Наталия Санникова. Все, кого ты любишь, попадают в беду
Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2015
Наталия Санникова. Все, кого ты
любишь, попадают в беду: Песни среднего возраста. — М.: «Воймега»,
2015.
Когда Илья Кукулин, написавший предисловие к этому сборнику Наталии Санниковой, говорит о лице и изнанке, которые имеются у «сюжетов стихотворений», притом лицо «обернуто к внешнему миру», а изнанка — «то пространство, где личное усилие в стихах Санниковой пытается перестать быть литературным, вырваться из словесности», в целом соглашаясь с подобным прочтением, хочется перевести рассуждения вот в какую плоскость: стихотворения Наталии Санниковой потенциально двухслойны в отношении создаваемой картины мира, что позволяет их читать по-разному, каждое из них как два абсолютно разных текста, на разные темы, и специфика восприятия этих текстов может быть обусловлена только читательским опытом воспринимающего.
Лицо стихотворений в таком случае — это бытовая реальность, которая центрирована фигурой женщины среднего возраста, замужней, имеющей детей, ходящей на службу, вынужденной выстраивать отношения с окружающим и окружающими исходя из компромисса между эмоциями и разумом. Эта женщина обременена бытовыми проблемами («когда я ложусь далеко за полночь, / я сперва думаю: как же замерзли ноги!»), испытывает узнаваемые эмоции (любящей женщины, матери и т.д.), иногда принимает на себя те или иные роли («родилась на свет налоговым инспектором, / а милый говорит: пиши, слова складывай, / а будешь налоговым инспектором — / не стану с тобой говорить…»).Такой образ и такая проблематика заставляет определенный читательский круг, не отягощенный познаниями в области русской поэзии, а воспринимающий слово непосредственно, что вовсе не плохо, хотя и чревато дилетантством, искренне любить тексты Наталии Санниковой (иных эмоций они, похоже, не вызывают), но при этом видеть ее чуть ли не как продолжателя традиций Л. Татьяничевой (если ограничиваться только уральской поэзией, а в случае Наталии Санниковой этого делать не стоит), поэта исключительно женского, приоткрывающего «тайны женской души», «женского мира», или возьмите любые другие клише из арсенала наивных авторов. Соглашусь, Наталия Санникова точна в деталях, точна в сценариях поведения, точна в передаче ощущений и состояний, и эмоциональная составляющая книги, безусловно, весьма ощутима, эмоции, проверено на опыте, могут накрыть с головой, что, на мой взгляд, верифицирует лирическое высказывание, но все-таки эта поэзия, такая внешне бытовая, даже нарочито обытовленная, несводима только к женскому и только к миру души, иначе у нас бы (на Урале и вообще) не было поэта Наталии Санниковой.
Изнанкой стихотворений, помещенных в сборник, является довольно широкое понимание бытия, поскольку одной темы, разрабатываемой автором, здесь нет, скорее, наблюдается целый ряд попыток выстроить пусть фрагментарную, но собственную онтологию. Даже в уже процитированном стихотворении про ощущение себя налоговым инспектором речь идет вовсе не об отношениях с любимым, требующим лишь слов и поэзии, хотя именно они составляют фабулу стихотворения о предназначении и любви, их сочетании или несочетании, что находится в ведомстве не самого человека, но иной силы, судьбы, бога: «украдкой плачу: прости за обман, Господи, / пусть живет он долго и счастливо». Финал стихотворения в таких случаях часто опрокидывает все ранее сказанное, меняет акценты, разрушает привычную бытовую картину, как, например, в следующем тексте:
Это я все к тому, что надо было хорошо учиться,
выучить хотя бы английский, одеться в чистое
и понравиться то самой девочке,
что сидела за первой партой,
а теперь она замужем, родила детей и частенько плачет.
Что, если вдуматься, совсем ничего не значит.
С попытками выхода за пределы сугубо эмпирического в сборнике связан и интенсивный диалогизм, присущий поэзии Наталии Санниковой, подразумевающий, если разбираться, вовсе не диалог двух равноудаленных сознаний, но диалог более интимного характера, ибо ведется он поэтом, скорее, с самим собой, собой другим: тот случай, когда адресат моделируется под себя. Да, часто стихотворения в сборнике сопровождаются непосредственными обращениями: к маме, сыну, Кате и Лене и целому кругу поэтов, потенциальных собеседников, заявленных через посвящения и эпиграфы, но при этом суть остается сутью — адресаты речей поэта как бы хранят молчание, и потому Наталия Санникова, вообще-то тщательно выбирающая, к кому и с чем обратиться, и затем решающаяся на предельное доверие, то есть нередко использующая возможности исповеди, все же достраивает монологи до диалога, вводя в текст «второе сознание», имеющее право на рефлексию в отношении эмоционирующего «первого», которая, по сути, является авторефлексией, позволяющей преодолеть сугубую эмоциональность «женской поэзии». Взять хотя бы название книги: какой-то ахматовский посыл высказывания (любовь, беда, судьба) сопровождается обращением к самой себе, глагольной формой второго лица настоящего времени, той же авторефлексией.
Возникает вопрос, а зачем оно потребовалось, «второе сознание», когда в поэзии нередко достаточного одного, чувствующего и думающего? Его бытийственная обоснованность более всего наглядна в стихотворении, открывающем книгу. Не случайно здесь используются скобки, курсив и прием непрямого повтора.
Или вот я, которая не страдала
по-настоящему (впрочем, разок страдала),
перед тобой ни в чем я не виновата,
перед другими — может быть, но не слишком, —
что я могу тебе написать в открытке? —
только «люблю и помню». Люблю и помню.
Все, что в скобках и курсивом, принадлежит, с одной стороны, тому же, кто решился на прямое высказывание, лирической героине, только уже повзрослевшей, получившей соответствующий опыт, могущей оценить ранее сказанное и подтвердить это или опровергнуть. Кстати, выбранный прием напоминает опыты целого ряда современных поэтов с квадратными скобками, предоставляющими возможность расщеплять субъекта речи, отказавшихся от целостного лирического героя, но разница в том, что героиня Наталии Санниковой все же целостна. А потому, с другой стороны, «второе сознание» логично продолжает «первое», представляя его усовершенствованный вариант, ту же Наталию Санникову, но уже вступившую в пору «среднего возраста», пытающуюся осознать и в какой-то мере откорректировать себя в более юном возрасте, испытывающую что-то вроде ностальгии и ценящую это чувство не менее, чем те, которые переживались ранее.
Конечно, диалог в сборнике не всегда имеет обозначенные основания и выстраивается так, как в приведенном тексте, «второе сознание» может включаться, например, лишь когда имеется определенный сигнал, скажем, интертекст, цитата, которая тут же опознается: «но вот это безразличие эта холодность эта сталь откуда? / не ищи меня пожалуйста (вера матвеева) не вернусь ни за что». Или интересно срабатывает механизм диалога с отсутствующим собеседником, ибо отсутствие становится действенным приемом, делающим речь весьма ощутимой и обусловливающим драматизм происходящего, указывающим на сугубое одиночество говорящего и обращающегося к кому-то, кто не дает ответа и, возможно, даже не подозревает об обращении к нему.
Отвечай мне в скайпе по воскресеньям
или в другой день —
у меня дел не меньше,
я приспособлюсь.
Мир переворачивается, или — я догадалась! –
это мое персональное солнце
клонится теперь к закату.
Отсутствие ответов — в целом важная тема для Наталии Санниковой, как бы заблудившейся в реальности, плутающей в ней, не находящей здесь и сейчас своих воображаемых собеседников, обращающейся к ним нередко через пространства и годы. Еще раз процитирую Илью Кукулина: «Такие стихи — как путешествие сквозь бесконечную метель к дальнему обитаемому жилью и ночлегу». И метель, ко всему прочему, повод для того, чтобы отправиться в путешествие.
Некое экзистенциальное плутание ощущается и в том, к каким стихотворным формам прибегает автор. Сборник сложно назвать монолитным: он включает в себя и верлибры, и белые стихи, и традиционное стихосложение, и, похоже, ничто из этого не является предпочтительным, поскольку значение для автора имеет не форма, но только ощущаемое и произносимое. Конечно, многое объясняется тем, что стихи в сборнике сильно разнятся по времени их создания. Многое — но не все. С точки зрения формотворчества поэзия Наталии Санниковой вполне уместно смотрится на страницах современных изданий, она вписывается в общие его тенденции, где-то соседствуя с текстами Линор Горалик, а где-то и Яна Каплинского, очень много знающего про пустоту и блуждания в ней в поисках основ персонального бытия.