Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2014
Генеалогия толстожурнальной
статьи
(Камчатский
катехизис)
Каковы суть три источника и три составных части современной толстожурнальной статьи? — Три источника и три составных части суть: проповедь (лекция), исповедь и разговор на кухне.
Почему современные статьи тяжелы? — Потому что писатели их 1) травмированы филфаком, 2) нагоняют объём.
Каким образом они нагоняют объём? — Они нагоняют объём 1) за счёт вводных конструкций, 2) за счёт богатой русской синонимии.
Как именно они это делают? — Вот мы, колумнисты («столпники»), обычно нагоняем объём с помощью околесицы. Околесица — это фигура типа «я вовсе не хочу писать про… я лучше прогоню вам свою любимую телегу (все 4 колеса)». А толстожурнальным сидельцам так нельзя, у них тут сильное табу стоит.
Хорошо ли сие? — Отчасти хорошо, отчасти дурно. Нет добра без худа.
Как они выкручиваются из ситуации? — Они выкручиваются из ситуации с помощью 1) вводных, 2) синонимии, 3) эпитетов и 4) общих мест.
Что такое вводная конструкция? — Вводная конструкция — это как волк из мультфильма говорит: «Щас спою» — перед тем, как спеть. Пение — это песня, а «щас спою» — это вводное предисловие. Или же вводное — это «хочешь, я расскажу тебе сказку?..» в начале каждого абзаца (предложения). Также вводным обыкновенно становится любое общее место. И наоборот, любое общее место становится вводным. А так как общие места у всех разные, то…
То что? — Никогда не угадаешь, что для кого окажется банальным.
Как делать вводные? — Открываешь толковый словарь на ключевое слово и выписываешь примеры.
Как нагоняется объём с помощью синонимии? — Открываешь словарь синонимов и выписываешь через запятую, как бы для истолкования и уразумения. Это, кстати, не так уж глупо, потому что статьи, в принципе, пишутся на языке технически мёртвом (московско-юрьевском), а синонимия через запятую его слегка оживляет («гальванизирует»).
Как нагоняется объём с помощью эпитета? — Согласно способности. «Эпитет» значит «положить на» и, следовательно, пристёгивается к чему угодно.
Какая разница между проповедью и исповедью? — Если веришь в то, что говоришь, — то никакой, но это не лучший вариант. Исповедь — это проповедь «своими словами».
Как следует понимать слова, что толстожурнальная статья состоит из проповеди, исповеди и разговора? — Их следует понимать двояко.
Как именно? — Современная статья — это расширенный конспект лекции, отсюда её габариты: предложения, чтоб на полный вдох-выдох, абзац потолще, чтоб сказываемое повторить на все лады и таким образом внедрить в головы слушающих, сама лекция — на полтора часа. Чтеца (лектора) никто не перебивает, и вопросов ему не задают, бо не могут вместить чтомого или просто не слушают.
И? — Никакой необходимости в чтении лекций нет, потому что есть учебники и сеть. Чтение лекций может оправдать только исполнение и личность чтеца. Чтец — это шоумен. Вот Баркова — прекрасно работает, но из её изложения ясно, что для неё реальные боги — это другие такие же чтецы (Иванов, Топоров, Успенский), а не Перун, Велес, Мокошь. Успенский шутил: «Проппу поклонялись так давно, что забыли, чей это идол».
При чём тут исповедь? — При том, что её часто смешивают с проповедью, а эти жанры должны пребывать нераздельно-неслиянно.
При чём тут разговор на кухне? — А это единственная форма живой речи, им известная. Добавь травмированность «диалогизмом». Внутренняя речь чтецов — это гибрид кухонной пурги и читки в одну голову на две пары.
Так чем обусловлена форма статьи? — Тем, что, когда читаешь лекцию, не надо Гришковца включать. Doublebind. Лекцию ты сперва напишешь, чтоб читать по писаному. И потом напячятать. Или наоборот, сперва напячятать, потом читать. Сразу по печатному.
Ещё раз? — Единственное разумное объяснение тому, что статья выглядит так, как она выглядит, это необходимость читать её вслух в рамках пары. Сейчас эта необходимость неочевидна, следовательно, неочевидна и форма статьи.
Что ты предлагаешь? — Многим статьям (лекциям) не помешало бы быть законспектированными. Это реальный подход: когда говорящий несёт ахинею, а слушающий вышелушивает из его речи рациональное зерно. Но для этого уровень бреда не должен зашкаливать и речь (даже если она бредова предметно и содержательно) должна быть хорошо построена и произнесена.
Что помешало? — Установка на то, что это слово Учителя. Которое следует принимать целиком. Установка хороша, да вот предпосылок для нее уже нет. Следовательно, лекцию разумно воспринимать как шоу. Вот Баркова. Читает о мифологии. Что такое, объективно, мифология? Объективно, мифология — это бред. Как Баркова даёт науку о мифологии? Как борьбу школ, т.е. мифологию второго порядка. Баркова — лучший лектор. Сказительница, можно сказать. Содержание её лекций касается нас весьма мало, но читает она прекрасно, этим-то её лекции интересны. Исполнением. А Индра и Варуна — кто они Гекате, и кому они Гекуба?.. Причём, как у всякой настоящей сказительницы, у неё в репертуаре обязательно есть плач о том, что не осталось настоящих сказителей.
Как в дальнейшем будет развиваться толстая журнальная статья? — Она будет развиваться в направлении такой вещи-в-себе, где единственная возможность сказать что-то человеческим языком («своими словами») будут лжепримечания и лжецитаты.
Зачем писать непременно статьи? — Совершенно незачем непременно статьи писать.
Что ещё можно сделать? — Можно писать диалоги, интервью, критические саги, критические пьесы итд.
Почему я пишу так, как я пишу? — «Пишем, как говорим». Пишу я так, как говорю, а говорю я плохо, сбивчиво. Пытаюсь сказать всё сразу. Следовательно, записав свою речь, я половину вырезаю, а остальное меняю местами. Вполне очевидна (ухуслышна) связь между речью и письмом Николая Подосокорского (Великий Новгород) и Александра «Сан-Санча» Александрова (Пермь). Речь Николая Подосокорского — медленная, но никогда не прекращающаяся, отсюда и его письменный стиль — стиль постоянных обновлений: «Достоевский и Суворов», «Достоевский и А.Ф. Македонский», «Достоевский и все-все-все». У «Сан-Санча» речь — связь всего, чего угодно, в самых неожиданных комбинациях, и на письме то же самое.
Могу ли я писать длинными предложениями с эпитетами и длинными габаритами? — Надо поставить соответствующую задачу и понять, как это делать.
Говорят, что я пишу пародии?.. Я не пишу пародий.
(Досюда, кстати, можно было не читать. Отсюда читать.)
Зачем читать книжки? — Говорят, это мозг укрепляет.
Зачем писать книжки? — Говорят, это помогает понять, как они написаны, и впоследствии читать их с большим интересом.
Никакой литературы нет, потому что я её не читал. Есть отдельные книжки. Можно, конеш, сказать, что и книжки нет — а есть набор букв. Со многими книжками так оно и есть, но некоторые я осилил, и они действительно существуют.
Письменность — это ремесло, научиться делать её может всякий. Если, конечно, предварительно не будет травмирован дурацкой идеей, что для этого нужен некий талант (в просторечии «способности»).
Существуют правила (алгоритмы) словосложения, просто об этом не учат на филфаках и в детских центрах творчества или где там ещё готовят кадры?.. Короче, их просто так научили, они научили тех, те научили сих, сии научили всех итд.
Что такое поэзия? — Формально это текст, записанный очень короткими абзацами, выровненный (при классицизме — по центру), с тех пор — по левому краю. Иногда в этом тексте есть ритм и рифма («мышей — карандашей»), но это не обязательно. Проблема этого определения в том, что под него подпадают тексты Стаса Михайлова.
Неформальное определение поэзии — это что-то, сказуемое о самом важном. Тут возможны два возражения: 1) Вероятно, что ничего важного в жизни вообще нет. А чего нет, того нет. 2) Что-то важное в жизни есть, но о нём даже подумать страшно. 3) Что-то важное в жизни есть, но о нём не обязательно говорить стихами.
Важно ли авторство? — «Нет, и более того». Пора переходить от литературного афроамериканства к литературному крепостному праву. «Гетеронимность», как в Древней Греции. Это элементарно. Вот мои сочинения лучше продавались бы, если бы первой строкой на обложке стояло не моё имя, а имя Льва Толстого, например, или Виктора Черномырдина?.. Конечно. Следовательно, следует поставить над ними это имя. Причём можно оба сразу. Черномырдин диктовал, Толстой записывал. А там какие-нибудь филологи будущего пусть разбираются, если будет охота и филология.
Все люди одинаковы.
Любой человек может научиться всему, что угодно. Поэтому все могут сочинять (составлять) вполне приличные литературно-критические статьи.
Люди не уникальны — уникальны боги.
Бог существует? — «Да, и более того». Их гораздо больше, чем людей.
Василий ШИРЯЕВ,
Камчатка,
посёлок Вулканный