[Томас Пинчон. Радуга тяготения. / Пер. М. Немцова и А. Грызуновой. — М.: Эксмо, 2013.]
Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2014
Томас Пинчон — один из самых загадочных писателей Америки да и, наверное, мира. Он живет затворником и не дает интервью. Неизвестны даже современные фотографии писателя. Лишь несколько фотографий, сделанные в молодом возрасте, опубликованы. «Радуга тяготения», вышедшая в 1973 году, — это самое известное и самое сложное произведение Пинчона. На русском языке она появилась год назад и сразу же обратила на себя внимание критиков. Это мощнейший постмодернистский эпос, сравнимый по силе с произведениями Джойса. Разобраться в этой книге с первого прочтения просто невозможно. Более сотни персонажей, истории которых сложным образом переплетаются друг с другом, рваная манера повествования, многочисленные отступления философско-эзотерического плана, потоки сознания, обилие исторической информации, взвинченная до предела образность и символичность художественных построений — все это ждет читателя, если, конечно, он сможет осилить этот гигантский текст. А сделать это будет непросто даже опытным читателям, привыкшим к экспериментальной литературе. Ведь, по сути, до конца даже непонятно, что происходит в книге. Путь ее персонажей настолько извилист и запутан, что часто даже неясно, где происходит действие. За перемещениями героев, их мутацией друг в друга в атмосфере взаимного преследования просто невозможно уследить — Пинчон полностью игнорирует простой и понятный язык. «Радуга тяготения» представляет собой набор картин, объединенных страхом перед властью и государством, которые олицетворяет немецкая секретная ракета Фау-2.
Одним из основных героев книги является лейтенант американской разведки Эния Ленитроп. В детском возрасте он был отдан или даже продан ученому по имени Ласло Ябоп, который ставил на нем эксперименты, связанные с выработкой условных рефлексов. В последние годы Второй мировой войны Ленитроп оказался в Англии, где наравне с простыми жителями жил в страхе перед атаками немецких баллистических ракет Фау-2. Однако опыты с рефлексами прошли не зря. Выяснилось, что многочисленные сексуальные утехи Ленитропа имели непосредственную связь с местом падения ракеты. Там, где Ленитроп встречался с девушками, некоторое время спустя падала ракета. А знать место падения ракеты — это знать все. Дело в том, что ракета падает со сверхзвуковой скоростью, поэтому она сначала падает, а потом уже доносится звук ее взрыва. Таким образом, если услышал взрыв, значит, остался жив. Предугадать место падения практически невозможно. Тем не менее именно этим занимаются многочисленные разведывательные учреждения Англии. В ход идет все, создана даже организация «Белое явление», где врач по имени Стрелман собирает всяческие любопытные экспонаты человеческих особей — экстрасенсов, психов, магов и прорицателей.
После того как союзники освобождают север Франции, Ленитроп оказывается там и сразу включается в поиски секретного устройства нацистов, получившего название «черный агрегат». За «черным агрегатом» ведут охоту все — союзники, русские и даже подразделение шварцкоммандо, состоящее из африканцев. «Черный агрегат» как-то связан с секретной ракетой с серийным номером, состоящим из одних нулей. Для Ленитропа начинается череда приключений. Он постоянно в движении и выполняет различные поручения вплоть до того, что даже занимается доставкой гашиша. При этом в его жизни появляются элементы карнавала. Так, он, например, играет роль Ракетмена, человека в костюме ракеты, который, по-видимому, несет смысл символа нацистской ракетной программы. Позже в одной из деревень он примеряет на себя костюм свиньи — эта свинья некогда спасла жителей деревни от захватчиков. Карнавал можно наблюдать и в бесконечных светских вечеринках, которые закатывают победители, — будь он в замках, где закатывают приемы, или на кораблях, на которых путешествует Ленитроп. Это разнузданный и порочный карнавал, где алкоголь льется рекой и все спят со всеми. Ленитропу, как разведчику, важно разобраться с ракетой и загадочным «черным агрегатом», но, по сути, он лишь наворачивает бессмысленные круги и все больше запутывается в себе, переставая понимать, является ли мир объективным или он лишь отражение его внутреннего неспокойного мира, проникнутого паранойей и страхом перед властью.
Пока Ленитроп ищет «черный агрегат», Пинчон находит время, чтобы рассказать тысячу микроисторий других персонажей, упомнить которых просто невозможно. Для этой цели в Штатах даже издали специальный путеводитель по роману. Среди этих историй выделяются истории актрисы Катье, которую Ленитроп спас от гигантского осьминога во Франции, и немецкого капитана Бликеро, сжигавшего детей в печах и предававшегося с ними сексуальным утехам. Эти истории полны порочной страсти и порочного огня, хотя разобраться в них тоже непросто. Пинчон начинает рассказ с произвольной точки и редко когда дает хотя бы пространственные координаты. Когда роман приближается к концу, ситуация с Ленитропом и фактически послевоенным миром настолько запутывается, что Пинчон начинает повествовать уже о неодушевленных вещах. Такой вещью является, например, обычная лампочка накаливания по имени Байрон, знаменитая тем, что она никогда не перегорает.
«Радуга тяготения» — это, безусловно, постмодернистский роман. В этом не может быть никаких сомнений. Разрывность повествования здесь возводится в принцип. Но Пинчон идет дальше просто бессвязности, как это уже было у Фолкнера в «Шуме и ярости», и дальше потока сознания, как это было в «Улиссе» Джойса. Бессвязность как таковая делается объектом рассказа, и именно это делает роман постмодернистским. Если читать внимательно, то уже в феноменологии ракеты Фау-2 можно увидеть ростки берроузовской техники нарезки, где бессвязность также была принципом. Пинчон так пишет: «Вообразите ракету, чье приближение слышишь только после взрыва. Реверсирование! Аккуратно вырезанный кусочек времени… несколько футов кинопленки, прокрученные наоборот…» Подобные строки можно было вполне встретить в «Мягкой машине» или «Нова экспресс» Берроуза. Жизнь в страхе перед ракетой сама делается реверсивной, поэтому Ленитропа так и бросает из одного конца Европы в другой. Не менее постмодернистскими выглядят догадки и фантазии Пинчона на тему технократического будущего человечества. От них веет еще не родившимся киберпанком. Вот, например, фрагмент: «Может, есть такая Машина, и она заберет нас, заберет целиком, через электроды в черепе нас засосет прям в Машину, и мы там станем жить вечно, мы и остальные души, которые в ней сидят». На таком сюжете мог бы построить роман любой из фантастов от Филипа Дика до Уильяма Гибсона. Еще одним элементом постмодернистской техники является смешение жанров. Но речь идет не о безобидном литературном карнавале или гротескном реализме, в котором всегда оставалось место для жизненного вывода. Речь идет о вторжении масс-медийного мифа и его тотальности, когда виртуальную реальность уже нельзя отличить от обычной. Здесь можно привести любопытный эпизод, где Пинчон влагает в уста одного из персонажей следующее: «— В День Д, — признается он, — когда я услышал, как по радио генерал Эйзенхауэр объявил о вторжении в Нормандию, я подумал, что на самом деле это Кларк Гейбл, замечали когда-нибудь? голоса идентичны…» Итак, с одной стороны, военный генерал и события, от которых зависит судьба Европы, и, с другой, популярный голливудский актер, секс-символ и мечта женщин Америки. Пинчон ставит между ними знак равенства. Тем самым он еще раз показывает, как сложно устроена современная реальность, как глубоко она заражена коллективным психозом. Или еще один похожий пример: «Вот огромная хромолитография Сталина: Ленитроп мог бы поклясться, что это девчонка, которую он некогда клеил в Гарварде, усы и прическа побочны, как любой грим…»
Впрочем, тотальное разложение и смешение смыслов у Пинчона так и не побеждает по причине чрезмерной силы традиционных институтов, посредством субординации отстаивающих бастионы смысла и значения. По сути, «Радуга тяготения» как раз и написана о борьбе пассивной свободы и энтропии против сил государства, которые, с одной стороны, подчиняют человека, а с другой, предохраняют его от скатывания в безумную свободу шизофренического психоза. И оказывается, что, когда Пинчон говорит о враге, то есть государстве, он по сути пишет оду эзотерическому гитлеризму.
Метафор и эпитетов, которые отпускаются по адресу ракеты Фау-2, являющейся высшим выражением гитлеризма, просто не счесть. Пинчон называет ракету то «стальной эрекцией», то «душой государства», а в одном месте приравнивает ее к чему-то священному, что не должно быть опорочено ересью: «Но Ракете много чем надлежит быть, надлежит отвечать ряду различных очертаний в грезах тех, кто ее касается — в бою, в тоннеле, на бумаге, — ей надлежит пережить ереси, блистая и не опровергаясь…» Знаки нацизма, которые выражены с такой силой, что можно даже говорить об их почитании, Пинчон находит повсюду. В форме стадионов со статуями орлов, в переплетении подземных переходов военных институтов, даже в молекуле бензола, которая, как открыл Кекуле, свернута в кольцо. «Радуга тяготения» могла бы стать цитатником любого современного неонациста, если, конечно, соответствующим образом надергать фраз из книги. Но сам Пинчон, разумеется, никакой не нацист. Он лишь описал, каким маниакальным может быть обожествление государства, присущее нацизму, и к каким страшным последствиям это может привести. Все же первичным у Пинчона является страх. Страх перед войной, разрушениями и Ракетой, которая все это символизирует.
Несмотря на обилие постмодернистской техники, у Пинчона очень много чрезвычайно пронзительных и тонких моментов, составляющих ценность реалистического письма. То, с какой хирургической остротой Пинчон проникает в душу и чувства своих персонажей, характерно для высоких образцов психологической прозы. Пинчон, ни много ни мало, пишет о самом сокровенном, вызывая удивление своей точностью в описании душевных конфликтов. Часто такие фрагменты сложно связать с сюжетом, но и сами по себе они представляют огромную художественную ценность. Ленитроп в своих бесконечных метаниях по Европе движется то ли к свободе, то ли к психическому коллапсу, но это в то же время позволяет высвободить гигантские энергии коллективного бессознательного, что позволяет в зеркале одной души выразить всю жизнь народов Европы и даже России. Ленитроп и другие персонажи в своих действиях безнаказанны, как Боги. Они бегут, убивают, вступают в беспорядочные сексуальные связи извращенного рода, потом пьют, курят гашиш и снова бегут.
Автора «Лолиты» иногда называют крестным отцом американской педофилии. Роман Набокова вышел в 1955 году, а «Радуга тяготения» — в 1973 году, и выглядит она в сравнении с текстом Набокова как откровенная порнография. Удивительно, как за двадцать лет подобрело общественное мнение и допустило к публикации такой роман, ведь Набоков в свое время даже опасался преследования. У Пинчона не так много сексуальных сцен, но их характер и уровень откровенности поразит даже современного читателя. Здесь и педофилия, и садо-мазохизм. Все это, правда, отдает карнавалом, поэтому утверждать, что их написание было для автора самоцелью, нельзя. По-видимому, дело здесь в особом понимании свободы, близком, опять же, к идеям Уильяма Берроуза, который понимал секс и сексуальность государственным средством подавления индивидуальности. Следующий фрагмент вполне мог бы быть найден у Берроуза: «Но почему нас обучили рефлекторно стыдиться всякий раз, когда всплывает эта тема? Почему Структура допускает любые сексуальные повадки, кроме этой? Потому что подчинение и господство — ресурсы, которые нужны Структуре, чтобы выжить. Нельзя растрачивать их впустую на личный секс. На любой секс. Ей нужно наше подчинение, чтобы сохранить власть. Нужна наша жажда господства, чтобы кооптировать нас в свою властную игру. От нее никакой радости, только власть. Говорю тебе, если б можно было повсеместно внедрить С-М на уровне семьи, Государство бы скопытилось».
Все эти мысли особенным образом связываются с понятием энтропии — центральным в творчестве Пинчона. Еще в 1960 году он опубликовал рассказ «Энтропия», где выразил свои опасения за будущее мира. Пинчон распространил термодинамический закон на жизнь общества и культуру. Согласно принципам термодинамики, энтропия, то есть хаос и беспорядок, в изолированной системе могут только возрастать. То же, считает Пинчон, ждет и человеческое общество — угасание, охлаждение и тепловая смерть. По-видимому, именно против этого боролись нацисты, создавая свою ракету. Поэтому по большому счету «Радугу тяготения» можно понимать двойственно. С одной стороны, нацизм — это безусловное зло, заслуживающее осуждения и забвения. С другой — это высший порядок и совместная человеческая борьба против хаоса. Эния Ленитроп сделал свой выбор. Для него нацизм и просто государство — это тюрьма, ограничивающая свободу. Но свобода Ленитропа — это предельная, психотическая свобода, благо которой далеко не очевидно. Вряд ли кто-то, за ислючением Жиля Делеза, согласится с тем, что растворение в призраках бессознательного, к которому пришел Ленитроп, является той свободой, к которой нужно стремиться. Тем более здесь сложно говорить о счастье. «Радуга тяготения» полна описаний человеческих страданий и ситуаций, когда важно просто выжить. Поэтому рассуждения о нацизме у Пинчона обязательно должны быть перенесены в этическую область, чего Пинчону, пожалуй, не хватает. Он говорит о нацизме с неким ослеплением и зачарованностью, несмотря, впрочем, на суеверный страх.
«Радуга тяготения» — это сложнейшая книга, требующая внимательного и очень вдумчивого читателя, которого не отпугнула бы ее полнейшая бессвязность. Она настолько сложна, что даже не опускается до простых решений вроде предостережения или морального вывода. Подобные вещи придется вычленять самому, пробиваясь сквозь сюжетные нагромождения. Тем не менее от чтения Пинчона можно получить удовольствие, которое будет заключаться в упоминавшейся уже пронзительности при описании душевного беспорядка героев книги. То же касается природных ландшафтов. По сути, Пинчон пытается описать саму душу военной и послевоенной Европы и делает это с присущей ему глубиной. Тем не менее нельзя не признать, что, прежде чем допустить читателя в свой мир, Пинчон предъявляет ему очень высокие требования.