Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2014
Андрей Бауман — в 1998 году окончил
философский факультет Санкт-Петербургского государственного университета.
Литературный редактор журнала «Проект Балтия» (Санкт-Петербург). Стихи
публиковались в журналах «Нева», «Дружба народов», «Интерпоэзия»,
«Урал», «Гвидеон», «Новый берег», «Зинзивер», «АльтерНация» и на
сайте «Полутона». Первая книга стихов «Тысячелетник» (М., 2012) была удостоена
премии «Дебют». Живет и работает в Санкт-Петербурге.
Выдохнутые
выдохнутые наизнанку
мы
обратная поверхность неба
переписанные наживо
до копоти и подкожного дыма:
выдохнутые в свинцовый рассвет
трубами всех Твоих ангелов
стали трубными пятнами
с лица земли
всходили и гасли
пока Солнце и Луна —
престарелые либертены, потерявшие нюх, —
флиртовали вслепую
обмундированный день
покрывал хрустальную ночь
разглатывая пепел и мед
над серой зоной
терновый огонь
восходил в дымоходах
шипованной розой ветров
разрастался
стальной заклепанный воздух
перевернутый воздух рассеяния
смотри:
землеройка-смерть
слепая как кротость
обнюхивает своих новобранцев
медленно, кропотливо умирает ими
пока дым вспенивает
остекленевшие остриженные дыхания
переставшие во времена
когда с обугленных земель
падал пепел
на раскаленное небо
смотри:
в известняке оцифрованной памяти
кровь закопана в воду
водяную бумагу
кожу истории
кожу которую пишет с изнанки
оседающий голос порядка:
в-из вéсти — вскользь нее —
осажденная память в эфирной полумаске повторения
выдохнутая на стенки слов
слов, покрывающих золу
переведенного на язык винограда
Суданская тьма
Стивену Силверу, Грегу Мариновичу и Жуану Силве;
памяти Кевина Картера и Кена Остербрука
ты стоишь посреди
пустыни
в центре ее немоты
в ее суданской тьме
под мертвородящим солнцем
ты весь и сейчас
равен своей фотокамере
ее выгнутому стекловидному телу
пружинящий ком ястребиного зрения
девочка на земле
сидит обхватив голову руками
высохшая жизнь выбеленная тишина
когда все меридианы сковало голодом
и кровь замедляя обесточенно сходит на нет
рядом терпеливый огромный рассудительно-строгий
стервятник
ловчий
вечерней смерти
караулит дыхание
стережет когда ее медленное лицо и руки прильнут к земле
вот-вот
окончится
время
начнется
пища
и ты караулишь этот миг окончанья-начала
когда всё ближе он и она
бесповоротно пригнанная
отрешенная троица ожидания
и в этот миг ты становишься вспыхнувшей молнией взгляда
она облетит все обложки
всю бумажную листву и благотворительный глянец мира
и ты облетишь
причтенный к бомонду
к пулитцеровской когорте
к актуальному и самоважнейшему
и когда тебя спросят спас ли ты
ту, ставшую твоим опытом твоей славой
ты отвернешься
ты скажешь что
твое мгновение ока
твой взгляд остановивший время
был важнее теплого хлеба в ладони
и гордо уйдешь с двоящимся, неслушающимся сердцем
подкошенным намертво
каждый день ты будешь молиться пепельному никому чтобы
пустыня подняла паруса и пламя выжгло горизонт без остатка
каждый день ты будешь
но не настанет
и тогда ты сядешь в машину
вогнав кляп в выхлопную трубу
плотно закроешь все окна и
качнувшись в одиноком мареве
шагнешь к лучшему другу
чью смерть не забыл отснять
пока его рубашка набухала кровью
и жмущаяся к груди фотокамера беспомощно заваливалась вбок
но ты знаешь что
не попадешь к нему
ты навсегда
останешься в сердце суданской тьмы
рядом с девочкой на земле
обхватившей руками безысходное тело пустыни
Имена
Имена
пишутся наготой прикосновений
по чужому ритму зияния
по исступленному следу лица
в слоях разделяемого слова
по левкасу пылающего осязания
незастывшей грамматикой:
в анатомическом атласе речи
ветвятся венозные устья значений
в плазме-пламени всех ее лексиконов
касания имен татуированы на прикровенной изнанке кожи
на ее прикровеносной тишине
произносимое в глубь
семени и лимфы,
имя — рана, пульсирующая в воздухе вещества
яркий свет на кончиках голосов
расшивающих анонимную местность начала:
тело пишет себя шрамами
чужого любимого тела
слепое, читает его по слогам
стянутых рубцов
на шероховатую ощупь
на блаженную, безнадежную тьму
чужероднóго огня
облекается в добуквенный жар языка
зачинаемого в полости имени
обнажается в заговорившее
другое сердцебиение
в свет внешний
покрывший
цикаду стрекочущей плоти
новорожденным алфавитом различия
именами прикосновений
***
Руки раскрыты сердцебиением вовне
обнимающая осязанием
энтелехия тела
икона прикосновения
восходя обоюдно
ладонная чаша
омывать зрение
пить взаимную тишину
в говорении-ощупью
светотьма осевая
правое: терновое бесстрашие
левое: покров любящих
покоятся продленным движением навстречу
проникая поверхность касания
благословляя
в щедрости сиротства
в подстрочном родстве нищеты
соединенным пульсом внутрь
раскрыты ладони
раскаленный синтаксис двойства
запястный огонь
в целомудрии-ласке
охватывает переплавляя
насквозь
до тростничьего, ласточьего смирения
проточного слезного жара
солнца на детских руках
Эвридика
белые стены
обступают расплываются
в исколотой синеве
вдох выдох выдох вдох
говорил ее имя
шептал его — молчащими пальцами,
тыльной стороной крика
пока лежала неподвижно
между белыми слоями тишины
и прозрачная жизнь
капала в пластмассовом проводке
в отвесную линию сердца
выкликал ее спеленутое имя
вписывал в солнечное волокно воздуха,
в комнаты сна,
беззащитными касаниями — в ее кожу
пока не открыла глаза
и сердце встрепенувшись
не сбилось от радости
ликующий промах между вдохом и выдохом
с отвесной линии в бесконечно-прямую:
обернувшийся — больше не властен
он оставлен гаснущий след
в ладонях
лишь тонкий след запаха
распавшаяся нить прикосновения
Нагота
поглощенное собой
лишение
длится в себя
сотрясаемой полостью
протяженного крика
несообщимого
неполая чаша:
Марсиево соло
вогнанное обратно в дрожь
по тростниковую сердцевину-материю:
нагота содравшая с себя стыд.
она досыта есмь
чистое «Я» самосознания:
гордость без кожи
дробящее зрение боли
наполняя схолии сот
фасеточным расплетанием красного:
пожирающая сдержанность
зияет поверх
прикосновения
Бракосочетание
Посмотри: мы — следы
наших губ на оконном стекле
друг друга следы
еще нет
реже и резче свет
мы вымертвлены словá
в наголо обритом воздухе
где горстью земл┴
где кончилось небо в ладонях
выходи выходи
а свет позади
ладошки лодочкой
пятнашки веточкой
распусти свою нить
будем мертвых хоронить
в гусеницах танков остались
сломанные куклы, стойкие солдатики
выжженные ленточки, вывихнутый бег
мертвый дым скользящий вдоль себя
эти гусеницы
они
никогда не станут
бабочками
лишь мертвыми головами
птичьих полетов
прерванных городов
смотри, как на ничейных улицах гаснет
остановленное сердце прикосновения:
твое и мое, сбившееся между нами:
мы укрыты под этим сердцем —
обрученный свиток-и-след
будущих нас
поиграем в свадьбу
понарошку и взаправду:
тогда
приштинское небо поцелует алеппскую землю
и у них родится
свет
девочка-и-мальчик-свет
пáрное солнце между тобою и мною
Тело спящий брат
Все что остается
когда умирает колос:
тело спящий брат
в молочном сиянии близости
в том что говорит к тебе
завязями начáла
береговой нитью рождения
в предсердиях облаток-бесед
митральном, черновом смирении речи:
в ее исчезании себя, —
просфорной, забывающей тишине
Совершенный человек
Совершенная плоть
в распахнутости старческой нищеты:
изборожденное
сточенное в хлам
неотмытое
обоссанное
пропахшее горем:
возлюбленное тело
в кракелюрных трещинах памяти
ничто
вверяемое звезде благословения
Грамматика-общность
Единственное
нечужое
несобственное
из уст в уста
растворяемое в общность, в кровь
тело слóва
на крестовине языка
пробитое проткнутое ртами
что его порождают и вскармливают собой
разделяя в многую речь
передаваемую по кругу,
не кратную себе
взятую на себя:
читающая по губам произносящая рана —
сердце языка
говоримое
слово что осталось-покинув,
с отодвинутым камнем-границей.
к западу от воскресшего отчеркнуто
слово-чужак
зашитое в общую яму
переступаемое прочь, до порога:
не посвященное
не принятое
впадающее в странствие, —
сказываемое к истоку от смерти
несобственной
нечужой
единственной
Свидетельствуя друг друга
В твоем, первом, каждом вдвоем лице
танец разногласных дыханий
празднествослов
сообща-чужестранствия
в целомудренных переплетаниях тактов-шагов
созвездиях осязаний
за ними
смерть застекляет церебральную складчатость боли
архивирует ставшую близость
зарубцованную
сомкнутый след затменья
в который пульсирует
неумираемое по всю сторону смерти
незапамятное предстоящее
дар нечаемых слёз
асимптотическая нутрь касания
проложена в долготу ритма
диастолу причастия
взаимонагую речь
молчащую слагаемое время
в немонолитное мгновенье свидетельства
которое всегда и нигде
между-и-совершая
двоих, многих
ампутированных друг у друга
прежде чем родится белая речь цветения
и станет морем земля
наполняющим из рук в руки
из часа в час
незажитого двуранимого
соприсутствия