Сергей Ивкин. Йод. — Екатеринбург— Нью-Йорк: «Евдокия», 2013.
Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2013
Сергей Ивкин. Йод. — Екатеринбург— Нью-Йорк: «Евдокия», 2013.
Есть у стихов свойство — на уровне подсознания или чего-то неназываемого их принимаешь как старых знакомых даже при первом прочтении. Тексты Сергея Ивкина будто бы ждал или знал долгие годы. И не потому, что родом оба — привет с Урала (была когда-то традиция у отцов-кузин-мам-теть-бабушек — фотографироваться на память с подобной трогательно-смешной надписью на снимках). Скорее из-за в чем-то родственного отношения к способу высказывания.
Про снимки тут не ради словца, вся книжка поэта «Йод» подобна слайд-шоу.
Порой совсем короткие, в строфу-другую умещающиеся коллизии создают впечатление законченного действа. Емкость поэтической строки у автора такова.
Но не простецким правдорубством или лапидарным нанизыванием центонов достигается эффект узнаваемости. Все гораздо интереснее, поверьте. Ивкин знает, что и как хочет сказать, а подручные средства подбирает вдумчиво и со вкусом. Умеет, например, диссонансным эхом дать услышать другой голос в своей поэзии.
Штыковою лопатою я нарезаю
планету,
останавливаясь на некоторых вещах.
Похоже на Маяковского?
«Имена» — вообще культурологический тест «на вшивость», там что ни строка — то кодированные граффити из запасников литературных.
А «грохот Сербии далёкой, запах скумбрии родной» — не озорные ли подмигивания в сторону классика русской поэзии?
Субъективно, в стихах Ивкина найдешь немало ссылок на впечатавшиеся в память строки известных и любимых поэтов из разных эпох. Такие перевертыши с ними случаются, что без «культурного слоя» читателю просто никак. Автор умело приземляет выспренное крупнозернистым стоп-кадром, не ехидно и аккуратно в ткань текста вплетает аллюзии на знакомые словесные кластеры, играет ими:
дивно молвит октябрь гнева —
не напоминает Цветкова и Соснору разом?
Или почти некрасовская интонация в изящном эквилибре вроде:
чудь начудила да меря намерила
«Письма из Вавилона» явственно дышат есенинскими мотивами — восточной грустью и сквозящей горечью. Понятной любому, кто любил и расставался. Только написано иначе — жестче, грубее, с желваками и сжатыми губами.
Ты береги себя там, дорогая Иштар,
в лязге и дрязгах газонокосилки оркестра.
А «тот самый выдох за пределы рта» — неужто не угадать подразумеваемый максимализм поэта-шестидесятника? Имярек не будет назван, ладно уж. Сами порезвитесь, читая тем не менее очень серьезную книгу стихов Ивкина «Йод».
ночью с балкона удили леща
в лодке Луны пировали с Ли Бо
Поэт по главному жизненному призванию — художник. Язык в палитре его стихов переливается неожиданными смешениями красок и тонов, троп — на уровне мазка, дерзко, но без дилетанства и уверенно накладываемого на холст. Цена тому — профессиональный глаз и на уровне мышечной памяти понимание меры:
белка
берущая с прошлой моей ладони
ягоды спёкшиеся в бидоне
Картинку любого стихотворения легко представить визуально — до того выверенные слова и строчки в арсенале его написавшего. Йод щиплет в детстве пробитую осколком стекла коленную чашечку (у читателя), а вот у лирического героя:
первое чувство розочкой
распорол
пятку в запруде
Ищи и найдешь двойное прочтение, добавленный смысл. Вообще, во «вкусных» вещах, таких как «Четыре», «Явная доктрина», «Влюбись в меня, если осмелишься»,«ДОРОГОЙОГОРОД» и нумерологических циклах композиционный талант автора явственен настолько же, насколько ярок поэтический. Сама идея книги с названием простого лекарственного средства впечатляет, когда перевернешь последнюю страницу, — все очень целостно, взаимосвязанно, умно выстроено по ощущениям и сопереживаниям. Эффект удачной терапии, можно сказать. Редкость ныне неимоверная, благо пострадать по душевному поводу и без всяк горазд, а вот рецептами делиться за так не принято. Здесь иной случай. Есть болячки и средство — нате вам. Стихи.
Не нарезай надо мной круги,
женщина с пястями пустельги…
Йод стягивает в юности порезы влюбленностей, в зрелости пробоины опыта, а вот что станет с героями потом — ответы будем искать в других книгах Ивкина, уверен, они в свое время обязательно появятся и найдут нас.
По вкусу мне облегченный, или урезанный, синтаксис поэтических фраз. К таким потугам коллега Алексей Королев относится как к «вытеснению воздуха» из стиха. А речь здесь, скорее, о его некоем уплотнении за счет необязательных оборотов и лексики.
не пригодятся
салазки миники ползунки
я разрезал ладонь о твои позвонки
Или:
сердце мое у Анубиса на весах
с каждым биением выше и выше вверх
«Бедный враг мой» — русский язык стихотворений Ивкина отрывист, размашист, современен. Автору немногим за 30, это угадывается в текстах — там и не успевший заплесневеть молодежный сленг, и крепкое непечатное выражение к месту, и лингвистические гаджеты наших дней, и фэнтезийные отсылки к всепроникающей гидре масс-медиа, и — как в машине времени — семиотика от древности до завтрашнего утра, от мифических существ до соседа-философа. Это только словарный минимум заставит морщить лоб и доставать с полки пыльные тома. А цветовая гамма? При довольно сдержанном расходовании языковых средств — на удивление богата: от бледных тонов светлого до жирной слепящей темноты. И внутри весь спектр. Тут и страсть, и смерть, и боль, и восторг — как на любовно удавшейся акварели. Или броские персонажи комикса. А вот едва угадываемые за штрихами контуры огромного вечного:
когда гроза глядит как человек
в твое смешное крошечное горе
Пока Ивкин «мокрою птицей молитву лепит», весьма осторожный на религиозные темы в одном, по-мальчишески азартный — в другом: «это такое библейское имя: Инаков», — читатель с интересом поколесит по Уралу географическому и духовному, постигая через топонимику, через приобщение к иному способу мыслить и рассуждать особую прелесть бытия на самой границе Евразии.
Таковая (прелесть, конечно, не Евразия же!) существует, что бы там ни говорили. Так же как и уральская поэтическая школа, узнаваемая своей неординарностью, резкостью, «тем самым выходом за пределы круга». Одного из самобытных нынешних её представителей — Сергея Ивкина — рекомендую запомнить. Не прогадаете. Тем более автор и сам обещает быть:
…если я пронесу
вкус любви, не смешаюсь с прочими,
что сосут
ангельский жир…
…стану жив.
Александр ПАВЛОВ