Елена Сафронова. Диагноз: Поэт. — М.: Арт Хаус медиа, 2014. — «Критический минимум» журнала «Современная поэзия»
Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2014
Борис Кутенков: — Елена, прежде всего
хотел бы спросить о композиции самой книги, открывающей серию «Критический
минимум» журнала «Современная поэзия». Собственно, самая полемичная — да, по
сути, и единственная полемическая в книге статья — заглавная — «Диагноз: Поэт»,
она была опубликована в «Урале» в 2009 году. Эта статья в своё время вызвала
бурную реакцию блогосферы, многие её положения
являются спорными.
Елена Сафронова: — Да, она вызвала бурную реакцию, в
том числе и негативную, и это было прекрасно — следовательно, статья попала в
«болевую точку», обозначила существующее явление, о котором как-то «не принято»
было говорить вслух. Это ли не основная задача публицистики? К этой проблемной
статье можно отнести фразу Герцена: «Мы не врачи, мы боль». Многие возмущённые
респонденты своими «отповедями» только подтвердили то, что это явление
многомерно, повсеместно и узнаваемо. Но ещё до публикации в «Урале» статья
прошла «обкатку» на сайте «Термитник поэзии», где собираются многие достойные
современные поэты, и там нам не сказали ни одного дурного слова, наоборот,
похвалили текст и мысли.
Б.К.: — Но эта статья не оставляет от
поэтов, кажется, камня на камне, а вы тон «вынесения приговора» быстро бросаете.
Далее следует довольно резкий переход — логически обусловленный, как я понимаю,
словами в конце её о «современных литераторах, пишущих прекрасные стихи и
питающих ими русскую литературу эпохи пост-миллениума»,
— вот, мол, о них далее и пойдёт речь, — и остальные статьи выдержаны в
довольно взвешенном, сдержанном тоне. Дальше столь явно спорить, по сути, не с
чем. Но эта вторая часть словно бы не соотносится с первой — и с заглавием
сборника: ведь ни к Павловой, ни к Городницкому, ни к
Прокошину нельзя применить слово «диагноз» в том
смысле, в котором вы с соавтором Сергеем Зубаревым употребляете его в заглавной
статье… Вроде бы и далее ждёшь интонации общественного
обвинителя на суде Бродского (как я охарактеризовал для себя заглавную статью),
а далее видна и любовь к поэзии, и умение её анализировать.
Е.С.: — Концепция книги в том, чтобы
показать две стороны поэтического творчества — «тёмную» и «светлую», в целом
должна была получиться какая-то имитация значка «великого предела» — чёрное и
белое перемешано, на чёрном поле белая точка, на белом — чёрная, добро и зло
неразделимы полностью. Потому вслед за программной статьёй я говорю о поэзии с
любовью и делаю попытки анализа.
Б.К.: — С наибольшим восхищением вы пишете
о Вере Павловой, поэте, который, безусловно, заслуживает внимания. Но меня
немного смутило то, что вы вменяете ей в заслугу её социальную востребованность. Цитирую: «В 2007 году в журнале «Нью-Йоркер» было опубликовано четыре стихотворения Веры
Павловой. В этом журнале после Бродского не публиковался ни один русский автор.
Более того, в Америке, которую мы привыкли считать бездуховной страной,
царством потребления, знающей две книги — чековую и Библию, ставится фильм о
русской поэтессе. Все это говорит о том, что Вера Павлова — прекрасный поэт,
особенное явление в мировой литературе, которое невозможно не заметить». Из
чего можно сделать вывод, что для вас это — критерии настоящей поэзии… Вообще, признаюсь, что мне в вашем сборнике не хватило
«программной» статьи о поэзии «пост-миллениума», о её
тенденциях и о том, как вы понимаете сущность этого «высокого ремесла». Сергей Чупринин в одной из своих статей сокрушался о том, что
позицию критика сегодня зачастую под лупой не разглядишь, её приходится с
трудом «выцарапывать» из отдельных рецензий, разрозненных высказываний. Так,
может быть, стоит сейчас высказаться о поэзии в целом, как-то более чётко и
индивидуалистично очертить круг своих вкусовых предпочтений?
Е.С.: — Пусть программные статьи пишут
литературоведы, я себя не могу так позиционировать, не имея базового
филологического образования. В своей критике я часто проявляю себя как историк,
меня всегда интересует социальный аспект искусства, что и по статьям,
составившим книгу «Диагноз: Поэт», заметно. Что касается Веры
Павловой… Я имела в виду, что настоящих поэтов замечают, и пример
Павловой об этом говорит выразительно. Хороший поэт «пробудит» общество на
внимание к себе. Круг моих поэтических вкусов виден, как мне кажется, по этому
сборнику, по тем персоналиям, о которых я пишу с теплом. Мои вкусы очевидны,
зачем ещё пилить опилки и разжёвывать очевидное?
Писать большую статью и как будто тем самым оправдываться, что я вот люблю то,
что люблю, кажется мне стратегически неверным.
Б.К.: — Не могу согласиться с тем, что
хороший поэт непременно «пробуждает общество»: вокруг масса примеров незамеченности таланта — просто из-за того, что
«профессиональная легитимация», как сейчас выражаются, зависит не столько от
одарённости, сколько от умения себя подать и соответствовать нужному формату.
Е.С.: — Об этом у нас в статье прямо
сказано: «Бывают чудесные посмертные явления авторов, не признанных при
жизни… Но количественный перевес заслуженно незамеченных
над незаслуженно «замолчанными» зашкаливает». Кстати, в моей книге есть статья
о Валерии Прокошине — его не стало в 2009 году, моя
статья написана постфактум. В литературный
«мейнстрим» он вошёл только к концу жизни, отчасти
благодаря активным публикациям в журналах, где и после его смерти выходили его
произведения (особенно интенсивно — в «Детях Ра»). А на сегодня мы имеем ещё
две книги стихов Прокошина — их издали люди,
неравнодушные к его творчеству. Есть и другие примеры, когда культуртрегеры
после кончины хороших авторов занимаются публикацией и популяризацией их
наследия, — и получается, что «умение подать себя» — это не главное для того,
чтобы поэт нашёл читателя. Правда, примеры культуртрегеров совершенно
отличны от примеров Поэтов — Поэты могут думать только о себе, никогда —
о других…
Б.К.: — На мой взгляд, замеченность
поэта — это на 40% его талант, на 60 — наличие соратников, которые будут
поднимать его творчество «на щит». Что при жизни, что после смерти.
Замечательно одарённому, без сомнения, Прокошину
повезло с Андреем Коровиным, который занимается пропагандой его творчества (и
спасибо ему за это), но кто помнит о ныне покойных Алексее Ильичёве или Олеге
Золотове — поэтах не менее талантливых, но оказавшихся почти забытыми?.. Но
перейдём к другому аспекту проблемы. «В наши дни форма в большем фаворе у
поэтов, нежели содержание, смысл, эмоциональность», — пишете вы в статье о Городницком. Но разве правомерно отделять в произведении
форму от содержания — а последнее отождествлять со «смыслом» и
«эмоциональностью», забывая об особой специфике поэтического смысла? Вспомним
то, о чём писал Лотман в статье «О природе поэзии», и приводимую им фразу
Толстого о примате формы над содержанием: «Во всем, почти во всем, что я писал,
мною руководила потребность собрания мыслей, сцепленных между собой для
выражения себя, но каждая мысль, выраженная словами особо, теряет свой смысл,
страшно понижается, когда берется одна из того сцепления, в котором она
находится. <…> И если критики теперь уже понимают и в фельетоне могут
выразить то, что я хочу сказать, то я их поздравляю…» В сущности, далее вы верно пишете, что «настоящим стихам вполне хватает их
собственной музыки». Но нет ли здесь противоречия с первой вашей цитатой?
Е.С.: — Борис, я и вас поздравляю — вы
поняли, что я хотела сказать! Хотя со мной не согласились! Понятие
«поэтического смысла» для меня остаётся туманным. Из этой фразы Толстого не
следует, каков должен он быть, поэтический смысл, — вообще бич Толстого в том,
что он выражается тяжело и путано. Точек зрения на природу поэтического смысла
множество, каждый толстый журнал, каждое литературное издание или поэтическое
издательство как-то по-своему понимает это явление, подкрепляя своё понимание
изданием либо публикацией «своих» поэтов. Для редакции журнала «Воздух»,
например, поэтический смысл как раз в доминанте формы над содержанием, и стихи,
которые они публикуют, каждой фразой говорят о таком подходе. А меня как раз не
впечатляют такие образцы поэзии, и я не раскладываю вовсе стихи на то и другое,
а говорю о том, что для меня лучшими стихами являются те, где форма и
содержание гармоничны. Возможно, это и есть поэтический смысл?
Б.К.: — Напоследок хочу задать вопрос о
существовании самого жанра критической книги. Создание целой серии сборников
статей — при том что можно заранее догадаться об очень
малой их востребованности — шаг рискованный для
издателей. И открывать эту серию — заслуживающий уважения шаг с вашей стороны…
Е.С. — Ну, издатели, безусловно,
руководствовались какими-то собственными соображениями, когда затевали этот
проект, — не исключено, что ими двигало просветительское подвижничество. Когда
предлагали мне начать его, тоже понимали, на что идут, — если и на риск, то с
открытыми глазами. Не вижу в этом никакого риска для себя как для автора.
Рискованные точки зрения высказаны, это да, но ведь все эти статьи уже вышли в
разные годы в разных изданиях, уже так или иначе вошли в литературный оборот,
поэтому выход отдельной книги принципиально ничего не прибавил, не убавил к уже
сказанному. Но за уважение спасибо!