Миа Коуту. Божьи яды и чертовы снадобья. Пер. Е. Хованович // «Иностранная литература», № 8, 2012.
Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2014
О мозамбикском
писателе Миа Коуту
российским читателям практически ничего не известно. Отдельными изданиями
по-русски Коуту не выходил, единственная публикация —
это настоящий роман «Божьи яды и чертовы снадобья», опубликованный в журнале
«Иностранная литература» в 2012 году. В африканской литературе Миа Коуту считается очень крупной
фигурой. Его роман «Сомнамбулическая земля» вошел в список 12 лучших
африканских книг, составленный коллективом ведущих африканских специалистов и
общественных деятелей. А с вручением Коуту Нейштадтской премии за 2014 год можно говорить и о мировом
признании писателя. Его книги были переведены на несколько языков и изданы
более чем в 20 странах. Роман «Божьи яды и чертовые снадобья» посвящен Африке,
но нацелен не столько на раскрытие социально-бытовых аспектов жизни, сколько на
изображение ее метафизической основы. Этот упор, впрочем, даже лишает книгу
определенного африканского колорита, на который мог бы рассчитывать читатель.
Книга получилась несколько безличной, напоминающей одну большую пословицу,
которую можно вставить к месту или не к месту в любом разговоре.
Португальский врач Сидониу Роза прибывает в мозамбикский
поселок Мгла. Формальная причина его прибытия — борьба с эпидемией менингита,
истинная — поиск возлюбленной, с которой он некогда познакомился в Португалии.
Именно поэтому доктор Сидониу совмещает работу в
медпункте с частыми визитами к родителям возлюбленной — пожилому корабельному
механику Бартоломеу Одиноку
и его жене Мундинье. Ему хочется узнать, где же
теперь его возлюбленная Деолинда, и одновременно
сделать это так, чтобы не сильно ранить чувств ее престарелых родителей,
могущих все неправильно понять. Между тем механик Бартоломеу
Одиноку болен и практически не выходит из дому,
предпочитая изредка наблюдать за внешним миром из своего окна. Врач пытается
подобрать ему лекарство, но Бартоломеу и слышать не
хочет о лекарствах, считая, что уже пришло время умирать. Единственное
лекарство, которое может ему помочь, — это какая-нибудь молодая девушка.
Вообще, Бартоломеу очень странно изъясняется, и
практически все его слова состоят из тонкой лжи, причина которой не до конца ясна.
То ли это ирония над иностранцем, то ли искренняя убежденность в непостижимости
жизни и вообще отсутствии понятия истины, то ли просто старческий маразм. Со
временем врач понимает, что ложью пропитаны слова не только Бартоломеу,
но и его жены Мундиньи, а также районного
администратора Алфреду Уважайму.
Все они говорят взаимоисключающие вещи. Причем на первый взгляд в этой лжи нет
ничего, кроме добродушия. В словах этой троицы столько искренности и обаяния,
что поневоле им веришь. Вот только доктору важно установить истину — где же
находится его любимая Деолинда? И пока ему лгут, он
только больше запутывается.
Взять хотя бы историю с Деолиндой. Врач Сидониу некогда
познакомился с ней в Португалии, однако затем девушка вернулась в Мозамбик.
Когда врач прибывает вслед за ней в Африку, ему сначала сообщают, что она
уехала за границу, затем, что она была изнасилована собственным отцом, после —
что насильником был не отец, а администратор Алфреду Уважайму, потом — что она вообще умерла. И такое развитие
событий, при котором сказанное один раз потом многократно переиначивается и
приобретает противоположный смысл, характерно для большинства сюжетных
поворотов. Например, Бартоломеу сообщает, что
неоднократно убегал из дома и изменял жене. Позже жена комментирует: изменять-то
он изменял, но не с проститутками, а со мной — это я притворялась другими
женщинами.
Первое, что приходит на ум при чтении
Коуту, — это то, что роман написан в русле
магического реализма. Впрочем, ввиду известной размытости границ этого направления,
говорить о магическом реализме Коуту надо с
осторожностью. Тем более что и сам писатель говорил о неприменимости к
африканской литературе внешних по отношению к ней течений и концепций.
Формально магически реалистичным является, пожалуй, только творчество Гарсия
Маркеса (если брать только наиболее известных авторов). Хулио
Кортасар, например, уже вполне приземлен
к «просто реальности» и описывает вполне обыденные вещи, хотя и в рамках
особого синтеза чувства и интеллекта. Творчество Борхеса помещено в очень
изощренную интеллектуальную среду и несколько лишено свободы чисто жизненного
проявления, как это было у Гарсия
Маркеса. Миа Коуту в этом
ряду отличает тоже, в общем-то, обыденность повествования, лишенная ярких
сюжетных и визуальных метаморфоз. Иными словами, мертвые могут восстать только у Гарсия Маркеса, всех остальных
называют магическими реалистами в силу особого художественного проникновения в
глубь сначала страны, а потом и континента. Коуту
тоже пытается постигнуть свой континент, африканский, и делает это самобытным
образом. Его основной метод — это создание особой неопределенности при
разговоре об Африке и людях, которые ее населяют. Эта неопределенность
настолько всеобъемлюща, что подчас даже утомляет. Она касается не только
деталей сюжета, когда персонажи говорят взаимоисключающие вещи, но и самой
манеры повествования, когда Коуту постоянно делает
безличные, горестно поучительные вставки, которые можно было бы собрать в
отдельный сборник скучных, в общем-то, изречений. Это вставки следующего
содержания: все мы умрем, правды не добьешься, любовь непостижима. Где вы
живете? — спрашивают механика Бартоломеу. Да разве
это жизнь? — отвечает тот. Надо подождать, — говорит врач Сидониу
механику. Я полжизни жду, — отвечает тот. Вы отравили этого человека? —
допытывается Сидониу у жены механика, имея в виду
администратора Уважайму. Уважайму
не человек, — отвечает женщина.
Тем не менее
говорить о том, что в «Ядах и снадобьях» писатель сумел отразить жизнь
африканского континента, пожалуй, нельзя. Все дело в чрезмерной
универсальности. Описанные в книге события можно применить, наверное, к любому
месту и времени — хоть к России. По этой книге трудно, собственно, сказать, а в
чем же именно состоит мозамбикский и, шире,
африканский дух жизни? Единственное приближение можно сделать, обратив внимание
на следующие слова, звучащие в книге: «Ложь — единственное лекарство от
одиночества и покинутости». Но, допустим, Селин в
«Путешествии на край ночи» близко называл ложь валютой бедняков, а ведь это
книга совершенно другого плана и масштаба. Поэтому получается, что уникальность
Коуту подчеркнуть нечем. Он пишет несколько абсурдистскую прозу с ненавязчивыми вкраплениями
метафизики, лишенную сложных интеллектуальных построений и нацеленную на
передачу универсального опыта — настолько универсального, что он начинает
нуждаться в дополнительной детализации. У Коуту не
хватает непосредственного материала жизни, описаний быта, диалогов,
направленных не на запутывание героя и читателя (их-то много), а на раскрытие
души Африки, не хватает масштабных пейзажей — будь они величественными
или опустошающими. Случай, произошедший с врачом Сидониу,
по сути, тянул бы на рассказ. Коуту растянул его до
романа, причем не создав, в общем-то, никакого
сюжетного напряжения. Сидониу искал девушку, но не
нашел. Вот, собственно, о чем весь роман.
Что касается абсурдистского
плана книги, то он выглядит достаточно безобидным и едва ли тянет на
откровение. Ему не хватает глубины и драматизма. Например, у Беккета абсурдизм раскрывает глубины экзистенциального опыта, на
нем писатель строит новый язык для описания иррационального мира души. У Коуту абсурдизм скорее питает
чисто сюжетную энергию романа. Он позволяет запутать врача Сидониу
и тем самым рассказать его историю. О том, каков, собственно, его внутренний
мир, мы вряд ли узнаем. Можно сказать, что его мир пересекается с жизнью и
бытом мозамбикского поселка Мгла и особым образом
резонирует с атмосферой тотальной лжи (ведь сам врач оказывается лгуном —
приезжает лечить сельчан, не закончив медицинского курса). Но Коуту не делает из этого никаких выводов. История Сидониу остается историей частного и очень маленького
человека, и Коуту, похоже, сам не стремится сделать
ее чем-то большим. Отсюда ощущение мелкотемья. Впрочем, если относиться к роману
как к небольшой повести, то и оценка может стать иной. Тогда «Яды и снадобья»
могут показаться просто любопытной историей о разлуке и попытках обычного врача
по имени Сидониу положить ей конец. Если не требовать
от Коуту проникновения в бездны африканского
континента, то история Сидониу превращается во вполне
приятное чтение. Не то чтобы сильно ждешь, чем кончится история, но и поводов
бросать чтение на половине тоже не видишь.
Сергей СИРОТИН