Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2014
Как говорил герой фильма «Формула любви»: «Голова предмет темный и исследованию не подлежит».
Как пишет нейробиолог Вилейанур Рамачандран ««Черный ящик» был открыт, а внутри оказался… целый лабиринт маленьких черных ящичков»1.
Мозг невероятно сложен. Но в его изучении нет ничего мистического: мы спокойно исследуем нейронные связи, разбираемся с процессами сохранения информации, принятия решений, обучения и распознавания, и даже строим более-менее успешно искусственные аналоги. А вот сознание человека, его «я», его ощущения и эмоции кажутся чем-то настолько странным, что наука пока только ходит вокруг да около, открывает «черные ящики», убеждается в том, что «внутри целый лабиринт», и пытается понять — где же предмет исследования и каков он.
Почему человек не только познает мир, но еще и чувствует? И вообще, кто это чувствует? И не являются ли ощущения человека чем-то попросту избыточным?
Один из основателей квантовой механики Эрвин Шрёдингер писал: «Если вы спросите у физика, что, в его понимании, есть желтый свет, он вам ответит, что это поперечные электромагнитные волны, длина которых примерно равна 590 нанометрам. Если вы спросите его: «А где тут желтый?», то он ответит: «В моей картине мира его нет совсем, но когда световые колебания попадают на сетчатку здорового глаза, у человека, которому принадлежит этот глаз, возникает ощущение желтого цвета»»2. Свет определенной длины волны и «желтый» — элементы разных миров.
1
Обычно добросовестные авторы научно-популярных статей стараются сообщать читателям точно установленную информацию или, по крайней мере, такую, которую полагают установленной достаточно авторитетные научные источники. Но проблема «сознания» (или, как пишет философ Дэвид Чалмерс, «трудная проблема сознания»3) настолько далека от разрешения, что сообщить о ней хотя бы что-то ясно установленное — трудно.
Тем не менее проблема сознания — это самая близкая и важная проблема для любого без исключения человека. Вряд ли есть хотя бы что-то более близкое и важное для меня, чем мое сознание, и поэтому хотя бы очертить положение дел вокруг этой проблемы совершенно необходимо, раз уж мы говорим в этих письмах об исследовании мозга и мышления.
Я рискну, но еще раз оговорюсь — все сомнения, о которых я пишу, — не разрешены, все положительные утверждения по меньшей мере спорны, ничего из того, о чем пойдет речь, нельзя принимать на веру. Это необходимо проговорить в самом начале, чтобы у читателя не возникло ощущения, что проблема решена (или близка к разрешению) и автор просто описывает общеизвестные и строго установленные законы и подтвержденные наблюдения.
Вот для начала о наблюдениях. Вы любили когда-нибудь? Любовь — одно из самых сильных чувств человека, связанное с целым комплексом эмоций и ощущений, с ярким и глубоким субъективным опытом. А именно субъективный опыт и есть главное содержание сознания.
Но как узнать, что называет «любовью» другой человек? Узнать можно только то, что он расскажет. А вот рассказать о ней трудно, почти невозможно. И это одна из проблем исследования сознания — так называемая эпистемологическая асимметрия, то есть субъективное переживание принципиально отличается от объективного описания: явление любви с точки зрения «я» выглядит совершенно иначе, чем с точки зрения Другого. От Другого мы можем получить только объективное описание, а это как-то и мало, и не то. И нет у нас никакого способа померить уровень любви, например, некоторым лавометром.
2
С одной стороны нет ничего ближе и понятнее сознания, с другой — возникает вопрос, а есть оно вообще? Не является сознание только иллюзией, не имеющей никаких объективных подтверждений? И этот вопрос не лишен смысла — у объективной науки нет прямых методов наблюдения и исследования сознания.
Знаменитый физик-космолог Андрей Линде пишет: «Стандартное представление состоит в том, что сознание, как и пространство-время до введения ОТО (Общая теория относительности — В.Г.), играет вторичную, вспомогательную роль, являясь просто функцией материи и средством описания реально существующего материального мира. Но давайте вспомним, что наше знание о мире начинается не с материи, но с ощущения. Я точно знаю, что моя боль существует, так же как и мое «зеленое» или «приятное». Я не нуждаюсь ни в каких доказательствах их существования, так как они являются частью меня, все же остальное является просто теорией. Далее мы обнаруживаем, что наши ощущения подчинены некоторым закономерностям, что наиболее просто истолковывается как существование за ними некой реальности. Далее эта модель мира, подчиняющегося законам физики, становится настолько успешной, что мы вскоре забываем об ее истоках и говорим, что единственной реальностью является материя, а ощущения — лишь полезный инструмент для ее описания… Мы заменяем реальность наших ощущений успешно работающей теорией независимо существующего материального мира»4.
Линде радикально «переворачивает» проблему: а что, если именно сознание реально, а материальный мир только теоретическая иллюзия?
Дэвид Чалмерс приводит «определение» сознания, почерпнутое им из «Международного психологического словаря»: «Сознание: наличие восприятий, мыслей и чувств; осведомленность. Нельзя определить этот термин, не прибегая к терминам, непостижимым без уяснения того, что имеется в виду под сознанием. Многие попадают в ловушку смешения сознания с самосознанием — для сознания нужно лишь осознание внешнего мира. Сознание — удивительный, но ускользающий феномен: невозможно уточнить, что оно такое, что оно делает и почему эволюционировало. Ничего стоящего о нем не написано»5. И Чалмерс добавляет: «Сознание до такой степени неуловимо, что даже эта робкая попытка дефиниции может быть оспорена: вполне могли бы существовать неосознаваемые восприятия и мысли, о чем свидетельствуют понятия подсознательного восприятия и бессознательного мышления. Ключевым для сознания, по крайней мере в самом его интересном смысле, является опыт. Это, однако, не дефиниция, а в лучшем случае разъяснение».
Косвенные подтверждения того, что существует «бессознательное мышление» достаточно многочисленны, и в моих заметках приводились примеры такого «мышления» — это, например, озарение, которое приходит вдруг, как бы независимо от сознательной работы6.
Если с «бессознательным мышлением» мы как-то готовы смириться, то в «подсознательное восприятие» поверить труднее. Действительно, если мы воспринимаем внешний мир и не осознаем этого, то что же мы тогда воспринимаем и кто же это воспринимает? Тем не менее «подсознательное восприятие» — это реальность.
Рамачандран описывает «поразительный зрительный феномен «видящей слепоты». Он был открыт в конце 1970-х годов в Оксфорде Ларри Вайзкранцем. У пациента по имени Гай была существенно повреждена левая зрительная кора… В результате он ничего не видел в правой части зрительного поля — по крайней мере, так казалось сначала. В ходе проверки неповрежденной области зрительного поля Вайзкранц попросил пациента дотронуться до небольшого светового пятна, которое, как он сказал Гаю, находилось справа от него. Гай возразил, что не может его увидеть и никакого пятна нет, но Вайзкранц попросил его все же попытаться. К его изумлению, Гай совершенно правильно нашел пятно и дотронулся до него. Гай настаивал, что всего лишь пытался предположить, где же пятно, и был весьма удивлен, когда узнал, что он безошибочно нашел его. Тем не менее повторные попытки лишь подтвердили тот факт, что это была отнюдь не случайная удача: палец Гая постоянно указывал на любую цель, без осознанного зрительного переживания того, где она и на что похожа… Как может человек определить пространственное положение предмета, которого не видит? Ответ лежит в анатомическом разделении старого и нового зрительного путей в мозге. Новый зрительный путь Гая… был поврежден, однако старый зрительный путь остался совершенно невредимым. Информация о местонахождении светового пятна беспрепятственно достигла его теменных долей, которые, в свою очередь, направили его руку в верном направлении»7.
О роли подсознательного много писал Фрейд, и, судя по последним работам нейробиологов, он многое угадал верно, хотя иногда и увлекался. Рамачандран пишет: «Мог ли Фрейд быть прав? Может ли большая часть нашей личности быть бессознательной, неконтролируемой и непознаваемой? Несмотря на нынешнюю, мягко говоря, непопулярность Фрейда, современная неврология обнаружила, что он был прав, утверждая, что лишь ограниченная часть нашего мозга принадлежит сознанию. Сознающее «я» — не что-то типа «ядра» или особой квинтэссенции, которая восседает на специальном троне в центре нервного ла-биринта, но также это и не свойство всего мозга»8.
Сознание не является чем-то присущим всему мозгу сразу, возможно, оно даже локализовано во вполне конкретных долях мозга (в частности, многие эмоции связаны с веретенообразной извилиной и миндалевидным телом). И, видимо, не всякая мыслительная работа также имеет прямое отношение именно к сознанию.
3
Дэвид Чалмерс полагает, что ментальную деятельность мозга следует подразделять на собственно сознание — феноменальное сознание, которое порождает наш субъективный опыт — переживание «красного», «боли», «любви» или «страха», и психологическое сознание, которое ответственно за социальное поведение, обучение, память, самоанализ и другие интеллектуальные процессы. Эти процессы вполне могут наблюдаться объективно, они как бы находятся вовне, они могут быть описаны. Исследование этих процессов многие ученые и полагают исследованием сознания. Эти процессы жестко коррелируют с феноменальным сознанием, но, по-видимому, не интеллектуальные объективные процессы «образуют» подлинное сознание.
Феноменальное сознание — гораздо более глубокое и фундаментальное.
Философ Томас Нагель в знаменитой статье «Каково быть летучей мышью?»9 задался вопросом: насколько человек способен представить себе сознание летучей мыши? Ученый берет для примера именно летучую мышь, поскольку это млекопитающее животное, с достаточно сложным мозгом и развитым восприятием, но именно восприятие летучей мыши радикально отличается от восприятия человека: «Нам известно, что большинство летучих мышей (точнее, microchiroptera) воспринимают внешний мир в основном с помощью сонара, или эхолокации, обнаруживая отражения своих быстрых, тонко модулированных, высокочастотных криков от объектов, находящихся в пределах досягаемости. Их мозг способен соотносить исходящие сигналы с последующим эхом; информация, полученная таким образом, позволяет летучей мыши точно различать расстояния, размеры, форму, движение и текстуру так же, как мы различаем все это при помощи зрения. Однако, хотя сонар летучей мыши, безусловно, является органом чувств, он совершенно не похож ни на какой из наших органов чувств, и у нас нет никаких оснований предполагать, что он субъективно напоминает нечто, что мы способны вообразить или испытать. Это весьма затрудняет для нас понимание того, на что похоже быть летучей мышью».
Сознание у летучей мыши наверняка есть. И она воспринимает тот же внешний мир, что и человек. Мы (хотя бы в принципе) способны проанализировать мозг летучей мыши во всей его полноте и сложности, но мы, по-видимому, ни на шаг не приблизимся к пониманию того «каково быть летучей мышью». У нас нет никаких инструментов исследования ее феноменального сознания. Но и сознание другого человека мы тоже можем представить себе только приблизительно.
4
Для каждого из нас наблюдение сознания является обыденным: это переживание собственного субъективного опыта. Но это происходит непрерывно. Я приведу пример, когда мне удалось, как я полагаю, достаточно отчетливо ощутить чужой опыт.
Я был тогда совсем молодым человеком, и мы небольшой компанией — несколько юношей и девушек — решили отпраздновать сданную сессию и выбрались в лес под Звенигород. Мы прекрасно проводили время, когда к нам явились незваные гости — местные ребята. Они были настроены довольно агрессивно, но и мы тоже не собирались уступать. Когда они поняли, что справиться с нами не так-то просто, они ушли, пообещав вернуться с подмогой. Мы не стали ждать их возвращения, собрались и пошли на станцию. Шоссе спускалось с холма. И мы увидели, что не очень-то далеко над нами на вершину холма выезжают мотоциклисты. Они выезжали и останавливались. Их становилось все больше. Убежать от них мы не могли — человек не может соревноваться с мотоциклом. Они стояли. Мы шли. И тогда я почувствовал панический ужас. И почувствовал его не только я. Одна из девушек закричала. Я отлично представлял себе, что она чувствует. Это и был опыт наблюдения чужого сознания. Все наши достаточно сложные ментальные реакции, которые непрерывно сопровождают человека, свелись к одному — к страху. Все остальное стерлось.
Но как только девушка закричала — мой страх прошел. Произошло то, что психологи называют «интеллектуализацией». Мое феноменальное сознание отключилось, а психологическое, наоборот, начало работать. Оказывается, пока я переживал чувство страха, я был практически парализован — я не мог думать. Как только я перестал быть субъектом, переживающим панический ужас, я стал анализировать собственное состояние и выполнять свою социальную роль — девушку надо успокоить, а потом защищать. Переключение было практически мгновенным. Надо сказать, что все обошлось без роковых последствий, — мотоциклисты сорвались с холма и пронеслись мимо: мы их совершенно не интересовали. Наверное, с нашими гостями они и знакомы-то не были.
Этот пример показывает, в частности, насколько отличны два разных ментальных состояния — феноменологическое и психологическое. Причем только панический ужас был в точности субъективным сознательным опытом, поведение было вполне нормальным — объективно предопределенным и внешне наблюдаемым.
Сейчас, описывая этот эпизод, я назвал свое состояние «паническим ужасом», но каждый читатель будет вкладывать в это определение свой собственный опыт, и двух одинаковых не будет. Мой субъективный опыт и опыт девушки был близким, поскольку внешние условия совпали и переживание свелось к очень простой и однозначной эмоции. Возможно, этот пример подсказывает, как мы можем хотя бы приблизиться к исследованию сознания, моделируя внешние условия.
5
Можем ли мы вообще исследовать сознание или вынуждены смириться с теми весьма приблизительными описаниями, которыми способны поделиться друг с другом? Вряд ли такое положение дел устроит современную науку.
Ученые предлагают для описания субъективного опыта использовать понятие квалиа10. Философ Дэниел Деннетт описал квалиа так: «Необычный термин для обозначения самой обычной изо всех возможных для нас вещей: того, как вещи выглядят для нас»11. Типичным квалиа является опыт восприятия цвета — «красного» или «зеленого» (Линде), или «желтого» (Шрёдингер).
Несмотря на «простоту» и «обычность» квалиа, уже одно то, что понадобился специальный термин для обозначения элементов нашего субъективного опыта, говорит о том, что все с этим опытом совсем непросто и необычно.
Этот опыт уникален, потому что его в точности переживает только один субъект — «я», и никак к этому опыту не подступиться, если хотя бы приблизительно это «я» не описать.
Рамчандран предлагает исследовать «я» в нескольких взаимосвязанных аспектах — он таких «аспектов» насчитал семь. Ученый пишет: «На этих семи аспектах, словно стол на ножках, держится то, что мы называем «я»». Достаточно ли «семи ножек» для описания «я» — субъекта сознания, — вопрос открытый.
«1. Целостность. Несмотря на богатое многообразие чувственных переживаний, которые обрушиваются на нас ежесекундно, мы ощущаем себя единой личностью. Более того, все наши разнообразные (и порой противоречивые) цели, воспоминания, эмоции, действия, убеждения и знания как будто бы согласуются между собой таким образом, что образуют единую личность.
2. Постоянство. Несмотря на великое множество отдельных событий, из которых состоит наша жизнь, нас не покидает ощущение постоянства нашей личности — мгновение за мгновением, десятилетие за десятилетием… Мы можем совершить мысленное «путешествие во времени», начав с раннего детства и смотря в будущее, без проблем перемещаться по шкале времени.
3. Пребывание в теле. В своих телах мы чувствуем себя как дома, уверенно. Вам никогда не приходит в голову, что рука, которой вы только что взяли ключи от машины, может вам не принадлежать… Однако выясняется, что чувство принадлежности к своему телу на самом деле на удивление ненадежно и изменчиво… Образ тела, создаваемый мозгом, очень пластичный… и он может быть серьезно нарушен болезнью.
4. Личностность. Ваши ощущения, или квалиа, и ваша ментальная жизнь — принадлежат только вам, они невидимы остальным. Благодаря зеркальным нейронам вы можете прочувствовать боль вашего соседа, но вы не можете буквально испытать его боль.
5. Социальность. «Я» поддерживает преувеличенное чувство личностности и автономии, которое выдает ее тесную связь с умами других людей… Гордость, высокомерие, тщеславие, амбициозность, любовь, страх, милосердие, ревность, гнев, надменность, гуманность, жалость, даже жалость к себе — ни одно из этих чувств не имело бы никакого смысла в социальном вакууме.
6. Свободная воля. Мы чувствуем, что в состоянии сознательно выбирать между альтернативными вариантами действий с полным осознанием того, что могли бы выбрать иной вариант.
7. Самосознание. Этот аспект «я» почти очевиден; «я», которое себя не осознает, — оксюморон»12.
Рамачандран в каждом из этих семи случаев старается выделить те функции мозга, которые ответственны за конкретный аспект. Например, за «пребывание в теле» отвечает «карта тела», сохраняющая в мозге, за «самопознание», «личностность» и «социальность» — зеркальные нейроны, за «постоянство» — память, за «свободу воли» — «надкраевая извилина левого полушария мозга, которая позволяет нам воображать и предвидеть различные возможные направления действия» и поясная извилина мозга. Целостность «я» определяется сразу всеми аспектами: ««я» напоминает «центр тяжести» сложного объекта — единственную воображаемую точку, в которой пересекается множество его векторов».
То есть Рамачандран полагает, если мы подробно в деталях исследуем функции мозга, то мы сможем приблизиться к пониманию «я» и к тому, что же такое субъективный опыт. Вот только поймем ли мы, что же он из себя представляет, все равно остается неясным.
Дэвид Чалмерс убежден, что нет — не поймем, поскольку сознание имеет нефизическую природу и нам еще только предстоит открыть фундаментальные психофизические законы, которые позволят нам объяснить и исследовать феномен сознания. Чалмерс (как и некоторые другие философы) полагает, что сознание возникает тогда, когда преодолен определенный порог сложности системы, причем из чего состоит система не слишком существенно, она, например, может строиться как из биохимических элементов, так и из кремниевых микрочипов. Главное, если система достаточно точно воспроизведет структуру мозга (хотя бы мозга летучей мыши или даже более простого существа), сознание в системе возникнет как новое (эмерджентное) свойство. Насколько это предположение реалистично? Пока мы не создали систему, по структуре и сложности сравнимую с мозгом, сказать ничего нельзя.
6
Андрей Линде полагает, что сегодня мы находимся примерно на той стадии исследования сознания, на которой физика находилась до открытия Общей теории относительности, когда пространство, время, материя и энергия казались совершенно независимыми феноменами. Решающим экспериментальным открытием, которое позволило эти феномены связать друг с другом и прояснить природу пространства-времени, стало установление конечности скорости света. Это решающее ограничение и привело к созданию модели пространства-времени.
Возможно, в исследованиях сознания ученые тоже обнаружат такое фундаментальное ограничение, которое позволит связать процессы в мозге и субъективный опыт человека. Но какое это ограничение? Мы сегодня даже не догадываемся.
Линде высказывает смелую гипотезу: «Что, если наши ощущения так же реальны (или, быть может, даже более реальны), чем материальные объекты? Что, если мое красное и синее, моя боль — реально существующие объекты, а не просто отражения реального мира? Возможно ли ввести «пространство элементов сознания» и предположить, что сознание может существовать само по себе, даже при отсутствии материи, подобно гравитационным волнам, существующим при отсутствии протонов и электронов? Заметим, что гравитационные волны обычно настолько слабы и так слабо взаимодействуют с веществом, что мы до сих пор их впрямую не обнаружили. Однако их существование предельно важно для самосогласованности нашей теории, как и для понимания некоторых астрофизических явлений. Не может ли оказаться, что сознание — настолько же важная часть согласованной картины нашего мира, несмотря на то, что до сих пор мы могли совершенно пренебрегать им при описании известных нам физических явлений? Не окажется ли при дальнейшем развитии науки, что изучение вселенной и сознания неразрывно связаны, и существенный прогресс в одном направлении невозможен без прогресса в другом?»13 (курсив мой. — В.Г.)
Томас Нагель тоже проводит аналогию между открытием теории относительности и состоянием исследований проблемы сознания. Но он куда менее оптимистичен.
Если Линде сравнивает положение дел в исследовании сознания с положением в физике конца XIX века, Нагель сдвигает временную шкалу на две с половиной тысячи лет назад: «В настоящий момент статус физикализма (то есть попытка свести проблему сознания к чисто физическим законам и явлениям. — В.Г.) таков, каким был бы статус гипотезы «материя есть энергия», будь эта гипотеза выдвинута до Сократа. У нас нет даже зачатков концепций, позволивших бы нам понять, как он может быть истинным. Чтобы понять гипотезу, утверждающую, что мысленное событие есть событие физическое, мы должны понимать больше, чем только слово «есть». Нам не хватает понимания того, как мысленное и физическое события могут быть одним и тем же событием, и обычные аналогии с теоретической идентификацией в других областях не привносят ясности».
Сегодня в рамках многих исследовательских программ и в Европе, и в США ученые предпринимают попытки реализовать идею Чалмерса, то есть создать близкий аналог мозга и посмотреть — появится сознание или нет? Вспыхнет ли в глазах у робота странный свет, который человек узнает безошибочно?
Как говорила героиня фильма «Формула любви»: «Когда любят, тогда видно». Она была девушка. Она была влюблена. Она знала предмет исследования совершенно точно.
1
Вилейанур Рамачандран.
Мозг рассказывает. Что делает нас людьми. Перевод с английского Елены Чепель. М.,
«Карьера Пресс», 2012. С. 65.
2 Erwin Schrödinger. What is life?: the physical aspects of the living cell. Cambridge Univ. Press, 2001.
3 Дэвид Чалмерс. Сознающий ум: В поисках фундаментальной теории. Перевод с английского В. В. Васильева. М., УРСС: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2013. С. 9. Чалмерс различает «трудную проблему сознания» и «легкую». Под «легкой проблемой» философ понимает как раз исследование физических процессов в мозге или социальное поведение человека, то есть объективно наблюдаемые явления.
4 Андрей Линде. Инфляция, квантовая космология и антропный принцип. Перевод с английского С. Карпова http://www.astronet.ru/db/msg/1181084/node10.html.
5 Дэвид Чалмерс. Сознающий ум: В поисках фундаментальной теории. Перевод с английского В.В. Васильева. М., УРСС: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2013. С. 19.
6 Владимир Губайловский. Письмо 3. Творчество людей и машин. — «Урал», 2014, № 2. Особенно главка 5.
7 Вилейанур Рамачандран. Указ. соч. С. 74–75.
8 Там же. С. 294.
9 Thomas Nagel. What Is It Like to Be a Bat? — «The
Philosophical Review», Vol. 83, No. 4 (Oct., 1974), pp. 435–450.
10 Квалиа — от лат. qualia (мн. ч.) — свойства, качества, quale (ед. ч.) — какого сорта или какого рода.
11 Daniel C.Dennett. Quining Qualia. —
«Consciousness in Modern Science», Oxford University Press, 1988
http://cogprints.org/254/1/quinqual.htm.
12 Вилейанур Рамачандран. Указ. соч. С. 296–298.
13 Андрей Линде. Указ. соч. Статья Линде была написана в 2002 г. В 2014 г. были получены убедительные подтверждения существования гравитационных волн. Эта гипотеза Линде подтвердилась. См.: Джонатан Эймос. Обнаружена гравитационная волна Большого взрыва. ВВС. 18 марта 2014. http://www.bbc.co.uk/russian/science/2014/03/140317_us_big_bang_discovery.shtml.