[Мо Янь. Большая грудь, широкий зад. / Пер. И. Егорова. — СПб.: «Амфора», 2013.]
Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2013
Едва российские читатели успели ознакомиться с первым переведенным романом Мо Яня «Страна вина», как тут же последовал второй перевод. На этот раз все тем же Игорем Егоровым переведен, как считается, главный труд китайского нобелиата — эпический роман «Большая грудь, широкий зад». В этой восьмисотстраничной книге на примере семьи Шангуань рассказывается о жизни беднейших китайцев в период с начала сороковых по девяностые годы двадцатого века. За этот период происходят трагические для Китая события: вторжение японцев, гражданская война, чистки общества от «правых элементов» коммунистами, голод, культурная революция — и далее реформы последнего времени, превратившие страну из аграрного государства в современную сверхдержаву.
Центральным в романе является рассказ о семье Шангуань. Мать семейства Шангуань Лу имеет семерых дочерей. Всю жизнь она мечтала о сыне и, постоянно изменяя бесплодному мужу, заводила связи на стороне в надежде зачать мальчика. Все ее дети были от разных отцов, но каждый раз это были девочки — большая неудача с точки зрения традиционных китайских ценностей. И вот долгожданный мальчик появляется от шведского пастора Мюррея, настоятеля местной христианской церкви. Теперь жизнь Шангуань Лу наполняется надеждой, ведь маленький Цзиньтун (дословно «золотой мальчик»), когда подрастет, обязательно выбьется в люди. Однако жизнь, вопреки всем мечтам, складывается иначе. Во-первых, маленький Цзиньтун чересчур привязывается к материнской груди и, отталкивая других детей, высасывает ее буквально досуха. Во-вторых, Китай погружается в долгую череду несчастий, когда простому человеку уже не до развития талантов и способностей, главное — выжить.
Сначала на деревню, где живет семейство Шангуань Лу, нападают японцы, начавшие в 1930-х годах оккупацию Китая. Они не сильно церемонятся с местными жителями и казнят всех, на кого падает подозрение в диверсиях. Затем в деревню приходят антияпонские силы. От них достается всем, кто сотрудничал с японцами. После этого черед коммунистов. От них достается уже антияпонским силам — за противодействие коммунистам, а по сути — за буржуазность, которая ненавязчиво, но бесповоротно отождествляется с преступлением против народа. Семья Шангуаней не примыкает ни к какой из сторон и просто пытается выжить. Большому семейству не хватает не только еды, но и одежды, и пережить суровую зиму становится трудной задачей. На фоне этих масштабных событий происходят перемены и в самой семье Шангуань. Подросшие дочери выходят замуж. Часто импульсивно и наперекор матери, иногда насильно и не по любви. Одна выходит за героя сопротивления, который позже станет врагом народа, другая — за политкомиссара, третья — за американского летчика, четвертая — за немого деревенщину, пятая вообще уходит из дома и становится проституткой. Шангуань Цзиньтун тем временем подрастает и получает право на образование. Его отдают в школу, где он изучает русский язык и по переписке влюбляется в русскую девочку Наташу, о которой не знает ничего, кроме тех сведений, что она сообщает ему в письмах. И по-прежнему, несмотря на подростковый возраст, он не может избавиться от влечения к женской груди.
Война давно кончается, коммунисты у власти всерьез и надолго. Наступают годы культурной революции. Цзиньтуна направляют на работу в госхоз. Порядки там полутюремные, это настоящий трудовой лагерь. Например, учительница Цзиньтуна, превосходно знающая русский язык, возит здесь куриный помет. Ее отправляют сюда на перевоспитание за ношение короткой юбки («моральное разложение»). Вдобавок ко всему здесь царит голод. Чтобы выжить, приходится тайком есть яйца, идя на невероятные ухищрения по подделке выпитых яиц под целые. На Цзиньтуна обращает внимание одна женщина и пытается завлечь к себе. Цзиньтун, не ожидая подвоха, соглашается и неожиданно для себя становится свидетелем ее самоубийства. Еще не остывшее женское тело по-прежнему привлекает его. Итог того рокового дня — обвинение в убийстве и некрофилии и 15 лет лагерей.
Цзиньтун выходит из тюрьмы уже в начале 1980-х. Ему сорок с небольшим. Китай преобразился. Деревни вливаются в город, и Далань растет как на дрожжах. Жизнь кипит, строятся высотки, разрешено частное предпринимательство. Цзиньтун попадает под опеку некогда любившей его женщины, которая владеет фирмой по перепродаже утиля. Она берет Цзиньтуна под свое крыло. Но пятьнадцать лет, проведенные в тюрьме, нисколько не сделали из него мужчину. Цзиньтун робок, боязлив, не обладает ни умениями, ни знаниями и по-прежнему мечтает прильнуть губами к женской груди. Взявшая его женщина терпит его некоторое время, но потом выставляет вон. Цзиньтун бродит по улицам, мало чем отличаясь от нищего. Вскоре он находит второй приют, на этот раз на птицефабрике «Дунфан». Заведует ею его родственница, взращенная собственной матерью Цзиньтуна. На птицефабрике ему сразу дают задание — втереться в доверие к мэру и выпросить кредит на развитие предприятия. Расчет делается на то, что некогда мэр была школьной учительницей Цзиньтуна. Однако замысел проваливается и кредит получить не удается. Владелица птицефабрики так переусердствовала в приеме высоких гостей, что те сравнили фабрику с балаганом и отказали в деньгах. Деньги удается получить позже — когда мэром становится очередная родственница Цзиньтуна. Под проект «Феникс» — попытку скрещиванием золотого фазана, страуса и павлина получить феникса — получаются многомиллионные кредиты. Для Цзиньтуна начинается, может быть, самое счастливое время. Его делают директором первого в Далане магазина по продаже бюстгальтеров. Здесь-то Цзиньтуну, знатоку и певцу женской груди, есть где применить свой талант. Но счастье длится недолго, он попадает под влияние хитрой женщины, которая мошенничеством отнимает у слабохарактерного Цзиньтуна бизнес и оставляет практически ни с чем. Родственная связь с мэром Даланя ничем не может ему помочь — ту казнят за коррупцию и растраты. Цзиньтун возвращается к начинающей слепнуть престарелой матери, чтобы собирать вместе с ней тару и жить на средства, полученные от ее сдачи. Цзиньтун так ничего и не добивается в жизни, оставаясь пассивным свидетелем века.
Может сложиться впечатление, что, коль скоро Мо Янь является представителем союза китайских писателей, он будет во всем следовать линии партии, производя не литературное произведение, а тщательно отцензурированный и идеологически выверенный продукт, предназначенный, как листовка, для массового чтения. Это совершенно не так. В «Большой груди» много моментов, которые, как кажется, могли появиться только в условиях свободы слова. Прежде всего, Мо Янь не переписывает историю, а рассказывает ее как есть, нисколько не корректируя в пользу официальной точки зрения. Здесь мать большого семейства может продать одну дочь, а другой дать уйти в проститутки. Здесь простые люди из народа могут быть изображены не героями труда, а вороватыми, завистливыми и мстительными прислужниками новой идеологии, позволяющей безнаказанно отбирать имущество богачей. Чего стоит эпизод, когда коммунисты готовы расстрелять не только лавочника (за якобы спекуляцию), но и всю родню одного из обидчиков простого крестьянина. Здесь показаны бесчинства хунвэйбинов, избивающих собственных учителей, таскающих за волосы женщин и устраивающих шествия «уродов и нечисти» — наряженных в унизительные колпаки «классовых врагов». Здесь изображен тяжелый труд на государственных фермах, где можно выжить, только воруя. Мо Янь нисколько не церемонится с темной стороной коммунистической перестройки общества, начавшейся новым витком гражданской войны. Более того, в книге нет ни единого дифирамба коммунизму и его идеологии. Скорее наоборот, коммунизм невольно показан если не источником, то точно неотъемлемой причиной страданий китайского народа. Коммунизм Мо Яня — это вечный голод и тщетные попытки сначала получить, а затем применить образование, это жизнь в постоянном страхе быть объявленным врагом народа, это произвол вчерашних друзей, сегодня выбившихся в начальники, это лозунги и пропаганда и запрет на собственное мнение. Таков, по крайней мере, исторический коммунизм с его перегибами, потому что сам Мо Янь все-таки не чужд коммунистических идеалов, учитывая, что из партии он уходить не намерен. Впрочем, нужно иметь в виду, что он практически не заостряет внимания на политике. Политика ощущается невольно, в виде атмосферы, которой в силу исторической реальности была пронизана жизнь того времени. А Мо Яня интересует именно жизнь. Поэтому если задаться целью и реконструировать влияние политики на простых людей, то оно будет именно таким — неприглядным и страшным.
Так или иначе, одной из основных тем романа остается выживание. В один из самых тяжелых периодов Шангуань Лу даже продает собственную дочь русской аристократке. Не столько из-за денег, сколько из соображений экономии — кормить ребенка просто нечем. Немыслимая, казалось бы, ситуация, но Мо Янь пишет об этом с непостижимыми смирением и естественностью, видимо, считая даже это проявлением жизни со всей ее темнотой и безысходностью.
Атмосферу «Большой груди», впрочем, трудно назвать тоскливой. Даже несмотря на то, что сюжетная канва книги выстроена в виде череды несбывшихся надежд. В жизни Цзиньтуна было много моментов, когда он мог быть вполне счастлив, но каждый раз за ними следовали неудачи и разочарование. Таково, видимо, видение Мо Янем китайской интеллигенции, ведь в образе Цзиньтуна он вывел как раз обычного китайского интеллигента. Этот интеллигент может иметь кое-какие познания и даже владеть русским языком, но по жизни он оказывается не у дел. Он вообще не приспособлен к жизни и может существовать лишь за счет сильных женщин, берущих его под опеку. Поэтому будущее, по Мо Яню, именно за женщинами, воплощающими народную силу. Не за Цзинтьтуном и ему подобными, а за его матерью Шангуань Лу, сумевшей выжить самой и поднявшей на ноги десяток детей.
«Большая грудь» — это настоящий эпический роман с присущим ему масштабным действом и множеством разнообразных персонажей. Он содержит много любопытных сведений о том, как жили простые китайцы в середине двадцатого века. Речь не только о психологическом портрете народа, в котором Мо Янь выписал все противоречия сначала коммунистической, а потом более либеральной идеологии, речь идет о быте и народных обрядах, о праздниках и церемониалах. То есть непосредственном материале жизни. Правда, обратной стороной такого эпического натурализма является практически полное отсутствие рефлексии. Мо Янь никогда не сделает философского отступления и не позволит себе взглянуть на жизнь со стороны. Также он никогда не расскажет о мыслях того или иного героя. Здесь не найдется места даже для безобидных лирических вольностей, на которых была построена «Страна вина». Все пространство книги заполнено описаниями и динамическими событиями, выписанными как можно ближе к реальности.
Но назвать Мо Яня кондовым соцреалистом язык не повернется даже у самого закостенелого скептика. Мо Янь часто вводит в повествование элементы гротеска, причем в стилистике, которую иногда именуют магическим реализмом. Например, одна из дочерей Шангуань Лу после потери любимого превращается в птицу-оборотня. И читатель никогда не узнает, каким было это превращение — реалистически материальным или иносказательным. Есть моменты, которые могли бы отсылать к «Ста годам одиночества» Гарсиа Маркеса, хотя Мо Янь и не признавал влияния колумбийского писателя на себя. Взять хотя бы историю любви Цзиньтуна к русской девочке Наташе, с которой он, обучаясь русскому языку, ведет переписку. У Цзиньтуна есть только фотография Наташи и больше ничего, но его воображение и жажда любви так сильны, что он не может без нее жить и всюду видит ее образ. Мать считает, что на сына навели порчу, и даже водит его к магу. Дома она закрывает все гладкие поверхности, способные дать отражение, чтобы Цзиньтун ненароком не увидел свою возлюбленную. По структуре такое поведение героев чем-то похоже на «магические» микросюжеты из романа Гарсиа Маркеса. Или взять американца Бэббита, за которого выходит одна из дочерей Шангуань Лу. Подобно Мелькиадесу, он знакомит жителей деревни с достижениями науки — кино и парашютом. И таких элементов немало. Например, по подозрению в шпионаже коммунисты расстреливают 120-летнего даоса, питающегося только росой. Или история Пичуги Ханя, попавшего в плен к японцам, сбежавшего на острове Хоккайдо с угольной шахты и больше десяти лет проведшего в лесах, даже не зная, что война давно окончилась. Хоть его история и полна страданий, Мо Янь и тут не забывает приукрасить ее чудесными деталями вроде боя врукопашную с медведем или разговора с волками.
Но в целом книга Мо Яня не так пестрит экспериментами, как ранее переведенная «Страна вина». Их объединяют разве что гротескные элементы да интерес к кулинарии с упоминанием блюда из ласточкиных гнезд. На этом сходства кончаются. «Страна вина» — это добродушная сатира, водоворот эмоций, словесная лепка и игривая фантазия. В «Большой груди» так можно сказать только об описаниях женской груди, которой так одержим Цзиньтун. В остальном это мощное реалистическое произведение, сюжет которого, как вагоны локомотивом, приводится в движение реальной историей. Мо Янь написал живой текст, где даже самые страшные страдания являются элементами всеобъемлющей панорамы жизни, которая всегда способна к обновлению. Самый наглядный пример этому — всепрощение матери Цзиньтуна Шангуань Лу. Она помогает всем. Не ропща, она принимает на воспитание внуков и даже чужих детей, спасает тонущего человека, который едва не сломал ей жизнь, и снимает одежду, чтобы согреть своего же обидчика. Она терпит лишения и унижения хунвэйбинов, ей приходится пройти даже через пытки, и все равно из нее не выбить ничего, кроме слез, — ни единого проклятия. Мо Янь и сам признавался, что в «Большой груди» хотел пропеть оду простой женщине своей страны, способной вынести все тяготы жизни и пройти по ней несломленной. Поэтому его роман является, безусловно, жизнеутверждающим. Цзиньтун все проигрывает в жизни, но сама жизнь не проигрывает никогда, потому что отдельный человек может погибнуть, но страна и народ остаются. Таков главный вывод «Большой груди». Это не дешевое ура-патриотическое заключение, а эмоциональный итог прочтения книги. Весьма вероятно, что именно на это Мо Янь и рассчитывал.