Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2015
Александр Чухно — родился, живет и работает в Калуге. В 2008 году окончил духовную
семинарию. Рассказы под псевдонимом Яша Лиман публиковались в журналах «Edita» и «Зарубежные Задворки». В журнале
«Русский дом» был опубликован рассказ «Алёша» под настоящими именем и фамилией.
Тёма
Воспитанник семинарии без дела сидеть не должен и не будет. Чем юноша
более занят, тем меньше у него времени и сил на всякие глупости. Чем младше
курс, тем работа тяжелее и непочётнее. Мне в этом
плане повезло — к третьему курсу из возложенных на меня послушаний осталось
всего два: дежурство раз в месяц по столовой и преподавание в воскресной школе.
Заниматься «просветительской» деятельностью я был отправлен в «воскреску» при недавно открытом Михайловском храме. Настоятельствовал там ещё молодой иеромонах Филипп, человек
всесторонне образованный, помимо семинарского диплома он мог похвалиться
красным дипломом «Бауманки», где он окончил факультет
энергомашиностроения. Несмотря на свою образованность, он был прост и очень
общителен, прихожане души не чаяли в батюшке. Батюшка, в свою очередь, отдавал
всего себя приходу, изыскивал средства на восстановление храма, построил
приходской дом с большим классом для воскресной школы, швейной мастерской, кухней
и просфорней.
Приход был дружен, батюшка организовывал паломничества и походы, не
забывал и о делах милосердия. Каждый день в обед здесь принимали нуждающихся. Группа волонтёров готовила и раздавала
пришедшим суп, чай и хлеб. В основном к обеду собирался контингент из
побеждённых зелёным змием мужчин и женщин неопределённого возраста. Часто после
обеда убранная накануне прихрамовая территория
оказывалась усеянной баночками из-под боярышника, каких-то настоек и окурками.
Конечно, некоторые из прихожан роптали на такое отданьё «святыни псам», но отец
Филипп был непоколебим.
— Дорогие мои, а что, если среди них вот этих оборванцев
стоит сам Христос?
Такая идея казалась приходским бабушкам кощунственной. Приняв скорбные
выражения, наши «матроны» отправлялись приводить в порядок около-храмовое
пространство.
***
За несколько месяцев я успел познакомиться с большинством общины, среди
прихожан было много молодых семей, а значит, детей в воскресной школе хватало.
Я старался как можно доступнее и в то же время интереснее рассказывать двум
дюжинам отроков Ветхозаветную Историю и Закон Божий. Отроки в большинстве своём
скучали, те, кто постарше, были приводимы не первый год и слышали всё это уже
не раз, а младшие поколения тяготились необходимостью сидеть на одном месте на
протяжении полутора часов.
Когда я заканчивал, наступала большая перемена, ученики обретали
долгожданную свободу и уносились бегать по двору, пока нам готовился чай и
раскладывались угощения. После совместного чаепития к значительно воспрянувшим
духом ученикам приходила моя смена в лице Анны Леонидовны, храмового регента и
учителя церковнославянского языка и Нового Завета…
Первое время мои обязанности меня радовали — с детьми работаю, как настоящий миссионер-катехизатор.
Потом мои уроки стали тяготить и меня самого, учащиеся откровенно скучали,
скучал и я сам.
Почти 14.00 часов… Пора закругляться, пить чай и идти пользоваться
заслуженным отдыхом. Надоело, честное слово, лучше бы дальше нёс послушание иподиакона… Я размышлял, глядя в окно, пока мои подопечные
отвечали на вопросы теста по пройденному материалу.
Дверь в класс открылась, я услышал голос отца Филиппа:
— Проходи, не бойся, у нас тут ребята хорошие учатся. Старших уважают,
малых не обижают.
Я повернулся в кресле и, наверное, с заметным удивлением уставился на
вошедшего с батюшкой мальчишку. На фоне моих учеников он выглядел несколько
своеобразно: чёрная куртка на синтепоне явно не его размера, застиранные до
белизны джинсы, резиновые сапоги тёмно-зелёного цвета.
— Это Яша, он — семинарист, учит ребят, которые ходят в наш храм.
Мальчишка смотрел на меня с недоверием и
здороваться явно не хотел…
— Доброго дня, молодой человек, — начал я. — Как тебя зовут? Ты теперь у
нас новый ученик, как я понимаю?
Парнишка явно чувствовал себя не в своей тарелке и, пожалуй, готов был
сбежать, но позади в дверях стоял улыбающийся отец Филипп.
— Зовут его Артемием, и учиться он будет, и в храм ходить, а сейчас будет
со всеми пить чай.
Информация о чаепитии придала некий оптимизм мальчишке. Он посмотрел на
шушукающихся учеников. Мои подопечные были явно заинтригованы появлением гостя,
который ссутулился и проследовал к свободному месту за третьей партой. В этот
день чаепитие было особенно долгим, так как к нашему чаёвничанию присоединился
и батюшка. Обычно у отца Филиппа было мало свободного времени, но сегодня он
рассказывал разные истории, шутил, ребята внимательно слушали, комментировали,
смеялись. Оттаял и Артёмка, он слушал, иногда смеялся, с жадностью, почти не
жуя, уминал свежеиспечённые пирожки.
Чаепитие окончилось, я передал своих учеников Анне Леонидовне и вышел из
приходского дома. Дворовые ворота были закрыты, и я пошёл через храм, где
полным ходом шла уборка.
— Баб Насть, открой дверь, что это вы всё позапирали:
и ворота, и входную в храм?
— А чтобы не ходили посторонние. Мальчишку видел?
— Артёмку?
— Не знаю я, как зовут. Шпанёнок такой в чёрной
куртке, его наш блаженный батюшка в воскресную школу должен был привести…
— Ну да, видел… А что такое?
— А то, что он — вор и святотатец, вот что такое… Я с панихидного стола
собрала, значит, всё в корзину, ну, чтоб на кухню отнести, да отвлеклась.
Батюшка как раз крещение закончил, ну, я и пошла купельку
убрать, столик. А етот шпон
тут всё крутился, смотрел, к столику подходил, в корзинку заглядывал. Ну, я-то
вдруг обернулась, а он в корзинке копается. Я, естественно, подскочила, за ухо
его, мол, ах ты, паршивец, чтоб у тебя руки
святотатственные твои поотсыхали…
— Ну, и что потом?
— А ничего. Отец Филипп из притвора вышел, мол, что за шум. Я ему рассказала, а он ему — извини, мол, бери, что хотел, ты,
наверное, голодный. Пойдём, я тебя чаем напою…
— Ну, баб Насть, так Давид, когда проголодался, с дружиной в
Иерусалимский храм пришёл и ел хлебы предложения, которые только
первосвященнику есть можно было.
— То Давид, а етот шпана
сегодня в корзинку полез, а завтра что? Иконы потянет? Или вон случаев-то,
когда священник привечает таких вот «обездоленных», а они в благодарность
батюшек-то и убивают…
Меня подмывает ей ляпнуть что-нибудь в стиле
«фарисеи-лицемеры», но я сдерживаюсь…
Восьмое января. Я по просьбе отца Филиппа веду колядовать учеников
Михайловской воскрески. В помощники мне выделены
суровая Анна Леонидовна и Оля, певчая. Мы собираемся в классе, пьём чай на
дорожку, во время чаепития ещё раз просматриваем маршрут. Так…
Идём к Казанской, потом — Никитский, потом — Никольский. Маршрут
пролегает через всю историческую часть города и заканчивается в епархиальном
управлении, где в 20.00 воспитанники воскресных школ города будут поздравлять
владыку с Рождеством, а тот, в свою очередь, будет одаривать пришедших к нему
ребят сладкими подарками и книжками. Мы выходим. На улице очень морозно.
— Не замёрзнете? — спрашиваю я строящихся в шеренгу подопечных.
— Нет, мы же будем быстро идти, да и в храмах согреемся.
Шеренга построена. Впереди с Вифлеемской звездой стоит Артёмка. Парень не
только привык к ребятам из воскресной школы, но и стал настоящим заводилой.
Звезда, блистающая золотистой фольгой, — полностью его работа. Говорят, он и по
будням приходит в храм, помогает по мелочи, его кормят обедом, дают гостинцев с
собой. Тёма теперь и одет по росту — батюшка дал клич, и приходские нанесли
одежды, из которой выросли их чада.
Мы начинаем движение дети запевают:
Рождество Христово — ангел прилетел.
Он летел по небу, людям песни пел:
— Все люди ликуйте, в сей день
торжествуйте —
Днесь — Христово Рождество!
Вернувшись с рождественских каникул, я узнал, что послушание мне сменили.
Теперь я становился ризничным в кафедральном соборе. Новое назначение меня
немного расстроило: во-первых, уж очень до души мне был отец Филипп и его
община, да и к преподавательству я привык, не говоря о том, что привык и
сдружился с учениками. К тому же быть ризничным — нелёгкий труд.
В свободное время я захаживал в гости к «михайловским». Стараниями
батюшки храм заблестел куполами, а на службу стал созывать колокольный звон.
Тёма оказался весьма смышлёным парнем, и батюшка пригласил его пономарить.
Закончив третий курс и сдав экзамены, я уехал отдыхать.
По возвращении меня ждали невесёлые новости — отца Филиппа, к тому моменту
практически закончившего восстановление кровли, отправили в район
восстанавливать другой храм. Правда, в знак заслуг наградили набедренником.
Приход это привело в большое смущение, прихожане собирали подписи на письме к
архиерею, но батюшка, прознав об этом, не одобрил
такое дело.
У Артёмки из родственников оказалась только бабушка, мама во время пьяной
ссоры убила сожителя и находилась в тюрьме. О родном отце мальчика ничего не
было известно. Отец Филипп, ставший для Тёмы отцом, уговорил его бабушку
поехать с Артёмкой в место его нового служения, чтобы
он мог продолжать заботится о мальчике…
***
Прошло восемь лет… Артём год назад окончил школу и поступил на физмат в педуниверситет. Его бабушка ещё жива, но почти не ходит, о
ней заботится отец Филипп. А мама Артёма из тюрьмы так и не вернулась…
Погост
Подростком я любил прогуливаться по кладбищу. Я не являлся сторонником
субкультуры готов или приверженцем тёмной мистики, отнюдь. На старинное
кладбище, чудом сохранившееся в фактическом центре нашего города, я приходил,
чтобы найти немного тишины и зелени. В этом плане старое кладбище было оазисом
жизни. За его оградой плотным потоком движутся автомобили, улица полна людьми,
шумом, раскалённым асфальтом летом и грязной ледяной жижей зимой. Я приходил
сюда побыть наедине с собой, отдохнуть от суеты. Ещё меня влекло то, что здесь
похоронены мои предки. За кованой оградой начала прошлого века в глубине
кладбищенской территории находится участок, на котором покоятся мои прабабки и
деды, они ушли намного раньше, чем я родился, я знаю их по рассказам отца и
бабушки и по нескольким фотографиям. На одной из них стоит в роскошном платье с
интересной причёской, чем-то похожей на халу, моя ещё молодая прабабка, рядом с
нею в более простом убранстве в кресле — её мать. На картонке ниже изображения
выдавлены серебристые буквы: «1913 г. Калуга, фотограф Ченцовъ».
Сохранилось фото и прадеда. На фото он среди двух фронтовых товарищей,
участников Первой мировой. Я люблю смотреть эти старые фото. Есть в них что-то,
что ушло навсегда. Эти надписи царской грамматики с «ер» и «ять» на конце, так
теперь не пишут, — это как крошечные осколочки исчезнувшей навсегда империи… Эти кусочки бумаги показывают скоротечность человеческой
жизни — тех, кто запечатлён на них, давно уже нет, а они пережили их детей и
внуков. Я думаю, даже когда не будет меня, эти фотографии будут. Возможно, мои
внуки и правнуки будут смотреть на изображения своих пращуров, держа в руках
бумагу, которая пережила их предков…
Чтобы добраться до могил родственников, мне приходится проделать изрядный
путь, по дороге я иду и рассматриваю надгробия…
Недалеко от центральной аллеи высится массивная мраморная плита, с
тропинки не разглядеть, кому воздвигнута эта глыба, участок зарос травой и
ядовитым борщевиком. Подхожу ближе, читаю: « Сергей П….н.
1962–1997» На могилу, по всей видимости, уже давно никто не приходит. Иду
дальше, периодически останавливаюсь, читаю имена, мысленно произношу краткую
молитву. Церковь говорит, что самое лучшее, что мы можем сделать для умерших, — это молитва и добрые дела…
Проходя возле очередного захоронения, обращаю внимание на фото. С него
смотрит, улыбаясь, девочка лет семи. «Настя О….ч.
1993–2002»… Памятник самый что ни на есть типовой — неправильный
четырёхугольник из гранитной крошки, в его основании на цветочнице — пучок уже
подсохшей вербы и небольшой плюшевый мишка. Что за судьба забрала этого мило
улыбающегося ребёнка, и что за судьба приводит в этот мир тех, кто, не успев
прикоснуться к жизни, уходит в иной мир навсегда?..
Замечательно подметил Булгаков: «Да, человек смертен, но это было бы еще
полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!» Мы не
знаем, когда оборвётся нить в руках Клото, и это вселяет страх за себя и близких.
А что, если сегодня, вот сейчас, последняя минута того, кто мне дорог? Или моя?
Что, если близкий мне человек уйдёт, не услышав от меня самых важных слов? Или
с обидой? Что, если ту, которую вижу, уходя утром, не увижу больше в этой
жизни?..
Сперва это пронзает, как кинжал… Паника… Ужас… Потом
приходит смирение и осознание важности каждого мига, каждой секунды. Если я
сейчас не скажу того доброго, что хочу, то, возможно, я не смогу никогда этого
сделать. Если я сейчас обижу, будет ли у меня возможность попросить прощения?..
Чем дальше я отхожу от центральной аллеи, тем плотнее стоят оградки. В
некоторых местах можно пройти только боком. Протискиваясь
возле очередной, я обращаю внимание на некий диссонанс — могильная ограда явно
давно не крашена, металлический памятник причудливой конусообразной формы
венчается пятиконечной когда-то красной звездой. Вокруг чисто, нет даже
листика с растущего на соседнем участке клёна. Это меня удивляет, я
всматриваюсь в надпись на латунной табличке, читаю: «А…в
Степан Кириллович. 1926–1975». Наверное, за могилой смотрит женщина: чисто, но
надгробие и ограда не обихожены. Жена? Дочь? Наверное,
жена. Дочь, так педантично следящая за чистотой могилы, приставила бы к ремонту
и покраске мужа…
Судьба не оставляет человека и после его смерти. Степан Кириллович нужен
кому-то из близких спустя и тридцать лет… А Сергей был
забыт меньше, чем за десять, да и вспоминался ли после воздвижения шикарного
надгробия? В одной земле лежат улыбчивая девочка Настя и девяностотрёхлетний
Казимир Б…к. Их могилы расположены друг напротив
друга…
Я подхожу к участку моих предков, в соседях у них замечательная пара:
Ольга Петровна М…ж и Иван Александрович М…ж, муж и жена. Родились они в 1937-м,
а умерли в 1998-м. Ольга Петровна — 21 мая, а вот день и месяц её супруга не
виден из-за скола на памятнике, но мне хочется верить, что ушли они в один день
и даже час…
В конце своей прогулки я захожу в кладбищенский храм во имя святых Петра
и Павла, покупаю свечку и подхожу к кануну1:
«Упокой, Господи, раб Твоих всех, от века
скончавшихся, в месте светле, в месте злачне, в месте покойне, отнюдуже отбеже болезнь, печаль и
воздыхание»…