Янис Грантс. Бумень. Кажницы. Номага: Стихи. — Челябинск: Издательство Марины Волковой, 2012.
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2014
ЯнисГрантс играет с жизнью в открытую. Мегацель его импрессионистских текстов — поэтизация Челябинска, города, где он оказался, в общем-то, случайно, превращение по преимуществу промышленного центра в поэтический, того же порядка, что Москва или Петербург.
Внезапно приходящая любовь, разлитая в воздухе, пропитавшая серые стены панельных домов, серые листы газет, серый снег и даже серые лица измученных тренировками спортсменок:
письмо.
куда: союз биатлонистов России.
кому: Ишмуратовой Светлане.
излизал все снимки в газетах,
где ты на лыжах,
где ты с винтовкой.
на языке отпечатались логотипы производителей спортинвентаря…
Внезапное и пронзительное проявление теперь уже общих для многих тем:
дворничиха с метлой.
дворничиха незлой.
чтима теперь в миру.
пашет за конуру.
только бы не назад
в страшный Кишкамабад.
горбится на убой
дворничиха с метлой.
а в конуре кишат
восемь дворничишат.
Поэзия для Грантса не самоцель, а источник света — тот самый классический светоч, или — фонарик, или — прожектор, дающий силы не только для того, чтобы заглянуть в себя (для литератора это — не редкость, каких только глубин подсознания и хитросплетаемых словесных фигур не представляли на суд читателя авторы), но и увидеть людей, понять их такими, какими чувствуешь. Это чувствование, это ощущение часто бывает парадоксальным, перепутанным… Отсюда и название сборника: вместо привычного «камень-ножницы-бумага» — «бумень-кажницы-номага».
Этот второй по счету стихотворный сборник уральского автора (первый, «Мужчина репродуктивного возраста: Стихотворения и поэмы», вышел в 2007-м) включает в себя не только старые и новые стихи, но и переводы. Последние, на мой взгляд, могут стать эталонными — по чувству меры, с которым Грантс переводит иноязычного поэта, добавляя чуточку от себя, по ироническому трагизму и трагической иронии, по балансу черного и белого, страшного и пресного, грязи и романтики, быта и бытия.
Вот стихотворение «Желания». Тибор Надари. Вольный перевод с венгерского, как обозначено в подзаголовке.
Эльза
хочет собаку и замуж.
Беата хочет пирсинг и дайвинг.
Магда хочет выходной день и ДжудаЛо.
Жужа хочет похудеть и высшее образование.
Марьяна подумывает о маленьком бриллиантике.
черта вам всем лысого!
о работе надо думать!
вот говорят: сутенер — халявщик.
не верьте.
адская профессия.
Общемировые, общечеловеческие темы в локальном масштабе Грантсу удается развить легко и непринужденно не только в переводных, но и в собственных текстах:
дышит одышкой, цветет как
самшит,
села в троллейбус, шуршит и шуршит
шепчет.
невнятно. и шарит ковшом.
в маленьком. среднем. побольше. большом.
с пола поднимет. уронит с колен.
свой бесконечный полиэтилен.
что ты там ищешь, смешная душа?
на «станкомаше» выходит, шурша.
Такая неявная отсылка к Борису Рыжему с его «сказочным Свердловском» и «школьным двором в районе Вторчермета». Локальное за счет непонятно чего — то ли стихотворного ритма, то ли звукоподражания, то ли за счет грубоватой нежности индустриального пейзажа — перерастает в грустную надмирность, и уже нет разницы, где живет автор и где бродят его герои, смешные или очень опасные, живые или мертвые. Что касается последних, одно из лучших стихотворений о поэтическом бытовании — стихотворение Яниса Грантса под названием «Арешин», написанное несколько лет назад (собеседник автора, реальный челябинский поэт Сергей Арешин покончил с собой весной этого года в возрасте 30 лет):
Арешин
спрашивает:
ты что, пьяным пишешь стихи?
я говорю:
конечно, а как иначе.
иначе я не могу выйти с ним на связь.
с кем, спрашивает Арешин.
с ним, ну, который диктует,
с Господом с нашим Богом, говорю я.
фиу-фить, присвистывает Арешин,
да ты сволочь.
какая же я сволочь, если избран самим Господом нашим Богом,
говорю я.
а какой у него голос, спрашивает Арешин.
ну, такой натруженный… простуженный, говорю я.
а кто тогда надиктовывает мои стихи
таким визгливым геббельсовским голосом, спрашивает Арешин.
может, геббельс, предполагаю я.
да ты сволочь, предполагает Арешин.
я прислушался.
не прислушивайся, я не предполагаю,
я знаю это,
говорит Господь наш Бог,
и связь обрывается.
По сути, такие тексты ставят крест на уральской провинциальности: массив авторов, пишущих плохо, но, тем не менее, пробивающихся сквозь тернии к премиям, становится неактуальным. Существует просто поэзия, и Грантс — один из ее субъектов. Неизвестно, станет ли он когда-нибудь классиком, но то, что им проведена огромная работа, — несомненно. Все-таки крупные города приобретают статусность и имидж не благодаря ширине улиц и свежести асфальта, но благодаря уровню развития культурного пространства. Янис Грантс как поэт совершенно не перифериен, потому и Челябинск в его стихах действительно и довольно часто превращается в место происхождения и осуществления поэзии. И еще. На месте челябинских властей я бы — в целях развития туризма — мифологизировала не метеорит, а грантсовские тексты, с привязкой к улицам и домам. Пользы было бы больше, потому что они живые и для каждого — как нашептывание того самого внутреннего голоса, который редко подсказывает, но всегда поддерживает.
Лариса СОНИНА