Поэма-коллаж
Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2013
Александр
Дьячков (1982) — родился в
Усть-Каменогорске. ОкончилЕГТИ и Литературный
институт им. А.М. Горького. Автор двух поэтических сборников и многих
публикаций в Москве, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге.
Прелесть есть усвоение человеком лжи,
принятой им за истину… Источник
прелести, как и всякого зла, — диавол…
св. И.
Брянчанинов
1
Я стал поститься, и молиться,
и делать добрые дела,
и благодать, как говорится,
в натуре на меня сошла.
Я ощущал на вкус молитву,
я сладко плакал каждый день.
Кто в наше время прячет бритву?
Я прятал шарфик и ремень.
Что мне попы, библиотека
или святая Церковь-мать?
Хотелось мне у человека
(сосед ли, пьяница, калека)
благословенье получать.
И началось: то драйв, то кома,
я бросил правило[1], запил…
Господь при помощи дурдома
меня на землю опустил.
Там, где от века выдавали
пижаму из комплектов двух,
там, где в линолеум втоптали
наивный тополиный пух, —
я счастлив был. Такого счастья
ни до, ни после, ни во снах…
Еженедельное Причастье
мне привозил один монах.
Я полюбил душой страданье,
стал христианство понимать,
как сквозь него идёт сиянье,
струится Божья благодать.
Мой дух высок, но что же тело,
что с бедной психикой моей?
Меня лечила, как умела,
одна врачица, то и дело
я в кабинет стучался к ней.
Она — адепт индийской йоги,
я — в прелесть впавший дилетант.
Мы стали говорить о Боге,
потом пришли на помощь Кант…
Кант, Аристотель, Марк Аврелий,
Камю и Ницше, Фрейд и Фромм…
Не говорить же, в самом деле,
нам о диагнозе моём.
Обычная шизофрения
для тех, кто не читал Отцов.
Наговорив сплошной фигни, я
в палату шел в конце концов.
2. Я
Меня от хульных бесов лечат,
шизофрения, говорят.
Уже два месяца калечат,
а где, простите, результат?
Но, право, чёрт с ним, с результатом!
Я вылечиться не молю.
Я награждён карманным адом
за юность дерзкую мою.
Быть может, всякий раз, как только
приходит мне на ум хула,
на небесах сгорает толика
грехов, которым нет числа.
Пусть я больной, пустой, бесцельный,
пусть жить на свете не могу,
мне Бог доверил крест надтельный,
и от него не побегу.
3. Кузя
Трясутся руки. Он к врачице,
мол, пропишите циклодол.
И прописали. Стал лечиться.
Домой на праздники пошёл.
Глотнул накопленное разом,
запил холодною водой
и вышел, глядя левым глазом,
а правый глаз прикрыв рукой.
Зимы спокойные сугробы,
как говорят поэты, спят,
но не один — живой, особый,
геометрический квадрат.
И в нём метель в миниатюре.
Он вспомнил о Дали и сюре.
Курить охота. Закурили.
Достали пачку сигарет.
Но нету тех, с кем закурили,
и нету пачки сигарет.
Да он отстал! Кричит Володе,
но не Володя, а Вадим…
И вроде он один, а вроде…
а вроде он и не один.
В словах глубокие процессы,
и слышит он, как в слове «бес-
сознательно» шуруют бесы…
Беслан, бессонница, ликбез.
4. Вадим
Последний русский диссидент —
он здесь лежит уже лет двадцать.
Его забрали в тот момент,
когда Союз стал разлагаться.
И разложился, но, того…
с квартирой, книжкой и родными.
Попробуй, выпиши его!
И ходит с патлами седыми…
Ходи, седой, любой обход
опять найдёт к чему придраться.
Гемоглобин, болит живот,
температура, кашель, пот —
отличный повод, чтоб остаться.
«Зато мы делаем ракеты
и перекрыли Енисей,
а также в области балета
мы впереди планеты всей…» —
его любимое присловье.
Поскольку он интеллигент,
одна сестра к нему с любовью
всё время лезет… Хеппи-энд!
5
Налево — Кузя, а направо —
стена, в ногах — лежит Вадим,
наискосок — Санёк и Слава…
Нас пятеро, но я один.
Куда бежать мне от онлайна?
В палате двери со стеклом.
Ну что же, у меня есть тайна:
воспоминанья о былом.
6. Воспоминание № 1
Велосипед «Весна», звонок,
я нажимаю на педали.
О, этот синенький лесок,
мне проступающий из дали.
Черныш бежит за мною вслед,
ещё живой, живой и верный.
На папе вязаный берет
и плащ советско-инженерный.
Невыносимо серый плащ
на фоне красок листопада.
Так умилительно, хоть плачь,
но правый ус длинней, чем надо.
Мы то гербарий соберём,
то в речку блинчики запустим.
Нам очень хорошо вдвоём
(собаку с великом опустим).
И цвет, и запахи, и свет —
всё это помню очень остро.
О, безымянный полуостров,
где мне почти двенадцать лет…
Идёт волна по Иртышу
и хочет полуостров вымыть.
После прогулки Чернышу
попробуй весь репейник вынуть.
Потом спускает колесо,
веду велосипед устало…
Куда пропало это всё?
Как в душу всё это запало!
Высотку обойдя с торца,
мы входим в наш подъезд центральный.
Велосипед, звонок прощальный…
Живой Черныш. Любовь отца.
7
Налево — Кузя, а направо —
стена, в ногах — лежит Вадим,
наискосок — Санёк и Слава…
Нас пятеро, но я один.
Куда бежать мне от онлайна?
В палате двери со стеклом.
Ну что же, у меня есть тайна:
воспоминанья о былом.
8. Воспоминанье № 2
Где два скульптурных футболиста
бьют в осыпающийся мяч,
ты зонтик выщелкнула быстро:
не плачь.
Дождь начинался, а романчик
кончался прямо на бегу.
Я был тогда зелёный мальчик,
и описать вам не смогу
всю бесконечность катастрофы…
Мне это сделать нелегко:
с трудом классические строфы
вмещают пафос арт-деко.
Всё это нервы, нервы, нервы…
Но никого уже потом
я не любил сильнее стервы
с тёмно-сиреневым зонтом.
9
Налево — Кузя, а направо —
стена, в ногах — лежит Вадим,
наискосок — Санёк и Слава…
Нас пятеро, но я один.
Куда бежать мне от онлайна?
В палате двери со стеклом.
Ну что же, у меня есть тайна:
воспоминанья о былом.
10. Воспоминание № 3
С Ерёмой накатив портвейна
на Патриках, не где-нибудь,
я в Лит на семинар Ев. Рейна
тащился, бормоча: еврей на…
И там учился как-нибудь.
Я начинал у Кузнецова,
у Рейна получал диплом.
Но на своих уроках оба
просили нас закончить снова
набросок Пушкина в альбом:
«Я помню чудное мгновенье,
передо мной явилась ты,
как мимолётное виденье,
как гений чистой красоты…»
Заплакал я и в странном страхе
в обитель дальнюю пошёл,
постригся в бедные монахи
и Вечную Любовь нашёл…
11
Поэма требует размаха,
а я закончил… ну и ну.
Поэтому я не без страха
поэму новую начну.
Она приснилась мне однажды,
когда я как младенец спал.
Мне по ошибке дали дважды
наркотик фенобарбитал.
УЧИТЕЛЬ ЛИТЕРАТУРЫ
(поэма во сне)
I
Я словно чеховский герой,
я отучился в Лите сдуру,
чтобы в провинции глухой
преподавать литературу.
Я сразу задал на урок
блицсочинение на тему
«В чём смысл жизни» и, как мог,
ребятам упростил проблему.
Что, мол, ошибками ничуть
смущаться я пока не буду,
меня интересует суть…
И вот сижу читаю груду.
Один «хотит» попить пивка,
но чтоб немецкого разлива,
но это после, а пока
закончить колледж торопливо.
Другой — купить машину ВАЗ,
и — неразборчиво — модели,
но это после, а сейчас
закончить колледж еле-еле.
Одна — хотела бы детей,
уже и парень есть на мушке.
Я объяснить пытался ей,
что мы не курицы-несушки.
Другая — выучить язык,
чтобы уехать заграницу.
Я сдерживал себя, старик,
чтоб не поставить «единицу».
Но остальные чуваки
меня ну просто доконали,
они мне чистые листки
с фамилией и группой сдали.
И только некий аноним,
не пожелавший подписаться,
писал, что хочет быть таким,
чтобы в аду не оказаться.
И хоть его заветный рай
был только мусульманским раем,
я «пять» поставил, так и знай,
и в этом был неподражаем.
А через пару-тройку дней
ко мне пришла моя коллега,
мол, я уродую детей
и удовлетворяю эго.
Она хотела, чтобы я,
что называется, прогнулся,
а я зевнул и улыбнулся…
Звучи, поэзия моя!
II. Лидия Валентиновна Кондрашкина
О, брючный розовый костюм!
Очки, порочные морщины.
Твой муж, спивающийся кум,
плохая копия мужчины.
Но вы всю жизнь прожили с ним,
и этим летом, слава Богу,
ты съездила в И[e]русалим
и там сходила в синагогу.
Зашла в мечеть и русский храм,
тебе конфессии не близки…
Но кто ещё поможет вам?
И сунула везде записки.
А тут сижу какой-то я,
и не лизнул, и не прогнулся,
а взял, зевнул и улыбнулся…
Молчи, поэзия моя!
III
В одном она была права,
в её житейской укоризне
звучали верные слова
про мой неверный образ жизни.
Зачем я бегаю греха?..
И в тот же день пришла училка:
«Да нет ли у тебя «штриха»?
Да есть ли у тебя мазилка?»
IV. Надежда… забыл отчество и фамилию
Я сразу понял, что сходить
придётся с нею на свиданье,
чем этой бабе объяснить,
что, мол, спасибо, до свиданья.
Я в музкомедии родной
ни разу не был почему-то.
И вот в ближайший выходной,
в шесть тридцать и одну минуту,
мы встретились. Она шмотьё
такое сверху намотала,
я даже не узнал её,
а вот она меня узнала.
Мела метель, и от метро
мы шли в молчанье до театра.
Мигали вывески пестро
на крыше у кинотеатра.
И думал я: любовь, любовь,
какая непростая штука.
Спроси любого, и любой
кивнёт тебе: да, это мука.
Ведь женщина, она теней,
тьфу, то есть тень напоминает.
Попробуй погонись за ней,
тотчас немедля убегает.
Сам убегаешь — вслед бежит,
забыв о гордости и пользе.
И лишь когда в любви зенит,
то тени исчезают в полдень.
Но скоро ночь, и скоро сон,
исчезнут тени вместе с нами,
и мы глядим на этот фон:
на снег с фонарными тенями…
V
Сейчас поэма прекратится,
толкают в бок: проснись, подъём.
Суббота, и пора к врачице,
как говорится, на приём.
Покинув сонную поэму,
шагаю к первой из поэм…
ПРЕЛЕСТЬ
(Завершение)
12
…И в этот раз мы взяли тему:
мы стали говорить про Деву,
не согрешившую ничем.
Не согрешила даже в мысли
и стала матерью Христа.
Врачица мне сказала: «В смысле?»,
а я ответил ей: «Да-да».
И вышел… Санитарка мыла
наш туалет, ругаясь зло,
но это было даже мило,
так тихо стало и светло.
Бачок с водой и стенгазета,
рисунки глупые и вздор
милы мне, и мила мне эта
скамейка, урна, коридор.
В палате вечные соседи
и лампа кварца на стене
милы мне, и милы мне эти
окно, решётка на окне.
Благодарю, о Богомати,
за волю, счастье и покой!
И я сравнил две благодати:
ту раннюю и эту. Кстати,
как только я решил строкой
запечатлеть, как это было,
достал бумагу, ручку взял —
она ещё мне посветила…
И тихо ангел отошёл.
13
Итак, финал. Хочу в финале
я провести одну мораль
(её бояться что-то стали
поэты новые, а жаль).
Духовная война страшнее
любой физической войны.
Выскакивая из траншеи,
не веря в козни Сатаны,
мы подвергаемся — ещё бы!
ведь не имеем вещих глаз —
атаке бесов — духов злобы,
не существующих для нас.
И каждый, кто отвергнет веру,
Преданье, Церковь и Отцов,
последует в конце концов, —
о, ужас! — моему примеру.
14
P.S. Одна моя коллега,
не та, что ссорилась со мной,
но и не та, с которой бегал
я в музкомедию зимой,
другая, новая… Короче,
она шепнула мне о том,
что у неё замироточил
Высоцкого собранья сочи…
нет, избранного третий том.
Бывает всё на белом свете,
и я, конечно, чуду рад.
Но почему конкретно третий?
Не первый и не все подряд?
Любая маленькая ересь,
экстаз, «духовные» мечты
немедленно приводят в прелесть.
Я выжил. Выживешь ли ты?
15. Эпилог
Я исключительный поэт:
я выжил после суицида.
Я возвращён на белый свет
разрушить мифы, байки, бред,
что ада нет и муки нет,
но мне не верят, вот обида.
Успел я смутно рассмотреть
пустырь, где мы в футбол играли.
(Теперь там высится мечеть,
и я вернусь туда едва ли.)
Кинотеатр «Мир» с до дыр
засмотренной индийской лажей.
Универсам, пожарку, тир
и тетрис десятиэтажек.
И вдруг отчётливо — забор
(я помню, как его помяли,
казах влетел на самосвале).
И снова смутно — светофор.
Ну почему, ну почему
из детства яркого, поверьте,
увидел на пороге смерти
я эту вмятину одну?
Я видел всё, но я лежал,
мне шар на ноги наезжал,
катился по виолончели.
Я задыхался. Я дышал
с надрывом, реже, еле-еле.
И умер. Но моё сознанье
(не знаю, как душа моя)
воскресло, и — вот наказанье —
не мог пошевелиться я.
Горели ноги, я их сжёг
(Есенин сжёг до мяса руки).
Пустил я в ванну кипяток
и, помнится, помыться лёг.
Приладил мамин поясок
к трубе — холодной закорюке.
Я сделать этого не мог!
Наверно, это были глюки.
Я жрал тогда феназепам,
я впал в классическую прелесть.
И попустил Господь чертям
меня повесить…
И вот живу уже пять лет,
я, так сказать, взаймы у смерти.
А покаяния всё нет.
Но чуть подальше ходят черти.
К чему я, собственно, веду?
О чём хочу сказать поэтам?
Ну что забыли мы в аду,
ну чем нам плохо в мире этом?
Да чёрт с ним, с этими стихами,
когда под ними дышит бездна!
Поэт, займись душой, грехами!
Кричу, но знаю: бесполезно.