Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2013
Людмила
Цедилкина
— родилась и живет в Кушве. Училась в Екатеринбургском театральном институте,
на факультете «Литературное творчество». Занимается журналистикой. Стихи
публиковались в журнале «Урал». Автор книги стихов «Белый остров».
***
Узкие русла с тяжелою влагой
вынесут, выплеснут на берег слово…
Каплю за каплей берет не бумага —
Божья ладонь, отдающая снова.
Так и питаются сирые пашни
из очерствевшего праха и слуха,
камня и соли, немой и нестрашной,
белой, с алмазными зернами духа.
***
Лепить себя старается вода
руками детского усердного труда.
Под теплыми шлепками дремлет глина —
обычная для здешних мест картина,
и да пребудет, мирная, всегда!
Мартена старого убит багровый кит,
укрощено бушующее чрево.
Его останки ветер иссушит —
кирпичных ребер добрый монолит,
златую ветвь железистого древа…
Все дорого в отжившей старине.
Все полито родной слезой и кровью,
окроплено печалью и любовью
и потому прекрасно в тихом сне
под белой-белой стариковой бровью…
***
Сытый огонь усыпает как будто бы,
угли атласные вылизав. Ночь
греет над ними ступни необутые —
вечной поэзии смуглая дочь.
Ходит она до утра под окошками,
в маленьких детях баюкает сны,
кормит их белыми звездными крошками
под неусыпным присмотром луны.
Зрящий изнанку, любимый недугами,
очи тяжелые спать уложи,
хватит скиталице зеркальца круглого —
выпытать горькие знаки души.
***
Капельки по стеклу. Утри
роговицу оконной раме.
Сколько слез у зимы внутри
встало намертво утром ранним.
И до самой весны держать
королеве лицо в сиянье
и морозам принадлежать
в белых комнатах мирозданья.
Видно, скоро ее черед
встать на пальцы и закружиться,
и не помнить, что все пройдет,
только слушать, как длится, длится…
***
Как ртуть, слеза дрожит в последний миг.
Сдержать ее смертельное движенье
не волен благодатный материк,
отмеченный проклятьем притяженья.
И вся его пронизанная плоть
так мудро и отзывчиво страдает,
что злаки золотые жнет Господь
и дивные каменья вырастают.
***
Сгорит, и не отстроишь заново.
Синицы будут помогать…
Возьму Георгия Иванова,
случись беду перемогать.
Блаженны, скажут, безусловно,
вот и от блага далеки.
Сияет ум немногословный,
кричит молчание тоски.
Сияй! И сердце тверже станет
в двадцатый век и век любой.
Страданье слова не обманет —
подаст безжалостной рукой.
***
Легкая лепнина
чистого стиха.
Для Отца и Сына
боль моя тиха.
И Святого Духа
высота окрест.
Не коснется слуха
молчаливый жест.
***
Черемуха, куст за кустом,
и взгляд ее первой находит
на этом отроге крутом
просодий…
Раскинула руки стеблей,
высокие и молодые,
и ягод крупинки на ней
живые…
И все предначертано ей:
и осень, и снег, и морозы,
и дрожь сиротливых ветвей,
и слезы.
Смиренна, свежа и нежна
в руках богоравной природы,
как землю целует она
и воду…
***
Обнимаю душой твою душу. А тело
пусть, как будто бы стало душой, улетит.
Мы забудем о нем: это иволга села
на зеленые ветви. Она уже спит.
Это души: не знают земные законы
и неведом их здесь не звучавший язык.
Только музыка звезд — и повторы, и звоны,
только шелест небесной воды, или крик,
или жалоба вдаль улетающей птицы,
что уже не слышна для холодной земли.
Я забуду о том, что мне все это снится,
я возьму твою боль и исчезну вдали.
***
Спроси меня, как я живу,
кого на помощь я зову,
чем я кормлю любовь свою,
какие песни ей пою,
о ком прошу всегда: «Спаси!»,
кому всегда бегу навстречу…
Спроси меня. Я не отвечу,
но ты спроси.
***
И только думать, думать о тебе,
почти уйдя из суетного мира…
Какая музыка глубокая в мольбе
немых дерев, какая плачет лира…
О пусть простит меня мой ближний круг
людей, предметов, столь великодушных!
Когда бы знать им этот чистый звук
с неповторимой прелестью воздушной…
Не знать, не ведать больше ничего,
отдать себя на пищу изумленью
и ощутить печальное родство
с молчаньем этих трав как знак прощенья.