Повесть
Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2013
Светлана Курчина (1970) – родилась и живет в Подмосковье. Окончила
географический факультет Московского педагогического университета им. Крупской
и Высшие литературные курсы Литературного института им. А.М. Горького.
Печаталась в журналах «Простор» и «Алтай».
В настоящей трагедии гибнет
не герой — гибнет хор.
И. Бродский
«Господи! Да чтоб ты отвалилась, чем так
издеваться!» — только и вертелось в больной голове, ни о чем другом думать не
было сил. После нетрезвых суббот Леха Чирков всегда чувствовал себя одинаково
отвратительно, и его всегда посещали одинаково крайние мысли. Обычно в такие
минуты он винил весь белый свет, часами без движения лежал на просевшем диване
и терпеливо выжидал, когда его состояние придет в норму. Но так погано, как сегодня, ему еще никогда не было. Даже
собственная голова теперь казалась врагом, мстившим за то, что вчера ему было
хорошо. Он вернулся домой под утро, рухнул на диван и, судя по всему, так и
пролежал пластом — тело затекло, но, проснувшись, Леха боялся пошевелиться:
казалось, одно неосторожное движение и свинец, наливший голову, разнесет ее
вдребезги.
С недавних пор Леха Чирков жил один и
поэтому жалел и ругал себя сам. Правда, делал он это крайне редко, предпочитая
покорно вписываться в любые жизненные повороты. Сейчас сквозь шум в голове он
подумал, что хорошо, что он один, — мать давно бы вынесла ему все мозги своими
причитаниями, а сегодня он был не в той кондиции, чтобы выслушивать, что он
«сволочь неблагодарная» и «когда-нибудь сдохнет, если
будет жрать что ни нальют».
Леха уже несколько раз засыпал и
просыпался, но лучше ему не становилось. Голову по-прежнему плющило, изо рта
несло кошками, ужасно хотелось пить, но он никак не мог заставить себя встать.
И тут как назло — звонок в дверь. Сначала осторожный, затем настойчивый, потом
совсем уж нервный. Сиплое дребезжание старого самодельного звонка гигантским
колоколом откликалось в больной голове. Леху подняло с дивана только жгучее
желание убить того, кто сейчас стоит за дверью. Он вышел на террасу и резко
распахнул дверь. На крыльце стоял щуплый парень в замызганной
и местами изодранной одежде. Было видно, что он давно не спал и не мылся. Его
впалые щеки отливали сизой плесенью и еще больше выдавали усталость. Леха не
успел ничего ни сказать, ни спросить. Как только он открыл дверь, парень быстро
оглянулся и, не обнаружив никого во дворе, из-под длинной челки в упор
посмотрел на Леху. Глаза Чиркова поймали его колючий
взгляд и едва не выскочили наружу.
— Не понял… — Леху
будто окунули в прорубь, и он вмиг забыл про похмелье. — Серега?!
— В дом пустишь? Или будешь тут держать?
— Хриплый голос подтвердил Лехины подозрения.
— Серега! Это что, ты?! — Чирков верил и
не верил своим глазам.
— А то сам не видишь. — Гость, не дождавшись
приглашения, устало перешагнул через порог.
— Так… ты же… Так…
тебя же… — Леха отступил в глубь террасы. — Серега! Черт! Да ведь это же ты!!!
Сере-га-а-а!!! — И он совсем по-детски повис у друга на шее.
— Да я это, я. Ты мне шею свернешь.
— Постой, а как же… — вдруг спохватился
Леха. — А кого ж тогда теть Нина, ну то есть мать твоя, зимой схоронила?
— Погоди, Чирик.
Не все сразу. — Гость то ли от усталости, то ли по натуре своей был сдержаннее
хозяина, будто и не ждал этой встречи.
— Ты пока тут давай осваивайся, а я
мигом сгоняю. Это надо отметить! — Леха торопливо оделся и, не заметив,
что напялил футболку наизнанку, выскочил из дома.
Сергей не успел толком
и умыться, как Леха вернулся и радостно водрузил на стол большую бутыль с
подозрительной мутью.
— Ты дома-то у себя уже был? — Леха
открыл холодильник и, осматривая его небогатое нутро, продолжал пытать своего
неожиданного гостя. — Теть Нина, ну то есть мать твоя, весной умерла, почти
сразу же после твоих похорон.
— Знаю, — еле слышно бросил гость,
устало наблюдая исподлобья за Чирковым. — Я к себе уже ходил. Люди там какие-то
живут. Бумагами тычут. Дом, говорят, купили…
— Я слыхал, что
после смерти теть Нины родственница какая-то ее объявилась. Не то сестра, не то
еще кто-то. Она вроде бы и продала ваш дом. — Леха поставил на плиту
разогревать вчерашнюю картошку и теперь вылавливал из банки огурцы.
— Теть Валя — больше некому. Она давно
на дом глаз положила, все заставляла мать дом делить. Через то они с ней лет
десять как не разговаривали.
— Тетка есть — уже хорошо, все не один.
— Да я толком и не помню ее. Видал
когда-то в детстве.
— У тебя хоть адрес ее есть? — Леха
разлил самопальную жидкость по стопкам.
— Нет, только помню, что жила в поселке,
который за нашим переездом. Да она меня теперь небось
и не узнает. — Серега сидел ссутулившись и выглядел
совсем подростком.
— Ничего, документы покажешь — узнает.
Должен же ты где-то жить, — рассудил Леха.
— Нет у меня ничего. По документам я —
мертвый.
— Как это? — застыл со сковородкой в
руках Леха. — Ты что, все посеял? Так же не бывает, чтоб совсем все.
— Там, где я был, все бывает. Там о
документах не думаешь. Жетон в бою потерял. По нему, видать, вместо меня
кого-то опознали и матери хоронить выдали. А военный
билет шакалы сразу же отобрали.
— Я что-то не въеду, — перебил его Леха.
— Какой еще «бой»? Какие «шакалы»? Мать твоя говорила, что ты в части во время
пожара на складе сгорел.
— Да какой, блин, склад! — неожиданно
закричал Сергей. — В Чечне я был!!! Сначала на войне, потом в плену!
— Как это «в плену»? — опешил Чирков.
— Обыкновенно!!! Как на войне! — Сергей
сам испугался своего крика и теперь не знал, как успокоиться и куда деть глаза
и руки. Он схватил вилку и принялся остервенело
вонзать ее в картошку.
— Ты что, сейчас прямо оттуда? — Леха не
переставал удивляться.
— Оттуда. — Сергей бросил вилку и поднял
свою стопку. — Так что, Чирик, салам тебе!
***
— Ну и как там на войне? Страшно? —
хрустнул огурцом после второй стопки Чирков.
— А сам как думаешь? — Сергей замер,
сжав в руке вилку так, что побелели пальцы.
У Лехи проснулся аппетит, он увлекся
едой и потому не заметил, что Сергей замкнулся.
— Ну, давай, — Леха скользнул своей
стопкой по стопке друга, — рассказывай.
Сергей сидел, не двигаясь, и смотрел в
одну точку.
— Не хочу. — И потом, помолчав, добавил:
— Не хочу вспоминать.
— Ну, не хочешь — как хочешь. Будь
здоров! — И Леха опрокинул в себя очередную порцию выпивки.
Сергей, помедлив, молча выпил и опять
уткнулся взглядом в стену.
— Да ты ешь, ешь. — Леха вдруг
сообразил, что своими расспросами расстроил друга, и теперь не знал, о чем
говорить. — Харчи у меня свои — ты же помнишь мою
мать: ползать будет, а картошку посадит. Да и как сейчас без нее? Цены теперь —
никаких денег не хватит, — выпитое поправило Лехе
голову после вчерашнего загула, и теперь он был готов порассуждать «за жизнь».
Сергей, будто не слыша Чиркова, исподлобья осмотрел кухню — в ней с прежних времен
ничего не изменилось, только на стенах поблекли обои и
прибавилось жирных пятен. Из раковины выглядывал ворох немытой посуды. Капал
кран. Брызги от грязных тарелок отлетали в стороны и оседали на стенке. Ветер
сквозь открытую форточку теребил пожелтевший тюль. Где-то в углу окна в паутине
копошилась муха…
— Мать где? — глухо спросил Сергей.
— На кладбище. Умерла — сердце. И все,
блин, из-за этой гребаной картошки! Говорил ей: «Подожди, когда освобожусь», а
она все: «вымокнет» да «перед людями стыдно». Теперь вот все — откопалась!
— А сестра?
— Ирка-то? Так она сразу после школы в
Москву сорвалась, да так там и осела. Здесь, говорит, для молодых не жизнь.
Черт ее не разберет, что она там ищет. — Леха откусил огурец и выдал
неожиданную мысль: — Вот нам, мужикам, — что? Были бы мы — будет и жизнь.
Потому мы никуда и не рыпаемся. Так что, Серега, давай за нас!
— За нас мы уже пили, — возразил вдруг
Сергей. — Давай за родителей.
— Можно и за них, — согласился Леха.
Чиркову по большому
счету было все равно, за что пить, он это дело любил и поэтому не заставил себя
уговаривать. Они выпили, не чокаясь, зажевали остывшей картошкой и оба
замолчали. Каждый молчал о своем. Чиркову показалось,
что перерыв затянулся, и, с сожалением отметив, что бутылка почти пуста, он
аккуратно разлил остатки.
— Смотри, как мы с тобой оперативно:
вроде только сели, а уже литруху раздавили.
Но Сергея, давно как следует не евшего да и отвыкшего за время плена от спиртного, порядком
разморило, и в ответ он лишь неопределенно кивнул.
— Давай накатим по последней. Завтра с
утра отпрошусь с работы, и поедем твою тетку искать. Кучеряво по нашей жизни
домами бросаться, — слишком здраво для выпившего человека рассудил Леха.
— Как в городе с работой? — спросил
Сергей, преодолевая дремоту.
— Да никак! Леспромхоз как закрыли, так
мужикам работы совсем не стало. Вертятся. Кто в сторожах зацепился, кто по
дачам шарашит. Мне еще повезло — мужики в бригаду
взяли. Если есть заказ, можно неплохо срубить.
— Делаете-то что?
— Да что придется. Кому печку кладем,
кому — баню ставим. Сейчас ведь как: у кого деньги, тот и заказывает. У нас тут
кругом многие теперь строятся. Правда, в основном москвичи. Понабрали бросовой
земли, у них ведь денег — куры не клюют. Это мы тут вечно на бобах, а у них там
— доллары. Мне вот третий десяток пошел, а я доллары в руках ни разу не
держал… — Леха неожиданно встрепенулся и хлопнул друга по плечу. — Да и
хрен с ними, с долларами! Жили мы без них и дальше не пропадем! А? Слушай, чего
всухую сидеть? Давай сгоняю к соседке — у нее всегда горючее есть в запасе.
— Ты как хочешь, я — пас. И так сейчас
свалюсь.
— Ну, ты даешь — «свалюсь»! Чечню прошел
— не свалился, а с поллитры потек! Серега, черт, до
сих пор не верю, что ты живой! Сказать кому — не поверят!
— Как раз лучше, чтоб поверили,
документов-то у меня нет.
— Слушай, у нас сегодня еще до фига времени! А поехали прям сейчас
искать твою тетку! — Леха был возбужден неожиданной встречей, и его неудержимо
тянуло на подвиги.
— После такой дозы за руль?
— Не смеши! Разве это «доза»?
Они вышли на улицу, Чирков выкатил из
сарая свой старенький мотоцикл.
— Ого! Он еще жив? — При виде мотоцикла
Серега оживился и невольно улыбнулся, вспомнив, сколько они на нем в юности
исколесили.
— А ты думал! Не конь, а зверь! — Чирков
шлепнул ладонью по истертому сиденью. — Сидаум,
пли-и-из!
***
До поселка, где, по воспоминаниям
Сергея, должна была жить его тетка, они добрались без приключений. Протаранив
на полном ходу огромную лужу, Чирков лихо остановился у невысокого столба с
облезлой табличкой, означавшей автобусную остановку. Кругом было безлюдно.
Типовая советская «стекляшка», призванная быть магазином, видимо, по причине
воскресенья была закрыта на внушительный замок. Чуть в стороне, в тени высокого
куста, опершись на кирпичи, стояла квасная бочка, чумазая от ржавчины и навеки
всеми забытая. Судя по всему, эта небольшая площадь служила для местных
центром. Ни улицы, ни номера дома своей тетки Сергей не помнил, но узнавал
поселок, в котором случалось бывать в детстве, и ему казалось, что здесь все
так же, как и много лет назад, только улицы стали уже, а дома — ниже.
— Может, спросить у кого? — предложил Чирик.
Но на улице, как нарочно, попадались
только дети, да поодаль у заколоченного ларька скучали два помятых субъекта.
— Подожди… Она жила далеко от остановки.
Помню: мы слезали с автобуса и всегда шли обратно.
— Тогда нам в ту сторону.
Леха развернул своего коня, и они
медленно поехали вдоль улицы, но среди встречных домов ничего похожего на
теткин дом Сергей не признавал. Наконец, у небольшой развилки он толкнул Леху,
чтобы тот остановился.
— Теперь туда, — кивнул Сергей на узкий
проселок. — Я вспомнил это место. Видишь столб с площадкой
под проводами? В детстве мне всегда хотелось туда залезть, чтобы посмотреть с
высоты. Однажды я даже сбежал сюда, но так и не залез. Испугался таблички с
черепом и молниями и не полез.
Они свернули с дороги и медленно, боясь
угодить в яму на незнакомой тропе, поехали между глухих заборов. Как только
заборы расступились, перед ними появилась поляна с небольшим прудом. Поодаль
виднелась горстка разномастных домов.
— Все, Чирик,
кажется, нашли. — Сергей кивнул на добротный дом, стоявший у самого пруда.
***
Уже от калитки было слышно, что в доме
праздник: в открытые окна на улицу вырывалось застольное многоголосие. Они
остановились на крыльце покурить. Курили молча. Сергей заметно нервничал и,
чтобы успокоиться, затягивался глубоко и не спеша, будто оттягивал неприятный
разговор с теткой. В том, что он будет неприятным, Сергей не сомневался,
вспоминая постоянные ссоры тетки с матерью из-за родительского дома. На крыльцо
вышел один из гостей.
— Что-то молодежь так припозднилась?
— Знали б, что нас тут ждут, — приехали
б раньше, — сострил Леха. — Что отмечаем-то?
— Так ведь годовщину по хозяину. Хороший
был мужик. Настоящий. Теперь таких нет. Комбикорму, бывало, подкинет — только
заикнись, а денег больше, чем полцены, никогда не возьмет. Теперь таких нет.
Теперь каждый только и знает, что под себя гребет…
Неожиданно, заглушив какофонию
застольных споров, бабий голос зычно затянул:
Ой, мороз,
мороз,
Не морозь меня…
— Да-а, хороший
мужик был, — продолжил свое гость и, докурив, исчез за дверью.
— Поехали, Чирик.
Не вовремя мы сегодня. Приедем в другой раз. — Серега, помня о несговорчивом
характере тетки, при чужих людях не хотел затевать разговор о проданном доме.
— Наоборот! Все как раз в нашу пользу!
Если люди на поминках поют, значит, дошли до доброй кондиции. Да твоя тетка
только обрадуется при таком раскладе. Она глазам не поверит, что объявился
живой родственник!
— Ты мою тетку не знаешь! Ей во что
выгодно, в то она и верит! — уперся Сергей.
Но Чиркова,
если он выпил, остановить может только пуля. Не слушая друга, он уверенно
шагнул в дом.
***
Судя по обстановке дома, Серегина тетка
жила в достатке. Сервант был полон хрусталя, пола и стен не было видно из-под
ярких ковров, весь проем меж окнами занимал большой импортный телевизор.
В комнате было душно, пахло спиртным и
прокисшей закуской. За столом теснилось десятка полтора гостей. По всей
видимости, застолье длилось давно и уже успело потерять общее направление.
Гости развлекали себя сами: кто-то пел, кто-то спорил с соседом, кто-то наливал
сам себе. О причине торжества напоминала пустая тарелка и стопка, прикрытая
горбушкой черного хлеба…
При появлении чужих людей песня
оборвалась и за столом сразу смолкли.
— Вам кого? — недовольно спросила одна
из женщин, обозначив тем самым хозяйку дома.
Серега с трудом, но все же узнал в этой
постаревшей женщине сестру матери.
— Теть Валь, это я, Сергей.
— Какой еще Сергей? — Тетка поднялась
из-за стола, и Сергей понял, что не обознался.
— Гущин. Вашей сестры Нины сын. Я в
Чечне был, в плену.
— Ну, это ты хватил! Племянника моего
еще по зиме похоронили, а за ним, почитай, сразу и Нинку. Так что теперь не
осталось Гущиных никого.
Сергей, хотя и не ждал от своей тетки
распростертых объятий, от этих слов как-то разом весь сжался и замолчал. В
разговор вступил Чирков, без церемоний взяв быка за рога:
— Тетка, ты нам тут мозги не окучивай!
Парень с войны вернулся, а жить негде.
— А я-то тут при чем? — перебила его
Серегина тетка.
— Так ведь это ты дом Гущиных продала.
— И что с того? Я что, обязана перед
каждым отчет держать? Все сделано по закону, у меня и бумаги об их смертях
есть. И его, и Нинки.
Из-за стола тут же хлынула волна
советов:
— Да гони ты их, Михаловна,
в шею!
— Кругом столько жулья
развелось!
— Не заметишь, как сама без угла
останешься…
Но Серегина тетка была не из тех, кто
нуждается в советах.
— А ну-ка давай, покажи свой паспорт,
что ты и вправду Гущин.
За столом все разом притихли. Серега
глухо произнес:
— Нет у меня пока никаких документов, на
войне все пропало.
— Да ты на его рожу глянь, — закричала
вдруг раскрасневшаяся баба. — Какая в наше время война? Да по роже видно — из тюряги он!
Леха, оценив обстановку, решил, что пора
прибегать к крайним мерам, и пригрозил Серегиной тетке судом.
— Да подавай хоть сто раз! — Хозяйка
дома выбралась из-за стола и, подперев обширные бока, перешла в наступление. —
Нашел чем пугать! Чем он докажет, что он Гущин? У меня вот бумага, что он
мертвый, есть, а у него, что он живой, — нет! Подавай! Там на суде как раз и
разберутся, кто из нас аферист!
— Ты что, тетка, совсем ку-ку? Какие
тебе нужны бумаги? Перед тобой живой человек! — возмутился Леха.
— Но бумаги-то, что он живой, у него
нет! — упрямилась тетка, и за столом поднялся одобрительный гул.
Сергей понял, что ничего они ей сейчас
не докажут, совсем сник и молча потянул Леху за рукав к двери, но тот уперся и
уходить так просто не собирался.
— Тетка, да на тебе креста нет! Оставила
парня без угла и теперь гонишь! — не унимался Чирков.
— А вот накося!
— Тетка достала из выреза яркой кофты золотой крест и пьяно его поцеловала. — И
крест у меня есть, и в церкву по праздникам хожу!
— Ага, крест нацепила, а племянника без
бумаги и признавать не хочешь!
— Да я его первый раз вижу! С какого перепугу я обязана каждому прощелыге верить?! Правда
за тем, у кого на то есть бумаги! Пусть покажет бумаги! А бумаг нет, нет и
разговора!
— Ты что, бумагам веришь больше, чем
людям?
За столом опять загудели, обсуждая
происходящее.
— Да кто ж ему без бумаг в наше время
поверит?! На скотину и ту вон бумаги требуются.
— А он не скотина! — продолжал
петушиться Леха.
— Пошли, Чирик.
Пусть она подавится! — бросил Сергей и вышел на крыльцо.
— Ну, тетка, теперь понятно, зачем ты в
церковь ходишь.
Гости недовольно зашумели, но Леха
дальше препираться не стал и пошел догонять Сергея. Из окна были слышны споры,
гостям теперь было о чем поговорить. Заводя мотоцикл, парни услыхали, как
теткин голос опять затянул:
Ой, мороз,
мороз,
Не морозь меня…
Ее дружно поддержали несколько голосов.
Поминки продолжались…
***
Вернувшись из поселка, они сидели в
сумерках на крыльце Лехина дома и молча курили одну за другой. Сергей, обхватив
колени, постоянно ежился, хотя вечер был не по-сентябрьски теплым.
— Ты чего? Замерз, что ли? Или
расстроился?
Сергей вместо ответа неопределенно
мотнул головой.
— Не боись,
Серега, свое мы себе всегда вернем! — Чирков, несмотря на неудачный визит к
тетке в поселок, был настроен оптимистически. — Поживешь пока у меня, я все
равно один. Завтра поговорю с ребятами, может, и тебя в бригаду возьмут. Они —
мужики нормальные, думаю, поймут. Главное, убедить Вадима.
— Это кто, бригадир?
— Типа того. — Леха стрельнул бычком в
траву. — Пошли, пора на боковую.
Они до того устали, что завалились
спать, не раздеваясь. Даже Сергей, чье будущее было весьма неопределенным,
через пару минут дрых, что называется, без задних ног.
Ночью Леха внезапно проснулся. Обычно он
спал крепко, а тут вдруг какой-то шорох, совсем неясный — то ли во сне
показалось, то ли и впрямь наяву, — заставил открыть глаза. Чирков придержал
дыхание, вслушиваясь в темноту. В замершей тишине комнаты чувствовалось едва
различимое движение. Леха медленно приподнялся на локте и в полумраке разглядел
Сергея. Тот, пригнувшись, словно хищник, выследивший добычу, по-кошачьи
осторожно крался к окну. В его руках вдруг что-то блеснуло.
«Нож», — догадался Чирков.
— Серега, ты что?!
— Тихо! — хозяйским тоном цыкнул на него Гущин. — Сам не слышишь? Воют. Сейчас
стрелять начнут, а у нас ни одного ствола!
— Совсем сдурел?! — Леха сел на кровати
и спросонья никак не мог понять, что на самом деле происходит. — Серега,
уймись, кому мы нужны? Ночь на дворе.
— Сам дурак! Слышь? Опять завыли. — Сергей осторожно выглянул в окно. —
Где-то совсем рядом.
С улицы и впрямь доносился протяжный,
тоскливый вой.
— Блин, Серега, с тобой чокнуться можно!
— Чирков откинулся на подушку. — Да это собака у соседей. Все никак не соберусь
ее травануть, никакого покоя от нее нет. Каждую ночь,
падла, воет! Да ложись ты, мне завтра на работу.
Сергей распрямился, кинул на стол нож.
Дрожащими пальцами открыл форточку и закурил. Чирков немного поворочался, но,
соблазненный запахом табачного дыма, встал и тоже закурил.
Сергей стоял, прислонившись к оконному
косяку, молча всматривался в темноту, словно не верил Чиркову,
и вдруг глухо произнес:
— Они всегда перед атакой подкрадывались
ближе и выли хором.
Чирков невольно напрягся — ему
показалось, что сейчас рядом с ним стоит не Серега, а кто-то другой. Кто-то,
кто далеко в горах украл оболочку его друга и теперь выдает себя за него, —
настолько голос у Сергея стал чужим, совсем не похожим на голос того, кто жил в
этом теле раньше. Но Леха был человеком приземленным, поэтому в возможность
подобного бреда не верил. Он шумно выпустил дым и с наивностью ребенка спросил:
— Зачем?
— Чтоб запугать. За этот вой мы их шакалами
и прозвали. — Голос у Гущина вдруг опять изменился. — Лежишь, тишина, и вдруг —
вой. Все ближе и громче. Только займем позиции — опять тишина. Слышно только,
как в висках стучит. Час, два. Потом опять воют. Мы не сразу поняли, что они
над нами издеваются, на нервы давят.
— Дикари! — сплюнул Леха.
На улице опять раздался вой. Сергей
слегка вздрогнул, и Чирков это заметил.
— Ничего, Серега, со временем отвыкнешь.
— Тебе легко говорить, а у меня это так
же, как у тебя — слюни на водку. — Гущин щелчком отправил на улицу окурок,
проследил траекторию его огонька и захлопнул форточку.
— С водкой жить можно, а с этим — нет, —
выдал, зевая, Чирков. — Хорош всякой хренью маяться,
ложись, скоро уж вставать.
***
Утром они разбежались каждый по своим
делам. Сергей собрался идти в милицию оформлять новый паспорт. Леха выдал ему
чистую одежду, благо они всегда были одинаковой комплекции. Однако футболка
оказалась Сергею явно велика. Леха неуверенно произнес:
— Мне кажется, или вчера ты был больше?
— Это я, наверное, грязь смыл, —
отшутился Сергей и простился с Лехой у калитки — им
было в разные стороны.
Чирков оседлал своего железного коня и
умчался, оставив вместо себя вонючее сизое облако.
Сергей больше не вспоминал о своей тетке
и, полагая, что документы — лишь дело времени, шел по улицам и совершенно
беспечно радовался родному городу. «Странно, столько всего произошло, а город
совсем не изменился», — подумал Сергей.
В этом небольшом, ничем не приметном
городе, каких в стране, наверное, сотни, а может, даже и тысячи, Сергей Гущин
прожил всю свою жизнь и никогда не задумывался, есть ли где-нибудь места лучше.
Он шел в приподнятом настроении и внимательно вглядывался во все встречные
лица, но никого хотя бы отдаленно знакомого так и не встретил. Но радость от
того, что закончился этот кавказский кошмар, что он
наконец добрался до дома, и так переполняла его. Он еле сдерживал себя, а так
хотелось кричать! Кричать на всю улицу, да что там улицу — город: «Люди!
Очнитесь! Это же я — Серега Гущин! Проснитесь! Вы что, не видите?! Я же живой!!
Я вернулся!!!» Но заспанные горожане, с угрюмыми лицами куда-то спеша, шли
мимо, не обращая на него никакого внимания. За грузом своих забот им не было
дела до посторонних бед и чужих радостей.
В паспортный стол, несмотря на раннее
утро, уже выстроилась длинная очередь. Прием начинался через час, и все пока
толпились на улице у дверей.
— Кто крайний? — подойдя ближе, громко
спросил Сергей.
Все, как будто только его и ждали,
дружно повернули головы в его сторону и промолчали.
— Кто крайний? — на всякий случай еще
громче спросил он. Все промолчали, на этот раз уже не
поворачивая голов. Серега под влиянием хорошего настроения пошел ва-банк: — Ну,
раз здесь никого нет, тогда я первый! — и решительно двинулся к двери.
Все опять равнодушно повернули в его
сторону головы и опять промолчали. Все, кроме взъерошенной женщины
неопределенных лет, стоявшей у самого входа.
— Щас!
Разбежался! Я тут с семи утра очередь караулю. А он только пришел и уже первый!
Вон, будешь за тем дедом. — И она кивнула в сторону.
Мужик, на которого она показала, смолил
в стороне и делал вид, что происходящее его не касается.
— А ты, отец, что молчишь, когда
спрашивают? — сам не зная зачем, попытался воспитывать его Гущин.
— А я не крайний, — явно получая
удовольствие от сцены, произнес мужик. — Я — последний.
«А среди мудаков ты — первый», — подумал
Гущин, но тему вслух развивать не стал, отошел в сторону и принялся терпеливо
ждать. За время службы он привык к долгому бездейственному ожиданию, и поэтому
стояние в очереди его не напрягало. В паспортный стол он попал только к обеду.
— Слушаю, — привычно произнесла
молоденькая паспортистка, не глядя на посетителя и дописывая что-то в своих
бумагах.
— Девушка, мне надо восстановить
паспорт.
— Ваши документы? — паспортистка, наконец,
подняла голову.
— Утеряны во
время боевых действий! — глядя в ее ярко накрашенные глаза, отрапортовал Гущин.
— Молодой человек, не морочьте голову,
какие военные действия в мирное время? — паспортистка с раздражением посмотрела
на часы.
— Я службу проходил в Чечне, — терпеливо
произнес Сергей. — Понимаете…
Паспортистка не дала ему договорить:
— Ну, так идите в военкомат и там
требуйте. Следующий!
Сергей вышел из паспортного стола,
нисколько не расстроившись, — он был готов к тому, что восстановить документы
быстро не получится, и поэтому с надеждой направился в сторону военкомата. Он и
не подозревал, сколько всего его еще ждет впереди. Радость от того, что он
остался жив и вернулся домой, заслонила собой все. Временами ему даже казалось,
что то, что было прежде, — не настоящее, не жизнь. Навстречу ему, как и утром,
все так же спешили прохожие. В какой-то момент Сергею даже показалось, что он
перестает различать лица людей, настолько все они казались похожими. В потухших
глазах встречных людей читались проблемы, но теперь, многажды сталкиваясь со
смертью, Сергей научился ценить жизнь и был уверен, что любая проблема — пустяк
по сравнению с тем, что он пережил. Ему казалось, что люди, шедшие мимо, на
самом деле совсем не знают, что значит ЖИТЬ…
***
— А что в военкомате? — спросил вечером
Леха, когда Сергей начал подводить итоги своих походов.
— Сегодня неприемный
день. И завтра тоже. Ну ничего, днем раньше, днем позже… Насчет
работы поговорил?
Леха стушевался и не сразу нашел, что
ответить.
— Поговорить-то поговорил, но не выйдет
у нас ничего. Я и не думал, что мужики так прижмутся.
Было видно, что Чиркову
перед другом неудобно.
— Понимаешь, — начал он объяснять
Сергею, — нас в бригаде пятеро. Вадиму, собственно, по фигу
— он только ищет заказы, за это берет себе половину. Остальное мы делим на
четверых.
— Не хило этот ваш Вадим пристроился!
— А что делать? Никто никого не держит.
Он этот расклад задал в самом начале, работы нет, вот все и молчат. Сейчас
кругом столько желающих заработать, что возмущаться себе дороже. Короче, не
захотели мужики делиться. Придется нам с тобой что-то еще придумать.
Сергей заметно расстроился — он очень
надеялся, что проблем не будет хотя бы с работой. В какой-то момент у него в
груди все сжалось и никак не хотело расправляться. Неведомая сила стиснула
грудь и мешала дышать. После того, что ему довелось пережить, глупо было ждать
от людей человечности. Умом-то он это понимал, но тело его не слушалось и вело
себя странно: после того, как в груди отпустило, Сергей заметил, что кожи на
руках стало будто бы чуть больше и она висела, как
перчатка, купленная не по размеру. Он смотрел на свои руки и никак не мог
понять: это на самом деле так или ему просто кажется.
***
Неприемный военкоматский
день Сергей промаялся бездельем и бытовыми хлопотами. С утра он съездил на
кладбище. Зачем — он и сам толком не знал. Поехал, потому что чувствовал, что
так надо. По хлипким приметам, обозначенным Чирковым, он долго не мог отыскать
могилу матери, а когда нашел — остолбенел: рядом с могилой матери обнаружил
свою собственную могилу. Отправляясь на кладбище, он и не вспомнил, что его
тоже похоронили и что, значит, где-то должна быть и его могила. Первым желанием
было выдернуть из земли табличку со своим именем, но потом, справившись с
собой, он повернулся к этой могиле спиной, постоял недолго у просевшего холмика
матери и, не зная, что делают в таких случаях, пошел к выходу. Но с полдороги
вернулся, схватил ком сырой земли и с усердием затер грязью на могильной
табличке свое имя. Вытер пучком засохшей травы руки и облегченно вздохнул,
словно тем самым утвердил свое право считаться живым.
Петляя в лабиринте крестов и плит,
Сергей подумал, что, как только заработает денег, — поставит матери памятник.
Выйдя на главную аллею, он вдруг понял, что не может вспомнить
ее лица и что у него нет ни одной ее фотографии. Уже у самых ворот ему
показалось, что он слышит ее голос — всегда уставший и как будто просящий.
Знакомый голос звучал так отчетливо, что Сергей не поверил своим ушам и даже на
миг остановился. Странно, материн голос он помнил, а вот лицо почему-то нет. Он
сделал над собой усилие, чтобы не обернуться, и вышел на улицу…
Дождавшись среды, Гущин, наконец,
отправился в военкомат. Дежурный не стал вникать в нештатную ситуацию и сразу
направил его к военкому. Быстро сориентировавшись в знакомом коридоре, Сергей
без труда отыскал нужный кабинет. Судя по табличке на двери, военком был все
тот же. Помня еще с призывного возраста байки про его самодурство,
Сергей аккуратно постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел. Военком,
казалось, и не вставал из-за своего стола с того самого момента, как Сергей
впервые приходил к нему за подписью в приписном свидетельстве. Правда, за это
время он раздался вширь да разжился еще одной звездочкой.
— Здравия желаю, товарищ полковник!
Разрешите войти?
— Молодец, знаешь, как к начальству
положено входить. Разрешаю. — Оценив наметанным глазом посетителя, военком снял
галстук и, потирая затекшую красную шею, совсем по-свойски продолжил: — Что у
тебя?
Гущин устал за последнее время повторять
нюансы своей судьбы и поэтому теперь, не вдаваясь в детали, изложил военкому
самую суть проблемы: что был срочником в Чечне, что
попал в плен, что потом бежал, что документы утеряны. Военком выслушал его
молча, беззвучно пожевал губами, зачем-то энергично потер собственное ухо и
выдал Сергею чистый лист и ручку.
— Пиши.
— Что писать? — на всякий случай уточнил
Гущин.
— Правду! Как и при каких
обстоятельствах утерял военный билет.
Пока Сергей излагал свои проблемы на
бумаге, военком принялся куда-то звонить.
— Полковник Нехайло
на связи. Доложите обстановку.
Выслушивая доклад, он одобрительно кивал
и, не стесняясь посетителя, командным голосом добавил:
— И чтоб сальца там не жалеть, как в
прошлый раз! Буду в два как штык! Все, конец связи!
Дав отбой, полковник спросил Гущина:
— Написал? Припиши внизу: «Готов нести
ответственность по всей строгости, в соответствии с законом». Написал? Давай.
Пробежав глазами заявление, он
решительно разорвал его и швырнул клочья на стол перед Гущиным. Сергей опешил.
— Выкинешь на улице. — Полковник выдал
ему новый лист. — Пиши заново. Про то, что билет у абреков, лучше не пиши —
могут возникнуть сложности. Придумай там сам что-нибудь попроще.
— Сами ж сказали писать правду. А какая
ж это правда, если врать надо.
— Отставить разговоры! — Военком вдруг
побагровел и шлепнул ладонью по столу. — Тебе не врать приказано, а при-ду-мы-вать! Разницу в силе
поражения усекаешь? А за твою правду нас всех тут так замордуют проверками, что
легким испугом не отделаешься!
Сергей, немного подумав, послушно
изложил на бумаге новую версию утери военного билета. Военком напомнил:
— И не забудь приписать: «Готов нести
ответственность по всей строгости, в соответствии с законом».
Сергей сделал приписку. Военком пробежал
глазами написанное и, довольный результатом, кивнул:
— Вот теперь лады! Полковник Нехайло плохого еще никому не
посоветовал! — И он, не глядя, выудил из стопки на столе папку, вложил в нее
заявление Гущина. — Все, полдела сделано!
— И когда можно приходить за
документами?
— Так, неделя туда-сюда, еще неделя — на
запросы. В общем, через пару недель можешь заглянуть.
— Спасибо! Разрешите идти? — глаза
Сергея заблестели надеждой.
— Иди! Но к следующему разу, рядовой
Гущин, не забудь, что «спасибо» не булькает!
***
Две недели по сравнению с целой жизнью —
не срок, но сидеть на шее у друга Сергей не собирался, а потому решил искать
работу, не дожидаясь документов. Леха расценил эту затею как бесперспективную.
— Ну и что, что без паспорта, — уперся
Сергей. — Руки-ноги-то у меня есть!
Но через пару дней он был готов
признать, что правда оказалась не на его стороне. Он обошел городские стройки,
автосервисы, потолкался на рынке, встретил кое-кого из знакомых, но все
безрезультатно…
В их небольшом городе новости случались
нечасто, поэтому весть о воскресшем Гущине быстро разлетелась по городу.
Правда, жизнь Сергея от этого лучше не стала. Горожане поговорили-поговорили об
этом, окрестили Гущина Чеченом,
да и забыли, а Сергей как был не у дел, так и остался. Он часами слонялся по
городу, чтобы хоть как-то убить время до назначенного военкомом срока и в
надежде на случайную удачу. Сегодня около него вдруг притормозила машина.
Сергей обернулся — в машине сидели двое. Гущину они чем-то показались
подозрительными, и он решил не останавливаться. Машина медленно поехала следом.
— Эй! — окликнули его из-за опущенного
стекла. — Это ты Чечен?
— Ну, я. — Сергей остановился, зачем-то
оглянулся по сторонам и для уверенности засунул руки в карманы.
— Садись, разговор есть.
— Пешком постою. Говори…
— Нам сказали, ты работу ищешь.
— Ну, ищу.
— Тогда садись.
Гущин секунду поколебался, но в машину
все же сел. Сзади эти двое — один за рулем, второй — рядом с ним — были
совершенно одинаковыми: коротко стриженные затылки,
сидевшие на крепких воловьих шеях, темные спортивные куртки, провонявшие
табаком и потом. «Ребята конкретные», — успел подумать Гущин. Не
оборачиваясь, тот, что сидел рядом с водителем, сообщил:
— У нас для тебя работенка
есть. Не пыльная, но занятость полная. Оплата — сдельная.
— Что надо делать?
— Петь в ансамбле.
— Петь??? — удивленно переспросил Гущин.
— Вы меня с кем-то путаете.
— Мы ни-ког-да
ни-че-го не путаем. Ансамбль раньше был такой —
«Голубые береты». В курсе? Вот у нас, считай, их филиал. Все наши артисты —
инвалиды, бывшие солдаты. У тебя форма есть?
Гущин качнул головой.
— Выдадим. Стоимость потом вычтем из
зарплаты.
— Да я и петь-то не умею, — от столь
неожиданного предложения Гущин совсем растерялся.
— Есть захочешь — запоешь. Сначала
будешь подпевать. В городе о тебе знают, значит, поверят и будут лучше
подавать. Основная точка — у вокзала, в выходные по электричкам — самый чес.
Деньги половину фирме, остальное — поровну на всех.
— Я должен подумать.
— А че тут думать? Думаешь, на это место
нет желающих? Просто мы с умом подбираем кадры.
Сергей не решился вот так сразу дать
ответ. Он не считал для себя это работой, да и сомневался в прозрачности
данного предложения. С другой стороны, это могло положить конец его бесконечным
мытарствам и дать хоть какой-то заработок, поэтому Гущин никак не мог решить:
да или нет.
— Короче, если надумаешь — завтра в пять
вечера у вокзала.
***
После разговора с Чирковым Сергей только
укрепился в своих подозрениях. Леха рассказал ему, что этот бизнес держит в
городе некий Шепот.
— Его шестерки насобирали по всей округе
убогих и теперь выдают их народу за афганцев. Те поют,
народ — подает. Говорят, бизнес прибыльный. Шепот, гнида, крышует
их на вокзале. За крышу, понятное дело, берет свою долю.
— А то твой Вадим не гнида! — взвился
вдруг Сергей. — Так же забирает себе половину. Я смотрю, у нас в городе жизнь
пошла — живут одни шепоты, остальные или в холуях
ходят, или с голоду дохнут.
— Время теперь, Серега, такое.
По-другому не поднимешься. Или ты, или тебя.
— Здорово! Значит, по-твоему, это время
так народ оскотинило?! Время заставляет друг у друга
рвать куски из глотки?! В Чечню, блин, лезем порядок наводить, а сами по уши в дерьме!!! Я что, там под пули лез, чтобы потом здесь под
Шепотом лежать?!
— Да ладно тебе, Серега, не заводись!
Черт с ними со всеми! Как-нибудь образуется.
Гущин и сам надеялся, что все рано или
поздно образуется, но за то небольшое время после плена он уже успел понять,
что мир ощетинился, и его натура активно против этого мира протестовала. Ему
было обидно, что, пока он выбирался из плена и надеялся выжить, все вокруг
безнадежно прогнило и что Леха Чирков — единственный близкий ему человек, — как
и все, покорно гниет. При этой мысли опять, как тогда, после поездки к тетке,
грудь туго спеленало и стало невозможно дышать. Сергей испугался этого
непонятного ощущения. Он принялся колотить себя кулаком по груди, но дыхание не
восстанавливалось. И тут он вдруг явно ощутил, что уменьшается в размерах и что
одежда становится ему велика. Он резко поднял руки и
глубоко вздохнул, надеясь, что воздух не позволит ему уменьшиться совсем. Лицо
стало неестественно багровым, его бросило в пот, но в груди тут же отпустило.
— Ты чего??! — испугался Чирков.
— Ерунда. Прошло.
Какое-то время назад Сергей заметил, что
на любую несправедливость его организм реагирует странным образом: будто кто-то
у него внутри закручивает неведомую пружину и его тело становится меньше,
словно пытается спрятаться от этой несправедливости. В том, что после
возвращения из плена он уменьшился в размерах, Сергей уже не сомневался —
джинсы, выданные ему Лехой на той неделе, теперь
приходилось подворачивать. Эту странность своего организма Гущин с другом не
обсуждал, боясь, что тот поднимет его на смех или решит, что он свихнулся. На
обоях рядом с умывальником Сергей тайком от Лехи на высоте своего плеча сделал
отметку ногтем и время от времени с ней сверялся. А Чирков или делал вид, что
ничего не видит, или и правда ничего не замечал.
***
Спустя две недели Гущин вошел в
военкомат с надеждой, что его мытарствам сегодня наступит конец. Он решительно
постучал в знакомую дверь военкома.
— Здравия желаю, товарищ полковник!
Разрешите войти?
— Молодец, знаешь, как к начальству
положено входить. Разрешаю. — Полковник Нехайло,
когда был в настроении, всем говорил одно и то же. — Что у тебя?
— Я по поводу военного билета. Утерянного во время боевых действий в Чечне… Вы мне на
сегодня назначили…
— Фамилия? — военком раскрыл потертую
папку.
Сергей назвал себя. Полковник покопался
в бумажках, отыскал нужную. Молча прочитал и изучающе
посмотрел на посетителя. Затем все так же молча достал из ящика стола тощую
серую папку — Сергей успел разглядеть на ней свою фамилию.
— Значит, Гущин, говоришь? — военком с
подозрением уперся в парня взглядом.
— Так точно.
Военком, будто не слыша ответа, побарабанил
по столу крепкими пальцами.
— По данным Министерства обороны, Гущин
Сергей Александрович мертв. Вот и справка из части имеется.
Сергея это не удивило, и он терпеливо
принялся рассказывать военкому все произошедшее с ним в армии, но тот, не
дослушав, по-чиновничьи уперся:
— На официальный запрос пришел
официальный ответ, что Гущин С.А. погиб. На каком основании я выдам мертвому
военный билет?
— Какому мертвому?! Я ж вам рассказал,
как все было!
— Откуда мне знать, что ты не врешь? И
вообще, что ты — это ты?
— Ну вы же
видите, что я живой!
— Это ты говоришь, что живой, а по
документам ты, точнее Гущин, числишься в списках погибших. У тебя обратные
доказательства есть? Нет? Вот когда раздобудешь — тогда и предъявляй
требования! А у меня в твоем «деле» справка, что ты, точнее Гущин, погиб. Вот,
смотри, — Военком ткнул толстым пальцем в какую-то невзрачную бумажку в папке. —
С печатями и подписями, как положено. А ты чем докажешь, что не погиб?
— Да перепутали меня с кем-то! Что, на
войне такого не бывает?
— На какой «войне»? — насмешливо
произнес военком, откидываясь в кресле.
— На чеченской.
— Смотрите-ка, герой выискался!
«Война-а-а!» Пороху понюхал и сразу в герои! А в Чечне, между прочим, была не
война, а наведение конституционного порядка!
Гущин опять почувствовал, как внутри
медленно сжимается пружина. Неожиданно для самого себя он вдруг глубоко
вздохнул и, резко перекинувшись через стол, вцепился обеими руками военкому в
воротник и принялся его трясти.
— Какой еще «порядок»! Тыловая ты вша!
Ты тут мозоли на заднице натираешь, а там люди гибнут!
Ты тут звездишь про порядок, а там меня убивали и я
убивал!!! Вот этими самыми руками!
Побагровевший полковник еле смог
оттолкнуть Гущина от себя.
— Не я посылал тебя на ту войну. Иди и
разбирайся с теми, кто тебя туда посылал! — Военком, тяжело дыша, начал
приводить себя в порядок.
Гущин сел на стул и пытался унять внутри
себя упрямую пружину.
— И не я тебя списывал на боевые потери.
В документах война не война, должен быть порядок, а слова твои к делу не пришьешь!
Я — лицо официальное, мне доказательства нужны! Не с тебя потом — с меня
спросят!
— А то, что я живой стою, — это не
доказательство?! — начал опять закипать Гущин.
— Отставить!!! Человек сам по себе еще
не доказательство!
— А что же? — опешил Гущин.
— Человек — это всего лишь человек! Мне
нужна справка, что ты Гущин, — это раз, и что ты живой — это два! — И
полковник сам распахнул дверь своего кабинета, давая Гущину понять, что
разговор окончен.
***
Вернувшись домой, Сергей
придирчиво осмотрел себя в зеркале. В последнее время он только и делал, что
бездельничал, однако выглядел неважно. Глаза будто бы стали больше, а лицо —
меньше. Кожа на лице и шее висела дряблыми складками, как у старика. С помощью
метки на обоях он опять увидел, что его рост стал меньше на целый палец, и
потому до самого вечера Гущин висел на турнике — боролся со своей внутренней
пружиной, которая неумолимо уменьшала его в размерах при малейшем столкновении
с несправедливостью. Он всерьез обеспокоился, что скоро из-за его мальчишеских
размеров ему и впрямь никто не поверит, что он пережил кавказский плен.
На следующее утро он отправился в
поликлинику. Народу на удивление было немного. К счастью Гущина, в регистратуре
без особого труда отыскалась его амбулаторная карточка, и Сергей, прижимая ее к
груди, как единственного свидетеля его существования в той, прошлой жизни,
через ступеньку помчался к участковому терапевту.
Услышав его просьбу, молоденькая
сестричка прыснула, низко опустив голову, а терапевт недоуменно пожала плечами
и направила странного пациента к главному врачу. Пожилой врач, оторвавшись от
вороха каких-то бумаг, терпеливо выслушал Гущина и что-то стал говорить про
эксгумацию могилы, про то, что на это требуется согласие родственников, и что
если родственников нет, то никто не имеет право, разве что милиция, а милиции
это не надо…
— А мне-то что делать? — растерялся от
этих нескончаемых «если» Гущин.
— Хлопотать. Идти в милицию, в суд,
наконец! Везде ведь люди…
— Там не люди, там — чиновники! Роботы,
которые верят только справкам! Они живут для бумаг, а не для людей! — перебил
его с досадой Гущин.
— Что поделать, молодой человек, такое
сейчас время! Мир идет от плохого к худшему, но в ваших интересах доказать, что
тот, кого вместо вас похоронили, — не вы.
— Тьфу ты, господи! Мне
надо доказать, что я — живой, а не что мертвый — не я! Даже если я докажу,
что он — не я, разве это доказывает, что я — это я?
— Молодой человек, вы мне совсем
закружили голову своим «я не он», «он не я»! От меня-то вы
что сейчас хотите?
— Справку, что я живой! — Сергей начал
терять терпение.
— Да нет у нас такой формы. Справка, что
человек мертв, существует, а что жив — нет в нашей стране такой справки! Я
больше сорока лет врачом работаю, и вы первый, кто такую справку от меня
требует! Единственное, что в моих силах, — выдать вам справку о состоянии
вашего здоровья.
— Ну давайте
хоть о состоянии, — сдался Гущин.
Он спрятал в карман никому не нужную
справку о состоянии здоровья Гущина С.А. и теперь стал ломать голову над тем,
как доказать, что он, собственно, и есть этот самый Гущин С.А.
***
Леха явился домой с работы навеселе.
Сегодня им выдали аванс, и они с мужиками, по его собственному выражению, это
дело спрыснули. Леха, как обычно, когда был под градусом, любил поговорить «за
жизнь». Он завалился на диван и приступил к расспросам.
— Ну, Серега, рассказывай, как там наши
успехи на родном бюрократическом фронте?
Сергей настолько устал от
безрезультатных хождений и безысходности своего положения, что лишь отмахнулся:
— Да никак! Выдали справку, что здоров. Другой формы у них, говорят, нет. Формалисты хреновы!
— Ну, так это хорошо, что здоров! Это значит, они признали в тебе живого! Ты вот сам
подумай: мертвый здоровым бывает? Нет. А ты здоров — значит, живой!
— Я и без их справок знаю, что живой. А
дальше-то что? Как доказать, что я — это я?
Чирков в поисках подходящего варианта
повертелся на диване и, улегшись поудобнее меж
выпирающих пружин, наконец, выдал:
— Да, наверное, в суд идти придется. Не боись — я у тебя свидетелем буду!
— Придется, хотя ничего глупее и
придумать нельзя! Черт, я и подумать не мог, что так вляпаюсь.
— Земля, Серега, вертится. Вот, видать,
и довертелась — свихнулась с катушек, — попытался шутить Чирков.
— А люди тоже с катушек съехали?! Все
теперь прут или в депутаты, или на должности. Хлебом не корми — дай
покомандовать! Обычных людей зажали дурацкими
условностями так, что они от безнадеги или вымрут, или по миру разбегутся, —
выживут одни чиновники. Хотел бы я посмотреть, как они будут жрать
друг друга, когда простых людей не останется. Одно из двух: или перегрызутся,
или в стране наступит рай!
— А ты, Серега, оказывается, романтик! —
Леха хлопнул друга по плечу.
— Да какой, к черту, «романтик»! —
отмахнулся Сергей. — Хорошо, что у меня нет в руках автомата. Руки чешутся его
разрядить…
***
На следующий день Гущин отправился в
суд. Стена коридора была заклеена образцами заявлений на все случаи жизни. Их
было так много, что у Сергея голова пошла кругом, пока он честно пытался
разобраться во всех тонкостях заполнения исковых документов. Его растерянный
вид рассердоболил пожилую секретаршу, проработавшую
полжизни в здешней канцелярии, и она помогла Гущину написать заявление с
просьбой признать его живым и установить его личность.
— Справку о состоянии здоровья
прикладывать надо? — на всякий случай уточнил Сергей.
— Давай. В таком деле лучше перебдеть, чем недобдеть! — Она
отобрала у Гущина справку и решительно приколола ее к заявлению.
У Сергея снова появилась надежда, и он
стал ждать повестку в суд. Работать его по-прежнему никуда не брали.
Приходилось перебиваться случайными копеечными заработками и Лехиной добротой.
Его внутренняя пружина после того случая в военкомате больше не напоминала о
себе, и Сергей стал забывать и о ней, и о метке на обоях. По городу ходили
слухи о предстоящем суде, многие проявляли к этому делу любопытство, но кроме Чиркова желающих выступить в суде свидетелем так и не
нашлось. Кто-то ссылался на занятость, кто-то сам бегал от суда…
***
Уже лежал снег, а Сергей Гущин все никак
не мог доказать своего права на собственную фамилию. Надежды, что суд
восстановит справедливость, не оправдались. После первого же заседания Сергей
понял, что проблем у него впереди непочатый край. То одна, то другая буква
закона с каждым заседанием только запутывала и без того непростую ситуацию.
Свидетельства одного Лехи Чиркова судье А.Б. Сурду оказалось недостаточно. Тетка, вызванная в суд,
признавать в Сергее своего племянника наотрез отказалась на основании того, что
еще прошлой зимой своими руками бросила в его могилу горсть земли. Суд за
недостаточностью доказательств отложили.
Судебная система в нашей стране —
противник поспешных выводов. После многочисленных решений, разрешений и
согласований была проведена эксгумация матери Сергея и того, кто был похоронен
под именем Гущина. Процедура, на которую ушла добрая пара месяцев, показала,
что эти люди родственниками являться не могли. Но, как справедливо заметил
Сергей еще в поликлинике, это вовсе не доказывало того, что он — Гущин. А взять
заранее анализы у истца по российскому головотяпству
никому не пришло в голову. Гущина С.А. пока объявили пропавшим без вести, а суд
опять отложили.
От заседания до заседания Серега так и
мыкался без документов и без работы. Чтобы не сойти с ума от безделья и
безысходности, он и сам не заметил, как зачастил в городскую котельную.
Кирпичная развалюха без окон и с прокопченной трубой, работающая по старинке на
угле, ютилась на пустыре, куда горожане, не таясь, вывозили отслужившее свой
срок барахло. Как ни странно, это нереспектабельное
место было единственным в городе, где Сергей чувствовал себя спокойно. Он долго
не мог понять, что за человек кочегар дядя Паша, но родственную душу в нем
почувствовал сразу.
Дядя Паша всегда был чисто выбрит, в
отличие от большинства работяг, не матерился, не суетился
и на жизнь не жаловался. Жил в каком-то своем мире и смотрел на все с
задумчивым прищуром. Чуть позже он рассказал Сергею, что всего каких-то
несколько лет назад был инженером, что за ненадобностью его вместе с заводом
сократили, и вот теперь он не работает, а зарабатывает в кочегарке себе пенсию.
Во время перекуров дядя Паша обычно молчал, но если Сергей затевал разговор, то
с удовольствием принимался философствовать.
— Эх, зелень! Вам бы все ершиться и доказывать! — Это он в ответ на очередные Серегины
возмущения о траектории заката нынешней жизни.
— А что ж, по-вашему, я должен делать
вид, что мне все нравится?! — Гущин задохнулся от возмущения. — Почему я должен
доказывать, что имею право жить как человек?!
— Тебе, парень, жизнь задарма досталась,
так чего ж ты от нее ждешь?
— Ну уж, мне-то
точно не задарма, — закипал в ответ Сергей.
— Жив остался — и то хорошо. Живи и
радуйся тому, что есть.
— Меня не жизнь, меня люди напрягают!
— А что люди? Не нравятся — отойди в
сторону.
— В Чечне меня не особо-то спрашивали,
нравится мне или я хочу в сторону!
— Ну что ты сразу в край кидаешься?!
Армия не в счет, армия — это долг!
— Кто ж спорит! Долг! Я его, между
прочим, честно отдал. Только я не просил меня хоронить! Штабные суки накосячили, а я теперь разгребай! Я, блин, должен был всем,
а мне никто! Никто и не думает исправлять свои ошибки! Засунули меня жизни в
самую задницу и теперь смотрят, выберусь я или нет!
Выходит, что главный долг для нашего чиновника — похоронить человека?! Это что,
по-вашему, правильно?! Все будто ослепли, оглохли и отсиживаются в стороне.
— Тебя вот обидели, так ты теперь
революции и устраиваешь! А ты обиду-то не мусоль,
смотри на жизнь шире.
— Да при чем здесь «обидели»?! Люди
вконец скурвились! Готовы затоптать любого!
Дядя Паша остался невозмутим, будто и не
слышал Серегиных речей.
— Жизнь научила людей лишний раз не
высовываться. За это нельзя их винить, они и так живут на износ.
— Проще простого все списать на жизнь.
Только и слышно: «Не мы такие — жизнь такая». Все живут так, будто жизнь
кончается завтра. Никто не хочет замечать, что люди уже не похожи на людей.
— Известное дело: из русских можно и
дубину, и икону. Время, видать, пришло из нас дубины стругать.
— Когда-нибудь достругаются
и получат этими же дубинами по башке! — не
унимался Сергей.
Дядя Паша докурил молча, затушил окурок
о подошву сапога, одел рукавицы, взял лопату, все так же молча накидал в телегу
угля и уже от дверей котельной крикнул:
— Ты думаешь, мне все в этой жизни
нравится? Думаешь, только ты один видишь, что народ оскотинился? Я иногда тоже
бываю на жизнь злой, а иногда мне наплевать. В России нельзя будить лихо — это
может плохо кончиться! Жить надо настоящим, а не митинговать!
— Таким настоящим, как у нас, жить могут
только Шепоты, а я так не хочу!
Впервые за последние месяцы внутри
Сереги опять проснулась пружина. Он испугался, но ничего со своим телом
поделать не мог, спрятал руки от мороза в рукава и, ссутулившись, пошел в
сторону дома.
После этого разговора он в котельную
больше не ходил, напрочь разочаровавшись в жизненной
позиции дяди Паши.
***
После новой экспертизы выяснилось, что
ДНК Сергея и матери совпадают лишь на 94 процента. Суду этого оказалось
недостаточно, чтобы признать истца Гущиным Сергеем Александровичем, и он так и
остался неустановленной личностью.
В тот же вечер после суда вечером домой
к Чиркову неожиданно пришел участковый. Потрепанный
жизнью невысокий, коренастый мужчина средних лет с бегающими глазами
представился по форме и, будто у себя в кабинете, уверенно предложил Чиркову пройти в дом.
Не успел Леха прикрыть за собой дверь,
как участковый напрямую заявил, что знает историю возвращения Гущина и что тот
живет у Чиркова без документов, а он рискует местом и
погонами, прикрывая беспаспортного жильца на своем участке. Но, зная, как
непросто в нашей стране добиться правды в суде, он готов за определенную сумму
этим пожертвовать. Не успел Чирков среагировать на услышанное, как участковый
добавил, что зайдет в конце недели, и исчез, будто бы его и не было.
Сергей в это время тоже был дома. Пока
Чирков пошел открывать дверь, он со страхом метнулся к отметине на обоях — во
время последнего заседания суда он опять почувствовал шевеление пружины… Разумеется, Гущин слышал все, что говорил участковый. Не
успел Сергей и подумать об услышанном, как пружина
опять пришла в действие. Грудь сжало с такой силой, что Сергея отбросило от
стены в сторону, и он упал. Когда он открыл глаза, все вокруг было невообразимо
огромным. Сверяться с отметиной уже не имело смысла: он даже не доставал рукой
до умывальника. Одежда с него свалилась.
В этот момент вернулся Чирков. Увидев
вместо друга нечто похожее на живую куклу, Леха вцепился в дверной косяк и
ошарашенно обвел взглядом комнату.
«Пипец,
допился!» — первое, что пришло ему в голову. Он потер переносицу, затем глаза —
похоже, что это было не видение. Чирков опустился на колени и шепотом спросил:
— Серега, это на самом деле ты, или у
меня глюк?!
— Зови меня как
хочешь, у меня все равно нет ни имени, ни фамилии.
— Е-мое! Ты… ты
что с собой сделал?!
— Это не я, это жизнь. Я за нее изо всех
сил цеплялся, а она меня видал как кинула!
Вместе с ростом у Сергея изменился и
голос, который стал больше похож на мультяшный писк. Чирков даже пару раз
зажмуривался, надеясь, что это все-таки галлюцинация. А человечек
неправдоподобно маленького роста, еще десять минут назад бывший его другом
детства Сергеем Гущиным, продолжал:
— Ты никогда не думал, куда мы все
катимся?
— Никуда, — удивился Леха. — Мы просто
живем.
— Что значит, «просто живем»?! Чирик, ты что, дурак или правда не
видишь, что в нашей стране люди не для того, чтоб жить?
— Это ты слетел с катушек на своей
войне! А зачем же еще, если не жить?
— Чтобы жили чиновники и дельцы типа
Шепота и твоего Вадима.
— И ты что, теперь таким и останешься?
— Не думаю, что жизнь откормит меня
обещаниями, — мудро изрек Сергей и улегся, целиком уместившись на подушке.
— А как же ты ведь всегда сам говорил:
полоска черная, полоска белая?
— Я же тебе сказал: жизнь стала другой,
а я слеплен жить не по этим законам. У нас жизнью теперь правят не ценности, а
понятия, вот мое нутро и бунтует.
…Они проспорили весь вечер. Лехе иногда
казалось, что он или спит, или сошел с ума, потому что такого не могло
случиться на самом деле. Ему так и не удалось убедить Серегу в том, что на
жизнь надо смотреть проще, всегда лупить первым, и
тогда у тебя все получится. Гущин, как упрямый ребенок, без конца твердил, что
не может жить по волчьим законам, не может жить в обществе, где не все люди —
люди. Чирков понял, что переубедить Гущина у него не получится, во всяком
случае, сегодня. Он еще надеялся, что все, что произошло с Сергеем, — неправда,
дурной сон, который рано или поздно закончится. Он даже был согласен, чтобы это
было первым звонком белой горячки.
— Ты только смотри не исчезни совсем! —
совсем по-детски попросил огромный Леха маленького Сергея, и они легли спать.
***
Местные врачи пришли в замешательство.
Они честно попытались разобраться в столь неординарном случае, но дальше
анамнеза дело не пошло. Ни у кого из собравшихся на консилиум в практике не
было случая, чтобы люди рассасывались на глазах из-за жизненных проблем и
несовершенства общества. Чиркова как единственного
близкого такому необычному пациенту человека врачи успокоили тем, что в наше
время от стыда не умирают, и решили направить Гущина для изучения в
какой-нибудь НИИ. Долго спорили, в какой из институтов отправлять, и, поскольку
во мнении не сошлись, выписали направление в НИИ скорой помощи, справедливо
решив, что на то она и скорая, чтобы побыстрее
разобраться, что к чему.
Сергей за это время устал от осмотров,
расспросов, похлопываний и прочих манипуляций и однажды утром не проснулся.
— Умер, — испугался Чирков.
Но Сергей в этот момент повернулся на
другой бок, и Леха успокоился.
— Так даже лучше, — решил он.
Чирков аккуратно завернул Гущина в
полотенце, положил сверток в спортивную сумку и отправился на вокзал, надеясь
на всесилие современной медицины.
***
НИИ скорой помощи видал всякое, но
появление в приемном покое Гущина вызвало такой переполох, какого здесь никогда
не было и, вероятнее всего, никогда больше не будет. В небольшое помещение до
отказа набился персонал всех категорий. Медики с любопытством рассматривали
нового больного и периодически поглядывали друг на друга с тайной надеждой, что
столь проблемный пациент достанется не их отделению.
— Ты видишь то же самое, что и я? — еле
слышно спросил один анестезиолог другого.
Тот вместо ответа ткнул коллегу в бок.
Пока решали, в какое отделение направить Гущина, в коридоре поднялся шум —
появились журналисты: кто-то из прикормленных осведомителей уже успел слить
информацию. Увидев камеры, Сергей повернулся ко всем спиной и сделал вид, что
спит.
— Значит, мозги у него еще работают, —
расценил маневр друга Чирков.
В последующие несколько дней Гущина
тщательно обследовали и, откровенно разводя руками, как эстафетную палочку,
передавали из одного отделения в другое. Сергей все это терпеливо сносил, но
есть без посторонней помощи сил у него уже не было.
— Ешь, милок.
Ешь хорошенько, — уговаривала его пожилая нянечка. — Бог даст силы, может,
еще и поправишься.
— Да где он, ваш Бог? Разве он не видит,
как люди друг друга топчут? — в возмущении оттолкнул ложку Гущин.
— Бог, милок,
один. На всех его разве хватит? Богу надо помогать, — устало загремела она
больничными плошками.
После обеда в палате появился новый
доктор. Он объяснил пациенту, что пишет диссертацию о проблемах увеличения
человеческого роста и готов Гущину помочь, но для этого необходимо его согласие
на операцию. Сергей понял, что доктор не особенно-то изучал историю его болезни
и вникал в ее причину.
— Разве ваша гениальная операция
способна исправить общество? Должны измениться люди! — назидательно ответил на
предложение врача маленький пациент.
— Если бы ты почаще
думал о себе, а не о людях, то, может, с тобой этого бы и не случилось!
Независимо от того, каким будет общество, после операции ты станешь похожим на
нас! — принялся убеждать его доктор.
Сергей вместо ответа прибег к своей
хитрой тактике — молча полежал с минуту, уставившись в одну точку, и сделал
вид, что уснул. В это время, судя по скрипу двери, в палату кто-то вошел.
— Ну что, уговорил? — шепотом спросил
незнакомый голос.
— Почти, — ответил доктор. — Такой шанс
сделать себе имя, и я его не упущу!
— А если не получится, и он погибнет? Я
бы на твоем месте не торопился, ведь это явно новая форма идиосинкразии…
— Значит, при плохом раскладе от нее-то
он и умрет, — спокойно ответил доктор, выходя из палаты.
***
Через пару дней Леха Чирков приехал
проведать друга. В палату его не пустили. Заведующий отделением сообщил ему,
что маленький пациент вчера бесследно исчез.
— Как это «исчез»? — не понял Леха. — В
смысле, умер?!
— Нет. Именно исчез. Бесследно. Впрочем…
— Врач покопался в ящиках стола и протянул Чиркову
небольшой клочок бумаги.
Леха мысленно ругнулся в адрес Сереги,
но не успел посмотреть, что в записке, как врач добавил:
— Может, оно и к лучшему…
Леха непонимающе округлил глаза.
— Сегодня вашим другом интересовалась
военная прокуратура. Я не особо вникал, но, кажется, его подозревают в
дезертирстве.
— А ничего, что они его сами похоронили?
— Чирков от несправедливости начал задыхаться.
— Он ведь через суд доказал, что вместо
него был похоронен кто-то другой…
— И? — искренне не понял Чирков.
— И не исчезни он, ему пришлось бы
доказывать, что он не бежал из армии, а был в плену. Извините, меня пациенты
ждут.
Леха молча кивнул доктору, но так и не
сдвинулся с места. В груди что-то сжалось и никак не отпускало. Стало трудно
дышать, и Леха поторопился выйти из больницы на воздух. На улице Чирков
помаленьку справился с непонятными ощущениями и тут только вспомнил о записке,
которую отдал ему доктор. На клочке, криво оторванном от газеты, было мелко
написано всего несколько слов: «Я не хочу
быть похожим на вас!»
«Ну, и на фига ты с собой это сделал?! Что кому доказал? — мысленно
начал спорить с исчезнувшим другом Чирков, но в памяти всплыли последние слова
доктора, и вслед за ними в сознание юркнула мысль: — А может оно и правда к
лучшему?»