо к банкомату подойти. Сколько снять-то надо?
— А это уж как ты решишь! Если только погулять в кафешке, то и пятисот на двоих хватит, а если ты решишь девок снимать, то еще пару тысяч понадобится. Но мой тебе совет: лучше по телефону проституток вызвать, тогда и тысячи хватит, и никаких забот. А если знакомиться, так еще не известно, даст тебе баба или не даст.
— Не, я с девками по вызову даже общаться не хочу, мне нравится самому бабу раскручивать, так сказать, в кошки-мышки поиграть, чтобы азарт был! Так сказать, за пульс жизнь рукой подержаться, адреналинчик в кровь впрыснуть. А тут приедет какая-то шмара, трусы снимет, и за час я должен все дела сделать. Не по мне это.
— Заелся ты, парень! — смеясь, сказал Борода. — Забыл, кто мы есть с тобой.
— А че, такие же люди, как и все! На рожах же у нас не написано, что мы с тобой в дурке лечились. Впрочем, ты как хочешь, я все равно к какой-нибудь девке яйца подкачу.
— Все, заговорились мы с тобой, вон и банкомат напротив!
Трясущейся от галоперидола рукой Клева всунул карту в щель. Бесстрастный аппарат высветил на экране меню, в котором предлагалось выбрать язык. Клеву аж затрясло:
— Они чем думают в той шаражке, которая банкоматы производит? Кто у нас по-английски понимает? Специально нам голову дурят, надеются, что мы свои деньги получить не сможем!
— Серый, успокойся, вводи пин-код.
Клева пару минут повспоминал, потом набрал одному ему известные цифры.
Вроде бы и всего ничего, четыре цифры ввести, закрыв ладонью левой руки правую, согласно инструкции, написанной на аппарате. Но банкомат не принял код и предложил ввести его снова. Серега ввел число во второй раз. Успеха это не принесло. Банкомат упрямо не хотел общаться с нуждающимся в деньгах клиентом.
— Серега, третья попытка будет последней, если ты введешь тот же код. Банкомат скушает твою карточку, и ты останешься без денег, а мы без похода в кафе. Подумай, может, ты что напутал?
— Да не, вроде все так, как и раньше набирал. Хотя я же четыре месяца в дурке загорал. Может, и забылось, а может, и галоперидол на голову влияет.
— У тебя цифры эти где-нибудь записаны?
— Дома, на последней странице первого тома Фенимора Купера!
— И что, снова к тебе на хату идти? — рассердился Борода.
— Так а что, десять минут туда и десять обратно! У меня одна нога там, другая здесь, — оправдываясь, пообещал Серега.
— Клева, ты иди, а я тебя на скамеечке подожду. Надоело мне за тобой бегать.
— Добазарились! Все, Борода, я полетел!
10
Потрогав для надежности скамейку, как бы она не оказалась покрашенной, Владимир решил присесть. Но на том месте, где люди в нормальном обществе сидят, отчетливо проступали грязные следы от многочисленных подошв. Что же, придется садиться, как и все, на спинку, а не на сиденье. «Сейчас у меня есть свободное время, — размышлял мужчина. — Самое время подумать о технологической части диплома, она самая трудная». Но сосредоточиться на работе Борода не мог. Из головы больного не выходила студентка, с которой он сегодня встречался. «Эх, Леночка, Леночка. Если бы ты оказала мне благосклонность, я бы тебе диплом и бесплатно сделал, да еще своих бы приплатил. Ах, какой, Лена, у тебя зад, и грудь как два наливных яблочка! Но на кой я ей, шизик патентованный? Даже за диплом».
Владимир достал из пачки окурок величиной с полсигареты и закурил. Через двадцать минут ожидания Борода наконец увидел бегущего к нему Клеву, который орал на ходу:
— Вовка, я только порядок цифр перепутал, а так все правильно было!
— Ну, молодец, что тебе сказать еще! Иди к банкомату!
Через две минуты Клева вернулся с банкнотами, которые он держал для понту веером. Сиреневые денежные знаки с фигурой Петра 1 вдохновляли Серегу теми возможностями, которые открывались перед их владельцем.
— Пятисоточками выдали?
— Ага! Так даже удобнее, что не тысячными, легче рассчитываться!
— Ну, тогда пошли в кабак!
Наступило такое время суток, когда город вроде бы окутала темнота, но небосвод был не темно-синего, а голубого цвета. Время года, когда в северных широтах стояли белые ночи, давало о себе знать: несмотря на позднее время, можно было разглядеть то, что у тебя под ногами. Дневная суета мегаполиса прекратилась, пробки на дорогах исчезли, утихла толчея на улицах. Борода и Клева сидели на открытой террасе в кафе восточной кухни. Клева, разглядывая принесенное смуглым таджиком-официантом меню, заметно нервничал.
Причин того, что Серега чувствовал себя не в своей тарелке, было две. Первая — это то, что среди посетителей заведения общепита особей женского пола, по крайней мере свободных, не было. Вторая заключалась в том, что Клева никак не мог сделать заказ. Особенностью людей, страдающих шизофренией, является неспособность принять даже простое решение, которое требовало конкретики, остановиться на каком-либо выборе.
Одних горячих мясных блюд было около десятка. Все были вкусны, все были, что важно, дешевы, и все еще вчера казались недоступными. Человеку, питавшемуся почти полгода кашей геркулес, это казалось фантастикой. Наконец официант на вопрос, что сегодня приготовлено лучше, посоветовал шашлык. К мясному блюду Клева потребовал водки, которая, принимая во внимание крайне низкую цену алкоголя, была, скорее всего «паленой».
— А тебе чего взять? — спросил у Владимира Серега.
— Да мне бы чаю зеленого хватило бы.
— Не, не обижай, я сегодня угощаю, неужели ты не хочешь разделить мою радость от того, что я из дурки откинулся?
— Ну, ладно, тогда возьми лагман.
Вскоре принесли водку и пластмассовые одноразовые стаканчики.
— Я пить не буду, — сказал, как отрезал, Борода.
— Так за наше здоровье.
— Нет, и точка.
— Ну, хоть чокнись со мной!
Борода, чтобы не обижать друга, взял стакан и коснулся им стакана Клевы. К тому времени, когда официант принес основной заказ, Клевин уже капитально набрался. Последний раз он ел сегодня утром и то постную больничную кашу. Серега сильно захмелел. Владимиру было не очень приятно быть в компании с пьяным, даже захотелось уйти, но предать традиции больничного братства и оставить беспомощного приятеля одного Борода даже не подумал.
Тем временем подвыпивший товарищ начал приставать к одной томного вида дамочке, которая уже была ангажирована двумя кавказцами. Получив от фемины отказ, Клева начал нести всякую ахинею:
— Зачем тебе чурбаны? Тебя че, русские-то хуже оттрахают? Че ты с черными-то связалась?
Назревал скандал. С такими заявлениями Клева, а вместе с ним и Борода легко могли быть побиты темноглазыми детьми Востока. Чтобы избежать такого финала, Владимир быстро заплатил по счету из своих денег, которые на всякий случай всегда носил с собой, схватил своего приятеля в охапку и кое-как вытолкал буяна из кафе.
— Я всю их шарашку разнесу! — неистовствовал Серега, размахивая руками и ногами. — Я тут все разгромлю, подожгу!
— Молчи, Клева, если не хочешь в ментовку загреметь, а оттуда снова в дурку попасть!
Слова про дурку протрезвили Серегу сильнее холодного душа. Снова попадать в желтый дом для освободившегося было хуже смерти. Клевин присмирел и только иногда подвывал:
— Вот, даже посидеть в кафе не дадут! Свои же деньги платим и вот что получаем! А че, Борода, за заказ-то кто рассчитался?
— Я!
— Так я твой должник, сколько с меня?
— Нисколько.
— Нет, я же сказал, что я сегодня угощаю! Сколько я тебе должен?
— Двести.
— А че так мало?
— За себя я сам заплатил.
— Нет, я сказал, что гулять будем за мой счет, так и будет! Держи пятисотку.
— У меня сдачи нет.
— Ну, вот и хорошо, ты мне ничего не должен!
По дороге домой Клева купил двухлитровую бутылку пива и предложил Бороде продолжить банкет, но Владимир уперся, сказав, что у него еще другие дела есть. Борода довел приятеля до дому, вошел в подъезд и вызвал лифт.
— Вовка, давай завтра встретимся, на пляж сходим! — сказал уже чуть протрезвевший Серега.
— Там видно будет. Утро вечера мудренее.
11
Придя домой, первым делом Владимир пошел в душ. По закону подлости, холодной воды в кране не было. Послушав пару минут сипенье труб, Борода повернул вентиль с красной головкой и пару минут смывал с себя пот и грязь до тех пор, пока теплая вода не превратилась в горячую. Затем, расстелив кровать и выпив снотворное, улегся. Сон наступал примерно через полчаса после приема лекарств. Пока таблетка не начала действовать, Владимир прокрутил в голове все более или менее значимые события сегодняшнего дня. «Все вроде бы прошло нормально, главное, заказ получил. При моем положении деньги — это чуть ли не самое главное, и теперь можно о них не переживать, — думал Владимир. — Вот с Копытовым познакомился, забавный старик, надо будет навестить его. Странно, что я его в дурке не встречал, все состоящие на учете хотя бы зрительно помнят друг друга, а Ваську я точно видел сегодня первый раз. Наверное, лечат его в другой больнице».
Вскоре начала действовать таблетка. Ощущения при этом у Владимира были такие, как будто его ударили по голове чем-то тяжелым. Кровать закачалась, и стали ходуном ходить стены, как во время сильного алкогольного опьянения. Захотелось закричать. «Но кто меня услышит, я же совсем один!» Затем мысли стали путаться, и вскоре тяжелый сон сковал мужчину.
Бороде снилось, что на кровать к нему забрался огромных размеров кот, который сначала начал урчать, а потом заговорил человеческим языком:
— Ну, что, халявщик, вместо того, чтобы работать, как все другие, дипломы пишешь красивеньким студенточкам?
— Кто ты, и почему ты говоришь?
— Я особенный. Я все могу. И мысли читать чужие могу. Я все знаю.
— Например?
— Так вот, сегодня, когда ты с девушкой разговаривал, ты смотрел на ее стринги, которые высовывались из-под шортов. И еще у тебя при этом встал. Ты хотел эту девушку!
— Неправда, я только из-за денег с ней общался.
— Кто тебе поверит! Сколько месяцев у тебя не было секса?
— Четыре.
— И ты говоришь, разговаривал с ней из-за диплома, за который ты такие денжищи попросил?
— Да.
— Не ври. Ты просто без бабы страдаешь. От полового воздержания может повториться приступ болезни, на этот фактор рецидива все видные психоаналитики указывают. Тебе надо вызвать проститутку, как ты сам советовал Сереге. Иначе крыша поедет. Физиология, понимаешь ли! С ней не шутят. И не вздумай писю втихаря лимонить, рукоблудие есть грех.
— Да ты, оказывается, в придачу ко всему и моралист! — дерзко ответил мохнатому животному Борода.
— Для твоей же пользы стараюсь, — мяукнул кот и с этими словами улегся на шею Владимиру. Мужчина стал задыхаться, дернул несколько раз руками и проснулся. Сбившееся одеяло лежало под подбородком и мешало дышать. Борода сбросил постельные принадлежности на пол и провел рукой по лбу. Мелкие капли пота покрывали все лицо. Несмотря на раскрытые окна, в квартире была духота. «Черт знает что снится. Кот какой-то! Здоровенный такой и разговаривает. Прямо булгаковский Бегемот! А вот с женщиной мне точно необходимо повстречаться».
Часы на столе показывали пять утра. Вставать в такую рань не хотелось, смысла не было. Мозг за ночь не отдохнул, работа над дипломом в таком состоянии была сродни пытке. Владимир вышел в туалет и закурил. «Еще надо поспать, четыре часа слишком мало для отдыха. Только засну ли я снова?» За окном занималась заря, солнце уже окрасило розоватовым светом восток, небо поголубело, и звезды, всю ночь ярко светившие с неба, потеряли свой блеск.
«Одиночество, черт бы его побрал. Тоска-то какая. Даже переговорить не с кем. Никто не хочет делить с тобой болезнь и бедность. Девушкам нужны богатые и здоровые. Слова немощного и нищего неубедительны, только если с такой же дурочкой, как сам, дела иметь». Борода знал это лучше, чем кто-либо другой, поскольку у мужчины был довольно длительный опыт общения с двумя особями противоположного пола, состоявшими на учете в дурке.
Владимир вспомнил об одной такой девушке, которую звали Марина. Познакомился Владимир с Мариной несколько лет назад на набережной городского пруда.
Так же, как и сейчас, в июле, стояла прекрасная, не жаркая, а именно теплая погода. Мужчина возвращался домой от родственников, у которых загостился по поводу дня рождения. Общественный транспорт уже не ходил, тратить деньги на такси не хотелось, да и погода стояла такая, что грех было по улице не пройтись. Идя по набережной и наслаждаясь прекрасной погодой, Владимир обратил внимание на девушку, сидевшую в полном одиночестве. Незнакомка держала голову руками, прекрасные каштановые волосы падали чуть ли не до колен, на которые одинокая красавица поставила локти. «Прекрасный случай познакомиться», — подумал нездоровый на голову донжуан и попросил у фемины разрешения присесть.
— Ради бога, что же не присесть, места вон сколько, — певучим грудным голосом ответила незнакомка.
Дальше все пошло проще. Девушка попросила у Бороды сигарету. Владимир воодушевился и подал дрожащими от нервного напряжения руками зажигалку. Затем кавалер начал травить байки и анекдоты. Девушка, очень грустная вначале, постепенно развлеклась и даже стала смеяться. Как потом понял Владимир, скованность Марины была вызвана тем, что она принимала нейролептики. Через пять минут знакомство можно было считать состоявшимся. По этому поводу парочка купила бутылку шампанского, после распития которой Марина позволила себя поцеловать.
Быстро завязавшийся роман привел к тому, что влюбленные стали часто встречаться, и впервые за многое время Владимир почувствовал себя почти довольным жизнью. Чуть ли не на каждую ночь Марина оставалась в жилище одинокого холостяка и даже несколько раз приготовила обед. Однако примерно через полгода любовники встретились в коридоре психиатрической больницы. От неожиданности у Марины широко раскрылись глаза, она остановилась посередине больничного коридора и уставилась на Владимира, хлопая чудными ресницами. Мужчине захотелось провалиться сквозь землю.
— Ты какими судьбами здесь? — заикаясь, спросила девушка.
— А я это, справку пришел получать, на работе попросили, — соврал Владимир и густо покраснел от своей нехитрой лжи. — А ты?
— А я со знакомой пришла, проводить попросили, — сильно смутившись, врала в ответ Марина.
Все бы ничего, и встреча в диспансере так бы и осталась без последствий, но через некоторое время, в марте, Марина при встречах с Владимиром стала иногда задавать нелепые вопросы, такие, что Борода даже вначале принимал их за особого рода шутки. Но когда подруга прямо спросила, зачем Владимир поставил в ее квартире подслушивающие устройства, мужчина начал подозревать, что у Марины, так же, как и у него, не в порядке с головой. Через неделю девушка исчезла из города. Ни домашний, ни сотовый не отвечали. Вновь встретились любовники через три месяца. Марина, с потухшими глазами и резко обозначившимися глазницами, с обезображенными стрижкой «под горшок» волосами, ничем не напоминала бывшую умницу и страстную любовницу.
После этого отношения влюбленных расстроились, но в записной книжке Бороды по-прежнему красовались ее телефоны. Через дальних знакомых до Владимира дошла весть, что его бывшая подруга оправилась после госпитализации и теперь, несмотря на проблемы душевного свойства, удачно вышла замуж. «Позвонить ей, что ли? А то ведь и вправду головой двинусь от воздержания». С этими мыслями душевнобольной улегся на постель и попытался уснуть. Но, как назло, в голову полезли другие мысли, связанные с дипломом.
Цифры и уравнения, химические реакции проносились непрошеными гостями в подсознании. «Когда я научусь отвлекаться, тормозить навязчивые мысли и образы? Впрочем, из-за того, что человек не может этого сделать, он и заболевает шизофренией. Когда-нибудь из-за этого я снова окажусь в дурдоме. Еще, что ли, снотворного выпить? Половину обычной дозы. Ну, уж нет, я и так на одних таблетках живу».
Повалявшись еще полчаса и сбив всю постель, Борода снова забылся чутким, прерывистым сном. Разбудил Владимира телефонный звонок.
12
— Алле, это я, Серега, — хрюкнул динамик телефона. — Че трубку-то не берешь, спишь, что ли?
— Спал, — раздраженно ответил Владимир, готовый разорвать так некстати позвонившего друга на куски. — А ты что в такую рань звонишь?
— Так день уже, в дурке в это время уже завтрак заканчивали, а ты все еще харю давишь!
— Так то в дурке, отвыкать надо от порядков желтого дома.
— Для этого дома надо прожить полгода, чтоб голова проветрилась. Сегодня мне всю ночь снился санитар, Игорь усатый. Все пытался меня к кровати привязать. Представляешь, даже во сне эти санитары не отстают!
— Мне тоже всякая ерунда снилась, да только не про психушку.
— Че, бабы привиделись?
— Ага, знакомую старую вспомнил во сне.
— Плюнь и разотри, за постоянку с дуриками типа нас общаться никто не будет.
— Да она того, сама с приветом!
— А тогда и вовсе забудь ее. Это если у тебя крыша едет, полбеды, а уж если у крали твоей шиза, то и вовсе беда!
— Так с кем же тогда общаться?
— Да так, девок можно подцепить на одну ночь, и интересно, и романтика опять же. Ну, на худой конец с путанками можно поразвлечься. Но это уже если на свои силы совсем не полагаешься, или тебя комплексы мучают!
— Девушек-то снимать в копеечку обходится!
— Да я за бабу хорошую миллиона не пожалею!
«Как легко расстаются люди с тем, чего не имеют! — думал Борода. — Вот если бы у Клевы на самом деле был миллион, то, несмотря на свою безбашенность, за девушку бы его не отдал. А так, воздух сотрясать, бросаясь заявлениями: «Я подарю тебе весь мир!» — и думать при этом, во сколько обошелся вечер в кафешке, это просто пошло». Как потом оказалось, в такой оценке своего друга Борода был не совсем прав, в состоянии аффекта Серега мог все карманы вывернуть, другое дело, что миллиона у Клевы не было.
—У тебя, Борода, какие планы на сегодня?
— Так я тебе говорил уже. Халтурка есть у меня, диплом мне заказали.
— Написать или подделать? — поерничал Клева.
— Ну, подделать у меня ума не хватит, дали тему, вот по ней и надо написать.
— И че, много бабла посулили?
— Мне хватит.
— Темнишь ты что-то, Борода. И в дурке постоянно себе на уме был, в одного жил, и сейчас не хочешь другу рассказать, сколько зарабатываешь. Я вот честно тебе еще вчера все про мои финансы рассказал, предлагал вместе потратить, а ты мнешься из-за какой-то ерунды.
— Ну, тебе-то не все ли равно? — разозлился Владимир. — Тем более, что получил я только аванс, а его еще отработать надо. Ясно?
— Ясно! Вчера, если помнишь, мы с тобой на пляж договаривались идти. Ты как? Готов? — сменил тему разговора Серега.
— Что, девушек, что ли, снимать?
— Во-во, в самую точку, тютелька в тютельку, именно их, родных, только не снимать, а знакомиться, — скоморошничал Клева.
— Да как ни назови, смысл один.
— Я в дурке столько мечтал, чтобы на девушек в купальниках посмотреть. Просто посмотреть, и ничего больше. А у тебя-то желание на пляж сходить есть?
— Да есть-то есть, — ответил Борода, вспоминая ночные видения, — только не люблю я в жару на солнцепеке лежать.
— Так озеро же рядом, окунуться можно, да и пива холодного можно взять.
— Я же тебе сказал, что не пью.
— А че так?
— Клева, у меня, после того как я хотя бы стопарик опрокину, галлюцинации начинаются. Уж если кайф словить охота, так я таблетку циклы выпью.
— Заметано! Бери свою циклу, и двигаем!
— Хорошо, только давай договоримся: я максимум до четырех часов загорать буду, потом пойду домой диплом писать. Так что имей это в виду и не уговаривай меня остаться дольше. А то я тебя знаю, на психику давить мне будешь, типа того, что я друга бросаю одного.
— Ой, Вован, ты так много сказал, что я упустил начало твоей мысли, поэтому конец не понял, — ехидничал Клева. — Единственно, что отразилось в моем усохшем от нейролептиков мозгу, так это то, что ты согласен прошвырнуться до озера!
— Да, давай на трамвайной остановке встретимся через полчаса.
— Идет.
13
Пляж, на который приехали два чудика, располагался в городской черте, и собирались на нем по преимуществу, люди небогатые, те, у кого не было денег приобретать загар на пляжах средиземного моря и личного авто, чтобы выехать в более приличные места за городом. Студенческие компании, престарелые дамы бальзаковского возраста, а также одинокие странноватого вида мужчины составляли основной состав отдыхающих. В серовато-синей воде булькалась стайка подростков. По пляжу в поисках бутылок бродили несколько бомжей.
Владимир, который капитально вспотел в общественном транспорте, сразу разделся и пошел к озеру. Серега не торопился в воду, а, прихлебывая пиво из банки, оценивал диспозицию с точки зрения возможности флирта с какой-нибудь красавицей. Поскольку большинство лежащих на пляже были лица женского пола, причем в большом количестве и ассортименте, Клева сильно озадачился. Похоже, в этот момент он переживал состояние, которое посетило его вчера в «таджичке».
Борода тем временем прошел по песчаной полоске берега и ступил на илистое дно озера. Вода в озере была мутной и отдавала тиной. Дно водоема было неровным, поэтому Борода шел медленно, опасаясь порезать ноги о какое-нибудь бутылочное стекло.
Как заметил Владимир, люди, заходившие в воду, вели себя немного странно. Зайдя в воду по пояс, купальщики и купальщицы останавливались минут на пять, при этом их лица выражали полнейшее удовлетворение, а на некоторых физиономиях отражался даже экстаз. После этого, даже не поплавав, люди выходили на берег.
«А, все ясно, делают вид, что купаются, а на самом деле пописать зашли, — и то верно, где человеку оправиться, если туалетов на берегу нет». Преодолев некоторое отвращение, Борода зашел по грудь и поплыл от берега.
Отплыв метров на пятьдесят, Владимир перевернулся на спину. В бледно-голубом небе над озером кругами парил орел. Низко над водой носились в поисках добычи чайки. Дикая утка со своим выводком плавала невдалеке от берега, постоянно ныряя головой в воду. Гармония птичьего царства поразила мужчину. Каждая пернатая особь занимает свою нишу и не мешает другим. Из созерцательного состояния Владимира вывела волна, набежавшая от пронесшегося рядом катера.
Владимир купался, как ему показалось, всего несколько минут, поэтому очень удивился, когда, возвращаясь, увидел Клеву в обществе солидного возраста дамы, с которой вчерашний обитатель психушки вел оживленный разговор. Серега набрался смелости и, пока его приятель принимал водные процедуры, подошел к одной перезревшей женщине с вульгарным макияжем на лице. Мадам было за сорок, короткие, крашенные в белый цвет волосы вились колечками по бокам ее полного лица.
На даме был красного цвета раздельный купальник, который открывал взору расплывшиеся формы. Жировые складки на теле, похоже, ее не смущали, а капризное выражение лица демонстрировало некоторое превосходство над окружающими. В общем, женщина стиля «вамп». Дама охотно принимала ухаживания своего юного кавалера, который мог бы сойти за сына кокетничающей мадам. Над верхней губой у блондинки росли не очень большие, но вполне заметные усы. Что в ней нашел душевнобольной, одному богу известно. Шлепая накрашенными, как у клоуна, губами, женщина бойко говорила вошедшему в раж Клеве:
— Ох, Серж, вы такой нахал!
— Роза, простите мне настойчивость, но, с моей точки зрения, вы просто красавица в стиле Ван Гога, вам цены нет! Вы Венера Милосская! С вас надо картины писать! Вы моя муза!
Чтобы не мешать роману, Борода прилег на песок шагах в десяти от парочки. Клева тем временем даже забыл о своем приятеле. Через десять минут после своего знакомства он уже лежал на песке, тесно прижавшись к дородному телу новой знакомой. Через двадцать минут блудливая рука Сереги уже лежала на безразмерном животе мадам, через полчаса коротко стриженная голова душевнобольного уже покоилась на тяжело вздымающейся при вздохах груди крашеной блондинки.
Соски обладательницы красного купальника напряглись, рука нервно гладила ежик Клевы, на плавках фемины в интересном месте появилось все больше расплывавшееся пятно, было видно, что юный искатель женской любви попал точно по адресу. Не выдержав напора чувств, Клева вскрикнул в оргазме и запачкал свои трусы выделениями. Непростительная горячность юного Отелло была простительна, все-таки такое длительное воздержание толкает людей еще и не на такие поступки.
Борода уже давно понял, что он здесь третий лишний, и стал собираться домой. Он завязал шнурки на кроссовках и пошел по направлению к трамвайной остановке. Разновозрастная любовная парочка даже не заметила исчезновения мужчины.
14
Добравшись до дома, Борода умылся холодной водой из-под крана и уселся за компьютер. Введение в диплом вытанцевалось довольно быстро, страница за страницей текст выстраивался в логичное изложение. Пока голова ясно работала, мужчина что есть силы шлепал по клавишам. Когда муза улетучивалась, Владимир делал перерыв, во время которого заваривал зеленый чай и курил свои полсигареты. Через несколько часов Владимир понял, что для сегодняшнего дня он сделал немало и пора отдохнуть.
Очень хотелось есть. Но у Владимира уже в печенках сидела гречневая каша, которую ему волею судьбы приходилось есть чуть ли не каждый день, а яйцо в холодильнике нашлось только одно. Даже пожарив его, не наешься, сколько в сковородку хлеба ни клади. «Сегодня я заработал на ужин в «таджичке», — подумал изголодавшийся исполнитель работ, — конечно, два дня подряд питаться там это роскошь, но, в конце концов, не каждый же день я получаю такой крупный заказ».
Конечно, покупая в продовольственных магазинах провизию, можно было сэкономить на питании. По карману Владимиру были только субпродукты, соевая колбаса и подпорченные фрукты и овощи, которые по причине своего нетоварного вида были уценены в два, а то и три раза. Особой любовью бедного сословия пользовалась полукопченая колбаса с громким названием «Казачья». Стоило это произведение колбасного искусства дешевле, чем килограмм костистого мяса. Борода, попробовав этот гастрономический изыск, подумал, что если бы известные своей лихостью кавалеристы питались ей, то у них бы шашка из рук выпала, а их самих спасали бы от пищевого отравления лучшие врачи. Поэтому, делая выбор между полукилограммом такого деликатеса и ужином в «таджичке», Борода делал выбор в пользу последнего.
Еще подходя к кафе восточной кухни, в котором вчера Борода уже побывал вместе с Клевой, Владимир почувствовал ноздрями дразнящий запах свежеприготовленного мяса. «В этом и преимущество таких заведений, что все делается при тебе и быстро, это не ресторан, в котором вентиляция все аппетитные запахи на улицу выносит и в котором сама готовка от посетителя спрятана. А тут все при тебе, во дворе мангал, мясо на твоих глазах жарится, тут же повара зелень шинкуют. От одних ароматов и наблюдения за приготовлением пищи наесться можно», — думал Владимир, чувствуя сильное слюноотделение и бурление в желудке.
Доступность питания в «таджичке» делала это место часто посещаемым. Злые языки поговаривали, что таджики покупают подпорченное мясо, поэтому здесь все дешево. Кроме того, восточные кулинары, как сообщали некоторые, плохо мыли посуду, а готовили пищу в том же месте, где лежали пищевые отходы. Борода на злые наветы внимания не обращал, а сам удивлялся тому, что многие коренные жительницы предпочитают питаться тем, что приготовили смугловатые дети Средней Азии, вместо того чтобы самим стоять у плиты. «Ну ладно я, одинокий мужик, хожу сюда. А бабы-то? Это же типично женское дело, готовить еду!»
Обслуживали Владимира всегда быстро: во-первых, он, несмотря на свою бедность, а может, именно поэтому часто посещал эту точку. Во-вторых, Борода, когда заходил сюда, всегда оставлял официанту небольшие чаевые. Вот и в этот раз заказ Владимиру принесли быстрее, чем другим. Недовольная этой несправедливостью, одна из посетительниц стала отчитывать юного таджика-официанта:
— Тебе за что деньги платят? Чтобы заказов, что ли, нахапать побольше? Ты сначала тех обслужи, кто раньше пришел! Понаехали тут черножопики, ничего в ресторанной этике не понимают!
Борода посочувствовал официанту: сфера обслуживания, ничего не поделаешь, тут волей-неволей приходится прогибаться под заказчика, выслушивать всякий вздор.
Лагман повар приготовил превосходно, мясо хорошо жевалось, а бульон был наваристым. Свою трапезу Борода заканчивал зеленым чаем, который непонятно, по какой причине, казался одинокому посетителю кафе более ароматным, чем завариваемый в домашних условиях. Возможно, причиной аппетитности еды было то, что ужин проходил на открытом воздухе, который, как известно, усиливает привлекательность приема пищи. После еды Владимир закурил сигарету. «В этот раз целую дымить буду, после ужина можно!» — подумал мужчина, нарушая одно из своих жизненных правил.
15
Придя домой, Борода растянулся в кресле-кровати и включил телевизор. Вообще, тупейшее это занятие ящик смотреть, спору нет. Случайно Владимир остановился на местной передаче, освещавшей криминальные новости. Ведущий, бубня сквозь зубы, нарочито суровым голосом сообщал, что в таком-то районе города совершено изнасилование. Факт сам по себе прискорбный, но довольно часто происходящий, ничего особенного. Изюминка состояла в том, что преступник оказался шизофреником. О, вот это уже на самом деле новость. Есть на кого пар спустить!
Обыватель, пылая праведным гневом, наверняка завопит: «Отловить всех этих дураков и под замок посадить!» И недосуг зрителю задуматься, что в день преступления объявлять преступником кого-либо закон не позволяет. Презумпция невиновности все-таки! Эксперимент следственный, проверка анализов соответствующих. И тем более назвать шизофреником кого-либо — тоже нарушение закона. Да и наверняка ни при чем здесь хворый на голову. Свалить все на дурака гораздо легче, чем преступление раскрыть.
Вообще, этот деятель, ведущий передачи криминальных новостей, одно время просто изгалялся над пациентами психдиспансера, выставляя их таким образом, что люди за голову хватались — как таких на свободе держать можно! Было ли этому деятелю известно, что его репортажи делают жизнь душевнобольных подчас просто невыносимой из-за третирования соседями, насмотревшимися его откровений? Было ли ему хоть раз стыдно за свое «творчество»? Владимир про себя решил, что нет. Все правильно. Такой современный кремневый тележурналист со стальными нервами, а также с недостатком образования. После каждой его передачи Борода ловил на себе подозрительные взгляды соседей.
После просмотра новостей, которые попортили нервную систему Владимиру, он взялся за составление наброска диплома. Скелет письменной работы потребовал часов пять времени и кучу эмоциональных усилий.
16
«Ну, все, пора спатеньки, — подумал Борода. — Для начала я и так немало сделал. Так, полтаблетки азалептина и полтаблетки клопиксола», — вытряхивал Владимир на ладонь необходимые лекарства из пузырьков. Стандартный набор снадобий, который Борода пил перед сном, гарантировал больному полный кошмаров тяжелый сон, часто после которого Владимир вставал разбитым. Человека, который не имел опыта приема нейролептиков, ежедневная доза Бороды довела бы до состояния полной отключки. Это свойство психотропных средств довольно часто используют в своей неблаговидной деятельности разномастные жулики.
В свое время Борода пытался засыпать без снотворных. Но полтора десятилетия, в течение которых больной принимал нейролептики, превратили Владимира в зависимого от таблеток человека. «Сейчас уже до самой смерти придется колеса глотать», — печально думал больной, рассматривая полочку, где хранились лекарства. Бутыльков накопилось такое количество, что его хватило бы на нескольких страждущих.
«Вот для наркомана такая ситуация — это подарок судьбы, врачи легко выписывали рецепты на транквилизаторы и антидепрессанты психически больным, глотай колеса, медицина официально разрешает тебе пить психотропные вещества с утра до вечера, и не просто разрешает, а даже заставляет», — размышлял Борода, разглядывая упаковку клопиксола, а вернее, ища срок годности таблеток.
Врачи, которые пытались лечить словом, встречались крайне редко, возможно, по причине большой загруженности и своей материальной незаинтересованности. А на одном энтузиазме такие дела не сделаешь. Попробуй поговори с каждым пациентом отделения, если их, этих дуриков, полсотни человек! Если даже на каждого хотя бы пять минут потратить, то уже четыре часа выходит. А что за пять минут можно сделать? Вот приходится из-за недостатка времени такие беседы вести:
«Плохо спишь? Пей не полтаблетки снотворного, а целую. Все равно не помогает? Выпишем более сильнодействующее средство. Вам кажется, что люди про вас говорят? Давайте вам укольчик, пролонг поставим. Руки дрожат? Пейте больше корректоров. Потенция нарушена? А зачем она вам? Вы же все равно один живете. Сами знаете, что создавать семью в вашей жизненной ситуации — авантюра. Тут уж, знаете ли, не два горошка на ложку. Радуйтесь тому, что вы уже давно без госпитализации живете». Через несколько лет такого лечения больной превращался в медикаментозного наркомана.
«А может, если бы со мной психолог общался или, как на Западе, психоаналитик, — думал Владимир, — мне и не пришлось бы таблетки пить в таком количестве. Ведь слово, как говорится, лечит! Но психически больных в городе много, а врачей квалифицированных — раз, два и обчелся, а практикующих клинических психологов и того меньше. Когда-нибудь, может, даже лет через пятьдесят современных врачей будут считать шарлатанами, а лечение душевных заболеваний, основанное на подавлении дофаминовых рецепторов, просто глупостью сродни кровопусканию в средние века».
Быстро заснуть Борода не смог, температура в комнате была за тридцать градусов. На улице жара ощущалась меньше, хоть ветерок какой-никакой обдувает. А в прогретом за несколько дней щедрым солнышком доме было дискомфортно и душно. Где-то на западе слышались гулкие раскаты грома, который заглушал все городские шумы. «Гроза, наверное, будет», — успел подумать Владимир.
В голове пронеслись видения, сознание медленно отключалось, Борода засыпал. Ночью к нему опять пришел кот, который отчитывал Владимира за бездеятельность и невнимание к противоположному полу.
— Вот Серега, твой знакомый, смотри-ка, только день как на свободе, а уже женщину нашел, а ты все один да один.
— Да не могу я так, как он, с первой попавшейся язык общий найти, да и таблетки тормозят! — оправдывался Владимир.
— Все очень просто, — продолжал поучать кот, — ты рюмашку коньяка перед знакомством хлопни, вся скованность сразу пройдет.
— Да не люблю я свое общество навязывать посторонним, — отнекивался от настойчивого зверя Борода, — а от спиртного я могу в дурку загреметь, вот прикольно-то будет!
— А вот Клева, твой друг, не боится горло промочить, хоть и из психушки только что вышел!
— Может, мне релашки для раскованности выпить вместо алкоголя?
— Ну, Вован, — ерничал кот, — ты ведь уже законченный наркоман! Таблетку, чтобы заснуть, колесо, чтобы проснуться. Теперь вот и для того, чтобы познакомиться, таблетку проглотить хочешь! Может, ты еще и ширяться начнешь? Чувства должны быть естественными, а голова свежей!
Бороде стало смешно от поучений черного мохнача. Свежей его голова уже не была лет пятнадцать, с тех пор как в дурке Владимира подсадили на нейролептики.
— Хорошо, есть у тебя спиртное? — спросил больной кота.
— А как же, пятизвездочный, армянский, только я один знаю, где такой фирменный найти можно.
— Отлично!
— Ну, что, по сто грамм и к девочкам?
— Прямо сейчас?
— Ага!
— Едем!
— Ты точно решил? — шевеля усами, спросил кот.
— Угу!
— Нет проблем! — и обладатель прекрасной черной шерсти живо откупорил бутылку и разлил благоухающий напиток, после чего Кот и Борода чокнулись стопариками. Горло приятно согрело отдающее дубовой корой спиртное.
В это время за окном громыхнуло так, что Борода проснулся. Конечно, никакого кота, а уж тем более коньяка рядом не было. «Досадно, что сон прервался, впервые за долгое время хоть что-то приятное приснилось. Хоть во сне бы выпить и бабу сисястую потискать», — рассердился на так некстати начавшуюся грозу Владимир. В это время с неба полился непрерывный поток дождя, такой плотный, что стоящие напротив дома стало не видно за его пеленой.
«Если когда-то был всемирный потоп, то начинался он, несомненно, с такого ливня, — подумал душевнобольной, — окна вот надо прикрыть, а то на полу лужи будут, да и шторы все замочит». Владимир встал, прикрыл створки, при этом несколько минут подержал руку за окном, она в мгновение стала мокрой. На смену духоте пришла долгожданная прохлада, температура остановилась на комфортных двадцати четырех градусах. Борода, выкурив свои полсигаретки, снова улегся и уже уснул без всяких сновидений.
17
Проснулся Владимир от того, что солнечные лучи стали светить ему в лицо. «Долго проспал, наверное, — подумал мужчина, — уже часов одиннадцать. Странно, что Клева не звонит, наверное, так увлекся своей перезревшей толстушкой, что позабыл обо мне». Только Борода так подумал, как зазвенел телефон.
— Але, Борода, выручай!
— Что случилось?
— Денег мне надо!
— ???
— Ну че ты молчишь?
— Так ведь, Серега, ты же сам вчера говорил, что у тебя пенсия за несколько месяцев накопилась!
— Ее мне не хватит! Вернее, ее уже нет.
— На что ты такую сумму истратить успел?
— Долго объяснять, потом расскажу. Денег-то дашь?
— Ну, рублей пятьсот я тебе одолжу, а больше нет.
— Я тебе с процентами верну!
— Пошел ты со своими процентами! Не в процентах дело! Откуда у меня деньги-то возьмутся?
— А может, ты кого знаешь, кто деньги одолжить может?
Борода задумался. Чтобы кто-то дал больному на голову денег взаймы? Таких альтруистов или авантюристов среди знакомых Бороды не было. Если только в банке серьезно проверять документы не будут, то можно будет кредит небольшой взять. Но Клева явно не в адеквате, тут любой менеджер кредитного учреждения что-нибудь да заподозрит.
— Да зачем тебе деньги? — удивлялся напористости Клевы Борода.
— Розе нужны!
— Твоей вчерашней знакомой?
— Да!
— Серега, не вздумай ей деньги отдавать! — прокричал в трубку Владимир, жалея о том, что не сумел предотвратить безумного поступка Клевы. В ответ трубка запикала короткими гудками.
Настроение у Бороды сильно упало. «Ну надо же, как ей Клеву на деньги развести удалось? Хотя Серега как большой ребенок, его подразнили конфеткой, у него слюни и потекли. Однако и аппетиты у этой Розы. Надо полагать, что всю пенсию Клева уже отдал пергидролевой блондинке, раз он сказал, что денег у него нет, и сейчас вот ищет еще наличные».
18
Передать душевное состояние Сереги было трудно. Он был весь в любви. Его вчерашняя знакомая, которая провела с ним всю ночь, воплощая в постели все Клевины эротические фантазии, разбудила в Серегином сердце целый пожар. Не избалованный женским вниманием вчерашний пациент психушки был в том состоянии, когда его и так-то непрочное душевное равновесие было нарушено большим количеством выпитого алкоголя и безудержным сексом, которому парочка предавалась почти сутки. В один из таких моментов, когда Серега почувствовал очередной прилив сексуальной энергии и начал ласкать Розу, женщина прервала ласки и серьезно сказала:
— Серж, ты знаешь, у меня с деньгами проблемы! Не помог бы ты мне?
Серега замялся, но желание овладеть вожделенной толстухой было так велико, что Клева принял роковое решение — оказать финансовую помощь партнерше.
— А сколько надо?
— Пятьдесят тысяч, кредит в банке, срок подошел, понимаешь, а платить нечем.
— Ерунда, я тебе помогу, — строил из себя крутого мэна Клева.
— Я знала, что ты настоящий мужик, — проворковала толстуха и начала делать Клеве эротический массаж.
Пергидролевая блондинка, покидая Клеву, держала в руках почти что всю пенсию инвалида, а также взяла с Сереги слово, что он достанет еще двадцать тысяч.
— Мальчик мой, ты ведь меня не подведешь! Ты ведь не заставишь свою девочку одалживаться у посторонних?
— Роза, будь спокойна, к вечеру деньги у меня будут! — горячо говорил Клева.
— Пупсик, ты меня просто выручишь! Я бы попросила денег в другом месте, и мне бы, несомненно, дали. Но зачем после того, как мы нашли друг друга, приплетать сюда каких-то третьих лиц!
— Все для тебя сделаю! Будь спокойна, я мужик и от своих слов не отказываюсь! — подписывая приговор своему финансовому благосостоянию, выпалил душевнобольной.
Таким образом, общение с Розой уже обошлось юному донжуану в тридцать тысяч. Таких денег, если бы Серега тратил их на обычных проституток, ему хватило бы на полтора десятка уличных девок. Оставшись без денег и со взятым на себя обещанием достать еще двадцать тысяч, Клева ни секунды не подумал о том, на что он будет жить до следующей пенсии. Каким образом Клева повелся на дешевые понты толстухи, понять было трудно. Причем признать свою глупость Клева не согласился бы ни при каких условиях. Психбольной всерьез считал, что Роза — эта та единственная, которую он ждал всю жизнь и ради которой он был готов горы свернуть.
Вообще, то, что многие дурики становятся объектом внимания брачных аферисток, факт общеизвестный. Че бы у хворого деньги или квартиру не оттяпать? Вычисляют несчастных с помощью подкупленных паспортисток и базы данных дурдома. Главное, чтобы у шизика родных не было. Подсовывают такому несчастному девку, и та охмуряет человека с неустойчивой психикой. А затем, пока душевнобольной не очухался, бегом в загс. После этого девица быстро оформляет опекунство над больным и прямиком в дурдом его на всю жизнь, а квартиру продают и делят между участниками аферы полученную прибыль.
Суды решают вопросы о признании невменяемости белобилетных донжуанов на раз-два-три. Кроме того, такой суд по закону можно провести, и, как правило, проводят, без извещения больного, заочно. Бумажки, какие для судебного заседания написать надо, заинтересованные врачи быстро оформят. То есть ты можешь и не подозревать о том, что суд в данный момент решает вопрос о твоей недееспособности. И вот сегодня ты пусть и не совсем полноценный гражданин, но свободно по городу разгуливаешь и живешь на свою нищенскую пенсию. А завтра, по решению судьи, ты уже в интернат определен на всю жизнь и даже слово о себе замолвить не можешь, поскольку на суд тебя даже не пригласили, а из интерната не то что в город, а даже на соседствующую с богадельней полянку зеленую не отпустят. Режим в таких заведениях посуровей, чем в тюрьме, будет. И сбежавших разыскивает милиция, как уголовников каких-то.
19
Борода тем временем корпел над дипломом. Для технологических расчетов требовалась специальная литература, конечно, некоторые данные можно взять с потолка, но это не тот полет, кустарщина, а Владимир всегда старался сделать работу без сучка без задоринки. Во всемирной паутине не нашлось трех очень важных параметров. «Придется в библиотеку ехать, некоторые справочные данные переписать, — думал Борода, — опять через центр города ехать надо».
Владимир недолюбливал центральные улицы, переполненные народом и автотранспортом, мужчина страдал агорафобией. Бороде казалось, что здания давят на него, а безразличная ко всему толпа может просто растоптать. Болезненные страхи усиливались жарой, которая установилась после дождя. Воздух был горячим и влажным, стояла та погода, при которой у Бороды в транспорте было полуобморочное состояние. Плюс действие нейролептиков, которое превращало передвижение мужчины по городу в муку.
С горем пополам Владимир доехал до главной городской библиотеки. Большое здание с колоннами выглядело нелепо в окружении домов, выстроенных в стиле хай-тек. Вообще, исторический центр города за последние десять лет попросту разрушили. Здание книгохранилища было выкрашено в цвет яичного желтка, как и большинство присутственных мест. На фасаде были вылеплены барельефы выдающихся писателей. Из-за того, что изображения литературных гениев были расположены высоко, разобрать, кто есть кто, было очень трудно. Владимир повспоминал портреты литераторов из школьных учебников и, к своему стыду, никого не узнал. Поднявшись по гранитным ступенькам, Борода взялся за бронзовую ручку тяжелой деревянной двери и с трудом открыл ее. Поднявшись по большой мраморной лестнице на второй этаж, вошел в зал каталогов. Дрожащей рукой вписал в бланке заказов необходимую литературу. Народу в читальном зале почти не было. Середина лета, студенты уже закончили учиться, а простого человека в эту обитель мудрости не затянешь и на аркане. В конце читального зала обнималась парочка.
Все складывалось удачно, книги по причине малолюдия выдали быстро, данные в них нашлись. Единственная проблема возникла с последним фолиантом, нужная страница в котором была выдрана с корнем. «Ладно, что-нибудь придумаю, — решил Борода, — нарисую в дипломе что-либо похожее на правду, авось преподаватель не додумается, что это цифры с потолка. Что им, профессорам, нечего делать в такую погоду, кроме как вычитывать страницу за страницей то, что студенты накропали? Это же не бестселлер какой-нибудь!»
Закончив работу с первоисточниками, Владимир собрал свои вещи и пошел сдавать книги библиотекарю. На обратном пути он снова увидел целующуюся парочку и позавидовал им белой завистью. Сошедшиеся в глубоком поцелуе так, как если бы делали друг другу искусственное дыхание, влюбленные не замечали ничего и никого. Молодость, море по колено, впереди длинная жизнь и все маленькие и большие человеческие радости. Жизнь прекрасна, все впереди! Владимир вспомнил амурные похождения своей юности и только вздохнул. Не искушенные золотым дьяволом девушки его молодости дарили свою любовь бескорыстно. Жизнь была полна романтики и ожидания чего-то лучшего. Ощущение пульсирующего ритма жизни осталось в безвозвратно ушедшем прошлом и лишь бередило душу Бороды воспоминаниями об ушедшей юности.
20
Придя домой, Борода пошел под душ. Только бы вода была, и похолоднее! Из крана с синим кружочком на рукоятке под слабым давлением побежала мутноватая, теплая жидкость. «Слава богу, хотя бы такая есть», — размышлял Борода, смывая с тела липкий пот и городскую грязь. Водные процедуры были одним из немногих доступных душевнобольному удовольствий. Простояв под душем десять минут, Владимир еще некоторое время обмахивался полотенцем, пытаясь достичь того приятного момента, когда на коже появятся пупырышки и все тело почувствует легкую дрожь от холода.
Чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о дипломе и не отставать от жизни, Борода включил телевизор. По ящику шли новости. Собственно, ничего нового сказано не было. На Кавказе опять убиты омоновцы, в столице разоблачили какого-то чиновника, бравшего взятки, цены на нефть опять подросли. В общем, все хорошо. Показали действующего президента, который в жестковатой манере констатировал общеизвестные истины.
«Вообще, — думал Владимир, — в будущем, даже, наверное, в недалеком, голосовать будут не за конкретного человека как кандидата в президенты, а за определенный «софт». Выбирать будут одну из компьютерных программ. Техника надежнее людей, и никакого тебе человеческого фактора. Компьютер скажет, что и как делать, кому как себя вести, что делать, чтобы избежать мирового кризиса или начала новой войны. Да и вообще, сейчас компьютер — твой слуга, а придет время, ты будешь слугой компьютера. Куда приведет компьютерная революция, никому не известно».
Заканчивалась новостная программа рассказом о жизни одной из певичек современной поп-сцены. В самом интересном месте телевизор погас, погасло также освещение в коридоре. «Так, отключился свет, — констатировал Борода. — Значит, не работает лифт, холодильник, наверняка нет и воды, которая подается с помощью электрического насоса. Не поработать теперь и на компьютере, диплом придется отложить. Из всех электрических устройств функционирует только сотовый телефон, да и он разряжен. В глухой тайге удобств примерно столько же, сколько сейчас в нашем доме».
За окном темнело. Садящееся в облаках солнце окрашивало небосвод в пурпурно-красные тона, постепенно скрываясь за горизонтом. Если на востоке небо было уже почти черным и на нем появились звезды, то на западе светило еще затмевало своим светом наступающие сумерки. На улицах зажглись фонари, загорелись разноцветные рекламы. Борода хотел почитать книгу, но потом вспомнил, что света, самого простого блага жизни нет. «Надо поискать свечку, — подумал Владимир. — Где же она?» Пошуровав во встроенном шкафу, Борода вскоре держал в руках кусок парафина, который зажег от зажигалки.
Пламя свечи колебалось от ветра в разные стороны, отбрасывая на стены увеличенные тени предметов. «Может, сегодня лечь спать пораньше? Делать все равно нечего», — подумал мужчина и пошел за таблетками. Выпив пилюли, Владимир улегся на нерасстеленную кровать и попытался заснуть.
Как всегда после приема нейролептиков, сознание начало затуманиваться. Мысль работала все медленнее и медленнее, тело начало сковывать. Даже переложить руку было проблемой, налитое свинцом тело уже плохо подчинялось воле. Наконец сознание начало отключаться. «Наступил химический сон», — успел подумать Борода и окунулся в темную, липкую бездну.
Ночью к Бороде во сне опять пришел черный кот. Владимир невольно содрогнулся. Не то чтобы кот был как-то по-особенному страшен или агрессивен, просто мужчина боялся, что мохнатое животное опять будет обличать его. Так оно и произошло.
— Ну, что, опять ничего путного за день не сделал? — спросил кот, изгибая свою спину и мурлыча.
— Я в библиотеку ходил, — оправдывался душевнобольной, — я диплом пишу! У меня знаешь сколько работы!
— Знаем мы, как ты пишешь! На кладбище прохлаждался, вместо того чтобы работу, за которую ты аванс уже взял, выполнять! Халявщик!
— Имею право! И вообще, у меня интеллектуальный труд, я, может, с кем разговариваю, а в мозгу продолжаю о дипломе думать!
— Что это за работа — о дипломе думать! Разве настоящий мужик так работает? У настоящего бизнесмена, которым ты из-за своей лености никогда не станешь, все уже продумано! У полноценного человека и деньги на кармане есть, и в жизни все обустроено.
— Ты хочешь сказать, что я неполноценный?
— Ты неудачник и лентяй! Только жалеешь себя вместо того, чтобы чем-нибудь путним заниматься!
— Я тяжело болен!
— Выдумки это все. Шизофрения — это не болезнь, а образ мысли!
— Почему же тогда меня чуть что, в больницу волокут? Что, лечат за то, что я думаю иначе, чем большинство?
— Люди просто ничего не понимают в душевных болезнях. А психиатрия — это вообще не наука, а сплошное шарлатанство.
— Спасибо хотя бы на этом. Хотя легче от этого не становится.
— А ты перестань злиться на весь мир. В этом твоя беда. В своих проблемах ты винишь посторонних людей, а надо бы начинать с себя!
— А что хорошего мне другие люди сделали?
— А что плохого?
— Во-первых, во-вторых и в-третьих, как только люди узнают о моем заболевании, они перестают со мной общаться. Как же, шизик, такой даст по башке, и ему ничего не будет. От такого можно ожидать всего, чего угодно. Уж лучше держаться от такого подальше!
— Так все очень просто. Народец-то нынче пуганый. Вон по телевизору какие страсти показывают. Насмотрится на ночь публика всякого дерьма, потом от своей тени шарахается.
— И что мне тогда делать?
— А ты душу свою не открывай каждому встречному и поперечному. Зачем ты всем сообщаешь, что в дурдоме лечился? И так желающих о другого вытереть ножки — выше крыши.
«Удивительно, — подумал во сне Борода, — котище стал меня успокаивать. Что-то в прошедшую ночь за ним такой гуманности замечено не было».
Внезапно кот, утробно мяукая, стал уменьшаться в размерах и в следующее мгновенье совсем исчез. Борода открыл глаза. Первые лучики солнца заглядывали в окно. Ночь прошла, начинался новый день. «А я совсем не выспался», — печально констатировал Владимир.
20
Было пятнадцатое число. Пора в психдиспансер идти отметочку делать. Мысль об этом сильно подпортила и так не самое радужное настроение. Обязательное посещение раз в месяц психиатра очень угнетало Владимира. Вопрос типа «А вот докажи, что ты нормальный!» невольно висел в воздухе, пока с тобой беседовал врач. А как это докажешь? От такой процедуры невольно смутится и полностью здоровый человек. Но нормальный человек приходит в психдиспансер раз или два в жизни, а тут в год двенадцать раз нужно посещать дом скорби, отметочку делать.
Система наблюдения за психическими больными была отработана еще в период развитого социализма и отличалась большой навязчивостью. Каждый, кто попал в нее, уже до конца жизни был обязан отчитываться о своем поведении и о времяпрепровождении. Уклонявшихся от таких обязанностей предупреждали по телефону, а злостно отказывавшихся отправляли прямиком в дурку.
Для душевнобольных врач был царь и бог. От его мнения зависело, отправят пациента в психбольницу или позволят еще на воле погулять. Решение эскулапом принималось субъективно, ибо какие мерки существуют для оценки психического состояния? Поэтому врачу надо было понравиться, лишнего не говорить и ни на что не жаловаться. Не дай бог, посетуешь на своих домашних или соседей, как психиатр тут же записывает в карточке: «Кофликтен с окружающими». А это, может, люди к тебе с предубеждением относятся! Как-то раз Борода, вспомнив что-то смешное из жизни, улыбнулся на приеме. Тут же врач в карточке записал: «Беспричинно улыбается в неподобающей обстановке. Расторможен».
В общем, фиксируется на бумаге только то, что дискредитирует пациента. Как объяснил Владимиру один из пожилых врачей, дело в том, что бумаги психиатр пишет для прокурора, чтобы снять с себя ответственность за возможные последствия безумия больного. Как-то Бороде удалось почитать, что врачи о нем пишут, он пришел в ужас. Правдой в этих записках была только дата приема, все остальное плод фантазий психиатра. Хотя, с другой стороны, а по-другому-то как? В чужую голову не залезешь, а фиксировать состояние пациента как-то надо. Вот и напрягает психиатр мозги, термины научные вставляет для придания достоверности своим измышлениям. Ведь если напишешь хоть капельку хорошего, то как тогда объяснить, почему пациента лечат, зачем таблетки заставляют пить.
Вот и в этот раз, придя в психдиспансер и заняв очередь к врачу, Борода стал тщательно обдумывать, что врачу сказать. «Скажешь, что лучше стало, врач оценит это как повышенное настроение, подтормозить захочет, увеличит дозировку. Изречешь, что хуже себя чувствуешь, тогда точно на пролонг напросишься, а то и на госпитализацию.
— Здравствуйте! Можно войти? — боязливо спросил Борода, заходя на прием.
— Здравствуйте, входите, — ответил психиатр, молодой мужчина в очках из желтого металла на переносице. Уставшее лицо психиатра давало понять, насколько ему уже надоело общаться с шизиками, а красные глаза свидетельствовали о том, что эскулап подрабатывал ночью на какой-нибудь другой работе или хорошенько поддал накануне. Врач даже не поднял глаз от карточки, в которой что-то торопливо писал.
Борода присел на краешек стула и стал ждать, когда эскулап что-нибудь спросит.
— Ну, рассказывайте! — продолжая писать, сказал врач.
— Так мне особо не о чем говорить, все по-прежнему, никаких изменений.
— Это хорошо, что без изменений. Таблетки пьете?
— Каждый день, утром, днем и вечером.
— Не кажется, что вы можете телепатировать?
— Нет!
— А может, голоса слышите?
— Нет!
— Какие лекарства нужны?
Владимира всегда удивлял этот вопрос. Ведь это врач должен назначать лечение, а не больной просить те или иные лекарства.
— Мне, как всегда, в тех же дозировках.
Эскулап выписал необходимые лекарства и сказал:
— Можете идти.
У Владимира отлегло от сердца. Весь прием не занял и пяти минут. Психиатр решил, что Владимир может погулять на воле еще месяц, до следующего приема. По закону подлости бывали случаи, когда помощь психиатра была на самом деле нужна, но врачи почему-то именно тогда отказывали в госпитализации. И вот когда приступ развивался, больного уже в состоянии полного безумия привозили в лечебницу, после чего закалывали нейролептиками. У Бороды самого была пара случаев, когда врачи проморгали болезнь.
21
Владимир вышел на ступеньки перед входом в диспансер, глубоко вздохнул и жадно закурил. Оправившись от нервного напряжения, Борода оглянулся по сторонам. На ступеньках стояли несколько больных, которых он раньше видел в больнице. Мужчина кивнул им и посмотрел вокруг себя.
Рядом с Владимиром стояли две девушки и, несколько манерно держа сигареты, пускали дым в воздух. Одна из девушек имела длинные рыжие и, как показалось Бороде, натуральные волосы. Футболка с надписью «Love forever» плотно облегала ее грудь, наглядно демонстрируя прелести курильщицы. Тесноватые джинсы подчеркивали стройность фигуры. Там, где заканчивалась футболка и еще не начинались джинсы, на теле красавицы красовалась татуировка в виде бабочки. Весь вид незнакомки будил в голове Владимира сексуальные фантазии.
И тут Борода подумал, что где-то уже видел блондинку. «Вспомнил! Я же видел ее в психушке! Она лежала в женском отделении, я ее как-то на прогулке видел. Значит, у девчонок что-то с головой не в порядке. Это несколько меняет дело. Это даже хорошо. К здоровым я подойти боюсь, а вот с больными чего бы парой слов не перекинуться?»
— Привет, девчонки! — сказал, подойдя к собеседницам, Владимир.
— И тебе привет.
— Может, познакомимся? Меня Вова зовут.
— Меня зовут Алена, — нисколько не смущаясь нахрапистости кавалера, представилась рыжеволосая. — А это Настя.
Блондинка в знак согласия познакомиться тряхнула головой, и длинная челка упала ей на глаза.
Борода включил все свое обаяние и начал развлекать молодых красавиц анекдотами в надежде сойтись с девушками поближе. Через пару минут собеседницы уже прыскали от смеха. Через четверть часа в записной книжке у Владимира уже были записаны телефоны подруг и была достигнута устная договоренность пойти на пикник на природу.
Наблюдавший за сценой знакомства постоянный обитатель дурдома Леша-Пельмень только скрипел зубами от зависти к той легкости, с какой Борода охмурял девушек.
Когда девушки, попрощавшись, ушли, Пельмень подошел к Владимиру и восхищенно сказал:
— Ну, Борода, ты даешь! Высший класс! Познакомиться с двумя психологами! Ты так скоро на врачей переключишься!
У Владимира отвисла челюсть от удивления:
— Каких психологов? Это же дурочки, такие же, как мы с тобой, особенно эта рыжая! Все глупости какие-то говорила! Я подумал, что она точно с приветом. Думал, что так же, как и мы с тобой, они на прием пришли!
— Ты че, Борода, совсем спятил? Эти девушки психологи, у нас в диспансере на третьем этаже работают!
— Не может быть! — сказал потрясенный Владимир. — Я же одну из них в стационаре видел!
— Так потому и видел, что работа у них такая, психов тестировать!
— Ну дела, вот прокол! Что же сейчас делать? А я-то всерьез думал, что они больные.
— Так это даже по приколу с такими кралями поразвлечься, — сказал Пельмень.
— Ты что, нужны им психи для знакомства, как же!
— Так ты что, сказал им, что ты пациент?
— Нет.
— Ну, вот и погуляй с ними, мало ли по какой причине ты здесь оказался. Может, ты комиссию врачебную проходишь или справку для получения прав на машину взять пришел!
— Не, ты что, они расскажут обо всем врачам, а те меня в дурку.
— Это у тебя мания преследования, — прокомментировал Пельмень. — У меня тоже такое было, все казалось, что все знакомые меня в психушку отправить хотят.
— Не, Пельмень, я только с такими же, как я, могу нормально общаться. А после того, как я узнал, что они — психологи, я комплексовать буду.
Ошарашенный Владимир даже не пожал протянутую ему Пельменем для прощания руку и в прострации пошел по направлению к автобусной остановке.
22
Присев на скамеечку остановочного комплекса, Владимир задумался о своих отношениях с противоположным полом. Хвастаться было нечем. Нечастые встречи с женщинами, никаких длительных романтических отношений. Исключением была связь с Мариной и с еще одной состоящей на учете у психиатра девушкой. Но где они? Позвонить какой-нибудь из них, что ли? Нет, Марина отпадает, друзья говорили, что она замужем. Остается Оксана, вторая пассия Владимира. Но ее строгие родители напрочь запретили Оксане общаться с человеком, у которого, так же как и у их дочери, были проблемы с душевным здоровьем.
Оксана была тихой, домашней девушкой. Застенчивость и неуверенность в себе мешали девушке подать, как говорится, товар лицом. Оксана училась в консерватории по классу скрипки, и все ее интересы были связаны с музыкой. От современных деятелей поп-сцены ее подташнивало, примитивность навязчивой музыки приводила девушку в уныние. Но утонченность манер и хорошее образование по нынешним временам вещи не очень востребованные, а посему Оксана долгое время не могла найти друга.
Познакомились Оксана с Владимиром в психиатрической больнице на совместном занятии с психологом. Когда врач включил магнитофон с музыкальной записью, из присутствующих только Борода и Оксана угадали, что оркестр играет произведение Свиридова, написанное на повесть Пушкина «Метель». Угадавшие переглянулись, Владимир подмигнул Оксане, девушка смущенно улыбнулась. В кармане у мужчины была шоколадка, которую Владимир без раздумий предложил девушке. Оксана стала отказываться, ведь по понятиям закрытого лечебного заведения, такая сладость была целым сокровищем. Но Владимир, который приготовил плитку в качестве презента для медсестры, проявил настойчивость и не отставал от девушки, пока та не согласилась принять шоколад.
Все следующие занятия с психологом Оксана и Владимир усаживались рядом и без умолку болтали, вызывая раздражение ведущего занятие врача. Но именно эта беспредметная болтовня постепенно выводила Оксану из глубокой депрессии, из-за которой девушка попала в психиатрическую больницу. Через три встречи она буквально расцвела, стала улыбаться несколько пошловатым анекдотам и байкам, которые рассказывал Владимир. При этом на лице Оксаны появлялись милые ямочки, которые очень контрастировали с красивыми печальными синими глазами. Эти чудные глаза с глубокой вселенской грустью запомнились Бороде навсегда.
В противовес тихой, замкнутой дочери мать Оксаны была сильной, волевой женщиной, которая гордилась своей твердостью и отличалась бескомпромиссностью. В семье мать Оксаны была деспотом, все вопросы решала сама. Мама считала, что ее дочь здорова, что попадание Оксаны в психушку — случайность, и связывать жизнь с постоянным пациентом желтого дома глупо. Наверняка впереди у ее дочери счастливое будущее и удачное замужество. А что ждет Оксану с Владимиром? Ничего. И главное, от душевнобольного здорового потомства не получится. Оксана была послушным ребенком, и именно мнение родителей оказалось решающим при разрыве отношений с Владимиром.
«А вот как я решу! — подумал Владимир. — Я монетку подброшу! Орел — звоню Марине, решка — Оксане!» Борода вытащил из кармана рубль и подбросил его вверх. Монета описала загадочную траекторию и, блеснув, укатилась куда-то в траву. «Что это значит? — мнительно подумал Владимир. — Не звонить ни той, ни другой? А что тогда делать? Где мне женщину-то найти? Что предпринять? Может, с Аленой встретиться, раз монетка не показала ни Оксану, ни Марину?»
Алена была медсестрой, которая работала в психиатрической больнице. С ней Владимир познакомился весной два года назад, во время одной из госпитализаций. Чем ей приглянулся Борода, никто не знает. Начиналось все с того, что парочка мило разгадывала кроссворды на больничной кушетке. Восьмого марта, когда младший персонал капитально набрался, Владимир уединился с Аленой в процедурке и, измученный длительным воздержанием, буквально набросился на медсестру. Алена сказала:
— Не сейчас! Какой из тебя герой-любовник, если ты весь нашпигован галоперидолом! Давай так, когда ты отойдешь от лекарств, позвони мне, и я к тебе приеду.
Алена выполнила свое обещание и, когда Борода пришел в себя после госпитализации, приехала к нему несколько раз. Все бы ничего, но медсестре для достижения нужной кондиции было необходимо насмотреться порнографических фильмов и хорошо выпить. И то и другое было чуждо Бороде, но терпимо. Но когда Алена предложила иметь связь втроем, пригласив еще одного мужчину, Владимир запротестовал. Так любовники и расстались. От этих встреч у Бороды осталось какое-то гадостное чувство.
«Как ни крути, реально я отношения ни с одной из троих не могу иметь. Так и придется жить одному в этом городе соблазнов. Положусь на судьбу, авось да и удастся встретиться с кем или познакомиться».
23
Для того чтобы прийти в себя после посещения дурдома, Владимир решил пройтись по кладбищу. Еще подходя к памятнику писателю, Борода понял, что у нищего что-то не так. Еще издали были слышны детские визги на непонятном наречии. В ответ нерусской речи слышались ругательства Копытова. Подойдя поближе, Борода увидел красочное зрелище: Вася воевал с таджиками-попрошайками. Подростков, промышлявших нищенством на улицах города, каким-то ветром занесло на кладбище. Копытов пытался поймать хоть одного верткого пацана, но из этого, конечно, ничего не получалось. Подростки специально подходили к нищему, что-то орали и кривлялись. Лицо Васи наливалось кровью, нервы не выдерживали, и он бросался в погоню за своими обидчиками, что вызывало дикий хохот детей Востока. Догнать, конечно, он никого не мог и, мучаясь одышкой от бега, только сыпал угрозами в адрес своих конкурентов.
— Ты только посмотри, — надрывался Копыто, — чего выделывают! Только мне хочет кто-нибудь подать, как подбегают эти со своими баночками, и милостыню перехватывают. Что мне, с ними наперегонки бегать? Я ведь так без заработка останусь. У, нехристи!
Дети Востока смотрели на Копытова и подошедшего Бороду, как затравленные волчата. Что поделаешь, конкуренция есть конкуренция. Лично Бороду приезжие не очень волновали. В той сфере деятельности, в которой подвизался Владимир, неграмотные жители южных республик не могли помешать Бороде зарабатывать деньги. Что касается Копытова, так в нем юные попрошайки видели врага, со всеми вытекающими последствиями. Владимира удивила злоба, с которой юные таджики набрасывались на безобидного Копытова. Борода привык к тому, что приезжие ведут себя очень тихо и смирно, а также очень неприхотливы к условиям жизни. Тут же южане готовы были глотку Копытову порвать из-за заработка. Что поделаешь, таков закон жизни, выживает сильнейший. Что будет с нами, когда эти пришельцы вырастут?
Пока основная часть табора потешалась над незадачливым аборигеном, один из чумазых попрошаек присел на близлежащей могильной плите и обделал ее по большому и по маленькому.
— Ты что делаешь! — возмутился Борода. — Милостыню хочешь просить, проси, но веди себя как человек, ты же на кладбище!
Особого смысла в воспитательных словах Владимира не было, так как таджики ни слова по-русски не понимали.
— Вот, представляешь, — обращаясь к Владимиру, почти кричал Вася,— во что они кладбище превратят! Ведь у себя дома они так себя вести не будут! А так ты денег им подай, а они как с кукишем в кармане к тебе относятся.
В это время подошла мамаша всего этого галдящего семейства. На руках у низкорослой таджички был ребенок нескольких месяцев от роду. Укутанное в платок так, что видны были только глаза, нос и немного рот, лицо женщины было как будто запачкано в грязи. Этот естественный для южан цвет кожи был крайне необычен в нашей пока европеоидной стране и вызывал желание умыть женщину с мылом. Что-то крикнув своей ораве, мамаша с вызовом бросила тираду на своем наречии в сторону Бороды и Васи и торжественно прошествовала в глубь кладбища. Подчиняясь ее указаниям, разновозрастная свора попрошаек двинулась прочь от Копытова.
Конфликт, по крайней мере на сегодня, был исчерпан. «Но что будет с Копытовым потом? — думал Владимир. — Не смогу же я каждый день приходить сюда и охранять его. А без меня Копытова эти пришельцы просто заклюют». Вася тем временем потихоньку приходил в себя, поминутно матерно ругаясь в адрес недавних врагов:
— Что они позабыли на нашем кладбище? Оно христианское! Если они мусульмане, то пусть и милостыню около мечети просят!
— Успокойся, Копыто! Может, ты их напугал, и они больше не придут, — успокаивал Васю Борода, сам не веря тому, что говорит. Люди так устроены, что если они где деньгу срубят, то обязательно будут эту жилу разрабатывать. В этом что мы, что таджики абсолютно одинаковы.
— А детей-то у них сколько, а детей! — возмущался Копытов. — Конечно, если только рожать, то времени на работу не остается. А если все просить будут, то кто делом-то заниматься будет?
— Вася, так ты сам милостыню собираешь!
— Я в этой стране вырос, горбатился всю жизнь на государство, так что имею право!
— И что из того! Все на государство в свое время поработали, что, сейчас всем на паперть идти?
— Ты что, защищаешь этих черножопиков?
— Да нет, просто хочу сказать, что приспосабливаться надо к ситуации. Толку от твоей злобы никакой, ты таджиков не перевоспитаешь, они какие есть, такими и будут. И сами они просят, и дети их будут попрошайничать, так что как-то надо по-мирному разобраться. А то они в один прекрасный день изобьют тебя, и помощи тебе будет ждать неоткуда, никто за тебя не заступится, сам знаешь, какой у нас народ.
— Ни за что я рядом с ними не буду милостыню просить!
— Тогда меняй место, проси где-нибудь в городе.
— Это что, я в своей стране должен бояться приезжих?
— Выходит, так.
24
Получив на кладбище вместо отдыха эмоциональную встряску, Владимир решил, что рано или поздно и погост, и город весь будет во власти приезжих. Националистом Борода никогда не был, но, встречая в последнее время в большом количестве мигрантов, невольно поддавался легкой панике по этому поводу. «Великое постиндустриальное переселение народов. Когда-то европейцы колонизировали весь мир, теперь, наоборот, «все флаги в гости к нам». Эта волна пришельцев смоет нашу цивилизацию, и вспоминать о современном «золотом миллиарде» будут примерно так, как о жителях исчезнувшей в океане Атлантиды. Обидно, конечно, но факт. Природа не терпит пустоты. Сами не хотим рожать, так пусть другие род свой продолжают», — думал Владимир.
Борода, предаваясь апокалипсическим мыслям, не заметил, как отмахал почти всю дорогу от погоста до дома. Перехватив наспех что-то из холодильника, мужчина сел за написание уже опротивевшего ему диплома. «Вот была бы такая работа, сделал бы ее и был бы свободен. А тут надрываешься день за днем, и кажется, что конца и края этой писанине нет. Определенности нет, вот что плохо. До последнего не знаешь, правильно ли ты все сделал», — сокрушался Владимир.
В самый разгар работы, когда Борода весь ушел в написание диплома, зазвенел телефон. Владимир не сразу понял, что это ему мешает сосредоточиться, потом до него дошло, что кто-то очень хочет с ним поговорить. «Может, не брать трубку, — решил мужчина, — кому надо, и потом дозвонится. Я лично не горю желанием с кем-либо беседовать». Телефон замолк. Удовлетворенный Борода снова застучал по клавиатуре. Но звонивший был очень настойчив. Еще два раза телефон начинал трезвонить и, попиликав пару минут, замолкал. Но теперь у Владимира все рабочее настроение улетучилось. Ругнувшись, мужчина взял трубку.
— Але, але! — послышалось из аппарата, — Борода, ты че трубку не берешь?
— Что тебе надо? — сердито ответил Борода.
— Как что? Ты хоть знаешь, что я тебе из дурки звоню, санитар на две минуты разрешил аппаратом попользоваться.
— Как ты туда попал? — удивленно спросил Владимир.
— А вот так! Мамаша опять сдала. Пришла ко мне, а я пьяный сплю. Она меня растолкала и спрашивает: «Ты пенсию-то получил? А я ей все про Розу и рассказал, сказал, что жениться на ней собираюсь, что в квартире у себя ее пропишу. Ну, тут мать вроде как закивала головой и в соседнюю комнату, там, где телефон был, вышла. А мне бы, дураку, подумать, что она бригаду для меня вызывает, так я бы из дому ноги сделал, переночевал бы, допустим, у тебя. Не будут же они меня сутками караулить! Ну и приехали эти мальчики по вызову, я стал сопротивляться, а они ведь ушлые, знают, как вырубать с одного удара. Дали мне под дых, пока я в себя пришел, уже по рукам и ногам связан.
— Ну ты даешь! Пару дней на воле побыть — и снова в психушку!
— Во-во, Борода, ты человек с пониманием. У меня к тебе две просьбы, первая: приедь ко мне в дурку и курева с чаем привези. Если бабло есть, то и фруктов тоже. А то мать мне сказала на прощание, что она ко мне в психушку больше ни ногой. Вторая: достань Розе деньги, ей десять тысяч еще не хватает. Я уже решил, как только меня из богадельни выпишут, свадьбу сыграем. Тебя свидетелем возьму!
— Не хочу я быть никаким свидетелем, хватило мне уже приключений с тобой!
— Ты че, Борода, у меня же с Розой любовь! Такое раз в жизни бывает! Че ты моему счастью не радуешься? Сам как филин, живешь один, и что, все так же должны, что ли?
— Слушай, Клева, у тебя хоть адрес то этой твоей блондинки есть?
— Нет, на фига мне ее адрес, жить-то у меня будем.
— А паспортные данные хотя бы?
— Нет, на кой черт мне ее паспортные данные, че я, мент, что ли?
— Так ты мне объясни, как ты совершенно незнакомому человеку деньги-то отдал? Она же тебе их никогда не вернет. И меня еще подбиваешь свои кровные этой Розе отдать.
— Я тебе все верну, мое слово кремень, можешь верить!
— Нет, не дам я твоей крале деньги. На мой взгляд, она просто аферистка, попался ты на ее удочку. А приехать к тебе, пожалуй, приеду. В воскресенье!
— Ты че, Борода, до воскресения еще четыре дня! Как я без курева-то проживу? У меня же уши опухнут! И с санитаром надо расплатиться, я ему за то, что он поговорить с тобой разрешил, пачку пообещал.
— Это твои проблемы. Отдал все деньги Розе, вот пусть она к тебе и ездит.
— Так она не знает, где я!
— Будь уверен, и знать не хочет. Думаю, больше ты эту мадам не увидишь.
— Не романтик ты, Борода, о высоком не думаешь, видишь грязь кругом только. Так знай, Роза — моя верная Ассоль!
— А ты капитан Грэй?
— А хотя бы и так!
— Чудак ты, Клева. Лучше бы ты на пару дней из больницы позже вышел, глядишь, сейчас бы дома сидел да свой любимый «Rammstein» слушал, курил бы вволю и чафирь пил, — нажимая клавишу отбоя, сказал Борода.
25
Две недели, которые Борода потратил на написание диплома, пролетели очень быстро. Клева больше не звонил. «Наверное, в наблюдаловке его заперли, к телефону не пускают», — думал Владимир. Наконец настало время звонить заказчице. Найдя ее номер телефона в записной книжке, Борода набрал необходимые цифры дрожащей рукой и стал с волнением ожидать ответа.
— Аллеу, — пропела в трубку Лена.
— Здравствуйте, это Владимир звонит, ваш диплом готов, можете забирать.
— О, как прикольно! Когда вы его мне отдадите?
— Хоть сегодня.
— Отлично, где встретимся?
— Так давайте там же, где и в первый раз.
— Сейчас такая жара, — томно сказала Лена. — Может, вы придете ко мне домой? Ну, чтобы на жаре не стоять.
Владимир подумал, что бы это значило. «Скорее всего, девушка готова на натуральный обмен. Диплом против красивого молодого тела. А ведь и я согласен! На кой черт мне эти бумажки с водяными знаками! Уж если иметь любовную интрижку, так лучше с достойной претенденткой! А Ленчик товар — первый сорт!»
— Хорошо, — несколько волнуясь, ответил Борода, — говорите адрес.
Через час с небольшим Владимир стоял у двери заказчицы, переминаясь с ноги на ногу. Квартира открылась, появилось милое личико, и Борода увидел глаза Лены. В них он прочитал то, что и ожидал. Зрачки девушки были расширены, рот призывно открыт, перед Владимиром стояла красивая, готовая ко всему блудница. Хозяйка, скорее всего, съемной квартиры взяла Бороду за локоть и, чуть подталкивая, повела внутрь.
— Ну же, Владимир, проходите, не стесняйтесь.
«А я и не стесняюсь. Что стесняться-то?» — подумал Борода.