Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2013
Елена Усачёва — писатель, сценарист и журналист.
Родилась в Москве. Окончила Московский педагогический государственный
университет им. В.И. Ленина и Литературный институт им. А.М. Горького. Писала
сценарии для телепередачи «Спокойной ночи, малыши», работала учителем русского
языка в школе, писала статьи для «Российской газеты», «Литературной газеты» и
многих других периодических изданий. Автор более 30 книг для подростков,
вышедших в издательстве «ЭКСМО».
* При неоценимой поддержке и помощи Ирины Лисовой и Андрея Жвалевского.
Поводом для этой статьи стал материал
Марии Скаф, опубликованный в журнале «Октябрь», № 12
за 2012 год. Довольно пространные рассуждения автора вытекают из неожиданного
заглавного посыла — детской литературы в России нет.
Начнем по порядку. А с порядком у нас
сразу становится не все хорошо. Потому как первые же строчки статьи заставляют
задуматься, остановиться, перечитать их повторно, потом третий раз, а потом
какое-то время побороться с желанием не читать дальше вовсе. Разгромив детскую
литературу, автор выдвигает претензию и к критике. Что, мол, люди, пишущие
критические статьи, в целом не понимают сути своей работы, акцентируя внимание
на мелочах: в частности, на «овзрослении» детской
литературы, которая проявляется в темах, в иллюстрациях, в попытках говорить о
Боге, а не в обобщении.
И тут же переходит к тому самому
обобщению, на которое не решался никто до нее: «В первую очередь важно
понимать, что детской литературы в России вообще-то нет <…>. Ее нет ни
как свода текстов, входящих в круг детского чтения, и ни как плеяды авторов,
представляющих национальную литературу миру (хотя и это, кстати, тоже под
вопросом), и уж точно ни как ниши на книжном рынке. Ее нет как института,
включающего в себя писательский, читательский и профессиональный
исследовательский цеха, находящиеся в постоянном, желательно — плодотворном,
взаимодействии. Института же нет потому, что, в свою очередь,
отсутствуют его составляющие (точнее, раньше были, а теперь — кончились): нет
сообщества детских писателей (особенно, например, в сравнении с сообществом
современных поэтов), нет академической среды (одна кафедра детской литературы
на две столицы, да и та — с библиотечным, а не с филологическим уклоном), не
все гладко и с читателем, поскольку ни издатели, ни родители, ни
писатели в массе своей до сих пор никак не разберутся, как же им
взаимодействовать».
Извините меня за столь длинную
цитату, но из песни слова не выкинешь, а если уж полемизировать, то предметно.
Если автор утверждает, что литературы нет, то о чем мы говорим? Нет предмета,
нет обсуждения. Более того — почему вдруг таким нападкам подверглась именно
детская литература? Из чего выходит, что все остальное у нас есть, а детской
нет? Ведь если нет книг, нет читателей у детской литературы, то нет и читателей
у взрослой литературы — им попросту неоткуда взяться. Неподготовленный к
восприятию современного текста человек не сможет адекватно войти в миры
взрослых писателей. Не говоря уже о поэзии. Временная последовательность чтения
текстов, определенная подготовка к восприятию современных писателей — вот что
дает современная детская литература. Читателю Чуковского и Маршака, Радия
Погодина и Виктора Голявкина, Артура Гиваргизова и Эдуарда Веркина
откроется глубина текстов Кенжеева, Кабанова,
Королева, Остудина, Гандлевского.
Но почему все-таки именно детская
литература подверглась и уже многие годы подвергается таким нападкам? В этом
есть своя тайна, которая на поверку имеет весьма прозаическое объяснение.
Итак, что же такое новая детская
литература, по мнению автора.
Это огромный объем текстов, чаще
переводных, выходивших по всему миру (а больше всего, по мнению Скаф, в нашей стране сейчас популярны такие направления,
как США, Япония и Скандинавия (от себя добавлю Финляндию, которая, видимо,
подразумевалась под Скандинавией). Наш читатель, да и писатель тоже, давясь и охая, пытается
стремительно освоить литературу как минимум полувекового срока. И это у нас не
получается. Более того, из-за отсутствия систематики и «координатной сетки в
сознании профессионального сообщества» толком ничего усвоить не удается. А
отсюда — крики: «Караул!», «Бей!».
К зарубежной (подчеркиваю это слово)
литературе сейчас действительно неоднозначное отношение. Дело доходит до того,
что в Питере создается комиссия по нравственности, запрещающая к продаже книги
о смерти, о деторождении (например, запрету подверглась милейшая история «Самые
добрые в мире» шведских писателя Нильсон
и художницы Эриксон). Много шума было вокруг книги
издательства «КомпасГид» «Скажи, Красная Шапочка»,
где немецкий автор Беата Ханика
поднимает тему педофилии. Не менее показательной была история с книгой Давида Гроссмана «С кем бы побегать». Члены Уральского
родительского комитета зашли в книжный магазин и выбрали несколько книг по
половому воспитанию, чтобы подать на издательства в суд. Среди прочих попался Гроссман, «С кем бы побегать» (чудесная книга известного
израильского автора, лауреата многих престижных премий). В суд подали за
растление и уничижительное обращение к женщине. Книгу они не читали, но им
кто-то сказал, что там есть слово «сука». Слово есть. Оно обозначает собачью
особь женского пола. Шум вокруг русской литературы разгорелся и после того, как
директор издательства «Розовый жираф» в интервью немецкой газете сказал, что
печатать, кроме Дины Сабитовой, в России некого, вот
и приходится «выезжать» на переводных книгах.
Откуда вообще возникло это желание
сравнивать, устраивать соревнования? Никакая литература, ни взрослая, ни
детская, ни наша, ни зарубежная, не может рассматриваться как лидер в чем-либо.
Литература не спорт и не гонка вооружений, здесь нельзя отставать или
вырываться вперед. Можно говорить только об интересе и понимании, не более
того.
Переводная литература не всегда
находит понимание в сердцах и умах читателей (и родителей, и критиков, и
детей). Следует ли из этого, что мы закостенели, отстали, ничего не смыслим,
что наша литература мертва, так как не освещает темы, разрабатываемые на
Западе? Почему мы не допускаем, что, несмотря на все бури и треволнения в мире,
на течения и тенденции, русская детская литература, которая всегда отличалась
своеобразием, своим же путем и идет, этого своеобразия придерживается. Более
того. Я не вижу, как читательское восприятие переводных книг влияет на детскую литературу
той или иной страны. Единственная книга, которая действительно повлияла на
отечественную литературу и на писателей, была, как это ни покажется странным,
«Гарри Поттер». И то не сама книга, а тот успех,
который она принесла своему автору. Ведь именно отсюда интерес к детской
литературе как не просто литературному явлению, а проекту, способному принести
прибыль, возродился. С этого момента стали появляться крупные проекты и
внушительные семикнижья у многих авторов.
А темы… Уж
позвольте вас заверить, тему и то, как эта тема подается, каждый автор выбирает
сам, независимо от того, что пишут и какие тенденции существуют вокруг. Так, Ая эН написала «Библию в смс-ках» не потому, что кто-то где-то поднял вопрос про разговор ребенка о Боге, а потому, что у выдумщицы
и смелого автора родилась идея, форма, появились герои. Андрей Жвалевский и Евгения Пастернак пишут о школе не потому, что
где-то услышали, будто школьных повестей нынче маловато, а потому, что это их
тема.
Мне странно, что к литературе, тем
более детской, которая изначально находится выше меркантильных амбиций и обид,
снова применяется эта уже избитая и надоевшая схема, что, мол, раз уж нас не
видят за границей, то мы чем-то плохи. Тут не вопрос, кто кем интересуется,
вопрос в том, что мы сами добровольно ставим себя ниже западных авторов. С
чего? Да, нам интересно, что происходит у них там, — поэтому мы их переводим и
печатаем. А им не интересно, что происходит у нас, поэтому наших переводов там
не так уж и много. Что из этого вытекает? Ровным счетом ничего, кроме того, что
наши реалии подчас непонятны и неприемлемы для заграницы. Не более того. Некуда
здесь применить понятие «хорошо — плохо». Был у меня забавный случай. К моим
произведениям проявила интерес литовская анимационная студия. Через полгода я
встретила директора этой студии в Эстонии, в Таллинне. Девушка меня сразу
узнала, обрадовалась, обняла как родную, но сказала не самые приятные слова:
книга ей очень понравилась, она уже видит, как ее экранизировать. Но! Не
подойдет эта книга для экранизации в Литве, потому что в ней много незнакомых
для литовцев реалий. И реалиями этими были «начальник ЖЭКа»,
бабушка, сидящая около лифта, иными словами — консьержка, и летний детский
лагерь. То есть мы их почему-то понимаем — и фильмы, и книги, — а они нас
понимать не хотят. Что же, бывает.
Впрочем, и поездок на заграничные
выставки-ярмарки у писателей сейчас много, и переводов достаточно. Постоянно
переводят Эдуарда Успенского, Андрея Усачева, Григория Остера,
Марину Москвину, Валентина Постникова. Наши детские писатели — завсегдатаи
Международных книжных выставок во Франкфурте, на Кубе, в Словакии и Китае.
Может ли это говорить о «вписанности в мировой
литературный процесс»? По мне, так главную задачу писателя «мир посмотреть и
себя показать» российские авторы весьма успешно выполняют.
Писатель Андрей Жвалевский,
физик по образованию, заметил, что таким образом Мария Скаф
уподобляет детскую литературу коту Шрёдингера, который то
жив, то мертв, в зависимости от обстоятельств. Есть такой казус в квантовой
механике. Как видно, есть он и в филологии.
«Потребность общества в приближении
ребенка к себе (и к реальности), установку на «раскурочивание»
болезненных зон очень остро переживают консервативные критики».
Так все-таки в чем проблема? В
восприятии? А может быть, в том, что как раз критики у нас нет, а не детской
литературы. Иначе как объяснить это целенаправленное неприятие того, что
происходит в России?
Откуда появляется эта вечно
муссируемая идея, что детской литературы как института не существует, что
современные подростки и дети не читают современную литературу? Понятно, что
пришла она не из академических кругов, не от библиотекарей и не от школы. И тем
более не от писателей. Как ни странно, идет это от журналистов и критиков.
Современным молодым критикам кажется,
что жизнь только с них и начинается, что до них ничего не было. И по большому
счету ленятся читать, анализировать, понимать то, что происходит. Ведь есть
такое устоявшееся мнение, что детская литература это «недо»-литература. Она попроще, помельче.
Что тут такого? Детский стишок написать! Да и читать — ничего интересного.
Поэтому заглядывают они в книжки с красивыми картинками постольку-поскольку. Одну прочитал — все стало
понятно, садимся писать критическую статью.
Критик Валерия Пустовая
объяснила мне феномен замалчивания и искажения простым явлением: «Вы про себя
не пишете, поэтому вас и нет». И выходит, что взрослая литература есть, потому
что про нее постоянно пишут, пафосно раздают премии,
фестивали проводят. А у вас труба пониже, дым пожиже,
я вас и не вижу.
Марию Скаф
никак нельзя назвать некомпетентной. Она изучает книжную иллюстрацию, пишет
рецензии на переводные детские книги. А потому решила, что хорошо знает русскую
детскую литературу. Не знает. Иначе не заявляла бы в постинтервью,
что в России нет традиций, нет преемственности и мейнстрима,
что главный информационный носитель, это «БиблиоГид».
Фантастическая информационная узость для критика.
И вроде школьная
программа не обходит стороной современных писателей — есть там и Успенский, и
Усачев, и Остер, и Яснов с Махотиным. Чуть ли не Емца
читают во внеклассной программе, а снова слышно шипение: нет вас, нет.
Итак, «Ее (детской литературы. — Е.У.) нет <…> как свода текстов, входящих в круг детского
чтения».
Обратимся к истории, чтобы понять,
что происходящее сейчас никак не феномен, не единичный случай, а вполне
закономерный процесс, нормальное развитие живого организма под названием
«детская литература».
Отечественную литературу последние
сто лет постоянно структурировали, сгоняли в Союз писателей, мерили не
талантом, а количеством льгот. Если твою фамилию упомянул такой-то критик,
значит, ты как писатель существуешь, если нет — не существуешь. Детская
литература прошла не менее драматичный путь. Сколько копий было сломано в рассуждениях
о том, нужна ли советскому ребенку иллюстрация в книжке или она отвлекает от
текста, могут ли советские дети читать сказки или только листовки, какие книги
из зарубежных авторов могут печататься в Советской России. Было создано
несколько специализированных издательств, работающих на государственный заказ.
Были огромные тиражи, были радиопостановки и экранизации «правильных» авторов.
Вышедшая книжка гарантировала человеку громкое звание писателя и встречи со
своим читателем. Была четкая преемственность — молодые в трясущихся руках
приносили свои тетрадки мэтрам, просили совета, договаривались о публикациях.
То есть тогда детская литература существовала по всем понятиям — не только
Марии Скаф, но и по мировым.
Что произошло в конце восьмидесятых —
начале девяностых? Можно ли говорить, что все рухнуло? Жизнь не остановилась,
она продолжалась. Да, о писателях стали гораздо меньше говорить и писать,
пропали радиопостановки, перестали выходить экранизации. С потерей льгот многие
писатели прекратили писать — и слава Богу. Детская
литература вообще занятие невыгодное, малоприбыльное, остаются в ней энтузиасты
или хитрецы, умеющие пристроиться. Но остановился ли литературный процесс?
Может ли асфальт остановить рост березки?
1990-е годы — это Андрей Усачев и Григорий
Остер, Мария Семенова и Екатерина Мурашова, Марина Бородицкая
и Марина Москвина, Наталия Соломко, Валерий Роньшин,
Лев Яковлев и Сергей Лукьяненко, детские издательства «Самовар» и «Росмэн». Да, все искренне сокрушались об упадке интереса к
детской литературе. А тут еще ко всем бедам на рынке появилось много переводных
западных книг… Тут-то нам и умереть. Но ведь,
наоборот, произошел взлет, появились новые авторы. Они перестали топтаться за
спинами мэтров и рванули вперед, без разрешений и указаний сверху. Ни в коем
случае нельзя забывать творческую лабораторию «Черная курица», которая
существует уже более двадцати лет. Оттуда Борис Минаев, Лев Яковлев, Юрий
Нечипоренко, критик Лола Звонарева. С ними
сотрудничали Марина Москвина, Сергей Седов, Тим Собакин, Марина Бородицкая, Александр Торопцев,
Олег Кургузов. Они еще шумели, они еще рвались
заявлять о себе.
Идущее за ними поколение оказалось
тише — ни громких скандалов, ни яростных заявлений. Время не располагало к
буйству, воевать стало не с кем. А отсюда рождается ощущение, что новых
писателей нет. Что больше никто не мнет в потных ладошках тетради, не ждет
рецензий мастеров. И тишина эта идет оттого, что пропали крупные (я подчеркиваю
— крупные) писательские союзы, куда так рвалась молодежь, где крепко
обосновывались мэтры. Именно на отсутствие таких союзов указывает Скаф с настойчивостью, как будто она не в 1988 году
родилась, а в 1988 году это пишет. Да разве по указам пленумов считают
писателей?
«Ее (детской литературы. — Е.У.) нет и как плеяды авторов, представляющих национальную
литературу миру».
Сегодняшний мир не склонен к крупным
объединениям, людям больше по душе самовыражение, проявление индивидуальности.
Поэтому если Успенский помог Андрею Усачеву и Григорию Остеру,
работал со Стасом Востоковым, то про Дину Сабитову,
Галину Дядину, Алексея Олейникова этого сказать
нельзя. Писатели сами появляются, сами пробиваются. Детских писателей сейчас
очень много, одни посильнее, другие послабее, третьи полные бездарности (эти из самых активных, на всех семинарах и выставках они
первые). Откройте сайты любой литературной премии, загляните в сборники,
выпускаемые по итогам семинаров и фестивалей, зайдите все в тот же пресловутый
книжный (хотя идти туда за статистикой — последнее дело).
«…Нет сообщества детских писателей…»
Продолжает действовать старая система
семинаров и мастерских. С 2001 года проходят форумы молодых писателей, а с
2006-го семинары молодых детских писателей, организованные Фондом Сергея
Александровича Филатова (мастера — Эдуард Успенский, Валерий Воскобойников,
Андрей Усачев, Марина Бородицкая). От этих же
семинаров пошло несколько объединений молодых детских писателей, например,
Творческое объединение «Остров Ю», которое проводит
три фестиваля детской литературы в год — в Коктебеле, в Питкяранте и в деревне Лизуново под Александровом. Организовавшись, детские
писатели ездят по городам и даже заглядывают за границу — они стали частыми
гостями в Финляндии и Эстонии. Детские писатели занимаются тем, что не могут
сделать ни критики, ни массмедиа, — пропагандой
современной детской литературы и популяризацией чтения.
Вслед за филатовским
семинаром появился фестиваль «Детские писатели вокруг ДЕТГИЗа»
(мастера Серей Махотин, Андрей Усачев и Михаил Яснов),
проходят традиционные встречи в Гайдаровке —
Центральной детской библиотеке им. Гайдара в Москве. Привлекает к своей работе
молодых авторов Фестиваль детской литературы им. К. Чуковского. Существует
уральское «Содружество детских писателей», которое присуждает Литературную
премию имени Владислава Крапивина.
Этого всего не видно, если этим не
интересуешься, если ограничиваешь себя скупым походом в книжный магазин или
посещением интернет-магазинов.
О детской литературе, правда, мало пишут, мало говорят. Одно время мне тоже
казалось, что я одна сижу за столом, что-то пишу, а вокруг голая пустыня.
Здесь стоит уже сказать о
преемственности, которую не видит Мария Скаф. Есть сейчас и свои Драгунские (Елена Ракитина), свои абсурдисты (Наталья Дубина и Артур Гиваргизов),
традиционалисты (Ирина Лисова и Анна Игнатова),
авторы социальной прозы (Ася Петрова и Дарья Вильке),
преемники Житкова и Бианки (Стас Востоков), есть сказочники (Литвинова и
Алексей Олейников), есть и люди, идущие своим путем, тот же Эдуард Веркин и Ая эН.
Кстати, Ая еще и воссоздала в революцию утраченный
жанр книжки-картинки, книжки-ребуса, книжки-игры.
«…И уж точно ее нет как ниши на
книжном рынке».
К сожалению, Книжная палата не дает
отдельной статистики по современной российской художественной литературе для
детей, но косвенным показателем можно считать появление и развитие издательств,
которые на такой литературе специализируются. Например, упомянутый Марией
«Самокат» работает всего десять лет, и если начинал он исключительно с
переводных книг, то в 2012-м отечественных авторов в его издательском плане
стало больше, чем иностранных. Похожая ситуация и с «Розовым жирафом», «КомпасГидом», даже «Росмэн» в
последние годы делает ставку на «своих», проводит для этого специальный
конкурс-отбор. Особая ситуация с «ДЕТГИЗом», который,
конечно, не десять лет назад появился, но активно заработал как раз в начале
нового тысячелетия. В целом, по мнению, например, главы «Эксмо»
Олега Новикова, «последние годы, несмотря на кризис, рынок именно детских книг
демонстрировал определённый рост» («Университетская книга», № 2, 2012). И это
не единичное мнение (см., например, подборку интервью
«Детская литература может спасти российский книжный бизнес» на сайте «Великая
эпоха» 14.02.2012). То есть ниша-то как раз есть, и устойчивая. Какую долю в
этой нише занимают современные российские авторы — вопрос тщательного
исследования, и почему-то мне кажется, что Скаф этого
исследования не проводила. Видимо, она сама это понимает, потому что в своей
статье на сайте Colta.ru «Гальванизация лягушки»
(15.01.2013) пишет: «Все хорошо у нас с рынком детской книги (впрочем, тоже с
поправками)».
Говорить о том, что нет литературной
среды, нет свода текстов, мягко говоря, опрометчиво. Больше того скажу — дети
читают всех перечисленных авторов.
Из чего чаще всего рождается убеждение,
что детской литературы нет, или если и есть, то она никому не нужна? Мамы
покупают то, с чем знакомы, что им читали их мамы, — Чуковского, Маршака,
Носова, Драгунского. Именно этим объясняется, что какой уже год, по статистике
Российской книжной палаты
(http://www.bookchamber.ru/content/stat/stat_2012.html), Пушкин, Чуковский,
Носов и Барто ходят в лидерах продаж детской
литературы. Надо заметить, что именно детская литература прошла экономический
кризис наиболее удачно, — тиражи почти не снизились, а сейчас так и вообще
растут, против всех законов и правил. На «Non/fiction» 2012 года детская литература (как наша, так и
переводная) заняла целый этаж в ЦДХ, и именно там невозможно было протолкнуться
из-за любопытствующих и покупателей.
Но вернемся к читателям. Их нельзя
сравнивать с читателями книг взрослых. Слишком малое время отводится детям на
чтение. До школы и в начальной школе осваивается классика, а уже лет в 14—15
происходит переход на взрослую литературу. В итоге мы имеем где-то четыре года самого
бурного эмоционального и физического развития, когда дети сами выбирают, что им
читать. И вот сюда, в узкий отрезок, вписываются страшилки, детские детективы,
повести о любви, сказочные повести. О том, что все это читается, говорит хотя
бы страница «ВКонтакте» книжной серии «Только для
девчонок» издательства «Эксмо». Двенадцать тысяч
подписчиков. Двенадцать тысяч! И все это — обсуждения, мнения, пожелания,
благодарности, что книги помогли, спасли, дали шанс во всем разобраться. Это
реальные покупатели и читатели. А есть ведь еще личные сайты писателей.
«Ее (детской литературы. — Е.У.) нет как института, включающего в себя писательский,
читательский и профессиональный исследовательский цеха».
Это, опять же, с какой стороны
смотреть. С критикой у нас действительно беда. Сейчас главенствует не грамотный
разбор, а обмен мнениями, все те же рекомендации. Но это беда не одной детской
литературы. Выходит огромное количество критических статей и исследований,
охватить их нет возможности даже у десятка кафедр, систематизировать — тем
более. А если и начнут появляться кафедры детской литературы, и пускай, при
идеальном устройстве, они будут согласованы друг с другом, а не являть собой
каждый отельную школу, — и тогда система не появится. Вполне возможно, мы стоим
на пороге информационной революции, и ситуация с детской литературой этому
яркий пример. Ни Скаф, ни другие критики этот процесс
остановить не смогут. И здесь главный вопрос не что писать (а Скаф в менторском тоне указует,
что авторам непременно надо писать о толерантности к сексуальным меньшинствам и
т.п.), а как писать. А вот это ни одна система и план не подскажут. Каждый
автор сам (назовите это наитием, назовите вдохновением, назовите гласом свыше)
ищет и находит своего героя, свой стиль, свою манеру подачи.
И кстати, детская литература что-то
делает не только в «старых формах» — есть журналы и газеты, есть конкурсы на
радио, есть выставки и премии. У нас сейчас есть несколько учебников по детской
литературе (И.Н. Арзамасцевой и С.А. Николаевой, Е.О.
Путиловой). Постоянно проходят конференции и семинары по вопросам детской
литературы, ни одна книжная ярмарка не обходится без круглого стола на эту
тему. Прошло несколько заседаний в «РИА-новостях» и ИТАР-ТАССе. Есть несколько интернет-журналов о детской литературе — любительский
«Переплет» и академический «Детское чтение», есть питерский альманах «Вестник
детской литературы». Во взрослой литературе и такого не происходит. Все, что
сейчас в ней есть, — старой закваски — «толстяки», рецензии на радио, авторские
передачи на телевидении.
А теперь вернемся к тому, почему
все-таки детская литература. Почему и Скаф, и другие
молодые критики склонны нападать именно на нее, а не на поэзию или взрослую
прозу, в которой «разброд и шатание» не менее, чем в
детской. Только ли потому, что отечественная литература включилась в мировой
процесс на десять лет раньше? Только ли потому, что критика взрослую литературу
лучше знает и понимает? Только ли из-за нежелания самим искать и находить? Да,
все так. Но главное — критика не хочет увидеть, а если видит, не хочет простить
отечественной детской литературе ее самостийность. Им очень хочется, чтобы у
русской детской литературы не было ни читателя, ни писателя, ни издателя.
А она есть. Наша. Не скандинавская
или немецкая. Живая и здоровая, в свое время на ножки встала, за парту села,
свои темы стала обсуждать. И совсем не обязательно, чтобы эти темы так уж
совпадали с общемировыми трендами — о порнографии, о педофилии, о бюстгальтерах
или смерти. Это же не соревнование — кто о чем напишет
и как быстро.
«…Основная задача литературного
сообщества на данный момент представляется сложной, но однозначной: попытаться
проработать до сих пор не проработанные травмы, чтобы в будущем они не настигли
наших детей».
А все-таки если ни сообщества нет, ни
литературы, то как можно от нее что-то требовать
«однозначно», и как можно что-то писать сейчас, если будущие дети не примут
проблематики и манеры подачи материала «годов минувших»? Если детской литературы нет ни в каких формах,
то зачем призывы к писателям что-то такое писать? Создать то, чего нет в
принципе, может только Бог. Квантовая механика. Кот Шрёдингера.
В сложившейся ситуации остается
только призвать к сохранению собственного достоинства. Ни детским писателям, ни
тем более всей детской литературе не в чем оправдываться.