Памяти О.П. Капорейко
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2015
Олег Петрович Капорейко жил рядом с нами, но его мир сильно отличался от того мира, в котором мы все живем. Для большинства из нас северные и восточные российские просторы — бестелесная абстракция, представленная образами из географических карт, а для него — опыт жизни, отложившийся в памяти объемными и красочными, эмоционально пережитыми подробностями. Он объездил на нартах и вездеходах, облетел на вертолете и прошагал пешком Ямал и Чукотку, проплыл на корабле от Мурманска до Владивостока. Он прошел с экспедициями Северный Казахстан и Дальний Восток, побродил пешим ходом по тропам вокруг Байкала, в Бурятии, в Восточных Саянах, в разных уголках Сибири. А уж на родном Урале, мне кажется, не осталось такого уголка от приполярной лесотундры до Мугоджар, где бы он не побывал, который бы не изучил досконально.
В потаенные места уральской тайги Олег Петрович любил и умел уходить на много дней один. Все у него было детально продумано и тщательно подготовлено — и маршрут, и содержимое рюкзака, и непременное фотоснаряжение. Он был опытный лесовик, перенявший навыки еще от отца-охотника и постоянно водивший дружбу с лесниками, грибниками, охотниками, учеными-натуралистами. Но многое сверх того он открыл для себя сам. Он умел приготовить лесной чай вкусней цейлонского и насладиться березовым жаром костра. Он мог в течение нескольких дней строить из жердей вышку вблизи совиного гнезда, чтобы потом, забравшись в домик-скрадок на ее верху, часами наблюдать, не позволяя себе шевельнуть и пальцем, за «домашней жизнью» осторожных и необычайно чутких птиц.
Он читал лес как открытую книгу, легко разгадывал «маленькие хитрости» его обитателей, знал, где и как «брать» ягоды, никогда не возвращался с «третьей охоты» без полной корзинки груздей, подосиновиков или «кульбиков» (они же «бычки», они же валуи). Он и вне леса был с природой как бы в сговоре: на его садовом участке, не считаясь с капризами уральской погоды, вырастали щедрые урожаи отменной картошки и овощей; даже в его служебном кабинете, когда Капорейко работал в «Урале» (о чем чуть позже) плодоносило кофейное дерево и вызревали крупные лимоны.
Еще подростком приобщившись к охоте, Олег Петрович с годами стал замечать, что инстинкт добытчика замещается в нем любознательностью натуралиста. Со временем фотоаппаратура с хорошей оптикой вытеснила из его обихода охотничье ружье, и самыми ценными его лесными трофеями стали уникальные фотоснимки: свадебные ритуалы глухарей, семейные сцены из жизни сов, «парадные портреты» бобров и лосей.
Через фотографию Олег Петрович приобщился к журналистике, потом словесные тексты в его публикациях стали теснить изобразительный ряд; он стал желанным автором, а вскоре и сотрудником в журнале «Уральский следопыт». С начала 1970-х стали выходить его книги, в них он щедро делился с читателями не только лесными впечатлениями, но и знанием лесных тайн: «Лесные встречи», «Иду за рассветом», «Территория жизни», «Лето в лукошке»…
Венцом этих литературно-натуралистических опытов стала книга «Лесная тетрадь» — не просто полноценная, но замечательная, высокой пробы писательская работа, которая по праву была отмечена Бажовской премией. В ней нет изощренности литературного ремесла — она покоряет изощренностью восприятия жизни, от которой нас всех оторвала «цивилизация», а все же, видимо, уцелели, не атрофировались атавистические корни души, их и затронул автор.
Сюжеты его «записей» (так он обозначил жанр коротких повествовательных этюдов, из которых сложилась «Лесная тетрадь») незамысловаты, драматических коллизий вы в них не найдете. Но вглядитесь, вчувствуйтесь в эти акварельные полутона словесного рисунка: «После темной, непроглядной, беззвездной ночи завязывалось вялое, хмурое утро. Рассвет, белесый, почти опаловый, исходил не сверху, как обычно, а от земли. Вот свет просочился в единственное небольшое оконце моего лесного жилища и замер, обозначившись нечетким, размытым квадратом на противоположной бревенчатой стене…»
Счастливейшие для Олега Петровича минуты в лесу складывались в часы, дни и годы, но они не превратили его в лесного отшельника и созерцателя. Пожалуй, даже и напротив: ощущение в себе мира, границы которого раздвинулись до берегов мирового океана, а непосредственно в поле зрения постоянно находится естественный порядок вещей, где события не опосредуются рефлексией, а без паузы перетекают от причины к следствию, сделала его человеком практического действия. Там, где другие только примеряются к проблеме, он брал в руки инструмент — лопату, пилу, топор, молоток, гаечный ключ, мастерок — и делал. Кажется, он умел все — и огород вскопать, и бревно обтесать, и сантехнику наладить, и прохудившуюся крышу подлатать, и борщ сварить, и шашлык изготовить. И поскольку рядом всегда находились люди, которые не умеют этого делать, он, не ожидая, чтоб его упрашивали, приходил на помощь.
Помогал он не только тем, что вколачивал какой-нибудь гвоздь или варил суп для старого одинокого человека. К примеру, ловкий частник прибрал к рукам озеро Ижбулат, при котором живет маленький, но знаменитый среднеуральский городок Дегтярск. Не случайный, между прочим, в жизни Олега Петровича: туда он переехал с родителями в девятилетнем возрасте, связь с ним сохранял до последних дней жизни, там и похоронен. Так вот, об озере. Жители Дегтярска стали отстаивать свои права, и Олег Петрович не только выступил в их поддержку, но стал одним из лидеров этого, по сути, правозащитного и экологического движения. Полной победы они не добились, но озеро в руки «эффективного собственника» не отдали. Это был не первый и не последний случай в этом роде. Капорейко вообще был одной из самых авторитетных фигур экологического движения в области; благодаря ему, экологическая тема занимала заметное место и на страницах журнала «Урал».
Вот теперь пора сказать о том, как О.П. Капорейко появился в «Урале».
Случилось это в 1992 году, я был тогда главным редактором. После «возвращения России на путь цивилизованного развития» журналу пришлось очень туго. Коллектив редакции сильно поредел: ветераны ушли на пенсию, кто помоложе — нашли другую работу, где хоть что-то платили. У нас же по нескольку месяцев подряд не платили ничего, ибо денег не было совсем.
И в таких вот условиях Олег Петрович пришел на наше «пепелище».
Пришел он будто бы ненадолго, но «задержался» на восемнадцать лет. Должность его называлась по-разному: то ответственный секретарь, то заместитель главного редактора, но суть ее оставалась неизменной, и, может, всего более подошло бы для обозначения этой сути привычное советское слово «завхоз». Только надо пояснить, что «хозяйство», которым он заведовал, было неординарным: не столько столы, стулья и дырявая крыша над головой, сколько «толстый» журнал, который надо было издавать вопреки законам рынка.
Весной 1996 года губернатор Э.Э. Россель начертал на моем письме поистине историческую резолюцию в адрес председателя областного правительства А.П. Воробьева: «»Урал» нам нужен». Еще два с половиной года пришлось побегать, чтоб «конверсировать» эти замечательные слова в строчку областного бюджета, после чего я счел себя вправе уйти «на вольные хлеба». Капорейко же остался работать с новым главным редактором — Н.В. Колядой. Я никогда не вникал в подробности их совместной работы, но мне всегда казалось, что их творческое содружество сложилось удачно.
Но я сейчас пишу не историю журнала, а заметку памяти Олега Петровича Капорейко. И самим тем фактом, что эта заметка публикуется в «Урале», который не просто продолжает существовать, но издалека различим на фоне нынешней российской литературной жизни, удостоверяется роль героя этой заметки в судьбе одного из старейших писательских журналов российской провинции.