Альберт Лиханов. Непрощённая
Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2015
Альберт Лиханов. Непрощённая. — «Наш современник», № 5, 2013.
Жизнь всегда ужасна. Мы не виноваты,
и всё-таки мы в ответе.
Родился —
и уже виноват. Странно
же вас учили
Закону Божьему, если вы этого не знали.
Г. Гессе. «Степной волк»
О творчестве Альберта Лиханова мне уже приходилось писать в рецензии на его роман «Слётки»1. В следующем своем романе «Непрощённая» он остаётся верен себе — и с формальной, и с содержательной стороны. Как и «Слётки», роман отличают серьезная нравственно-философская проблематика, сюжетный динамизм (при отсутствии искусственного «разгона» сюжета), жизнеподобие, авторская теплота по отношению к своим героям, житийные элементы, сказовость, идея о мучительной, но необходимой и благодатной непредсказуемости жизни, о спасительности внутреннего благородства, о тяжести становления личности, о подлинном искуплении, о памяти и совести, противостоящих духовной глухоте, и т.д.
В «Непрощённой», как и в «Слётках», Лиханов избегает дурной беллетристичности. Движущей силой романа становится сама жизнь, которая, как не раз было отмечено, может быть фантастичней любой фантастики. Достоверность повествования резко повышает тот факт, что роман основан на реальных событиях, даже имя прототипа главной героини сохранено. Однако уже в посвящении автор соединяет проблематику индивидуальной и общей судьбы, посвящая роман не только Алёне Сергеевне Никишиной, но всем малолетним пленникам фашистских концлагерей. Вызывают, правда, лёгкое недоумение строки посвящения — «тем, кто, не сумев противиться силе, одолел испытания» (если одолел, значит, как раз сумел воспротивиться?).
Немного странным кажется и жанровое обозначение произведения как романа, хотя, как минимум по объёму, оно, безусловно, является повестью. Эти сомнения до известной степени разрешает авторское определение жанра в книжном издании — «маленький роман» (в журнальной публикации — просто «роман»). Действительно, памятуя о бахтинском определении романа как «эпоса частной жизни» (который, несомненно, здесь присутствует, как и нахождение автора «на границе создаваемого им мира», его постоянное присутствие «извне» и «изнутри», хотя отсутствие романного охвата тоже сказывается), с автором можно согласиться.
Детство героини, ласково
именуемой автором Алёнушкой (что у читателя, особенно уральского, не может не
вызвать ассоциации с «Алёнушкиными сказками» Мамина-Сибиряка), описано в духе другого классика литературы
Урала — Павла Бажова: здесь Лиханов обращается к
сказовому письму, мелодичному, плавному речитативу. Эта живая сказовость описания уютного, идеалистического детского
микрокосма остается в подкорке читателя, и далее на его контрасте с реальным
ужасом происходящего (ужасом принципиально не нагнетаемым, а потому
психологически достоверным и убедительным) держится глубинный нерв
повествования. Сказ — это всегда определенный риск сорваться в сахарное,
елейное «сладкоговорение». Лиханов (не без накладок в тех
случаях, когда он, на мой взгляд, все-таки перегибает с излишней
сентиментальностью) в целом выдерживает стиль, органично, со знанием деталей
деревенской жизни, природы деревенского «лада», «светлых деревенских правил»
(ностальгия по которым составляет в книге отдельный мотив и которыми как бы «на
просвет» поверяется мужество героини), вплетая в текст различные присловья и
поговорки, несущие в себе вековую народную мудрость. Отдельно стоит
сказать о пейзажном мастерстве автора: картины природы у него полны
неподдельного лиризма.
Автор испытывает внутреннее единение с героиней, заинтересованно погружается в ее внутренний мир. Он акцентирует чистоту, незамутненность детства, которому вскоре суждено столкнуться с ужасами лагерной жизни. Этот прием контраста немудреный, но эффективный, что вообще характерно для прозы Лиханова, в самой немудрености которой скрыта особая писательская мудрость, умение психологически убедительно, через точно подобранные детали, эпитеты («наревевшись вдосталь за этот чистый и мерзкий день», «глаза обновились голубизной»), простые сравнения (например, сравнение судьбы с узлом — «Взрослость — это такой узел событий, завязанный, чаще всего, не тобой и не по твоей вине. Но так крепко, так тяжко завязанный, что надеяться не на кого, кроме как на себя, и ты должен, должен, должен, разрывая в кровь руки и душу, во что бы то ни стало развязать его»), строго дозированный натурализм передавать чувства страха, беспомощности (лейтмотив «ледяного обвала»), неуловимые сдвиги в характере персонажей и т.д. Духовное начало довольно тонко вплетается в социальное: так, психологически точно прорисованы образы учительниц-евреек, повешенных пришедшими в деревню немцами. В этой расправе невольно участвует и Аленушка, принесшая фашистам скакалку и таблички со словом «juden». Здесь мне почему-то на память пришла история о верёвке, которую дал Марине Цветаевой Пастернак — обвязать чемодан, отправляя ее в эвакуацию. Впоследствии на этой веревке она повесилась, и Пастернака долго преследовало чувство вины. Так в роман ненавязчиво входит центральная его тема — тема экзистенциальной (и здесь этого набившего уже оскомину слова всё-таки не избегнуть) человеческой вины. Война вторгается в детство, и письмо Лиханова становится более четким и жёстким, как бы отвердевает: «Легко учиться, когда делать нечего и ничто не мешает. Ничто не отвлекает, кроме… Кроме войны».
В Лиханове всегда виден писатель для детей и юношества — авторская «подсветка» детских образов с «колокольни» зрелости и опыта делает эти образы объемнее и живее. Например, сравнение лагерных охранников с колючей проволокой очень точно в плане детской попытки понять и осмыслить неосмысляемое. Это самая сильная сторона писательского таланта Лиханова: так, влюбившийся в Алену немецкий солдат Вилли кажется несколько лубочным в сравнении с нюансированной прорисовкой психики главной героини. Благодаря пластике мысли и слова писатель умело балансирует, темперируя внутренний ритм повествования, не срываясь в надрывный драматизм, не навязывая и не «продавливая» идеологию, сохраняя классические толстовские реалистические традиции (к которым я в данном случае добавил бы еще традицию шолоховской «Судьбы человека»): многие страницы «Непрощенной» вызывают в памяти «Детство. Отрочество. Юность» Толстого. Проявляя мастерство композиционного построения, Лиханов показывает, как постепенно и неотвратимо надвигается на героиню война: с засохшей крови на обуви убитых людей до «розовых гирлянд человеческих внутренностей» (подобные сцены страшны именно своей нейтральной, констатирующей тональностью). Ключевой здесь является сцена смерти матери Алёнушки в колонне пленных, постепенно утрачивающих человеческий облик, «расходующихся», — сцена, выписанная со сдержанностью, за которой пульсирует трагедия, в органике сочленения частного и общего, конкретики и абстракции («горе, лежащее посреди дороги», так же «рифмуются» пустота в душе героини, которой не за что больше держаться, и шаткая брезентовая крыша барака, таким же «двойным зрением» любуется писатель беременной Аленушкой, которая «уткнулась лицом в нарядный сверток — в свою дочь»). После смерти матери «попечение» над Алёнушкой берет ее односельчанка Клава, отличающаяся стоицизмом в исполнении «неисполнимого долга». В лагере в Алёну влюбляется охранник Вилли, вопросы которого поначалу кажутся ей «дикими» («даже в лагере девушки должны краснеть от диких вопросов»), который целует ее в лоб, как целуют покойницу. Она проявляет естественную для воспитанного в патриархальных традициях человека богобоязненность: ей приходит «голая в своей страхоте» мысль о продаже души дьяволу, она испытывает «сласть беды». Отношения с Вилли даны Лихановым последовательно: от первого недоверия до момента, когда Алёнушка «обняла Вилли и, кажется, вдохновила его». Далее показаны мытарства Алены в холодно принявшей ее семье Вилли, беременность, роды, гибель Вилли, потеря ребенка, отобранного родственниками Вилли, возвращение домой, доживание жизни. И на протяжении всего этого тяжелого пути Алену сопровождает тяжелое чувство предательства памяти. Финальная часть книги точно названа «Всё остальное», потому что к такому опыту дальнейшее может быть только «приложением». Но покоя Алёна не обретает: «Грызла её изнутри, точила, будто короед дерево, непрестанная, неотвязная непрощаемая её виновность. Неизвестно за что и неизвестно перед кем». Эта метафизическая вина не отпускает Алёнушку, делает невозможным её личное счастье. Проходящая через весь роман тема этой вины неотступно вызывает в памяти известные строки Твардовского: «Я знаю, никакой моей вины… Речь не о том, но всё же, всё же, всё же».
Сам Лиханов так раскрывал, представляя книгу, образ своей героини: «Всё, что она делает и на что идёт, происходит не благодаря её решениям, а в силу обстоятельств, в которые она загнана войной и концлагерем. Однако поступки без выбора, в которых она не виновна, возлагают на неё вину пострашнее любых мыслимых приговоров. Её мирная жизнь превращается в приговор самой себе, непрощение самой себя и в горький, очень печальный конец»2. Он отмечает, что в «поведении негероическом» может скрываться настоящий героизм взятия на себя несоразмерной возрасту «духовной обязанности», обрекающей на судьбу «горькую, тяжкую, почти невыносимую». Эта установка на «негероичность», на изображение войны как «очень трудной работы» (М. Кульчицкий) — работы не в последнюю очередь внутренней, потаенной, духовной — во многом определяет достоверность пафоса книги.
Лев Аннинский говорит о том, что это книга не для «школьного о чтения», свидетельствует о поразительности художественного эффекта, достигаемого Лихановым: «то ли жизнь оживает, то ли смерть под видом жизни»3, «сочетание страшной реальности, о которой рассказывается нестрашными, прозрачными словами». Действительно, в простых ситуациях, изображенных писателем, есть элемент психологической «запредельности», оценки реальности «по какой-то невменяемой, ирреальной шкале», по «владеющей всеми… нечеловеческой логике». Лиханов, демонстрируя парадоксальные, оксюморонные ситуации, когда «естественная природность переплетена с такой же естественной душевностью, но это переплетение неотделимо от общей беды, от самозабвенной подлости, которой подчиняются все естественные чувства», проявляет себя как «истый душезнатец». По словам Павла Басинского, роман написан «акварельно», в лихановской манере, когда он «не стремится к непрерывному «катарсису» и не пытается задушить своего читателя слезами. Он рассказывает правдивую историю ровным и спокойным тоном. Но за этим тоном не скрывает своего отношения к героям»4.
Если рассматривать «Непрощённую» в контексте отечественной военной прозы, то ничего принципиально нового книга в нее не привносит. Так, например, возникают параллели с гроссмановской «Жизнью и судьбой» — в частности, в мысли, что победителей на войне не бывает (так, американский фильтрационный лагерь мало чем отличается от концлагеря), некоторые пересечения с «окопной правдой» и т.д. Но в том-то и дело, что литература о войне представляет собой здесь дальний контекст, гораздо более очевидным выглядит вписывание романа в контекст литературы психологического реализма. Альберт Лиханов написал честную, горькую и светлую вещь, в которой максимы вроде «голод и стыд — понятия несовместимые», «не бывает любви между врагами», «человек — существо неизвиняемое» или «горе человеческое затушевать нельзя» вписываются в жизненную конкретику и поддерживаются ей, дидактика размывается непосредственным художественным видением, удивительным эффектом вживания в судьбу героев, показа жизни, в которой губительное равнодушие к человеку (так, умирающей Аленушке просто по недосмотру «забывали» несколько месяцев приносить пенсию) встречается гораздо чаще, чем спасительное и благодатное (частотное в книге слово) неравнодушие. Но жизнь все-таки победительна, как земляника, прорастающая на родных могилах. Эта «живая жизнь побеждает весь мусор социальных и национальных предрассудков» (Басинский), и эту всепобеждающую жизнь и являет нам Альберт Лиханов в своей книге — книге достойной, как и всё человеческое и творческое поведение ее автора.
1 Комаров К. Взлететь и не упасть. // «Урал», № 1, 2011. — http://magazines.russ.ru/ural/2011/1/ko15.html
2 Лиханов А. Представляя свою книгу: из огня да в полымя. // http://www.herzenlib.ru/main/announcement/detail.php?ID=17468
3 Аннинский Л. Подлость, выворачивающая во тьму. — http://www.informprostranstvo.ru/N189_2015/levanninskii.html
4 Басинский П. Вышла книга Альберта Лиханова «Непрощенная». — http://www.rg.ru/2013/10/11/kniga.html