Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2014
Кирилл Азёрный (1990) — родился в Свердловске. Учится в магистратуре филологического факультета Уральского федерального университета на специальности «Литература зарубежных стран». Печатался в журнале «Урал». Рассказ «Угасание смысла» и стихи публиковались в американском литературном альманахе для эмигрантов «Золотой Пегас» (2007, 2009).
***
Земля становится зимой,
а все, что было, все, что стало
землей, — останется землей:
нам этого не будет мало;
а по весне — к примеру, в марте,
уже понятно ей самой,
что не отмечена на карте
земля, уснувшая зимой;
и очищается, и тает
мир, прорастающий под Богом, —
нам этого вполне хватает,
нам этого не будет много.
***
Болит, как рана ножевая,
Из боли новый мир творя, —
Душа твоя полуживая
И полумертвая твоя;
А ты уже наполовину
Переложил свою вину
На мир и вечную войну,
Окраину и сердцевину;
И неспокойно оттого,
Что двух влюбленных у порога
Благословляют на дорогу
От имени не твоего.
***
Слово дано — только имя.
Мы остаемся немыми
В доме, растаявшем в дыме:
В тени, бегущей от дыма;
Точка на небе повисла —
Смотришь и знаешь, не веря:
Где открываются смыслы,
Там закрываются двери.
***
Снег станет пеплом и теплом
И будет петь, как бездна пела.
Снег станет светом, а потом
Он станет рябью, дрожью, телом,
Лёд станет танцем на конце
И трещиной посередине,
Не изменившийся в лице,
Не изменившийся в помине.
Подробной жизнью станет он,
Из рук отпущенной синицей,
И ангелом, и журавлём,
И всем, что нам так часто снится;
Огонь не пахнет берестой,
Земля и та не пахнет плотью.
На миг остановись, постой
Со мной и ощути в полёте
Снежинки — собственный полёт
И нежность зримого дыханья,
Мороза розовое пламя,
Слезы мерцающий оплот.
***
На календарном веке — вехи
судеб иных, даров иных,
вен нескончаемые реки,
дождя вялотекущий стих;
на календарном веке — вектор,
и ветер, тонущий в реке,
и кто-то третий: просто некто,
так и оставшийся никем.
***
Ты задыхаешься во взвеси
времен, упущенных, как поезд:
в известняке не слышно вести,
гул к нам доходит, успокоясь;
он оглушителен, как снег,
он мир являет белой голью —
из белизны многоугольной
в побеге явственен — побег;
и ветка убежит туда,
где мир пестрит, густой и цепкий,
где свет царит. И контур ветки,
гляди, исчезнет навсегда.
***
Не различая птичьи лица,
но голосу рассудка внемля,
ты выстрелишь из пальца в птицу,
и птица упадет на землю;
а ты ее с земли поднимешь,
от пыли отряхнешь ее,
снесешь домой и дашь ей имя
своё.
***
Вода, прозрачная от века, —
водою или паром выйдет.
Не жди от времени ответа:
оно тебя в упор не видит;
вода водою в воду канет —
такой исход для нас не нов,
и солнце прозвенит в стакане,
его заполнив до краёв.
***
Из воздуха выйдешь и в воду войдёшь,
чтоб в воздухе ветром не мокнуть;
почувствуешь — сердце почувствует — нож:
слева ударится окунь;
просто повсюду (везде и нигде)
в озере каменном — прорубь:
в этой прозрачной, как небо, воде,
рыба чернеет, как голубь.
***
В блокноте лаковом и скучном,
на клетчатом листе шершавом,
левша расписывает ручку
рукою незнакомой — правой;
любовь и счастье — в горле комом,
и душу в небо манит дух
рукою левой — незнакомой,
как слово, сказанное вслух.
***
Всего бы надо: стул и стол,
и чай еще, и каплю страсти
для воплощения, и боль,
неотличимую от счастья;
чтоб сказка обратилась в быль,
мне не хватает силы взмаха —
чтоб в воздухе повисла пыль,
неотличимая от праха.
***
Зима с утра в окне просторном
дымит, как сигарета, тлея;
умоешься водою чёрной —
и станет на душе светлее;
в просторном зимнем мирозданье
распутицу таит распутье:
ты называешь это данью,
я называю это сутью;
кто говорит, что мы в ответе
за мир, собою сам творимый?
От слякоти родятся дети:
подснежники и херувимы…
умоешь руки в чёрном мыле —
и слякоти как не бывало;
мы, не поверишь, всё же были,
хоть значили преступно мало…
не поминая зиму лихом,
помиришься под вечер с нею,
умоешься молитвой тихой,
и станет на душе светлее…
***
Снеговику расскажет снег
о том, что намело сугробы,
а из сугроба человек
выходит, отряхнувшись, чтобы
не опоздать туда, где нет
его (и нет не без причины),
откуда льется блеклый свет,
на глаз уже не отличимый
от фона, бывшего тобой,
от входа, выхода, фасада,
от рая или вовсе ада —
от фона, ставшего судьбой;
и ледяной являет лоск
мир окончательный и вечный,
и в церкви льется ясный воск,
о свечке плачущий для свечки.
***
На суше высушен, прибит
к земле и хвоей, и рябиной —
снег проступает и рябит,
собой пересыпая льдину,
и из угла земли любого
спешит туда, где он любим:
к окну небесно-голубому,
глазам небесно-голубым.
***
Тепло слоняется везде
без дела, притворяясь светом,
а ночью в птичьем спит гнезде,
где сердце греется под снегом;
ты заключишь себя в объятья,
от взгляда прячась моего…
люблю твое простое платье
и руки, сшившие его.