Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2014
Геннадий Каневский (1965) — окончил МИРЭА. Стихи публиковались в журналах «Знамя», «Октябрь», «Воздух», «Новый Берег», «Волга». Автор пяти поэтических книг. Участник нескольких поэтических коллективных сборников и антологий. Стихи переведены на английский, шведский и венгерский языки. Лауреат нескольких литературных премий. Живет и работает в Москве. Беседу с Г. Каневским см. в этом номере журнала.
[степное]
на дворе погоды стоит зима
бутерброды выпечка шаурма
и всё ниже новгород и тагил
я монгольский дедушка бодрымбыл
глазом узок голосом невысок
чтобы вас не сразу занёс песок
за рекой за рощею заметай
пеленгуй по голосу курултай
чтобы пели духи внутри земли
прорастая в тонкие ковыли
[люмьер. прибытие]
как будто бы с поезда жизнь даже в этом звучит тяжело
крупинку подняв и в платок завернув чтоб себе в оправданье
чемодан раскрывающийся изумлённой рукою перехватив
чистильщики одежды бегут нахваливая своё мастерство
валятся со всех сторон пропилей густопёрые зданья
всё это наконец говорит тебе вот ты и один
закончен горизонтальный дым преферанса с соседями по купе
перекатывающиеся духовые массивы облаков медных
после заката превратились в противоположный себе свет говоря по-польски гвязд
и небольшой буксир на довольно широкой протекающей в квартале
от вокзала реке
несколько что ли издевательски издаёт такой особенный свист для бедных
свист какой любил второстепенный поэт серебряного века пяст
надо бы ещё заскочить к живущему рядом приятелю и с видом школьника
блок жевательной резины заграничной вручить ему как дар вселенской
он же с трудом оторвавшись от вычислительных своих машин
спросит как бы невзначай напомнить ему чем тактовик отличается
от дольника
раз уж дескать я припёрся сюда с душою своей геттингенской
в бедный наш край где эсеры намедни в публичной дискуссии опровергли существование души
внутреннее молчание путешествия подкрепляемое неумолкаемой речью
быстро сменятся внутренним диалогом неслышным извне никому
и когда ночь окончательно вступает в свои права
салют по поводу присоединения к империи новых островов кажется
отдалёнными залпами
сиречь картечью
наступающего со всех сторон неприятеля и в подсвеченном прожекторами дыму
слышится классическое первый батальон по левому флангу арш ать два ать два
[коппола. апокалипсис]
пупырчатой кожей отлипая от дна
когда телефон заиграет из вагнера
было модно назад лет десять когда одна
впрочем об этом не надо вам
назначая преобладающим цветом жару
влажность преобладающтим звуком но
это будет после когда умру…
и покажется кукольным
на огне вуду целлулоидного колдовства
спекся в комок своего привыкания
так бывало когда одна
примеряясь лечила иглоукалыванием
в дельте меконга наводят грусть
струи дождя непрерывно идущего
жди меня
тем сильнее я не вернусь
в книгу о бренности всего сущего
[к единому учебнику истории. наброски]
1
песни сморщенного яблока.
тапки старые без задника.
день февральский ни о чём.
открывай своим ключом.
только песней заоконною
ты не тявкай в домофонь мою,
как помоечный щенок,
никому посвященок.
я же ждал тебя, козявина.
я искал тебе хозяина.
вон, чугунный, на скале,
в сыровяленом кремле.
на всю жизнь теперь дежурное
его тяжкое безумие —
медвежатник всех замков
и отец своих щенков.
а когда под слёзы детские
мы в дымы замоскворецкие
превратимся на ходу,
идя пó воду-водý,
вы издайте вслед летящему
своё слабенькое тявканье,
вылезая из конур
во февральский во канун.
2
на тихорецкую, а далее — везде,
то лёгким мороком, то буйным переплясом.
щелястый тамбур, занавеска на гвозде,
как будто не было предписано весне
петь песни юности ломающимся басом.
давай известную, чтобы подпеть могли
все гости мёртвые, все пузыри земные,
все те — на корточках — кавказские орлы,
и все клеёнкою покрытые столы,
и ломти воздуха большие, нарезные.
вагончик тронется. останется перрон.
ну опоздаешь же, я всё переживаю.
и строки странные записаны пером.
и плоть прекрасная — пописана пером —
лежит под насыпью и смотрит как живая.
стена кирпичная и гул очередей.
часы вокзальные и карты — вся колода.
и снова тамбур. занавеска на гвозде.
и наши мёртвые на суше и в воде.
и водокачка девятнадцатого года.
[фома]
это быстрое, радостное без зазрения слов,
в мирное время — тестовое, на войне — пулевое.
папенька входит к маменьке. карточка входит в слот….
их всё время двое.
штихелем ли, стамескою отрезай, отсекай
вечное их стремление множеству передаться.
трое — как отторжение. четверо — как толпа.
пятеро — пентатоника. шесть — государство.
за два приёма — форточку. на три оборота — дверь.
вчетверо крепче прежнего прижмись ко мне, дорогая.
и не верь всенародному. а мне поверь,
в рану персты влагая.
если ж дом окружат, то станем к спине спиной,
плёнкой глаза затянем и предадимся зною.
стану тебе апостолом.
самым тебе фомой.
стань и ты мне фомою.