Клод Леви-Стросс. Обратная сторона Луны
Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2014
Клод Леви-Стросс. Обратная сторона
Луны. / Пер. Е. Лебедевой. — М.: «Текст», 2013.
Выдающийся французский антрополог, социолог и этнограф Клод Леви-Стросс, по собственному признанию, никогда не был
специалистом по Японии. Однако с японской культурой уже в детстве у него
сложились особые отношения. Все дело в том, что его отец собирал старинные
гравюры, и маленький Леви-Стросс вполне мог
рассчитывать получить японскую гравюру за хорошее поведение. В Японии создатель
структурной антропологии бывал много раз, и каждый раз ему удавалось
попутешествовать по стране. Однако суммарное время пребывания на японской земле
составляло лишь несколько месяцев. За это время ученый успел собрать множество
личных впечатлений от посещения различных исторических мест. «Обратная сторона
Луны» представляет собой сборник устных выступлений Леви-Стросса
на различных коллоквиумах и в присутствии японских коллег. В этих выступлениях
ученый делится своими наблюдениями за Японией и ее жизнью, и, как следствие,
они не лишены повторов. Впрочем, хотя формат устного выступления и накладывает
множество ограничений, в настоящей книге это никак не отразилось на
концентрации фактического материала, которого представлено немало для
140-страничной книги.
«Обратная стороны Луны» — это метафора главной идеи Леви-Стросса о том, что поиск истоков человеческой культуры
можно начинать не с традиционных народов Ближнего Востока и Европы, а с
«обратной стороны Луны» — Китая, Японии и Кореи. Обычно такие поиски начинаются
с Египта, Вавилона, а потом Греции и Рима как наиболее древних и развитых
культур. Не последнее значение в таком подходе приобретает то влияние, которое
эти культуры оказывали на последующие цивилизации. Но, считает Леви-Стросс, восточная культура, и японская в частности,
обладают не менее богатым и развитым материалом для исследователя-антрополога.
Здесь и письменность, и музыка, и кухня, и, конечно, восточная философия.
Наибольший профессиональный интерес у французского ученого вызывают мифы. Именно
с помощью них он намерен отыскать ключ к древнейшему прошлому человечества.
Как антрополог Клод Леви-Стросс ищет общий для
всего человечества прамиф и находит его в Азии еще в
те времена, когда Япония составляла часть Евразии, а та, в свою очередь, была
соединена с американским континентом. Единство географической территории
позволило объяснить распространение общего мифа в Америке и Японии.
Действительно, Леви-Стросс находит общие мотивы в
мифических представлениях о мире у этих столь разных народов. Он выделяет два
общих мотива — это так называемый мотив хитрого перевозчика и мотив
злонамеренного тестя. Первый — это мотив корыстной помощи, когда перевозчик,
например крокодил, оказывает помощь более слабому пассажиру, например, зайцу, в
надежде, что тот во время путешествия его разозлит и позволит себя съесть.
Заяц, однако, выходит победителем, начиная злить крокодила, уже ступив на сушу.
Второй мотив — это мотив испытания, когда, например, зятя заставляют пролезть в
щель, образованную вырубленным в дереве пространством и клином, который не
позволяет дереву упасть. Но стоит зятю залезть в щель, как клин выбивают, и
падающее дерево расплющивает его. Этого, впрочем, тоже удается избежать,
поскольку жертве приходит на помощь жена. Это два основных мотива, которые
рассматривает Леви-Стросс. Он делает это не слишком
подробно, а скорее схематично, демонстрируя самую суть сходства этих мифов. Но
таков формат его выступления, не позволяющий скатиться в сухой буквализм и
цитирование. Вообще же, французского антрополога привлекает в Японии особая
разработка центрального мифа о происхождении мира и начале истории. Такой
разработки мифов не было у индейцев Америки. Более того, особенностью
современного японского уклада является отказ разграничивать миф и реальную историю,
как это всегда было характерно для западной цивилизации. На западе миф идет
отдельно, как и история. История основана на строгих документах, а миф на
вымысле, черпающем силу в коллективном
бессознательном. В Японии дело обстоит иначе. Там первый император является сыном божеств, и это обеспечивает плавный и
естественный переход мифа в историю. Поэтому никто не разграничивает их. Кроме
того, Леви-Стросс отмечает любопытную деталь,
касающуюся отношения японцев разных регионов Японии к родным местам. Там в
каждой местности есть собственные места воплощения мифических событий. И никто
не оспаривает права на это. Таким образом, боги нисходили на землю в разных
местах Японии, что разительно отличается от, например, христианской
цивилизации, где святые места имеют строго определенное местонахождение.
Помимо мифов Клод Леви-Стросс делится
соображениями касательно музыки, живописи, каллиграфии и кухни. В музыке он
отмечает особую гамму японского музыкального строя, где коротким интервалам
противостоят длинные, что позволяет передать особую переменчивость мира,
похожую на биение сердца. Вообще ученый признается, что не является поклонником
экзотической музыки. Однако японская музыка его захватила сразу. При этом он
слушал композиции позднего феодального периода, и, скорее всего, эта музыка
была уже следствием некоего развития иной, более ранней музыки. В разговоре о
японской живописи он говорит о предвосхищении японскими мастерами целых течений
авангардной живописи Европы. Прежде всего, речь здесь идет о живописи действия
и примитивизме. Живопись действия была характерна для японской техники
построения рисунка, когда замысел произведения очень долго обдумывался, а потом
воплощался практически моментально. Примитивизм же стал в Японии воплощением
бесконфликтности штриха и цвета, когда каждый компонент рисунка оставался
чистым и бережно предохранялся от смешивания с другими компонентами. Вообще эта
черта является принципиальной для всей культуры Японии. Каждый базовый тон
должен звучать чисто и независимо. Японская культура против смешения. Это может
показаться странным, учитывая влияние сначала Китая, потом Европы, а затем в
новейшее время и США. Тем не менее, Япония сумела переработать эти влияния,
сохранив в них себя.
В японской кухне принцип несмешения также
возведен в принцип. Продукты употребляются в чистом виде, будь то рыба,
водоросли или рис. Леви-Стросс признается в своей
симпатии к японской кухне и сообщает, что и дома питается рисом, приготовленным
по японским правилам. Что касается каллиграфии, то здесь значение приобретает
не только сам текст, написанный каллиграфом, но и расположение иероглифов, а
также стиль, которым они написаны. Леви-Стросс сразу
предупреждает, что понять Басё и других поэтов в
переводе западному человеку просто не под силу. Для этого отсутствует само
измерение дополнительного смысла, заложенное в каллиграфическом оформлении
стиха. Впрочем, еще и в первом выступлении сборника антрополог предупреждал,
что по-настоящему понять японскую, да и любую другую культуру способен только
человек, родившийся в ней. Ученым и исследователям доступен лишь полуобъективный и внешний подход, позволяющий создать
целостное, но не родное представление о культуре.
В том, что касается японской философии, Леви-Стросс
менее подробен и практически не вдается в особенности буддизма вообще и
дзен-буддизма в частности. Он ограничивается общими чертами японского
мироощущения, для которого характерно отсутствие разделения на субъект и
объект. Это, впрочем, долгое являлось общим признаком восточного мышления
вообще до тех пор, пока на него не начал оказывать влияние западный образ жизни
с его рациональностью и меркантильностью. Ученый приводит интересный пример с
пилой, движение которой японские рабочие совершают на себя, а не от себя, как
это обычно делается на западе.
При чтении «Обратной стороны Луны» следует четко понимать, что ее автор
был поставлен в положение, когда мог говорить о Японии только хорошее, — ведь
он выступал перед коллегами-японцами. Кроме того, взгляд его здесь обращен в
прошлое этой страны, а там — в этой феодальной бездне — не разобрать, кто прав,
а кто виноват, тем более когда речь идет о культуре.
Леви-Стросс не касается подлинной обратной стороны
японской Луны, например, ее милитаризма и захватнических амбиций, ее унижения
американцами, которое так выразительно отразилось в японской литературе, ее
смиренного следования американской политике вплоть до новейших событий, когда
вновь возрождается японский национальный дух, требующий отмены девятой статьи
японской мирной конституции. Япония не только страна древней культуры, где
уживаются традиции и современность, но и страна дикой социальной
развращенности, в которой автоматы торгуют поношенными трусами
девочек-подростков, а сами эти девочки за деньги ходят на свидания с
состоятельными мужчинами. Это страна не только социального благополучия, но и
социального ада. Здесь много долгожителей, но и много самоубийств. Это тоже
сторона современной культуры Японии с ее повальным увлечением анимацией и
видеоиграми, с ее сексуальными маньяками и феноменом затворников-хикикомори, отказывающихся иметь
социальные контакты с миром. Но, вероятно, о такой Японии будут написаны другие
книги и уже другими выдающимися антропологами.