Рассказ
Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2013
Андрей Гуртовенко – родился в Новосибирске. Образование
финансово-экономическое. Публиковался в литературно-философском журнале «Топос». Живет и работает в Санкт-Петербурге.
День рождения удался. Все-таки юбилей. И
пусть эту дату предпочитают не замечать, избегают ее, сторонятся — я никогда
этого не понимал. Чем-то именно сорокалетие людям не угодило. Чего-то они
боятся в этот день, чего-то опасаются. Может, воспринимают его как приговор или
того хуже — диагноз, как календарно неотвратимое наказание, математически
обоснованную необходимость, чуть ли не принуждение оглянуться на свою жизнь,
подвести какие-то итоги. А вдруг их не окажется, этих итогов? Вдруг не на что
будет оглядываться? Вдруг — о боже, да почти наверняка, наверняка! —
скрупулезное исследование прожитых лет выставит тебя полнейшим ничтожеством?
Думаю, в этом причина. В тридцать лет вроде бы рано еще подводить итоги, пусть
и предварительные, в пятьдесят — уже поздно, необязательно. Чем еще объяснить
этот мистический страх? Ах да, сороковины. Поминки на сороковой день после
смерти. Сорок недель беременности. Наверняка что-то еще. Какой-нибудь
потаенный, останавливающий кровь в артериях-венах смысл, запрятанный между
цифрами 4 и 0. Если поскрести по сусекам начитанности, я уверен, найдется
религия, в которой число 40 символизирует смерть. Но я не буду этого делать, я
оставляю извечные страхи перед приближающимся закатом кому-нибудь другому,
благо желающих — тьма. Сорок лет ничем не хуже, чем тридцать или пятьдесят,
— все-таки круглая дата, юбилей. Повод собрать вокруг себя друзей,
родственников, сослуживцев. Помимо всего прочего, бегать от своего юбилея
кажется мне чересчур самонадеянным — кто его знает, будет ли, случится ли у
тебя еще одна такая же круглая дата.
Праздновали как обычно. Конечно, с
большим размахом, все-таки — юбилей. Но в общем все
было довольно стандартно — дни рождения, как и все остальное в моей жизни,
давно уже устоялись. Это помогает не вдаваться в подробности и получать
удовольствие. Сняли, естественно, ресторан, только банкет был на пятьдесят
человек, а не на тридцать пять, как в прошлом году. И подарки побогаче да позамысловатей — я и не думал скрывать своего
отношения к сорокалетию, к чему все эти страусиные:
«Уж не знаю, поздравлять тебя или нет, все-таки сорок лет, стоит ли?» Стоит. Не
сомневайтесь. Я не из тех, кто старается в такой день отключить телефон или
уехать куда-нибудь далеко, — есть среди моих знакомых такая вот прогрессирующая
с возрастом тенденция. Как будто если люди не станут напоминать тебе о
возрасте, он собьется со счета, забудет дорогу, перестанет прирастать ежегодной
своей единичкой. По-другому нужно бороться с подступающей неслышными шагами
старостью, по-другому. От старости очень хорошо помогают: просторная светлая квартира
в центре, внушительных размеров немецкий автомобиль в подземном гараже,
равномерное во времени укрупнение банковских вкладов. Удобная, элегантная
одежда и обувь, по возможности европейского происхождения еда, элитный
алкоголь, никогда не опускающиеся до бизнес-ланчей
рестораны. Симпатичная любящая жена, пара детишек, загородный дом. А главное —
размеренность. Размеренность во всем — когда человек не ощущает течения
времени, он становится не подвластен ему, не
подвластен старению, он наливается, созревает, как яблоко благородных, поздних
сортов, становится проницательным, мудрым, спокойным.
Вот посмотрите на меня — я только
круглею с возрастом, не полнею, заметьте, а именно круглею, наливаюсь
зрелостью, спокойствием и силой. В современных романах не встретить героев
моего типа, там одни неудачники, переживающие, точнее — пережевывающие, сложные
периоды своей непростой и безрадостной жизни. Почему-то никогда не пишут о тех,
у кого жизнь удалась. О таких, как я. Думаете, у меня
неинтересная, скучная жизнь? А вы попробуйте — может, яд благополучия не
подействует, и вы останетесь такими, как прежде. Ведь дело отнюдь не в деталях,
они же подробности, — я живу в полном, абсолютном согласии с собой, многие ли
могут этим похвастаться? Так почему бы не написать про меня, просто ради
разнообразия, для полноты картины? Просто чтобы показать — так тоже бывает. Что
есть люди, у которых все хорошо, люди, довольные собой, окружающим миром.
Которые живут спокойно и размеренно, которые кем-то стали в своей жизни,
чего-то добились. Причем сами, без чьей-либо помощи. Но нет, если мы и
появляемся в качестве второстепенных персонажей, то лишь затем, чтобы у автора
была возможность рассказать, как в один прекрасный момент наша жизнь, наше
благополучие рушится. По каким-то там внешним причинам. Или накрывает, наконец,
кризис среднего возраста. Позвольте, я открою вам тайну, не пугайтесь, это
совершенно бесплатно, — расхлебывать такие кризисы
приходится тем, кто сам наплевал на себя, на то, что с ним происходит, на свою
жизнь. И сделал это давным-давно, задолго до пресловутого кризиса среднего
возраста. «Ах, во что превратилась моя жизнь, ах, что
же я с собой сделал?!» А ничего. Ничего этого не было бы, если бы включить
голову еще в юности, лет этак в шестнадцать-семнадцать.
Конечно, я многим обязан родителям: они
с детства своим примером внушили мне, что финансовое благополучие помогает
пережить если не все, то очень многие тяготы и удары судьбы. Что мысли о том,
где взять деньги, недостойны по-настоящему свободного человека, поэтому денег
должно быть столько, чтобы о них не думать. Никогда. Так что к окончанию школы
я уже твердо знал — жизнь намного легче и достойней с деньгами. И проще всего
получить эти самые деньги в местах, где их особенно много. Поэтому
я ни секунды не раздумывал и поступил на финансово-экономический, еще до
получения диплома устроился на стажировку в банк. В крупный, устойчивый
банк с государственным участием, где и работаю по сей
день. Причем мое нынешнее положение полностью меня устраивает. Я начальник отдела.
У меня почти сотня человек подчиненных и у самого тоже есть босс. На мой
взгляд, это золотая середина между уровнем доходов и ответственностью.
Дальнейший карьерный рост, безусловно, увеличит бонусы, но вполне способен
лишить меня спокойствия и безмятежного ночного сна. Поэтому я к этому не
стремлюсь, даже избегаю. А деньги — они давно уже, очень давно не проблема, это
даже и не деньги уже, а лишенные специфических тактильных ощущений цифры. Я как
хомячок, но не сетевой, как те неудачники, а настоящий — я делаю запасы. Самые
разные. К тому же экономическое образование позволяет мне разумно вкладывать
уже имеющийся капитал — я покупал и акции, и недвижимость, и валюту. Жена тоже
работает, у нее сеть ателье, сейчас она запускает собственную линию одежды.
Жена вообще у меня умница. Всегда ей
была. Маша на пять лет меня младше, мы вместе уже очень давно, иногда кажется,
что с рождения. Говорят, мы очень подходим друг другу, оба спокойные, оба
кругленькие. Нет, Маша не полная, она следит за собой — диеты, фитнес, салон
красоты; она кругленькая, как и я. Это ведь тоже искусство — найти себе жену.
Сколько развалившихся, дымящихся обломками жизней из-за неправильного выбора. У
меня есть свой секрет: жена не должна быть слишком красивой — не безобразной,
нет, именно что простая, довольно ординарная внешность без изъянов, но и без
той роковой, излишней, изощренной красоты и сексуальности, что часто идет рука
об руку с неуправляемым темпераментом и стервозностью.
Плюс спокойный характер и спокойное же отношение к сексу. И тогда велика
вероятность, что все получится.
У счастливого женатого человека день
рождения начинается не в каком-то там банкетном зале, а рано утром, в
супружеской постели. В этот раз мы тоже не отступили от заведенного порядка
вещей; разгорячившись, Маша даже предложила сделать это дважды, но мне
достаточно и одного — зачем искусственно себя иссушать, ведь будет еще и ночь.
Вообще, с возрастом мы с Машей все больше склоняемся к мягкому,
необременительному оральному сексу. После длинного дня,
вкусного ужина, совместного семейного просмотра чего-нибудь иноземного хочется
медленно вкатиться в расслабленную негу и сон. Иногда Маше требуется больше, и
я делаю ей это «больше» — так называемым традиционным способом.
Получив свое «день-рожденное» и обещание
горячего и влажного продолжения ночью, я укрылся с головой и сделал вид, что
сплю, — таков ритуал. Ровно в восемь утра в дверь нашей комнаты постучала
маленькая ручка наследника. После небольшой паузы Ваня вошел к нам
торжественный и загадочный. Как всегда в такие дни, он присел на кровать,
потянул одеяло — я с наигранным трудом разлепил глаза. Ваня с гордостью
выполнил почетное и важное задание — вручил мне подарок. Сегодня это была
достаточно большая коробка, завернутая в шуршащую оберточную бумагу, — интересно!
Ваня вытянул шею, наблюдая, как я распаковываю подарок, Маша свернулась
калачиком вокруг меня. Новый iPad, продажи в Америке
стартовали неделю назад, у нас в стране он еще пару месяцев не появится на
прилавках официальных реселлеров. Это тоже традиция —
мы никогда не делаем дорогих подарков друг другу, так — безделушки. Когда я
слышу, как чья-нибудь жена с гордостью сообщает, какую муж подогнал ей на день
рождения машину, я улыбаюсь. Потому что Маша сама выбирает себе автомобиль. Моя
маленькая ухоженная женщина любит играть на контрастах, машины у нее сплошь
вызывающе большие и агрессивные. Сейчас это Range Rover Sport красного цвета. То же
самое с часами, это очень личный аксессуар, его нельзя просто пойти и купить в
подарок, это чересчур интимная вещь.
Внутри коробки еще открытка, четыре
строчки, ловко срифмованные между собой, Машин эксклюзив и Ванина
жирно обведенная фломастерами цифра 40 — я люблю свою семью, люблю своего
мальчишку, я готов задушить их обоих в объятиях! Чем я должен быть недоволен? О
чем сожалеть? Какой такой кризис сорокалетних должен
меня накрыть? По-моему, так ровно наоборот — вот это вот и есть она, чуть ли не
наивысшая точка всего. Ты еще достаточно молод, на тебя не противно еще
смотреть — ни самому себе, ни окружающим. Обидное словечко «старпер»
к тебе еще не применимо. У тебя еще ничего не болит, ты здоров, раз в полгода
проходишь профилактический медицинский осмотр в лучших клиниках города. Твой
социальный статус высок как никогда, у тебя просторный кабинет с климат-контролем, секретарша, многочисленные сотрудники. И
сотрудницы. Ты здесь хозяин, это твоя территория во многих, очень многих
смыслах. Вот эти вот девочки, подчиненные, ты для них альфа-самец,
непререкаемая сила и власть, только щелкни пальцем — любая окажется у тебя в
постели. Но я не щелкаю, мне это не нужно. Тем более что секс с сотрудницей —
это банально и скучно. Да и вообще — зачем? Чего ради?
Меня все устраивает, у меня есть Маша, мне ее хватает. Завести роман? Врать
жене? А потом, когда наскучит, не знать, как избавиться? Я не вижу в этом ни
малейшего смысла, зачем попусту тратить свои силы, ради чего — ради нескольких
эякуляций? Мне намного важнее знать, что я могу протянуть руку и взять, чем
действительно обладать этим. Неиспользованная сила никуда не исчезает, она
копится внутри, делая меня еще сильнее, еще увереннее.
Этот общий принцип моих взаимоотношений
с миром относится не только к женщинам — практически ко всему. К автомобилям,
например. Вот Маша говорит: «Не пора ли уже сменить твоего «немца»?» Не знаю.
Ему ведь еще и года нет. А главное — я к нему привык, меня все в нем
устраивает, и, пока будет прилично подъезжать на нем к банку, я бы не хотел его
менять. Я знаю, что могу хоть завтра пересесть на новую машину, если захочу. И
мне достаточно этого знания. Это много больше, чем обладать. Только так можно
получить настоящую власть над миром, по крайней мере, над материальной его
составляющей. Владеть, не оформляя прав собственности. Самое страшное, что
только может случиться с вещами, — это когда к ним перестают стремиться. Даже
физическое уничтожение они переживают много легче. Маша смеется над моей
аргументацией, говорит, так ты и со мной скоро перестанешь спать, просто будешь
знать, что можешь, и тебе будет этого достаточно. Я отшучиваюсь, но где-то
глубоко внутри я уверен — если со временем у меня пропадет необходимость в
сексе, я не буду сильно по нему скучать. А цифры…
Ну, сорок и сорок, разве в этом суть?
Все это мелко. Человек вообще склонен к излишней мнительности во всем, что
касается цифр. Чем тридцать девять лучше или хуже, чем сорок? А сорок один?
Можно ведь и в двадцать семь ощущать в себе столетнюю тяжесть. Процессы, какие
бы они ни были, всегда имеют протяженность во времени, это только кажется, что
кризис накатывает внезапно и сразу, — вовсе нет. Я назвал тут сорок вершиной,
но это не так. Это не вершина. Это — плато. Люди забираются на него — если
вообще забираются — в разном возрасте. И на подъем, на выход на плато
необходимо различное, строго индивидуальное время. Но тот, кто смог, кто дошел
до него, получает самую надежную страховку от всяческих личностных кризисов,
ибо плато — это устойчивость, абсолютная и непоколебимая, это идеально ровная
поверхность, без уклонов и ям. И сам ты становишься к тому времени таким вот
ровным и устойчивым. Ровным с коллегами, с друзьями, с
родственниками. Я бы даже сказал — новый человек, без боли и страха.
Мы все излучаем что-то — свет, обаяние,
ум, — так вот, мой свет ровный, пусть и несколько холодноват. Да, я держу людей
на расстоянии, но это необходимость, одно из условий моего спокойствия, одно из
свойств жизни, превратившейся в размеренное поступательное движение. Я на плато — вот какое мое самое большое
достижение, если уж говорить о сорокалетии, о неком промежуточном подведении
итогов. Не скажу, чтобы на него было очень трудно забраться. Все получилось
как-то незаметно, между делом, главное — двигаться, идти. В нужном
направлении. Можно, наверное, сказать, что у меня легкая жизнь. Скорей всего,
так оно и есть. Все получается. И получается избегать
того, что не выходит. Поэтому я знаю, что гордиться здесь нечем. Здесь нет
ничего, что можно бы было изменить или улучшить. Здесь нет моей заслуги. Мы —
благополучные, спокойные люди, всегда были такими и всегда будем. Во все
времена — времена здесь вообще ни при чем. Всегда были состоятельные люди,
богатство для которых — нечто само собой разумеющееся. Как были и те, для кого
выживание — подробность ежедневного существования. И никакие времена не изменят
этого положения вещей.
День рождения удался. Это общее свойство
моего характера, это моя индивидуальная, уникальная комбинация хромосом — мне
все удается. Так было всегда, с самого начала, с тех самых пор, когда я впервые
осознал, что я есть. Мне все удается. Как удался и мой сороковой день рождения.
Были пьяные друзья и сослуживцы, счастливые глаза Маши, куча подарков, пробки
шампанского, разбитые бокалы, небольшой фейерверк в мою честь, бесконечные
тосты и поздравления и моя давным-давно выработанная способность пить, не
пьянея, смотреть на происходящее со стороны, конвертировать разные по
значимости события, факты, слова в стройные, до миллиметра выверенные
воспоминания…
Я достаю телефон, тот, что куплен для
меня банком и через который идут все бизнес-контакты,
ничего личного. Набираю Светалу, свою секретаршу.
Говорю ей, что сегодня появлюсь в районе трех, у меня несколько встреч в
городе. Отключаюсь, взгляд задерживается на телефоне — узкая полоска металла
между двумя пластинами стекла. Поразительный все-таки был человек, этот Стив
Джобс. Все гадают, как именно удалось ему это сделать, нагнуть под себя целый
мир. Много разных теорий, одна замысловатей другой. Биография даже вышла
недавно, она, если честно, все еще больше запутала: оказалось, ничего такого
Стив Джобс не чувствовал и не знал. Почти все его начинания провалились. Пару
раз он вообще разорился. Выстреливали же вещи какие-то совершенно случайные,
вроде как необязательные. Студия Pixar та же. А мне
кажется, что нет никакой загадки Стива Джобса, здесь все очень просто.
Маниакальное желание десятков миллионов людей покупать эппловскую,
дизайнерскую по сути своей продукцию объяснить можно только одним — Стив Джобс
продал душу дьяволу. Такое случалось раньше, почему бы этому не произойти в
наши дни? Как еще можно это объяснить — вы несете свои трудовые тысячи, десятки
тысяч, бежите, торопитесь, переплачиваете и в результате покупаете телефон,
который элементарно не держит сеть, потому что антенну аппарата — дизайн,
дизайн! — сделали частью корпуса. Джобс продал душу и получил неограниченную
власть над потребителем. И, судя по всему, расплатился по договору
злокачественной опухолью. Если это так, то в течение ближайших лет империя Apple если и не рухнет, то как
минимум придет в упадок. Неподвластная рыночным законам магия надкушенного
яблока понемногу растворяется — договор был заключен лично со Стивом Джобсом,
он автоматически перестает действовать с его смертью.
Впрочем, бог с ним, с Джобсом. Сегодня
до трех часов дня меня вряд ли кто побеспокоит, начальство в
загранкомандировке, секретарь будет звонить только в исключительных случаях, а
их вроде бы не предвидится. Я с удовольствием пью кофе, с отстраненным
спокойным интересом рассматриваю улицу через тонированное стекло недавно
открывшегося французского ресторана. Здесь можно позавтракать аутентичными круассанами — все
ингредиенты, включая шеф-повара, привезены из Франции. Мне здесь нравится, я,
как и многие люди моего круга, могу любить Францию только на расстоянии. Идея
наведаться в беспокойный и грязный, полный арабов и суетливых туристов Париж
относится к категории мыслей, которые никогда не посещают моей головы.
Завтрак банкира окончен, я допиваю кофе,
расплачиваюсь и иду к парковке. Маша уехала на встречу, Ваня в школе, а
домработница будет только в два. Квартира пуста и вся в моем распоряжении. Впрочем,
вся она мне не нужна. Я открываю входную дверь, отзваниваюсь охране и прохожу в
кабинет. Здесь у меня сделанный на заказ письменный стол, а в нем, как и у
большинства обычных людей, множество личных бумаг и документов. Я включаю
легкую музыку, выдвигаю нижний ящик. Удивительно, как много скапливается у
человека всяческой шелухи, какие-то бумаги, письма, документы. Просто в свое
время не поднялась рука выбросить. Причина, по которой это произошло, давно
испарилась, а бумаги вот остались. Так у всех, я уверен. В том числе и у меня,
но я банкир, а значит, у меня жизнь хоть немного, но легче. Хотя бы потому, что
в моем кабинете на полу стоит устройство для уничтожения бумаг — шредер
(немецкий и основательный, как бывший канцлер). Я скармливаю ему страницу за
страницей, шредер у меня хороший, дорогой, работает практически бесшумно,
громкость музыкального центра приходится прибавлять совсем чуть-чуть. А я,
оказывается, тоже бывал сентиментальным. Не пугайтесь, стихов нет, никогда не
писал, не тот склад ума и темперамент. Вот письмо влюбленного подростка, вот
переписка с какой-то Леной, вот и фотография ее — но вспомнить все равно не
удается. Вообще, фотографии уничтожать — занятие не из приятных.
Откладываю в сторону толстую пачку — на снимках Маша и Ваня, меня нет, я,
видимо, фотографировал. Ваня маленький еще совсем, это и понятно — фотобумага в
нашей жизни давно уже музейный раритет, все проглотила, впитала в себя
терабайтными винчестерами и вездесущими флэш-накопителями цифровая эпоха. После
того как шредер, не поперхнувшись, съел все подлежащие уничтожению фотографии,
перехожу к следующему ящику, к документам. Бумаг оказывается много, пару раз
приходится высвобождать утробу шредера от бумажной лапши моего прошлого.
Вообще, немецкое качество девайса впечатляет — даже загранпаспорт исчез в его
брюхе без каких-либо усилий.
Через два часа с бумагами покончено —
вот что значит спокойная, размеренная работа, систематический подход и
терпение. Еще раз проверяю содержимое стола, включаю ноутбук. Теперь — деньги.
Денег много, они в разных местах, в разных сущностных категориях. Те, что лежат
в сейфе тут же в кабинете, меня не интересуют — у Маши есть доступ к этому
сейфу, а значит, никаких действий предпринимать не надо. Сейчас нужно
разобраться с виртуальными деньгами, с цифрами, которыми можно управлять
удаленно, через интернет. Руководство моего банка вряд ли одобрило бы факт
наличия у меня счетов, вкладов и сейфовых ячеек в других финансовых
учреждениях, но известную поговорку о корзине и яйцах никто пока не отменял.
Погашаю задолженности по всем кредитным картам. На всех текущих счетах
заказываю отложенный перевод средств на банковский счет жены. Есть еще
депозиты, акции и наличная валюта в сейфовой ячейке, это потребует личного
присутствия. Пока ввожу скучные последовательности цифр в
однообразные, защищенные современными сетевыми технологиями онлайн-формы,
зрительная память визуализирует светящееся надкушенное яблоко с обратной
стороны дисплея — стильное ярмо Стива Джобса всем тем, у кого нашлись лишние
две тысячи долларов на сверхтонкий ноутбук максимальной комплектации в корпусе,
вырезанном из цельного листа алюминия.
Все. Остальное требует предъявления
физического лица и документов. Закрываю ноутбук, забираю его с собой в
подземный гараж. Несколько минут расслабленно и неподвижно сижу в обшитом
натуральной кожей салоне автомобиля. Это, наверное, и есть та причина, по
которой я не хочу менять свою машину: мне в ней комфортно. Такое случается,
пусть и не часто, и не только с автомобилем, — человек и пространство каким-то
непостижимым образом находят друг друга, образуют идеальное сочетание,
сливаются в единое целое, во что-то большее — это может быть комната, зал
ожидания в аэропорту, затемненный зал ресторана, даже внутренний двор
совершенно случайного здания при определенном освещении. Или вот — автомобиль.
Другой, только что купленный, принесет с собой новизну и, может, даже порадует
необычным пакетом дополнительных опций, но наверняка не будет таким же вот
моим. Хотя Маша, конечно, права — нужно сменить автомобиль, слишком уж я
привязался к этой модели… Смотрю на часы, завожу
мотор. Одна из самых главных вещей, которой я научился, — это искусство не
додумывать мысли. Это умение фундаментально, именно оно — источник счастливой и
размеренной жизни. Я не шучу, мне уже не припомнить, о чем думал секунду назад.
Зато очень хорошо помню о ближайших планах — мне нужно в банк. Если быть точным
— в два разных банка.
В первом сообщаю, что хочу забрать все
свои вклады. Операционистка недовольна,
но это ее проблемы. Я знаю все правильные слова и знаю тон, которым их нужно
произносить, я как-никак топ-менеджер одного из крупнейших банков страны. После
этого мне остается только сделать шаг назад и подождать, дать им время
рассчитать полагающиеся мне проценты. По окончании процесса сообщаю номер счета
жены, на который нужно перевести деньги.
Я давно уже заметил — произнесенное
вслух имя способно материализовать его обладателя. Вот и сейчас, стоило мне
продиктовать банковскому служащему фамилию и имя супруги, как позвонила Маша, и
мы договорились через час встретиться и пообедать. Этого времени мне должно
хватить на то, чтобы уладить дела во втором банке. Там у нас две ячейки, одна
оформлена на меня и на Машу, другая только на меня. В депозитарии деревянный
негнущийся клерк с профессионально неподвижным лицом
кивает на мою просьбу открыть сразу две ячейки, берет документы, внимательно
сверяет номера моих ячеек с записью на желтом квадратике бумаги, приклеенном
над пультом охраны. «Ячейку 610 не открывать, клиент погиб», — читаю я через
его плечо и чуть заметно улыбаюсь — люблю профессионалов, есть набор
обязательных действий, которые надо совершить в строго определенном инструкцией
порядке, и они их совершают. Несмотря ни на что. Думаю, если бы перед ним
сейчас стоял министр финансов, он точно так же, не моргнув глазом, сверил бы
номер ячейки министра с номером сейфа погибшего клиента. Клерк замечает мой
взгляд и улыбку, но мышцы лица остаются совершенно неподвижными — профессионал.
Дожидаюсь, пока он скроется за дверью, оставив меня наедине с двумя
металлическими ящиками. Перекладываю содержимое своей ячейки в наш общий с
Машей сейф, это не занимает много времени, здесь, в депозитарии, финансовое
благополучие моей семьи в максимально конденсированном виде.
Зову клерка. Мы закрываем обе ячейки.
Еще десять минут уходит на то, чтобы аннулировать договор на мой личный сейф и
вернуть ключ.
После обеда с Машей — миниатюрная
женщина с огромной мечтой сделать имя в fashion-бизнесе в очередной раз
обволакивает, согревает меня своим обаянием, шармом, любовью — я еду в банк, к
себе на работу. По дороге делаю две вещи: звоню секретарше и прошу собрать
совещание на три пятнадцать и заезжаю к нотариусу, оформляю доверенность на
машину на имя жены. «Что-нибудь еще?» — спрашивает меня Валентина Аркадьевна,
крупная женщина в деловом костюме из брюк, жакета, строгости и дорогого
парфюма, услугами которой я пользуюсь последние несколько лет.
Вроде бы нет, вся недвижимость оформлена на Машу, мы так решили с самого
начала. «Нет», — говорю я, и мы раскланиваемся.
Приезд руководителя отдела вызывает на
втором этаже старинного особняка в центре города повсеместное шевеление. Я не
слышу этого — я это знаю. Десятки банковских служащих одновременно переводят
себя, свое внутреннее «я» в положение «смирно». Подтягиваются. Приходят в
тонус. Организуются. Захожу на несколько минут к себе в кабинет, ввожу пароль,
проверяю корпоративный почтовый ящик: безопасность служебной переписки
прежде всего, и это одна из немногих вещей, которой я не могу заниматься из
дома по сети. Ничего существенного, очень хорошо. Сегодня вообще хороший день,
лучше, чем обычно. У меня тоже бывают колебания, а у кого их нет? Главное — не
колебания сами по себе, главное — их амплитуда. Держать минимально возможную
амплитуду — в этом и состоит искусство.
Ровно в 15:15 с ноутбуком под мышкой я
появляюсь в комнате для совещаний, занимаю свое место во главе длинного овала
стола. Сотрудники сдержанно здороваются. Отсутствие даже намека на
фамильярность — одно из основных правил в моем отделе. Сегодня ничего
экстраординарного, обычная рутина. У каждого из моих шести заместителей,
сидящих за столом, есть своя зона ответственности, свои подчиненные, свой план
работы, свои контрольные показатели. Шеф просто хочет знать, как идут дела,
даже если ничего не происходит. Это тоже одно из моих правил — ежедневные
совещания нужны для поддержания тонуса, структуры коллектива.
Они знают последовательность, каждый из
них встает и делает доклад, семь-десять минут, не больше. Иногда возникает
дискуссия, время от времени довольно оживленная. Я в основном молчу, киваю и
глубокомысленно смотрю на экран ноутбука. Там идет тихое и планомерное
уничтожение моих почтовых аккаунтов. У меня их пять,
не считая корпоративного. Используются они для разных целей, но процедура для
всех одна и та же. Папки с входящими и отправленными письмами опустошаются в
несколько касаний трекпада, потом нужно не забыть
очистить корзину. На большинстве сервисов есть опция удаления аккаунта, где-то
она не предусмотрена, но все это не очень важно — терпение и труд, Select и Delete. К концу
совещания с электронной почтой покончено.
Я благодарю всех за проделанную работу и
перебираюсь к себе в кабинет. Здесь я продолжаю уничтожать свои профили, теперь
уже в социальных сетях. У меня их, правда, не так уж и много. На
«Одноклассниках» меня никогда не было, мне нечего сказать людям, единственным
достоинством которых является факт совместного обучения. Ну, учились мы вместе,
дальше что? По-моему, школьные годы с упоением вспоминают только те, кому не на
что опереться в их нынешней жизни. Я завел себе профиль «Вконтакте»,
но почти сразу ушел оттуда в Facebook — оригинал
всегда (я бы даже сказал — навсегда) лучше копии, ко всему прочему,
забитой под завязку пиратским контентом. Я достаточно богат и достаточно себя
уважаю, чтобы потреблять исключительно лицензионную, высшего качества
продукцию, желательно купленную за пределами страны, — в таком случае я точно
знаю, что часть из моих тридцати евро, потраченных, к примеру, на Blu-Ray диск с новым фильмом, превратится в честно
заработанный доход его создателей. Еще у меня есть учетные записи в LinkedIn, Twitter и G+, хотя,
извиняюсь, ввожу в заблуждение — уже были.
После социальных сетей делаю красивый
жест пальцами правой руки и отправляю в виртуальную корзину содержимое
директории с личными файлами. Потом уничтожаю все, что лежит в корзине. Хорошо
бы еще переставить систему. Да, не помешает, — мысленно отвечаю сам себе и
запускаю переустановку. Параллельно проделываю те же операции со стационарным
компьютером, уничтожаю файлы и внутреннюю банковскую переписку. Включаю шредер,
освобождаю рабочий стол и шкафы от личных бумаг. Это отнимает неожиданно много
времени, все-таки я хомячок, не только деньги, информация тоже хранится в самых
разных местах, обо всем сразу и не вспомнишь. Наконец с бумагами покончено,
пора ехать домой. Маша звала сегодня на презентацию одного из своих бизнес-клиентов, но за обедом я попросил ее остаться вечером
дома. Не знаю, насколько она сама хотела туда пойти, только долго уговаривать
ее не пришлось — мы достаточно прожили вместе, чтобы без труда распознавать
полутона и необычной продолжительности паузы. Она лишь дотронулась до моей руки
и проговорила: «Давай считать, что к вечеру у тебя разболелась голова, хоть я и
знаю, что это невозможно. Поэтому мы остались сегодня дома». В этот момент нам
принесли эспрессо, улыбка моей жены смешалась с
крепчайшим, умопомрачительным ароматом свежесваренного
кофе, и я подумал, что жизнь моя никогда раньше не была еще столь безоблачной,
светлой и счастливой, как сейчас.
Да, Светала…
Пора бы уже закончить и ее рабочий день, пусть она
наконец покинет этот скучный, полный разнообразных условностей офис, выйдет в
город и разобьет кому-нибудь сердце, может, даже и не одно. Нажимаю на кнопку
селекторной связи, и через пару мгновений она появляется в моем кабинете.
Видно, что она устала за день, но необъятные запасы ее молодости не свернуть,
не подточить никакой усталостью. Таких молодых и породистых узнаешь мгновенно,
выхватываешь их из толпы, точнее, они и сами не очень-то в ней держатся —
выпадают, выделяются, превращают любое окружение в необязательный и серый фон.
Все-таки естественная красота — как взрывчатка. Даже сейчас, в конце рабочего
дня, уставшая, практически без косметики, Светала
по-прежнему смертельно опасна, слишком уж уникальны ее способности разрушать —
семейное счастье, спокойствие, благо-разумие,
рассудок. А если привести ее в боевое состояние — наложить макияж, одеть в
вечернее платье (или в обтягивающие джинсы — кому как нравится), даже не
хочется думать, что из этого выйдет. Мы используем Светалу
строго по назначению, ее прерогатива — помимо банального делопроизводства —
контакты с корпоративными клиентами. Их, клиентов, мы ловим на живца прямо в
приемной. Имел глупость ответить на приглашение, просто зайти,
полюбопытствовать, и все, пропал. Я больше чем уверен — большая часть этих
людей возвращается только для того, чтобы еще раз встретиться глазами с
секретарем-референтом заместителя одного из директоров банка.
— Светала, на
сегодня все, завтра переводите все мои встречи на вторую половину дня, после
часа-двух, а лучше — на послезавтра. С утра у меня важная встреча, сотовый,
скорей всего, будет выключен.
Светала кивает, но не
уходит, несмотря на интонационно оформленное окончание разговора. Видимо, прочитала
какое-то необычное, несвойственное выражение на лице шефа. Все-таки не нужно
было в ее присутствии мысленно примерять ей вечернее платье с открытой спиной.
Мы молча смотрим друг на друга, наверное, всего пару
лишних секунд, хотя кажется — много дольше. Я представляю на моем месте
другого мужчину, обычного мужчину, у которого все давно бы расплавилось внутри
от такого вот взгляда. Еще я вижу новый поворот своей жизни, вот он, достаточно
протянуть руку, — волнующий, пьяный, неясный и гиблый,
как омут, в который падаешь с головой и уже не выплыть, не повернуть назад. Но
я не какой-нибудь там «другой мужчина», я состоявшийся, уверенный в себе
человек, к тому же счастливый в браке. И я прекрасно знаю, что со всем этим
делать, это на самом деле несложно. Я говорю про себя, тихо, но внятно: «Маша».
Свет в глазах секретарши гаснет, она поворачивается и уходит, демонстрируя
напоследок умопомрачительный, единственно возможный способ носить женский
деловой костюм. Но я не смотрю, это старая как мир женская уловка — если
не помогает взгляд, продемонстрировать свою оборотную сторону. Я не
смотрю, но так, чтобы она не догадалась: женщина, которой не смотрят вслед, —
самое несчастное существо на земле. Дверь за Светалой
закрывается, я физически ощущаю, как истончается, сходит на
нет оставшееся после нее в кабинете гудящее напряжение. Я улыбаюсь и
снова говорю сам себе: «Маша».
Но сначала — телефон. Мой мобильный,
компактный офис в кармане, служебный прямой номер с неограниченным лимитом.
Здесь та же схема — уничтожаю списки принятых и исходящих звонков, телефонную
книгу, всю личную информацию, затем для верности выполняю возврат к заводским
настройкам. Вроде бы все. Выключаю телефон, достаю SIM-карту, разрезаю ее на
четыре части, кладу обесточенный аппарат в ящик стола — строго говоря, он
собственность банка.
Тихий вечер, проведенный с семьей, —
безотказное средство на все случаи жизни. И пусть день прошел совсем легко и
незаметно, только дома, в кругу семьи ты по-настоящему расслабляешься,
окончательно снимаешь деловое выражение лица, строгий костюм, продуманные
скупые жесты. Сегодня Ваня принес из школы работы, сделанные им на уроке
рисования. Мы с Машей долго рассматриваем диковинное дерево, вырезанное из
цветной бумаги и наклеенное на картон, какие-то блестки и звездочки,
изумрудного цвета траву, нарисованную в нижней части аппликации. Вот что,
оказывается, может соорудить своими руками наш маленький восьмилетний
человечек. Ваня очень горд собой, кажется, он способен весь вечер рассказывать,
как и что он делал на уроке. Он обнимает нас обоих за плечи, притягивает к
себе, и светлое, теплое умиротворение растекается по нашему дыханию.
Я заслужил это, заслужил свое счастье, всей своей жизнью, выбором, который
я делал и делаю каждый день, правильным выбором, своим поступательным, хорошо
продуманным движением, без ненужных и бессмысленных отклонений, метаний, без
страданий, иссушающих душу и тело. И у моего мальчика все будет хорошо,
папа много и грамотно работает, папа обеспечит ему любую поддержку, какую
только возможно поддержку, папа сделает вхождение его во взрослую жизнь
безболезненным, плавным и максимально комфортным.
Звонок домофона прерывает домашнюю
идиллию. Доставка заказа из ресторана, вернее, из двух — Маша остановила свой
выбор на грузинской кухне, Ваня же — и тут я к нему присоединился — традиционно
попросил себе пиццу. Это тоже одна из наших традиций, давно, в самом начале, я
сказал Маше, что она будет готовить сама, только если очень этого захочет.
Усталая домохозяйка, не вылезающая из кухни, не совместима с моими
представлениями о семейной жизни. Это оказалось очень правильным ходом. Маша не
любит готовить и делает это редко, даже не по праздникам, а под настроение. К
тому же мы не всегда даже завтракаем дома, не говоря уже об обеде и ужине;
гостей же в нашем кругу принято приглашать в ресторан.
После ужина мы располагаемся на огромном
мягком диване перед висящим на стене плазменным экраном. Ваня смотрит передачу
про обитателей тропических лесов на канале Discovery,
мы с Машей, обнявшись, сидим рядом. Маша выпила пару коктейлей, сначала это был
White Russian, но потом она
отказалась от молока, заставив напиток почернеть. Она дышит глубоко и ровно, и
от того места, где у меня на плече лежит ее голова, расходятся мягкие сонные
волны, ощущение невесомости и тихого молчаливого счастья.
Потом мы укладываем Ваню спать — важное
совместное дело, цементирующее семью на многие годы. Сейчас у него какая-то
переводная сказка, с обилием иностранных, трудно выговариваемых имен. Я давно
уже потерял нить повествования, просто читаю и читаю, а Ваня прекрасно
ориентируется в героях, временами останавливает меня и задает уточняющие
вопросы, я беспомощно смотрю на Машу, та с улыбкой объясняет сыну какие-то
нюансы. Паузы между вопросами постепенно увеличиваются, и вот в определенный
момент Маша осторожно дотрагивается до моей руки — мальчик заснул. Мы какое-то
время молча смотрим на него, друг на друга, затем выходим из детской и
закрываем дверь.
Еще два коктейля, и Маша совсем
разомлела, привалилась ко мне теперь уже всем телом, моя рука сквозь ткань
блузки касается ее небольшой, аккуратной груди — бюстгальтер куда-то исчез в
промежутке между совместным просмотром канала Discovery
и чтением в детской комнате. Маша обнимает меня за шею, я осторожно беру ее под
ноги и поднимаюсь с дивана. Горячее, томное лицо симпатичной миниатюрной
женщины в сантиметрах от моих губ. Она касается моей щеки волосами, шепчет мне
в самое ухо: «Есть вещи, которые никогда-никогда не надоедают, — например,
когда тебя носят на руках». Я целую ее и несу в спальню. Секс — слишком грубое,
резкое слово, необходимо изобрести новое имя для описания нашего медленного
плавного совокупления, когда важен не оргазм сам по себе, а осторожное, плавное
и неторопливое приближение к нему, ровное и мягкое свечение телесной радости.
Мы засыпаем практически одновременно,
утомленные движением наших тел, движением стрелок часов, монотонным движением
усталой ночной планеты. Обычно ночь — очень спокойное время для меня, я редко
вижу сны, еще реже запоминаю что-то конкретное, одни только неясные ощущения,
обрывки неоконченных фраз. Но в эту ночь мне приснился я сам, только в
совершенно ином обличии. Я не был банкиром, руководителем отдела из сотни
человек, не был обладателем роскошных апартаментов в центре города, «мерседеса»
представительского класса в подземном гараже, не был владельцем банковских
вкладов, акций, кредитных карт. У меня ничего этого не было, вообще ничего, я
лежал на почерневшем от плесени, вонючем матраце в
темном подвале многоэтажного дома, в грязной, прилипшей к давно немытому телу
одежде и был абсолютно, совершенно счастлив. Даже, может быть, больше, чем в
моей настоящей, реальной жизни. Это видение было кратким, но таким отчетливым и
сильным, что воспоминание осталось во мне и после пробуждения. И еще неожиданное,
внезапное, как озарение, понимание, осознание того, что счастье — это не
что-то, что пришло ко мне вместе с деньгами, комфортом, престижной работой и
любящей семьей. Счастье — оно во мне, внутри меня, оно всегда там было и всегда
будет, счастье — это я сам, моя сущность, оно никогда не покинет меня,
независимо от обстоятельств; потому что есть люди счастливые, а есть
несчастные, и никакие внешние условия, никакие жизненные перипетии этого не
изменят.
Маша открыла глаза, повернулась ко мне и
спросила, почему я улыбаюсь. И я сказал: «Мне хорошо». Господи, мне так хорошо
и спокойно, что даже не верится.
Потом было семейное утро, сонный
ребенок, не попадающий ногой в штанину, раскрасневшаяся, источающая ароматную
бодрость Маша, быстротечный завтрак. Маша решила сама отвезти сегодня Ваню в
школу, затем она собралась к себе в ателье, а к обеду хотела отправиться за
город к одной из своих подруг, они уже несколько недель не могут встретиться —
две бизнесвумен, с деньгами, но совершенно без
времени.
Я провожаю семью и начинаю неторопливо
собираться. Сегодня я никуда не спешу, и это добавляет моему умиротворенному
состоянию дополнительную степень свободы. С удовольствием бреюсь, принимаю душ,
чищу зубы. Варю себе кофе, готовлю тосты, пока завтракаю, смотрю новости,
прогноз погоды. Затем переключаюсь на музыкальный канал. Приношу
на кухню свой телефон, свой личный телефон, номер которого известен только
самым близким людям, проделываю с ним то же, что и со служебным: уничтожаю все
контакты, все сообщения и файлы, выключаю, вытаскиваю SIM-карту, разрезаю ее
ножницами, выбрасываю в корзину для мусора. Неторопливо допиваю свой
кофе.
В спальне из платяного шкафа достаю
рубашку, галстук, костюм, придирчиво осматриваю их со всех сторон — сегодняшнее
сновидение никак не идет у меня из головы, и вид костюма стоимостью в несколько
тысяч долларов вызывает у меня задумчивую улыбку. Одевшись, иду в кабинет. По
городскому телефону заказываю такси, машину представительского класса. Беру
портфель, прохожу с ним в кладовую, открываю ящик с инструментом, после
секундных колебаний останавливаюсь на молотке. В прихожей надеваю плащ, к
молотку в портфеле добавляю перчатки — все, я готов.
Водитель мне знаком, наш банк пользуется
услугами этой компании уже много лет, случайные порывы и девиации не входят в
список моих добродетелей. Мы киваем друг другу, водитель вскидывает бровь,
когда слышит адрес, и это единственный его профессиональный прокол на
протяжении всей поездки.
Я прошу высадить меня у метро,
расплачиваюсь, и мы снова киваем друг другу. В такой день хочется пройтись
пешком, хотя бы несколько минут, впитать в себя немного солнца и окружающей
утренней свежести, и даже характерный привкус спального района совсем меня не
тревожит. Я дышу полной грудью, вдыхаю мельчайшую, невидимую влагу недавно
закончившегося дождя — он все еще чувствуется в воздухе, но больше всего его
следов на асфальте. Я иду по возможности аккуратно, обхожу лужи, стараясь не
запачкать туфли. Голова немного кружится от легкости и какой-то особой
приподнятости — то ли свежий воздух городских окраин так на меня действует, то
ли это растворяется во мне до приемлемой концентрации избыток моего дивного,
безусловного счастья.
Через несколько минут я на месте, я
закидываю голову и смотрю на него, на построенное пару лет назад высотное
здание. Я давно к нему присматривался, выбирал через интернет, придирчиво
оценивал архитектурные особенности и общее впечатление, и я рад, что не ошибся.
Я останавливаюсь у двери в подъезд, она закрыта, и ключа у меня нет. Но зато у
меня есть кое-что получше. Дорогая одежда, ухоженное
лицо, густые волосы без намека на седину. Вид одновременно состоятельный и
интеллигентный, беспроигрышная комбинация, которую я и предъявляю даме средних
лет, входящей в подъезд. Она отвечает на мое приветствие, кивает мне как
старому знакомому, с удовольствием придерживает для меня входную дверь. Я
благодарю, мы оба оказываемся в лифте, она даже готова нажать для меня нужную
кнопку. «Вам на какой?» Я говорю — на
последний. Она с пониманием наклоняет голову, надеясь, что я подхвачу эстафету,
проявлю инициативу, но я знаю, что делать, — я слегка приглушаю свое обаяние и
ненароком демонстрирую кольцо на пальце. И на четырнадцатом этаже мы расстаемся
друзьями.
Я доезжаю до двадцать второго, двери
лифта бесшумно смыкаются у меня за спиной. Прохожу через холл, выхожу на
лестницу, открываю дверь и оказываюсь на застекленном балконе. Стеклопакет
сплошной, без открывающихся створок, металлопластиковая рама надежно хранит
между толстыми стеклами главный секрет теплоизоляции — воздух. Но я банкир, наш
банк один из самых крупных и надежных, и наши специалисты помогут вам найти
выход из любой, даже самой безнадежной ситуации. Я раскрываю портфель. Надеваю
перчатки, достаю молоток. Короткий, выверенный удар, и спаренные стекла двухметровой
высоты превращаются в груду осколков. Неожиданно сильный порыв ветра толкает
меня в грудь и лицо. Я отступаю на шаг, снимаю перчатки, убираю их вместе
с молотком обратно в портфель. Возвращаюсь назад к подоконнику, осторожно
залезаю на него. Стекло скрипит под подошвами, ветер шевелит волосы, лезет под
одежду и в мысли. Я открываю рот и впускаю его в себя, вдыхаю его, словно
пробую на вкус. И этот вкус мне нравится. Это именно то, чего мне не хватало, —
оказывается, в мире есть еще что-то, чего мне не хватает! Это как последняя
угаданная цифра тысячелетиями подбираемого кода, как заключительный элемент
изощренной мозаики — вот он наконец встал на свое
место, внутри что-то щелкнуло, и контакты замкнулись. Счастье стало абсолютным,
жизнь вечной, радость неисчерпаемой. Господи, как
хорошо! Переступаю через улыбающуюся осколками раму стеклопакета и делаю еще
один, уверенный и быстрый шаг.