Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2013
Владимир Глушко — родился и живет в Североуральске, работал автослесарем,
шофёром, плотником, мастером, прорабом, инженером, проходчиком.
Все капитальные вертикальные стволы на шахтах Североуральских бокситовых рудников были пройдены ещё в
прошлом веке. Сегодня многие из тех первопроходцев живы уже еле-еле, и каждое
слово их или о них имеет особую цену. Достойно — не только за деньги трудились.
Случалось, роптали, но понять ситуацию и пойти на компромисс с реалиями жизни
готовы были всегда. Ежедневная напряжённость обычна для горняков. А иначе как
объяснить исчисляемый десятками лет ежедневный добровольный риск и постоянную
готовность протянуть руку помощи даже тогда, когда эту руку можно потерять?
Обучая осторожной решительности, опытные наставники обязательно скажут
подопечному: «Запомни! В шахте не только карман пошире
растопыриваешь, но и башку свою подставляешь, с оглядкой работай…» За одни
только деньги так не работают, так не живут.
Постоянно и особо сторожко в
забоях наблюдают за поведением коварных заколов над головой, своей и соседей.
Частенько остаются висеть, проклятые, — не все поддаются оборочным ломикам.
Могут упасть в любую минуту: «дозреть» и рухнуть, сломав своим весом удерживающие
каменные подклинки. Поэтому горняки (и проходчики, и забойщики) всегда делают
небольшой «перекур», давая им время для дозревания (после каждого взрывания и
следующей за ним ручной оборки). Но время есть время, его мало, а ждать
некогда. Отслоившиеся каменные глыбы горняки пробуривают насквозь и подвешивают
на металлические штанги с большими шайбами. Словно гвоздями их к неразрушенной взрывом горной породе приколачивают.
Однако не всегда удаётся уследить за стихией. Однажды
и мне пришлось стать свидетелем её коварства. С кровли рухнула увесистая глыба,
подминая одним краем под себя проходчика. Его левая нога оказалась под каменным
грузом. Всё произошло мгновенно. Помню, как все бросились приподнимать ту
глыбу, высвобождая побледневшего, испуганного проходчика. Слава Богу, обошлось.
Живой остался, и ногу врачи спасли.
Но в шахтах есть более страшная сила — это горные
удары. Внезапные настоящие землетрясения! Земные пласты, сдавленные миллионами
тонн и подсечённые какой-либо рукотворной подземной выработкой, вдруг
сдвигаются со своего вековечного места, круша и сметая всё на своём пути. При
строительстве вертикального ствола шахты «Новокальинской»
уже забетонированный ствол сжало. Бадья не проходила, а «почву» буквально
выбросило вверх более чем на метр, вместе с проходчиками. Или вода… прорвётся
вдруг из карстовой пустоты. В 1987 году шахту «Черёмуховскую»
полностью затопило. Люди выходили, преодолевая встречный поток, несущий брёвна
и перевёрнутые вагонетки, по пояс в воде. Шли, цепляясь за отключенный контактный
провод, за любой маломальский выступ. Так что случается!
***
Результаты труда наших шахтостроителей хорошо видны
проезжающим по федеральной автотрассе Серов — Ивдель.
Вдоль неё, с восточной стороны, на протяжении двадцати пяти километров стоят
копры, а под ними и сегодня живут своей повседневной трудовой жизнью шахты Североуральских бокситовых рудников (СУБР). Их глубина
перевалила за 1500 метров, а протяжённость всех подземных выработок — за семь
сотен километров! К примеру, расстояние по автостраде от Екатеринбурга до
Североуральска четыреста сорок пять километров.
Между городом и посёлком Черёмухово только двадцать
пять шахт, но под ними построен многоярусный подземный «город» со своими
улицами, переулками и площадями, т.е. с квершлагами, штреками, орт-заездами… с очистными и
проходческими забоями. Даже канатные дороги есть по наклонным выработкам, как
на курортах высоко в горах. Только наши не для отдыхающих, а
для быстрого перемещения с горизонта на горизонт. Электровозы здесь
тянут длинные составы из вагонеток, есть самосвалы, погрузчики и другая ни на
что наземное не похожая специальная горная техника. Вдоль выработок журчат в
водоотводных канавках потоки грунтовых вод, проложены трубопроводы. Группы
кабелей питают электрическим током насосы, погрузочные машины… И стены, и
кровля в капитальных выработках надёжно выкреплены
железобетоном.
Не одну тысячу тонн всевозможных материалов,
конструкций и шахтного оборудования опустили, пристроили, уложили и
смонтировали, помимо проходки самих выработок, подземные рабочие треста «Бокситстрой». Они были сразу «три в одном»: и шахтёры, и
строители, и монтажники. Люди, естественная среда обитания которых — это жизнь
под солнцем, на свежем воздухе. Люди, которым совсем не чужды дружеские беседы
и застолье. А в августе даже причину не надо придумывать. Так уж совпало, что в
этом месяце сразу два профессиональных праздника. И оба наши. Начальство по
этому поводу даже позволяло себе поёрничать: в начале
месяца, в День строителя, нам говорили, что мы шахтёры, а в конце месяца, в
День шахтёра, уверяли, что вовсе даже и не шахтёры мы, а строители. Премией и
почётным словом достойных всё же отмечали в оба праздника. И поныне мы, кто ещё
может, собираемся за «рюмкой чая»: вспоминаем друзей, рассуждаем о горняцкой жизни.
Кто-то даже приезд свой планирует именно на эти дни — здесь прошла юность,
здесь друзья и близкие, здесь кровная связь с землёй. И мы её обустраивали… ещё
и изнутри. За поверхность также не стыдно. Взгляды непроизвольно светлеют,
когда скользят по панораме городских улиц, по водной глади трёх рукотворных
водохранилищ или цепляются за мосты через речные каналы, которых в рудном поле
забетонировано более шестидесяти километров! Ничего подобного в мире нет.
Нигде. Построили их для того, чтобы через воронки карстовых пустот как можно
меньше воды попадало в шахты. А городская лиственничная аллея? Она же с душой
(читай: с молитвой) была посажена ещё первыми послевоенными строителями: от
вокзала до центральной площади. Выросли и окрепли лиственницы. Самые высокие
деревья на Урале. Красавицы. Вдоль главной улицы города двумя ровными рядами
стоят, словно почётный караул.
***
В четыре смены работали проходчики из ШСУ № 6, а в
сутках лишь двадцать четыре часа. За шесть часов надо многое успеть. На всю
жизнь запомнил я сказанное первым наставником в первый день работы под землёй:
«Не мельтеши! — сказал он. — Делай только ту работу, за которую платят…»
Глубокий смысл вложил: не суетись, мол, понапрасну, не старайся «показаться»,
не делай брак и никому не нужную, лишнюю работу. Работай головой, а уж потом
можно и руки приложить — времени мало, беречь его необходимо. Думай! Наличие
интеллекта и смекалки приветствуется в шахтах. А времени действительно мало, и
его расходуют очень экономно. Даже на обучение новичков особо не тратят.
Приведу личный пример: на горизонте уже работал, по наряду должен был породу из
забоя возить, но оказия случилась. Электровоз я, конечно же, видел, да только
ни разу ещё не управлял им. «На велосипеде ездить умеешь?! — то ли спросил, то
ли констатировал бригадир. — Стало быть, и на «паровозе» поедешь. Не маленький,
штаны не на лямках…» — сказал и ушёл (без меня забот полон рот). Вспомнил я
всё-всё, что знал: когда-то ж в учкомбинате лекции
слушал, и разряд квалификационный не ниже, чем у товарищей. Потрогал, повключал, повыключал рычаги с
кнопками и поехал. За смену, правда, пропотел не раз и не два, но,
прислушиваясь к советам, которые давались мимоходом, не без смешков и крепко
подсоленных выражений, всё же освоил и эту технику.
Не должно быть в шахте ничего лишнего: ни бестолковщины, ни суеты, ни суесловия. Есть разряд —
соответствуй, не отвлекай товарищей. И трудовой ритм был подчинён этим же
правилам, в связи с чем сразу вспоминаются наши промплощадки. Словно хорошие подворья крестьянских хуторов,
они выгодно отличались от других новостроек компактностью и размеренностью
трудовой жизни. Ничего лишнего. Все надшахтные здания и сооружения были
жизненно необходимы шахтостроителям для бесперебойного строительства.
Обстоятельный трудовой ритм задавался с первых дней закладки ствола, когда
шахтостроители спускались в котлован, вырытый экскаватором, ещё по приставным
лестницам. И уж конечно, ничуть не ослабевал он после подготовки «воротника»
(устья ствола) и установки над ним проходческого копра.
Лишь пять трубопроводов надёжно прикреплялись к
стенкам строящегося ствола: воздушный, водяной, ещё два (толстостенных) для
скоростного спуска бетонных смесей, а пятый (из жести, но в диаметре больше
метра) для принудительной вентиляции. Всё остальное технологическое
оборудование подвешивалось на прочные стальные канаты, и располагались они не
только вдоль стен, но и в самом пространстве ствола. Для каждого в лебёдочном
здании была своя лебёдка, а на подшкивной площадке
копра, очень точно установленный, свой шкив. Долго и нудно перечисляю? Делаю
это умышленно лишь для того, чтобы у несведущего читателя сложилось правильное
впечатление о квалификации и ответственности шахтостроителей. Диаметр ствола
невелик (от шести до девяти метров), а между канатами, которых около двадцати,
надо ещё разгрузочный комплекс для бадей пристроить и… много чего ещё
установить, да так, чтобы ни один из них нигде, ни обо что не задевал — не
тёрся. Проходчики своими руками выверяли и вырезали каждое отверстие,
проваривали каждый шов, закручивали гайки и аккуратно наматывали на барабаны
лебёдок канаты. Как парашютист, лично уложивший каждую складочку своего
парашюта, уверен в его надёжности, так и каждый проходчик должен быть уверен в
надёжности основного сооружения и оборудования над головой, в прочности всех
канатов. Из вертикального ствола, при его проходке, запасного выхода нет.
Если на поверхности основой любого строения является
фундамент, то фундамент новой шахты — это проходческий копёр. Вместо него
позднее возведут капитальный, стометровый, а во время проходки стоит этот, не
высокий — пусть временный, но капитально собранный своими руками.
Но двинемся дальше.
Словно в театре, который, как известно, тоже
начинается с вешалки, ежедневный путь под землю у проходчиков начинался с
раздевалки. Вдоль стен висели пальто, свитера… в карманах документы, деньги, на
полочке (над общей вешалкой) лежали часы, шапки… гардеробщика нет. И ещё одно
отличие — в театре взамен пальто вам дадут номерок, а здесь, наоборот, повесив
учётный жетон, ламповщица выдавала шахтёрский фонарь. Лишь после этого можно
пройти на нулевую площадку — для спуска в шахту.
«Нулевая»… Этим лаконичным и ёмким словом горняки
называют территорию земли, ограниченную стенками шахтного копра. На неё
маркшейдеры «выносят» и «закрепляют» начальную отметку для отсчёта глубины
ствола. Но это не нулевая отметка над уровнем моря, потому что на Урале даже во
впадинах и на дне озёр нет отметки земли, равной балтийской, принятой в России
за эталонный нуль. Просто с этой площадки начинается отсчёт расстояния до
построенных под землёй горизонтов. У каждой шахты он свой — этот самый «нулик с
плюсом»: у одной — плюс двести пятнадцать метров над уровнем моря, у другой
чуть меньше или больше, но все с плюсом. Если шахтёры находятся на горизонте
«минус восьмисотого метра», то над головами у них расстояние до поверхности
земли исчисляется прибавлением к этим метрам ещё и индивидуального шахтного
«плюса». В приведённом примере до «нулевой» более километра (800 метров до
уровня моря и над ними плюсом ещё 200 с чем-то).
Первое, что отмечал взгляд при входе на площадку, это
чистота! Даже если за пределами копра грязь и слякоть — на
нулевой всё равно ни соринки. Въехала машина, разгрузилась… и уехать ещё
не успела, а сигналистки уже спешат с совком и
веником, чтобы убрать всю просыпь из кузова и грязь от колёс. В первую очередь
от устья ствола отметали: в нём ведь люди работают, и не дай Бог, если
что-нибудь в ствол упадёт. Даже самый маленький камешек, разогнавшись при
свободном падении, может внизу большой беды наделать. За чистотой на площадке
следили тщательно и постоянно. А кто лучше женщин это сделать может? Вот и
брали на себя дополнительную обязанность сигналистки.
Проходчики за такую заботу отвечали своим повышенным вниманием. К примеру, на
всех стволах из подручных материалов строили для них на рабочих местах уютные,
тёплые будочки, в которых позднее обязательно появлялись цветочные горшочки и
небольшие зеркала.
Женщины!
Каждая в сопровождении горных мастеров хоть раз, но
опускалась в забой, на самое дно строящегося ствола. Все наши сигналистки и машинистки подъёмов знали условия работы
внизу и хорошо понимали свою ответственность. Не раз и не два замирало женское
сердечко от затянувшейся паузы в селекторном диалоге: что случилось? А каково
им было сидеть за пультами управления после аварийных сигналов из шахты!
***
Но пора уж и нам опуститься в шахту, чтобы прожить
одну из рабочих смен на дне огромного, почти километрового колодца, где и
воздух не очень чист, и сыро, и… много чего ещё есть непотребного для жизни
человеческой.
Решились?
Тогда мы вновь находимся в копре. Время зимнее. И уже
прозвучали сигналы, после которых бадья с проходчиками приподнялась, аккуратно
приняла раму с предохранительным зонтом и замерла в ожидании разрешения на
спуск.
И вот, открывая вход в шахту, «пол», на котором она
только что стояла, вздыбился «лядами» —
металлическими двустворчатыми воротами. Убедившись в безопасном обеспечении
спуска, сигналистка подала разрешающий сигнал в
здание подъёма, и «кадушка с дужкой», уже по воле машинистки, решительно пошла
вниз.
Перебрасываясь словечками, шуточками и крепкими
выражениями, проходчики «поехали» к своему глухо урчащему в земных недрах
рабочему месту. Дна не видно. Последний земной свет, последнее движение ещё прозрачного
воздуха у лица и невольный быстрый взгляд вокруг. О чём и о ком подумалось им в
этот момент?
— Миленький ты мой, возьми меня с
собой, — игриво пропела сигналистка.
— Там, в раю глубоком, уж точно ты мне не нужна. Жди зде-е-есь! — парировал кто-то уже из-под нулевой площадки,
и ляды закрылись.
Теперь о движении бадьи свидетельствует лишь
подрагивающий стальной канат. Всё быстрее и быстрее убегает он вниз через
прикрытое прорезиненным клапаном небольшое отверстие на стыке створок.
Под лядами же совсем другой
— подземный мир. Напоминая о скорости спуска, близкой к скорости свободного
падения (из-за чего всегда закладывает уши и ощущается лёгкое щекотание в
паху), шуршат на витках направляющих канатов ролики в раме предохранительного
зонта. Подчиняясь законам физики, рядом с бадьёй затейливо кружат капельки
грунтовых вод. Словно живые, сжимаются, кукожатся, но мчатся. Переливаясь в
свете фонарей всеми цветами радуги, они дрожат и меняют форму, то чуть отстают,
то чуть обгоняют бадью. И жидкий мрак каждый миг густеет, а из глубины ствола
доносится нарастающий гул буровых установок. Лишь отработавший своё встречный
воздушный поток торопится на поверхность.
Сжатый воздух… Он, безусловно, самый лучший помощник
проходчикам. В вертикальных стволах из-за сырости применять электроэнергию
почти невозможно. На перфораторах и погрузчиках, на лебёдках и насосах все
двигатели работают от энергии сжатого воздуха, отчего в ограниченном
пространстве огромного колодца и шум особый. Сравнить его просто не с чем: ревущий,
шипящий, свистящий… Аналогов нет. Разве что адский? Но оттуда никогда не было
известий. В дополнение к сильнейшему шуму, в стволе настоящий ливень из
грунтовых вод и тугие сквозняки, создаваемые ветром принудительной вентиляции.
Всё это и есть главные составляющие трудовых будней проходчиков вертикальных
стволов.
Подвешенный на толстых тросах и прочно зафиксированный
распёртыми в стены мощными гидравлическими домкратами полок всё равно заметно
содрогается от напряжения — едва сдерживает напор упирающихся в него буровых
установок. Скорость спуска замедлилась до минимума, и бадья негромко лязгнула,
оставляя на стопорах предохранительный зонт.
Полковой дежурный резко дёрнул за рычаг звукового
сигнала, и в забое мигнули огоньки шахтёрских фонарей — это глянули вверх и
разошлись, уступая место, бурильщики. «Кадушка с дужкой» слегка качнулась в
скопившейся на дне колодца воде, которую, натужно завизжав, тут же начал
закачивать в неё переносной насос. Острословы прозвали его «лягушкой».
Небольшой и нетяжёлый, он (с помощью кого-либо из проходчиков), словно живая
лягушка, прыг да скок по мере надобности с места на место, по лужам.
Проходчики, привычно перемахнувшие через край бадьи,
сразу ощущают содрогание «почвы». Кажется, что земля охвачена дрожью, что и она
потрясена чудовищным напором железа, упрямо разворачивающим её твердь.
Подчиняясь людской воле и силе спрессованного воздуха, две ревущие буровые
установки крутят и крутят подрагивающие упругие буровые штанги — тонкие трубы,
встрявшие в дно огромного колодца.
Впечатляющее зрелище!
Представили, как грызут они каменную толщу, кроша и
стирая свои победитовые зубы? Чувствуете, как стволовая вода тугими каплями,
словно клювами, пробует прочность ваших прорезиненных костюмов, а сырость
холодной змейкой вползает за воротник, сводит лопатки и прямит позвоночник?
Ощущаете, как по всему забою мечутся тугие струи шахтного воздуха, состоящего
из смеси буровой пыли, грунтовых вод и машинного масла?
Да уж, здесь не будешь долго раздумывать
что да как — знобит уже с первых минут. И потому, проследив взглядом за
световой точкой от фонаря звеньевого (обрисовавшего ею контуры засечек),
выслушав уточнения и просьбы от «жующих ухо» бурильщиков (иначе слов не
разобрать из-за шума), все разошлись (если так уместно выразиться о пятачке
ствола) по своим местам. И теперь…
Спустившиеся внимательно осмотрели грудь забоев:
как подготовлены, какова структура пород? Используя многолетний опыт, они
попытались определить, будет ли эффективной отпалка.
Забои, «вырезанные как по маслу», всегда были особой профессиональной
гордостью. Не раз и не два в процессе бурения первопроходцы оценят и подправят,
если надо, расположение шпуров. Помните наставление: «Делай только ту работу,
за которую платят…»? Но сегодня у «стволовиков» есть
более прозаическая причина для точных расчётов: в случае качественного «отрыва»
уже завтра здесь будет можно укрыться от ливня шахтных вод. В стенах ствола
появятся первые метры горизонта с каменной кровлей над головой, с которой лишь
капает. Не день и не два продлится относительно сухой рай. Пока не построят
околоствольный двор. Лишь после этого продолжат углубку
ствола к следующему, нижележащему горизонту.
Это будет. А сегодня ещё трепещут от вибрации
перфораторов лучи шахтёрских фонарей. Рассеиваемые мокрой пылью, они напоминают
проходчикам о солнышке, значит, и о Вселенной — о том, что после них сюда
придут не менее упрямые забойщики и выдадут на-гора руду, которая станет
алюминием! Станет, как выразился Иосиф Бродский, «той самой частичкой
сердечности и теплоты человеческой, частичкой трудолюбия и веры, что присядет
на отдых в другой Галактике у неизвестной звезды».
Свет от шахтёрских фонарей… Проходчики верят в то, что
он, озаряя сырую подземную тьму, вместе с ними пробивается в
далёкое далёко. А сегодняшние тяготы и страхи почти не имеют значения. Они
пройдут. Главное, что фонари светят для сердца, для зрячей души. Излишне пафосно говорю? А вот не стыдно! Ведь это он… это наш
боксит космической ракетой, как иглой, пронизывает голубой небесный купол, это
наша вновь ожившая через миллионы лет руда мчится во Вселенной. Ещё на вершок,
ещё на шажок она продлевает тропочку в будущее, начинающуюся здесь, от вот этих
мужиков в грязном и мокром забое, вцепившихся в тяжёлые и скользкие
перфораторы. Потому что только так, выпятив вперёд челюсть и упрямый лоб…
только так двигаются за горизонт, за грань. Буквально вгрызаясь в каменные
стены: ощущая, как гудит планета Земля.
Сурова шахтёрская доля? Зато надежда упорна. И мечта,
как и гордость, тоже. Потому и трещат неустанно перфораторы… только вперёд…
к новым залежам… в будущее. А тот, кто считает этих мужчин лишь упрямцами,
пусть поперхнётся.
Предыдущая смена сегодня хорошо позаботилась о фронте
работ, даже перфораторы, уже настроенные, поставили к стенкам в местах будущих
засечек — включай и бури. Задалась смена. И потому, благополучно закончив
бурение, шахтостроители подготовились к взрыванию. Уже выдали на-гора
установки, убрали из забоя всё лишнее на полок. Сжатым воздухом выдули буровую
крошку из шпуров, выстреливавших при этом процессе, как из ружей, каменной
картечью (не зевай, успевай отвернуться, зажмуриться). И сейчас, отстиранные
донельзя в мыльной круговерти смены и вновь тщательно прополосканные в ливне
грунтовых вод, проходчики периодически посматривают вверх. Ждут: вдруг да
увидят, как проколет тьму кромешную на километровой высоте светлая, словно
звёздочка в ночи, точка. Это ляды откроются и,
пропуская бадью, мигнут им дневным светом.
Что-то припозднились сегодня взрывники. Обычно они
поджидают окончание буровых работ. В наступившей тишине хорошо слышно, как
шумит в стволе ливень грунтовых вод. Но скоро здесь начнётся настоящая
свистопляска. Взлетят оторванные, перемолотые в щебень куски земной тверди.
Содрогнётся и загудит проходческий полок, пропуская сквозь бадейные проёмы
взрывную волну, газы и пыль. Проскочив по стволу, они вылетят сквозь распахнутые ляды на-гора. В
атмосферу.
Вдруг все замерли… а уже в следующее мгновение,
словно белки, порскнули из-под бадейных проёмов к стенкам ствола, прижались к
ним и застыли! Напряжённо слушают характерный подфыркивающий
посвист чего-то летящего с нулевой отметки. Летит что-то! Словно пуля. С
километровой высоты! К ним, которым и спрятаться-то негде… затаили дыхание,
слушают…
Бац-бах-ах-ах!..
Повезло! В полок попало «что-то», в верхний ярус. А
ведь бывало, что и к ним прилетали камешки да гаечки. В таких вот случаях
хочется хотя бы покурить, но здесь от шахтных вод сигарета попросту
расползается в руках. И всё же… один из горняков припал, как на молитву, на
колени. Другой, как птица крылья, распластал над ним свою «резину»: пускай тот,
первый, разочка три курнёт и бросит раскисший табачок.
Но даже здесь, во тьме холодно-мокрой, есть тёпленькие
«капли» — малюсенькие лампочки шахтёрских фонарей с не очень-то и ярким светом.
Таким родным, что хочется головку фонаря снять с каски, за пазуху положить и,
словно птаху мокрую, чтоб обсушить-согреть, небьющимся стеклом прижать
легонечко к груди (снимал я… прижимал за пазухой к мокрущему белью, до сих пор помню то тепло, казалось,
живое).
А вот и «звёздочка».
Мигнула всё же. Наконец-то!
Теперь забой зарядят — и домой, к дневному свету. Соскучились. Зимой дни
коротки, и потому особенно заметна бледность лиц. Живут без солнышка почти. Из
ночи снова в ночь, словно и не бывает никакого дня. Проснутся, на улице ещё
темно… Затем во тьму подземную как минимум на шесть часов. Выедут из шахты,
картина прежняя, на улице уже темнеет. А когда из ночной смены вернутся, так
вообще проспят почти весь светлый день…
Прогудел громкий, как на тепловозах, сигнал — это
дежурный на полке вновь предупредил: пришла бадья, будьте внимательнее.
Взрывчатку выгрузили и быстро разнесли к шпурам,
отверстия которых раскрыты. У всех есть допуск к работе с взрывчаткой, и дело
спорится: патрон за патроном толкают её в шпуры, уплотняя и уплотняя деревянными палками-забойниками.
Почти полтонны зарядили, собрали электрическую цепь, взрывник её проверил.
Бикфордов шнур в стволе гореть не будет, а если и будет, то можно ли
гарантировать, что при выезде не отключится подъёмная машина? Бадья в таком
случае остановится в стволе, а после взрыва — это верная гибель. Поэтому
собрали цепь с электродетонаторами. Далее, чтобы не
разбило мощным взрывом, поднялись с полком на сорок метров выше. Попутно, стоя
на открытом верхнем ярусе, собрали и уложили на него все подводящие шланги и
кабели. Взрывник за это время осторожно распустил с катушки магистральный
провод, подсоединённый к детонаторам. Перед посадкой в бадью надёжно закрепил
его концы в клеммах взрывного кабеля, опущенного в ствол с поверхности.
Всё!
Теперь уж точно всё: так хочется
«взглянуть на солнышка
реснички золотые»…
— Тяни быстрее, машинисточка!
И вновь, теперь уже при движении вверх,
шуршат-постукивают ролики о витки натянутых, как струна, направляющих канатов.
Минута, две, три… Открылись ляды, во тьму ствола
ворвался свет — это свет зимнего дня! И они уже поднимаются в него сквозь
железную калитку нулевой. Оживились… А день — как по заказу! Встретил их
солнышком ярким да морозцем уральским ядрёным. Мокрые прорезиненные костюмы
чуть ли не мгновенно покрылись тонкой ледяной корочкой.
— Здравствуй, милочка моя, к тебе на крыльях мчался
я…
— Иди ты… в баню, Ромео замороженный.
Конечно же, в баню… под горячий душ, не
раздеваясь… смыть грязь, оттаять, в сушилке всё развесить и снова под горячую
струю или в парилку. На полок. На верхний самый — с
веничком.
Колыхнуло воздух — это в глубине земли натужно ухнул
взрыв. Содрогнулся крепыш-копёр, словно хотел сорваться и убежать, да не тут-то
было. Крепко анкеры его ноги держат в бетоне фундаментов. Вентилятор включили,
и уже совсем скоро другая смена проходчиков опустит в шахту ухватистые
грейферы. Ствол очистят от каменной набойки, вновь обурят и взорвут уже
засечённую околоствольную выработку будущего горизонта.
А наши не совсем обсохшие проходчики уже сели в
автобус. Казалось, что и не знали усталости, что не дрожали в стволе от холода.
Всё как всегда: улыбки, шутки и вполне обыденные разговоры о планах на «после
работы». Нормальные мужчины с мужскими характерами. Никто из них не поминает
вслух «гайку», прилетевшую в ствол. Ну и что? Что ж такого особенного? Да
ничего! Обычное дело. Ведь обошлось, значит, ни к чему соплями
шмыгать. Нормальная мужская работа.