Три цикла стихов
Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2014
Марина Палей — родилась в
Петербурге. Окончила там же Северо-Западный государственный медицинский
университет им. И.И. Мечникова, работала врачом. В Москве окончила Литературный
институт. Работает во всех литературных жанрах. Печаталась в журналах «Новый
мир», «Знамя», «Зарубежные записки», «Волга», «Нева» и др. Автор множества
книг, изданных в России и за рубежом. Проза переведена на
английский, финский, немецкий, шведский, японский, итальянский, французский,
нидерландский и др. языки. Финалист премий «Букер»,
«Большая книга», им. И.П. Белкина (дважды). Лауреат «Русской премии» — 2011
(роман-притча «Хор»). Постоянный автор «Урала». Живёт в Нидерландах.
I
СНАРУЖИ ОТ СЕРДЦА
1
день прибывает —
жизнь убывает…
Дед Земляной, только так и бывает
…весна щедра — на течку-протечку,
чужие свиданья, картавую речку
руки старухи держат гадальную свечку:
любовь, нет у меня по сусекам зла
по-детски уютно пахнет твоя зола
а на дворе — всё ладом:
дрова и трава,
на траве — игра,
икра-детвора,
на небе — барашков пушистое стадо,
в лесу — лубок, колобок, ватрушек целый мешок,
не предавайся мечтам — вытечет жизни сок
2
я на лобное место к тебе, как на ложе в гареме, ложилась,
смерть-лисицу ждала — скудную твою милость
даже убить-то не смог в единый удар
(не злобись, я фильтрую базар)
и вот во всём — «благодать Господня»…
и вот надо всем — «любовь Господня»…
снаружи от сердца — краса Господня
(и такая притом кипит карточная игра!)
а меня — нету уже сегодня,
хотя я была вчера
***
рыба бьётся на берегу
жизни и смерти
пахнет водой и тиной
жизнью и смертью
сила реки угасает
мощь песка нарастает
рыба — бьётся, бьётся, бьётся на берегу
уже не шепчет мысленно «не могу»
завидует проглоченному червяку
***
Памяти А.Ш.
он ушёл в ствол своего револьвера
не знаю ни калибра, ни марки
но ему — хватило
и не остановила ни любовь, ни вера
в то, что «человек — всех вещей мера»
и в то, что не видеть ему райской арки
жизнь, как машина, разжала — и отпустила
он ушёл в ствол своего револьвера —
он, при дворе хайтековской парвеню, камер-юнкер
и правильно: будь она проклята, эта эра,
загоняющая мозги в банковский бункер,
а сердце — в корпоративный сортир
…целься, мальчик, с прилежанием пионера —
пока папа водит тебя, отличника, в тир
***
трубными голосами перекликаются пароходы где-то,
словно бы царские боевые слоны
нынче осень, или весна, или даже лето —
и много-много — где-то — воды, воды
женщина возле окна, дни её сочтены,
не одета, не дораздета
пароходы ей не видны, совсем не видны
но она знает, что жизнь существует — где-то
II
КАРЦЕР
1
как созданы хлебные поры для соли,
так поры души — для боли, для боли
душa, как радар, ловит боль — ох, только так! мама мия! —
жрёт, словно губка морская, — засада, бедлам, булимия!
так жёлуди — самка вепря; в тщете вопиёшь — «доколе?!»
а ей — только боль подавай, ничего, кроме боли, боли
я пейнкиллер душе-душегубице сдуру купила —
отворотила стервоза глазки, своё мазохистское рыло
я бубню: типа, есть «позитивы» — тренды-бренды, бабло, постель…
а ей — по барабану, ей — фиолетово, полная параллель
2
Оттого что я на земле стою — лишь одной ногой.
М.Ц.
что если пыточную машинку — да выдрать из чрева?
мне наплевать на ад — я не Святая Дева
я не дева вообще, я не женщина, я не мужчина —
за что мне — чума человеков, какая тому причина?
за что мне — овечья парша, глинозёмная злая доля?
я в небе одной ногой, уже в занебесном поле!
но на земле одною ногой — это много, много
это не лишь одною ногой — побойся, Марина, Бога
ногой — это катастрофически много! — ногой, ногой!
зато я стою, как древо друидов, — то есть: никто другой
Карцер
Уродики, уродища, уроды
Весь день озёрные мутили воды.
В.Х.
1
Мужики пузатые жарят шашлыки,
Копошатся жёны их на берегу реки —
Крашеные, квашеные, толсты и тонки…
Терзают визгом отпрыски… А я пишу стихи.
Мне бы мяса вашего,
В шашлыках и без, —
Разве я бы, заживо,
На небушко полез?
Сидел бы среди племени,
С детишками играл,
Закусывал пельменями,
Пивасиком рыгал.
А так душа-то, гадина,
Совсем без кондома.
Зато к ней рифма найдена.
Хоп! — и я дома.
2
Если только начать речевой поток,
Вот так — внаглую, внаглую, неуклонно, —
Смерть, слабая на передок,
Впустит тебя в своё половое лоно.
Оглядишься — ну и живи себе дальше, живи, —
Там не больше, не гуще и не медовей ада,
Чем во всяком теле, заквашенном на крови.
Зато ждать-догонять ничего, никого не надо.
Ждать-догонять — скучнейшее из мирских зол.
У смерти, в самом нутре, этого, кажется, нету…
Так что, ребята, я покурить себе вышел-пошёл.
Не будьте суеверны, не подбрасывайте монету.
3
будет ли сокамерник у меня?
пошлёт ли его Господь?
мой дух не просит огня
пищи не просит плоть
язык не просит воды
разум теряет нить…
зеркальце —
дерзаю просить
Кокаин
вмазывается мне в ноздри, глубоко в ноздри
снежная передоза — мелкий сухой кокаин
стою в переулке один, совсем один
смотрю вверх на звёзды
там влюблённые папа и мама танцуют вместе поныне,
там хороводы — братьев, кузенов, кузин, сестёр
клепсидры там не существуют: в пустыне
истеченьем часов занят только костёр, костёр
на каждой звезде — свой отдельный огонь пылает,
и там, где прочерчиваются — скачкáми — границы костра,
чёрный мускул Вселенной поигрывает-играет —
всегда играет, но кажется — что лишь с вечера до утра
ночь — иногда отрада, но чаще, конечно, пытка
жадно вдыхаю снежный неразбодяженный кокаин
Земля, пустая колыска, зыбкая моя зыбка
я сам себе пленник, я сам себе паладин
III
ПТИЦЕГОЛОВЫЙ ТОТ
Поэту, переставшему быть таковым 20
лет назад
он сказал: я чувствую себя с бабами за то виноватым,
что не чувствую с ними себя, как с тобой
я сказала: mon chéri, скидывай найковые свои латы,
натягивай треники — и откатись куда-нибудь на постой
на кухонный, нудный постой, в диванное стойло,
какое не пожелаю даже аспидному врагу
коль надорвал пупок, носи свою грыжу достойно —
жуй, дружок, что дают, — и никаких гугу
Фотография 1963 года
Памяти Иосифа Бродского
1
застыл на балконе: с профилем Феба,
руки — в карманах, стопы — вовсе не на пуантах
а всё равно видно: он — держит на себе небо
а всё равно видно: он — из породы атлантов
чёрно-белая фотка: улица-дура
внизу копошится жужелицей в житейской жиже
ну да, Литейный: винегретная архитектура
ну да, Литейный: к Большому дому поближе
а к небу, не случайно упомянутому выше, —
всё равно всего ближе — без балды и без стёбов
а вокруг — балконы, чайки, карнизы, голуби, крыши —
родные, питерские — никаких небоскрёбов
2
жутко глядеть на этот хрупкий ржавый балкон
того и гляди — сорвётся, сорвётся
причём — где гарантия, что вверх, а не вниз
а летящий — вот этот парень, именно он, —
не зацепится ведь ни за какой карниз,
честно убьётся
…но пока — он стоит на балконе, словно бы невесом,
словно бы бестелесен, —
на берегу чухонских пустынных волн,
что, в распевке сиротских своих заунывных песен,
набегают по две, по три, по четыре
но пока — он у себя дома, в своей квартире,
и одесную — Нева-протока колобродится тут,
и сфинксы, словно тюлени, плывут
балкон: летящий домик девочки Элли,
и канзасский ураган (hurricane) пока набирает силу
а в Келломяках соратницы-ели, ингрийские ели,
напрасно вымаливают изгою колыбель-могилу
взлететь или рухнуть — в целом одно и то же
балтийское небо — как на засвеченной плёнке
да мало ль на что это небо бывает похоже
но чей-то образ — незримый, тающий, тонкий
защищает пока от всего, что позже
Наложница
1
В твоих полтавских — то бишь татарских, турецких,
в твоих — не отмазывайся! — половецких палатах —
смарагдов, алмазов, серебра-злата — с верхом богато.
Наложниц — их в браму, они же — обратно в хату.
На что тебе эта, ещё одна?
«Мой пан ясновельможный! Гетман! Гони ты её поганой метлою!
Цю гидоту-хазарку с глазами, что адскою, глянь, смолою!
А не то я сама разъярюсь-раздухарюсь — я же её урою!» —
разошлася в подворье любимейшая жена.
2
Ты возлёживал, ясновельможный пан, — и бровью лениво двигал…
Соображал ты с великой натугой, не сказать чтобы мигом…
И твой чуб густой сполз на давно потухший чубук…
И не то чтобы чёрный рот дорогой, как нарыв, дружины
прибавлял бы тебе в волосья седины,
и не то чтобы женский ум удивил бы вдруг…
Да и рот бабы приблудной — не мог прибавить забот…
Когда баба красива — это не лишний рот.
Но рот хазарки хотел разделить с тобой твою рiдну мову.
А ты, гетман, не верил ни единому её слову.
3
И ты гаркнул тогда: «Эй, казаки-нукеры!
Примите, орлы, целесообразные меры!
Эта жинка, Марина, — жидовской, наверное, веры —
только зря тут смущает народ!
Не боится она христианского Бога!»
…Вот Петро — с оттяжкой, с оттяжкой — в две плётки её дерёт…
А хазарка лежит, как сука, у твоего порога.
Ну, кровью похаркала — ну, не сказати, щоб дуже много…
И холера её не берёт.
4
Знайшла вона собi десь хустку i плахту,
несе незрозумiлу тобi вахту:
навiщо їй коси? навiщо намисто?
навiщо їй чужа доля i чуже мiсто?
Пiшла вона собi в городи щось сiяти, копати,
та пiснi твої, гетьмане, краще твоєї дружини спЁвати:
«Ой, та не лай мене, рiдна моя мати!..»
А то пiшла собi, з власної волi, до ближнього гаю —
спiває, спiває, спiває, спiває,
так красиво, що сама себе забуває,
i голосом сильним перекриває
будь-який пташиний грай:
«В’ється, наче змiйка,
Неспокiйна рiчка,
Тулиться близенько
До пiднiжжя гiр;
А на тому боцi —
Там живе Марiчка,
В хатi, що сховалась
У зелений бiр».
I полюбила її українська мова…
A ти, пане, даремно її не гукай!
Та жiнка не скаже тобi жодного слова…
Чубчик — чи вус — на свiй поц намотай!
Мышечный орган
говорить языком человечьим — всё позорней, трудней
а на птичьем, на птичьем, на птичьем — мне пока не по чину
появись, ангел мой добрый, средь трудов и дней,
разъясни причину
нас учили прихвостни Эскулапа-Асклепия,
нам внушали: язык — это мышечный орган
и вот, как следствие такого нелепия,
язык от сути своей небесной оторван
оторван с мясом небесным, вырван с корнем небесным,
обвис циферблат, как на шедеврах Дали, подтекает…
и выцветает ландшафт — с подтекстом, для языка лестным,
и воплотиться в молчании призывает
***
У Вирджинии Вулф лежали в карманах камни.
У Перси Шелли — книги: Софокл и Китс.
Преобладали рыбари и пейзане
В толпе перепуганных лиц.
Вирджинию Вулф во зелёном саду схоронили.
А Перси Шелли — на бреге морском сожгли.
Перед тем их трупы от груза освободили…
Но разгадку — не извлекли.
Глина
глина голубая, глина белая
я дудку из тебя вылеплю-сделаю
глина свежая, глина живая
погружаюсь в тебя, никому не жена я
глина нежная, небесная незабудка
я в тебе по горло, сама себе дудка