Рассказ
Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2014
Сергей Петров — родился в г. Александрии (Украина). В 1996 году окончил Омскую высшую школу милиции, работал следователем в Тамбове, радиоведущим в Москве. Публиковался в журнале «Московский вестник», сотрудничал в качестве сценариста с телевизионным сатирическим журналом «Фитиль». В настоящее время живет в г. Екатеринбурге.
Они шли красиво. Белые ленточки, белые шары. Плакаты. Девочки и мальчики, лица довольны, красны от мороза. Андрей должен был идти с ними. Как обычный прохожий, праздный зевака или сочувствующий. Идти и смотреть, нет ли провокаторов. Не бредут ли в массе мирного креативного класса деструктивные маргиналы? Не собираются ли они повыхватывать из-под курток бутылки с коктейлями Молотова и забросать ими полицейский кордон?
— Это не просто акция, — инструктировал их лысый генерал из Главка, — это спецоперация, подрывающая основы государственного строя. Это происки Цэ-рэ-у…
Он подотстал от жизни, этот лысый генерал. Продвинутые государственные мужи уже не говорят «Цэ-рэ-у». И «Цэ-э-ру» тоже не говорят. Они оперируют понятием «Госдеп».
— Поэтому на вас, во исполнение указания начальника Главного управления, — бубнил генерал, — возлагается…
Ответственная, важная миссия… Она была им вопиюще проигнорирована.
Да, он пришёл на митинг. Он отметился у представителя Главка. Прошёл метров сто. А потом потихоньку перетёк в уютное кафе на Чистопрудном бульваре. И заказал виски со льдом. Плевать ему хотелось на все эти идиотские указания. Шататься среди толпы и шпионить — не районного опера профиль. На его земле торгуют героином и угоняют тачки. Выставляют хаты и грабят загулявших прохожих. Пусть орлы из отделов «Э» и господа из ФСБ ищут среди шагающих по центру Москвы юных подрывников государственного строя. Без него.
— Вам повторить?
Официант держался важно. Министром держался официант. Молодым, правда, и прыщавым.
— Повтори, родной, — ласково осадил его Андрей, — повтори…
Насупившись, халдей поменял пепельницу.
Это был лишний стакан. С минуты на минуту у чебуречной «Дружба» на Сухаревской должна была состояться встреча с цыганом Колей. Верным другом угрозыска стал цыган Коля с недавних пор. Раз пять уже вламывал студентов-химиков, стряпчих нового наркотика «крокодил».
— Гадостью народ травят, гражданин начальник! — негодовал цыган.
Подразумевал, видимо, что продаваемый им героин — не иначе, как витамины.
…Да, это был лишний стакан. Но Андрей заказал его осознанно. Стало понятно, как дважды два: свидание не состоится. Трудно следовать намеченным планам, трудно вскочить и уйти, когда внезапно сталкиваешься со своим прошлым.
…Прошлое влетело стремительно, беспощадно затоптав целое десятилетие. Словно не было в его жизни ничего. Были только он и она, 14-летние дети. В 4 утра. В девчачьей палате лагеря отдыха «Космос».
Андрей вспомнил, каким багряным был в то утро рассвет. Небо словно провоцировало его: пересядь к ней на кровать! Наклонись! Поцелуй! Ромка Петров, дружок твой, уже минут двадцать на кровати с Олькой Овчинниковой целуется, а ты? Небо раскалялось от гнева. Казалось, ещё чуть-чуть, и запылают верхушки сосен.
Он сидел на стуле рядом с её койкой. Словно привязанный, сидел, боясь шелохнуться. И завороженно слушал её рассказы о том, как в далёкой южной стране нашли человеческие кости. По всему выходило — останки Иисуса Христа. Так было написано в журнале «Знание — сила». Она настоятельно рекомендовала ему прочитать журнал.
— Там про это — подробно, — говорила она, — я не помню деталей…
Он не отважился поцеловать её. И небо стало белым.
…Пуховик нараспашку. Голубые джинсы и стильный свитер с горлышком, мчатся сквозь швы олени в упряжках, планшет фирмы Apple.
Бросив взгляд в окно, он отметил, что толпа остановилась, сразу же понял: она — оттуда. Из толпы рассерженных офисных. Молодец, оценил он Светин заход сюда, делай, как я. Нечего уши морозить.
— Меню, пожалуйста, — заголосил официант, подскакивая к её столику, — что желаете? У нас пять новых предложений…
Лицо уже лишено министерского лоска. Стоящим на пороге полового созревания отроком смотрится официант. Более наглым, чем я в отроческие годы, — отметил про себя Андрей, и в его памяти вновь ударил колокол любви.
…Последний вечер последней смены. Прощальный костёр. Озорно подмигивают огоньками угли. Она сидит рядом с ним на бревне, вертя в пальцах травинку.
— Хочешь, — мямлит он, — я дам тебе свою куртку?
— Нет, — улыбаясь, отвечает она, — не надо.
Паника. Тупик и крушение планов. Ведь он хотел набросить на неё куртку и тут же приобнять, а она сказала «не надо». Хитрая рыжая лиса, она расколола его. Не от куртки она отказывается, а от его объятий, вот.
О том, что от костра исходит жара мартеновской печи, он даже не думает.
— Света. Я напишу тебе. Ладно?
Она смотрит на него взглядом доброго, вдумчивого исследователя.
— Конечно. Я тоже тебе буду писать.
…Их глаза встретились дважды. Первый её взгляд был обзорной экскурсией, второй — попавшей в «яблочко» пулей.
— Андрей? — удивилась она.
— Андрей, — подтвердил он.
И салютовал почти пустым стаканом.
Она сорвала с вешалки пуховик, схватила планшет и пересела к нему.
Худенькая, как и тогда, голубые глаза, жизнерадостный взгляд. Он бегло осмотрел кисти рук, кольца нет, это хорошо,
— Сто лет, наверное, не виделись!
— Двенадцать.
Да, двенадцать лет назад Андрей явился к ней незваным гостем. Только что окончивший первый курс милицейского института, уверенный взгляд, ксива в кармане, он постановил: поехать к ней в Щёлково и расставить все точки над «и».
Сколько можно? Три года переписываются, виделись после лагеря всего лишь дважды, и ни разу он ей не сказал то, что должен был сказать давно. Четыре простейших слова! «Света, я тебя люблю».
Они сели на кухне и стали пить чай. Играл диск Тома Петти «Echo». Принесённый им диск. Она сказала, что ей нравится Том Петти, и в этом он увидел хороший знак, собрался было толкнуть речь, но его прервал истеричной трелью дверной звонок.
— Извини, — сказала она и вышла в прихожую.
Щелкнули замки. Андрей услышал незнакомый голос. На пороге кухни нарисовался бритоголовый жлоб.
— И чё? — вызывающе глядя на него, спросил жлоб.
— Ничё, — ответил Андрей, точно попав в жлобскую тональность.
— Толя, — укоризненно произнесла она, — прекрати.
— А чё?
— Прекрати, я говорю.
— А чё прекрати-то?
Андрей поднялся с табурета.
Жлоб стоял, перекатываясь с пятки на носок. Засунув руки в карманы зелёных спортивных штанов, стоял жлоб. Жуя резинку и хлопая пузырями. Света молчала. Такая милая и домашняя, в зелёном лёгком сарафане, скрестив руки на груди, стояла, склонив голову и хлопая ресницами.
— Мне уйти?
Света едва заметно пожала плечами.
— Уйти, — заявил жлоб.
И он ушёл, задев жлоба плечом, забыв диск обоюдно чтимого Тома Петти, беловолосого американского мужика с не очень-то приятным голосом.
…— Ваш кофе, пожалуйста.
У стола возник официант.
— И виски, — сообщил он дополнительно.
— Спасибо, — поблагодарила Света.
Прыщавый насупился. Ему явно пришлась не по душе смена Светиной дислокации. Тяжело вздохнув, прыщавый удалился.
— Странный какой-то, — удивилась Света, отпив из чашки.
Ничего странного, подумал Андрей. Некогда девочку-подростка годы превратили в без пяти минут бизнес-леди. Он сознательно отметил это «без пяти». Та, что бизнес-леди в абсолюте, замораживает в деловитости свою красоту. Деловитость превращает леди в устрашающий дзот.
Здесь же этих понтов в меру. О респектабельности свидетельствовали шмотки и последней модели планшет. Уверенность подтверждалась поведением. Но ни то, ни другое не рвалось наружу. Эти две большие, видные собаки скромно помалкивали, сидя на привязи её красоты.
Собранные в хвост русые волосы, фрагмент изящной талии, пойманный его взглядом, когда она откинулась на спинку стула, и лицо, такое родное, узнанное им сразу, всё это не оставляло его памяти шансов уснуть, законсервироваться, свернуться в клубок.
— Ты в милиции работаешь, да?
— В полиции, — поправил он.
— И как тебе в полиции?
Он неопределённо развёл руками:
— Так же, как и в милиции, Свет. Иногда терпимо. Иногда — нет. Чаще, конечно же, нет…
— И что ты там тогда делаешь?
— Работаю.
— Работаешь там, где тебе не нравится? Почему?
— Потому, что это работа. А она, как правило, не нравится.
Она стала говорить, что он мыслит какими-то советскими шаблонами. Что работать нужно именно там, где нравится, это и для работы полезнее, и для самого индивидуума.
— Разве ты не занимаешься целеполаганием?
По поводу шаблонов он согласился. Определение было, правда, не очень — советские. Скорее, эти шаблоны он назвал бы провинциальными. Именно в провинции люди работают где можно, куда удалось попасть, а не там, где нравится. Полиция, прокуратура, любая госструктура — провинция. Пусть даже расположенная в центре Москвы. Попадёшь — не выберешься. Засасывает. Какое, нахер, целеполагание?
— А ты где работаешь?
— Менеджер по продажам, — бойко доложила Света, — на «Европе-плюс».
— Нравится?
— Да. Мне нравится зарабатывать деньги.
Андрей вспомнил свои посещения офисов. Огромных, светлых, с перегородками. Там ведь тоже воровали, в этих офисах. А он должен был раскрывать. Холёные лица, отпедикюренные ногти, мелированные волосы, педерастические интонации и непомерно высокие зарплаты за сидение на жопе с 9 до 18. Менеджер — 100 тысяч, старший менеджер — 150, особо любимый менеджер — 200 и выше, выше, выше. Он не любил офисную публику.
— Тебе нравится зарабатывать деньги, — повторил он. — Тем, что шагают за окном, тоже — нравится. Возможность зарабатывать им предоставил Путин. А они идут по улице и требуют, чтобы он покинул свой пост. Они, сформированный им средний класс! В этом есть что-то от проституции.
Света внимательно посмотрела в его глаза.
— Раньше, — сообщила она, — ты был тактичнее…
Да уж, подумал он. Раньше себе никаких резких выпадов он бы не позволил. Чёрт! До него вдруг дошло, что, изрядно потоптавшись по среднему классу, он не мог не наступить на неё, менеджера по продажам. Идиот, — подумал он, глядя на её тонкие пальцы без кольца. Конченый идиот.
— Я не знаю, чем тебе так досадил офисный планктон, — лицо её было спокойным, — лично я уверена, на улицу вышли наиболее продвинутые люди. Те, кому небезразлично происходящее, те, кто хочет жить в нормальной, демократической стране…
Совсем недавно ему тоже хотелось жить в демократической стране. Он читал «Новую газету», «Русский Ньюсвик», смеялся над «Гражданином поэтом». И негодовал вместе со всеми, когда Медведев всенародно признался: «мы обо всём договорились». А потом были выборы. После выборов — Болотная. А после Болотной ему перестала нравиться демократия. Он купил в переходе магнитик с изображением Сталина и повесил на сейф.
Он, человек системы, знающий всю лживость её изнутри, сразу же учуял фальшь и враньё системы другой — болотной. Он страшно удивился, когда люди, тысячи людей приняли на ура сытого Борю, американистого Лёшу и хабалку-пэтэушницу Ксению. Он, человек системы, не хуже их понимал, что страну нужно менять. Глядя в непроницаемые генеральские хари, на скудные жилища обворованных пенсионеров, видел: ещё чуть-чуть, и всё, край, менять! Но разве можно изменить что-то с ними? С этой гламурной кодлой?
— Я был сегодня среди вас. Скажем так, как наблюдатель от власти. Я смотрел в лица людей. Это очень довольные, счастливые лица. Но с такими лицами не ходят делать революцию. С такими лицами посещают тусовки.
Андрей допил свое виски и поставил пустой стакан на стол. Посмотрел в окно. Толпа медленно продвигалась дальше, в сторону Китай-города.
— Красиво сказано, — изучив принесённый счёт, Света вложила пятисот-рублёвую купюру в папочку, — молодец. Только это — просто слова, Андрей. Удобные слова, без всякой гражданской позиции. Ругать и ничего не делать.
— Ничего не делать?
Его искренне удивило это «ничего не делать».
— Света, милая, позавчера ко мне пришла девушка. Её хотели изнасиловать таджики. Набросились в парке два зверя, вечером. Она закричала, и они струхнули, вырвали из её ушей серёжки, сбежали. Я нашёл их на следующий день. По проверенной схеме нашёл, работник ломбарда — мой человек. Оба пойманы, сидят. Серёжки возвращены, дорогие, кстати, родителей подарок. Это ты называешь «ничего не делать»?!
— Не передёргивай, Андрей. Работа есть работа. Любой ответственный человек старается делать её хорошо, приносить пользу…
Ох ты ж, б…! — чуть было не воскликнул он. — До хера же вы пользы-то приносите, менеджеры по продажам! Одна сделочка, другая. Денежки большому дяде в карман и вам на шоколадку!
— …я о другом, — продолжала Света, убирая планшет в сумочку, — о том, что одни способны выйти на улицу и отстоять свои права, а другие…
Демагогия, негодовал он про себя, ведь это не ваш протест! Он закончится, как только большой офисный дядя хлопнет ладошкой по столу и скажет: «А ну-ка хватит, коллеги! Или улица, или работа в крупной компании! Выбирайте, коллеги!» И никакого ОМОНа не нужно. Тут же — язык в задницу, и за стеклянную перегородку!
Но он не стал говорить этого. И так уже наговорил. Предостаточно, влюблённый человек.
…поэтому я допиваю свой кофе и ухожу на улицу, к ним…
Он посмотрел на неё, и в районе солнечного сплетения ему сделалось больно. Неврастеник, вечно невыспавшийся полуалкаш, такое с ним случалось часто. Неужели это всё? — подумал он. И тут же ответил себе: «Всё».
Твоя любовь сгорела ещё пятнадцать лет назад в прощальном костре второй смены лагеря отдыха «Космос». Наговорил гадостей и наговорил. Она забудет о них минут через тридцать. Как и о тебе. Согревшаяся Света выйдет из кафе, присоединится к обществу креативного класса и познакомится с каким-нибудь начальником ай-ти отдела.
— …а ты, — вздохнув, произнесла она, — продолжай сидеть здесь. Маленький, нерешительный, предсказуемый вредный мальчик…
Он коснулся её ладони.
— Ты что? — удивилась она.
— Ничего.
С логикой у него частенько случались проблемы. Напротив предмета «логика» в его дипломе красовался лихой «трояк».
Она посмотрела на стол, на их руки. Точно так же, показалось ему, как двенадцать лет назад, когда прервал их встречу жлоб, захлопали её ресницы. Боковым зрением Андрей зафиксировал прыщавого официанта. Официант топтался за стойкой. Он смотрел на них, разинув рот, держал в руках поднос с посудой.
— Мне понравилось это твоё слово, — сказал Андрей.
— Какое?
— Целеполагание…
Пространство оглушила звоном посуда с правого фланга. За окном опустело.
Мир не видел поцелуя крепче. Мир просто не ожидал его.