Дон Делилло. Космополис. / Пер. М. Немцова. — М.: «Эксмо»; СПб.: «Домино», 2012
Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2014
Дон Делилло — известный в Америке писатель. Его родители эмигрировали из Италии, и сам он, родившийся в Бронксе в 1936 году, жил в окружении американских итальянцев. Признание у критиков он получал постепенно. В 1985 году он получил Национальную книжную премию США за роман «Белый шум». В 1992 году за роман «Мао II» — премию Фолкнера. Основная тема его творчества — это деконструкция американского образа жизни и поиск новых форм для описания его ошибочности в современном мире. Этой же теме посвящен и роман «Космополис», вышедший в 2003 году и переведенный на русский язык в 2012 году, по-видимому, в связи с выходом экранизации, осуществленной Дэвидом Кроненбергом. Дона Делилло иногда называют главным шаманом параноидальной школы американской литературы. Роман «Космополис» получился соответствующим — параноидным, пресыщенным информацией, от которой зависят жизнь и смерть, и пронизанным злыми человеческими импульсами, источником которых являются деньги.
В книге рассказывается об одном дне 28-летнего американского миллиардера Эрика Пэкера. Эрик — крупнейший финансист, сделавший состояние, как и многие в Америке, на спекулятивных капиталах. Он продает и покупает валюту и акции. Покупает дешевле, продает дороже. Его успех кроется в способности предугадывать поведение рынка. При описании его достижений Делилло не мелочится: «…он предсказывал динамику ценных бумаг, когда предсказания были чистой властью, когда он восхвалял какой-то технологический пакет или благословлял целую отрасль и механически вызывал удвоение курса акций и смещение мировоззрений, когда он эффективно творил историю <…> Он торговал валютами любых территориальных образований, современных демократических держав и пыльных султанатов, параноидальных народных республик, адовых повстанческих государств, которыми правили обдолбанные пацаны».
День Эрика начинается в его гигантской квартире, где он не знает, чего бы еще пожелать. От нечего делать он решает постричься и намеревается через весь Нью-Йорк поехать к парикмахеру своего отца. Он садится в лимузин, и руководитель отдела технологических разработок, ожидающий его там, тут же докладывает, что их компьютерные системы неуязвимы. Вообще, вся его поездка в этот день будет представлять собой череду встреч с разными людьми. По городу тем временем проезжает президент, улицы перекрыты, и маршрут лимузина Эрика несколько удлиняется. Следующим, с кем он встречается, оказывается валютный аналитик, который предупреждает, что есть опасения в связи с курсом иены. Эрик же считает, что иена выше не поднимется, и сохраняет спокойствие. Он женат на поэтессе, наследующей банковское состояние. Брак у них типично американский, когда карьера важнее семьи. Пока Эрик едет в лимузине стричься, его жена перемещается в такси по своим делам. Брак не мешает Эрику иметь любовницу, которая на девятнадцать лет старше него, и даже обсуждать с ней природу денег. Впрочем, любовница у него не одна. После беседы с валютным аналитиком Эрик разговаривает с начальником финансовой службы. Она мать-одиночка, и у нее выходной, но это не мешает Эрику расспросить ее насчет иены. Заодно удается побеседовать и о сексе. Следующий встречный — доктор, который прямо в машине диагностирует Эрику асимметричную простату — в присутствии как раз начальника финансовой службы. Переварив кое-как эту неприятную информацию, в книжном магазине Эрик встречается с женой, они обедают в ресторане. Затем встреча с главным теоретиком. Это тоже женщина, она делится с Эриком мыслями касательно природы денег. После этого Эрик занимается любовью с одной из своих телохранительниц. С ней он дает волю своим странным наклонностям — поливает гениталии водкой и заставляет телохранительницу ударить его электрошоком. Потом он снова встречается с женой, после чего отправляется в клуб потанцевать с молодежью под техно-рэйв. Где-то в недрах этого нескончаемого дня он становится жертвой нападения «кондитерского террориста», который вмазывает ему тортом по лицу. В общем, день проходит в постоянных встречах с разного рода людьми и при разных обстоятельствах. После визита к парикмахеру он заканчивается для Эрика беседой с собственным убийцей. Этому предшествует убийство Эриком своего начальника безопасности. В последней сцене книги тяга Делилло к построению особо изощренных и потому не совсем естественных диалогов особенно сильна. Убийца и жертва беседует о нескончаемых темах романа — природе денег, капитализма и человеческой зависти. Для пущего эффекта Эрик даже простреливает себе ладонь. Книга заканчивается в ожидании выстрела, который должен совершить убийца. Эрик сам нашел своего убийцу. Зачем? Вероятно, по причине того, что к этому моменту окончательно смирился с тем, что иена его все-таки обманула и он потерял практически все свое состояние.
Помимо событий в личном мире Эрика происходят и события в мире глобальном. Так, в Северной Корее гибнет управляющий директор Международного валютного фонда. В Подмосковье застрелен на своей даче владелец крупного российского медиахолдинга, с которым Эрик некогда ходил на охоту. В Нью-Йорке проходят демонстрации, по-видимому, антиглобалистов. В ресторанах и отелях они выпускают крыс — символ своего протеста. Они поджигают машины и строят баррикады из горящих покрышек. Лимузин Эрика они расписывают граффити, а один человек даже совершает самосожжение. И пока в одной части города происходят гражданские волнения, в другой проходят постмодернистские похороны Братухи Феска — звезды суфийского рэпа, музыка которого так нравится Эрику. Его хоронят мотоциклисты, полиция, частная охрана, рядовые почитатели творчества, женщины в платках и джеллабах, брейк-дансеры и даже танцующие дервиши. А также в процессии ехали «родственники и друзья — в тридцати шести белых вытянутых лимузинах, по три в ряд, виднелись серьезные профили мэра и комиссара полиции, а также десятка конгрессменов, матери невооруженных черных, застреленных полицией, и собратья по рэпу в средней фаланге, а за ними руководители СМИ, иностранные сановники, лица из кино и телевизора, и повсюду рассеяны религиозные деятели со всего мира в их мантиях, рясах, кимоно, сандалиях и сутанах». В общем, Делилло в своей горькой сатире не мелочится, хотя вроде как и признает творчество рэпера легитимным — по крайней мере, в глазах миллиардера Эрика.
Вообще, Эрик Пэкер богат до отвращения, настолько, что сам не знает, что делать со своими деньгами. То, что, говоря о богачах, именуют безобидными причудами, в случае Эрика превращается в чудовищные пороки, притом что и сам стиль его жизни наполнен эффектными деталями, призванными, по-видимому, поразить воображение тех, у кого денег меньше. Эрик с ходу готов купить часовню Ротко, обладающую исторической ценностью, притом что сам, судя по всему, религиозным человеком не является. В лимузине у него, помимо навороченной электроники и систем безопасности, есть даже футуристический самосворачивающийся туалет. Над водительским креслом болтается ценная реликвия — обрывок куфического манускрипта 10-го века в кедровой рамке. В апартаментах у него 48 комнат, в аквариуме плавает акула, в лифтах играет взаимоисключающая музыка — классика авангарда начала XX века и современный рэп с суфийскими корнями. Он обладает правом на воздушное пространство и даже имеет собственный бомбардировщик Ту-160, правда, без вооружения.
При этом воспринимать суждения Эрика о любви или деньгах довольно непросто, потому что роман Делилло написан очень сложно. В каждом абзаце смысл изложен задом наперед, что требует от читателя значительной выдержки. Такой подход к повествованию, впрочем, может быть объяснен все теми же «причудами богачей», к которым относятся элементы изощренной роскоши, которой окружает себя Эрик Пэкер. Эрик — крупный финансист, каждую секунду имеющий дело с гигантскими массивами информации. Удивить его чем-либо крайне сложно — ему все наскучило, и в его жизни, похоже, не предвидится ничего интересного. Ему хочется только одного — нарушить предустановленный порядок и тем самым хоть как-то состояться. Именно поэтому он убивает своего начальника безопасности и отправляется навстречу своему убийце. В таком подходе к жизни есть что-то больное и извращенное и одновременно глубокое, напоминающее о восточном смирении. Извращенное потому, что проистекает от пресыщения, и глубокое потому, что ведет к признанию нематериальных ценностей. Для приземленного богача вроде Эрика это означает подлинное перерождение. По-видимому, желание не играть ни под чью дудку, в том числе и своей судьбы, и приводит Эрика к особому отношению к действительности, которое характеризуется усталостью от попыток предугадывать факты до их появления. Это выражается в его специфической манере общаться, которая и делает текст столь трудночитаемым. Часто Эрик отвечает повторами предыдущих фраз или фраз собеседника, игнорирует знаки вопроса и восклицания, а то и просто отделывается короткими репликами-констатациями. При этом неважно, с кем и о чем он говорит — с финансовым аналитиком о курсе иены или с женой о любви. Это не означает, что его слова бессмысленны. Это означает, что он не намерен подчиняться логике и заставляет остальной мир воспринимать себя таким, какой он есть, — всесильным и непостижимым. Его слова полны смысла, его только следует выкопать из грамматических завалов.
Основная мысль книги, озвученная как самим Эриком, так и его собеседниками, напоминает о наблюдениях Бодрийяра и указывает на тотальность современного капитализма. Капитализм вообще и американский образ жизни в частности тотальны настолько, что даже протестные движения можно рассматривать как часть одной их системы. Получается, что системе нужен протест — он необходим для ее функционирования:
«— Тебе известно, что производит капитализм. По Марксу и Энгельсу.
— Собственных могильщиков.
— Но это не могильщики. Это сам свободный рынок. Эти люди — фантазия, сгенерированная рынком. Вне рынка их не существует. Им некуда пойти, чтобы оказаться снаружи. Никакого снаружи нет».
Именно здесь коренится холодность Эрика, когда речь заходит о тех, кто якобы с ним не согласен. Эрик убежден, что даже несогласные в действительности с ним заодно, просто они не осознают этого. Он распространяет эту точку зрения даже на собственную жизнь и охотно отдает свою судьбу в руки убийце. Он таким образом поддерживает убийцу — одинокого, всеми брошенного человека, некогда работавшего у Эрика валютным аналитиком, — и заодно спасает себя.
Эрик, конечно, отталкивающий персонаж, который мало у кого сможет найти сочувствие. Однако он является выразителем постмодернистских идей, применимых не только к капиталу, но и к самой жизни. А потому он является выразителем будущего, которое, возможно, ждет всех нас. Эрик прямо заявляет максимой: «Улица — оскорбление для истины будущего». Протест, возможно, неизбежен, но он совершенно бессмыслен. Править будет рынок, а не люди, и пока будет так, жизнь будет такой же, как сейчас. От этого не спасет даже метафора рынка, в котором единицей обмена стала крыса. Это строчка из польского поэта Збигнева Херберта, вынесенная в эпиграф романа. Она показывает всю бессмысленность, спонтанность и алогичность денежного устройства современного мира. Всю мрачную необъятность спекулятивных капиталов, за которыми таятся несчастье миллионов и благополучие единиц. Но дело даже не только в деньгах. В мире информации и текущих финансов Эрик сталкивается с необходимостью реформировать само понятие времени: «Компьютерная мощь отменяет сомнения. Все сомнения произрастают из прежнего опыта. Но прошлое исчезает. Раньше нам было ведомо прошлое, но не будущее. Теперь это меняется… Нам нужна новая теория времени». Интересное преломление приобретают фантазии Эрика о бессмертии, совершенно превосходящие по духу чисто модернистские: «Ему всегда хотелось стать квантовой пылью, превозмочь массу своего тела, мягкую ткань на костях, мышцы и жир. Был замысел жить за выданными ему пределами, в микрочипе, на диске, как данные, вихрем, сияющим верчением, сознанием, спасенным от пустоты». И, наконец, Эрик и просто способен переживать трансцендентный опыт уже от одного взгляда на изображение собственного сердца на эхокардиограмме: «Что за таинство подметил он в этой функциональной мышце? Он ощутил страсть тела, его стремление приспособиться к геологическому времени, поэзию и химию его истоков в пыли старых взрывающихся звезд. Рядом с этим сердцем он себе чудился карликом». Таким образом, Эрик оказывается весьма противоречивой фигурой. С одной стороны, бездушным финансистом, а с другой, очень тонко чувствующим окружающий мир человеком будущего.
«Космополис» — это критическое произведение, однако слишком сложно написанное для рядового читателя. Многие идеи сформулированы автором непоследовательно, что затрудняет их восприятие. Кроме того, даже, казалось бы, очевидный сатирический стержень книги распознать не так уж и просто — Делилло для этого слишком серьезен. Не всегда понятно, как он сам относится к Эрику Пэкеру. То ли он видит в нем символ скорой гибели Америки и мира, то ли со смирением принимает его как знак грядущей и неизбежной трансформации общества. В любом случае, «Космполис» заслуживает внимательного чтения, правда, рекомендован он может быть лишь тем, кто любит экспериментальную литературу.