Валерий Скобло (1947) — родился в Ленинграде. Окончил матмех ЛГУ. Работал научным сотрудником в НИИ Ленинграда-Петербурга. Автор научных трудов в области прикладной математики, радиофизики, оптики. Член Союза писателей Санкт-Петербурга. Автор сборников стихов «Взгляд в темноту» (1992) и «Записки вашего современника» (2011). Стихи, проза, публицистика печатались в российской и зарубежной (США, Англия, Франция, ФРГ, Израиль, Болгария и др.) литературной периодике. Живет в Петербурге.

 

 

 

 

 

Молитва дурачка

 

Братец-ветер, не дуди так звонко,

Не пугай — заплачет наша сестренка.

 

Братец-огонь, не тронь наши хаты —

Мы пред тобою разве виноваты?

 

Сестра-война, пройди стороною,

Стань только мне, а не общей женою.

 

Братец-зной, не суши наше поле,

В далекой степи погуляй на воле.

 

Братцы-враги, я один вам нужен,

Берите меня на завтрак, на ужин.

 

Сестра-туча, дай нам вдоволь влаги —

Я же твой братец, вот мои бумаги,

 

Я родился под этим же небом,

Одари нас дождем — значит, и хлебом.

 

Я прошу за всех — будьте здоровы,

Сестры-лошади, собаки, коровы.

 

Сестрица моя смерть, приходи за мною —

Только не за братом, не за сестрою.

 

Братец-бог, погляди в наши лица,

Научи иначе… верно молиться.

 

 

***

 

Хайтек по-ихнему, по-русски фуетык —

Мобильник и ГЛОНАСС отечественной сборки.

Живу седьмой десяток лет, и я уже привык

К сей трансформации, вполне достойной порки.

 

Зеленоград и Сколково — какие имена!..

Для немца — просто смерть такое производство,

А нашим — хоть бы хны… Ликует вся страна,

Что Запад кризис ждет и полное банкротство.

 

А тут как раз и мы — все в белом… на коне,

Точнее, лидер наш, но мы с ним всей душою,

Славянскою, загадочной вполне,

Отзывчивой… вселенскою… большою.

 

Мы выстроим и там такую вертикаль,

Такую церетель — запомнится до гроба

Сей памятник Вождю — он мудро смотрит вдаль…

А кто, поди гадай: Иван ли, Петр ли, Коба?

 

 

***

 

Про брата, начальника, мать…

Мне скучно и тяжко про это —

И слушать, не то что писать.

Пусть будет не мною воспета

 

Чужая, недобрая жизнь…

(Ох, век не вникал бы в детали),

Которой гудят этажи,

Она мне понятна едва ли.

 

Соседи ко мне всей душой,

Излить ее разом готовы…

Но слушатель я небольшой,

Рассказчик тем более — что вы?

 

Так нет же — про брата жены,

про тещу, про мужнина брата…

Мне даром, друзья, не нужны

Все тайны и тонкости брака

 

И ваши… и ваших детей.

Не мне открывайте секреты.

Помочь? — не имею идей

И редко даю я советы.

 

Но нет — про золовку, сноху

(Еще бы мне знать, кто такие?),

И все это липнет к стиху…

Непросто поэту в России.

 

 

***

 

Сталин умер — понял не вполне я,

Мало разумел в таких вещах.

Тито, Аденауэр, Корея —

Репродуктор что-то там вещал.

 

Та война была еще так близко.

Двор-колодец… дровяной барак…

— Плакала… — сказала мне Лариска, —

Что ты улыбаешься, дурак?

 

Улыбался, будто виноватый,

Не над ней — подружка не права.

К нам отец — без лифта и на пятый

Приносил промерзшие дрова.

 

Мне пять лет, соображаю мало,

Жизнь груба, обидна и проста,

Все как будто только что с вокзала…

Давка в магазинах, нищета…

 

Инвалиды, орденские планки.

Ссоры в коммуналке и клопы,

Самогон соседский в тусклой банке…

Запах неустройства и толпы.

 

Сталин умер — что это такое?

Говорят, что горе всей земли…

…Газ и отопленье паровое

Много позже в дом наш провели.

 

 

***

 

Как мне достучаться до тебя, урода?

Ты же не деревянный совсем.

Тем всего три: смерть, любовь и свобода —

И нету других тем.

 

Они ведь вовсе не следуют друг из друга,

Но иных не придумать — их нет.

Очнись… Сойди же с привычного круга

И не молчи в ответ

 

Эта троица — из ядра… основного

Подтекста нашего бытия.

Я говорю тебе снова и снова…

Нет, говорю не я.

 

Пока еще можно общаться словами

И под ногами земная твердь,

Выбора нет — и всегда перед нами —

Свобода, любовь, смерть.

 

 

***

 

От кислых девок к Дарье-говнопловке

Снег стает весь, на речке треснет лед,

И воздух станет пьян, и ты прочтешь в листовке,

Что к маю и режим в стране падет.

 

Еще бы год назад… А нынче, врать не буду,

Важнее пустяки: больница и собес…

Ты зиму пережил, и маленькое чудо

Важнее всех других возможных быть чудес.

 

Нетвердые шаги… В крови бунтует брага.

Несмело поглядишь в густую синеву…

Соседки во дворе прошепчут: «Доходяга…

До лета бы дожил…» А что? — и доживу.

 

 

***

 

Пнуть посильней упавшего,

замерзшего, уставшего…

А повод — мы — не ангелы —

тут рядом, под рукой…

Изведано, накатано —

лицо надежно спрятано…

У всякой мелкой сволочи

обычай есть такой.

 

Не задержу советами:

летишь ко мраку, к свету ли,

Неважно, кто попутчиком —

успех или беда,

Забудь приметы, мистику,

тверди простую истину:

Живым на землю горькую

не падай… Никогда.

 

 

***

 

Все мы скоро умрем,

кто чуть раньше, кто чуточку позже.

На прилив и отлив —

вот на что это правда похоже.

 

Примет нас океан,

станем просто волной в час отлива.

Скольким людям вокруг

будет зябко без нас, сиротливо?

 

Да хотя бы один

улыбнулся, волну провожая,

Словно эта волна —

не совсем его жизни чужая.

 

Нет, не чувствую я

сопричастность свою океану,

А за мысли его обо мне

я ручаться не стану.

 

До того ли ему,

как мы здесь, на земле, одиноки,

Но, возможно, он ведает

нам отведенные сроки.

 

То мгновенье, когда

он плеснет, нас встречая, ответом,

И мы станем лишь каплей,

наполненной солнечным светом.

 

Посмотри же в лицо

в берег бьющему грозно прибою,

Как бы ни было нам

бесприютно и горько с тобою.

 

***

 

Посмотри мне в глаза… За мгновение до… Я не стану

Называть то, что может случиться потом… Не могу…

Я вдохну этот воздух… впитаю легчайшую прану,

Чтобы сил мне хватило отпор дать достойный врагу.

 

Это родина, детка… Глоток самогонной сивухи,

Это запах Невы, скрип трамваев, дрожанье струны…

И дворовые драки до первой кровянки — «стыкухи»…

Пацаны и шпана с Петроградской родной стороны.

 

Трубы хлебозавода… Дыхание свежего хлеба…

Школа 44 и наш хулиганистый класс.

Как мы бились за место под солнцем, за краешек неба —

До последнего вздоха… до первого крика «атас!».

 

Тополя… их срубили потом… как шумели их кроны…

Прибежишь со двора и как скошенный рухнешь в кровать.

Нету тех пацанов. И тебе не прорвать обороны

В поединке с собою… Ну, с кем же еще воевать?

 

Все порезы и раны, поверь, зарастают корою,

Нет ни вечных разлук, ни утрат…

Распадаются дом и гнездо —

Между Карповкой, Ждановкой, Малою Невкой, Невою.

Посмотри мне в глаза… За мгновение до…

За мгновение до…

 

 

***

 

В небесах порою вижу ноты,

Иногда и музыка слышна.

Я ведь знаю, Господи, про что ты,

Мне понятна даже тишина.

Вот приходит Твой печальный вечер,

Отделяя ночь мою от дня.

Отвечать и незачем и нечем

На вопрос: ну, почему меня?..

 

Чтобы ощутил свою вину я,

От меня и далее таи,

По каким делам, меня минуя,

Пролетают ангелы Твои.

 

Мне ли знать причину их маршрута?

Непричастен к тайнам, но зато

Не скажу, что наказанье круто.

Потому и не спрошу: за что?

 

 

***

 

Одиннадцать коек в большой палате,

Далекий запах еловых веток…

Один «тяжелый» в сером халате

Клянчит: «Сестричка, веселых таблеток!»

 

Но выпишут всех к Новому году.

Останутся те, кто попал по «скорой».

Я не в обиде: винить природу

Глупо. Наверно, служу опорой

 

Каким-то ее грандиозным планам.

Типа, как винтик в большой машине.

Скоро споют нам песни о главном

Куранты в большой кремлевской витрине.

 

Но это такой пустяк, что даже

Не стану об этом… это не в тему.

А жизнь непременно себя покажет.

Как говорят: приведет в систему.

 

Жизнь, не созданная по заказу

И не разыгранная по нотам,

А так, что отсюда — и в вечность сразу,

Которая за любым поворотом.

 

 

***

 

За это время успел попасть

В больницу. Болтался там две недели.

Как будто полжизни — собаке в пасть.

Денечки неспешно так пролетели.

 

Лег в декабре, а теперь январь,

Но жизни прошедшей не нужно даром.

Меня, если хочешь, в лицо ударь,

И я не отвечу тебе ударом.

 

Чего гадать на самом краю,

Уже и не важно, что будет к лету.

А все обиды теперь не таю:

Разжал ладонь — их как будто и нету.

 

Свободен. Справку верчу свою,

В графе «диагноз» — бессмысленный прочерк.

Чай заварил, обжигаюсь и пью.

Последний… и самый сладкий глоточек.

 

 

***

 

Быть властителем дум, типа — классиком… А потом

Существовать, пережевывая одну и ту же фразу.

Доживать неизвестно кем… будто с зашитым ртом,

Словно точные мысли повыдуло все и сразу.

 

Нет, не околесицу — у многих такая речь,

Но после тех высот, где парил, ничто не сулило — да ведь?

Вывод какой здесь сделать? Из этого что извлечь?

Ну, зажился на свете… Чего тут еще добавить?

 

Знакомый при встрече отводит старательно взгляд,

Точно разыскивают нечто в сплетенье стволов и веток.

Да — исключен из ряда… точнее, поставлен в ряд

Портящих настроение… неприличных предметов.

 

Вот и подумай над этим… вот на вопрос ответь —

Первое, что приходит в голову… не примеряя… вчуже:

Это, наверно, хуже, чем в детстве изведать смерть?

— Черт его знает… А может быть, и не хуже.