[Алексей Кудряков. Стихотворения. — Екатеринбург: Творческое объединение “Уральский меридиан”, 2012.
Руслан Комадей. Стекло: Книга стихотворений в 2-х частях. — Челябинск: Десять тысяч слов, 2012.]
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2013
КНИЖНАЯ ПОЛКА
От стиха до стекла
Алексей Кудряков. Стихотворения. — Екатеринбург: Творческое объединение “Уральский меридиан”, 2012.
Руслан Комадей. Стекло: Книга стихотворений в 2-х частях. — Челябинск: Десять тысяч слов, 2012.
Немалое количество поэтических книг, выпущенных на Урале в 2012 г., не может не радовать всякого, кто имеет отношение к литературе, пусть даже в качестве читателя, хотя неизбежно ставит в тупик, когда появляется исследовательская задача описать или хотя бы отрецензировать эти книги. Кого выбрать для рассмотрения и какими критериями руководствоваться в таком случае? Выбранные мной в этот раз две книги — весьма и весьма разные, объединяет их, пожалуй, лишь молодость авторов и надежды читающей публики, которые по обыкновению окружают молодежь и которые, замечу от себя, она спокойно может не оправдывать.
Когда поэзия исключает метафору и метафоризацию, процесс смыслопорождения становится особенно напряженным и оказывается на грани колоссального риска: образный минимализм часто приводит к тривиальности, которой волюнтаристским авторским решением придается статус некоей особой и ценной именно своей особостью стилистической системы. Таким путем идет большое количество профанных авторов, не ощущающих стертости смыслов и банальности поэтических приемов вообще, и в рамках собственного творчества в частности. Сказанное не относится к тем немногочисленным авторам, которые имеют очевидный поэтический дар, но при этом исключают из арсенала художественных средств яркие словесные трюки, противопоставляя им гармонию форм и глубину смыслов. Не относится сказанное и к Алексею Кудрякову, представившему не так давно первый сборник стихотворных опытов, небольшой по объему, но вполне репрезентативный по содержанию.
Не секрет, что без удивляющей читателя метафоры сложно удерживать его внимание продолжительное время. По крайней мере, не всякому поэту это удается. Алексей Кудряков предпринял такую попытку: кроме черного дрозда в виде ангела Люфтваффе не могу вспомнить в сборнике чего-то еще вербально и визуально эффектного. Эффект здесь достигается иным и, надо сказать, небанальным образом: за счет мастерского выстраивания цепочек бытовых и, казалось бы, ничем не примечательных деталей.
Закрой глаза. Вот мартовский паек:
глоток вины, ржаной тоски полмеры.
На талом льду
с бычками вмятыми, бесцветно-серый.
Вдоль просеки — ряды безлюдных дач,
и звон цепей, и лай, летящий в дымку.
Погост и столб электропередач,
к земле клонящийся, — почти в обнимку.
Ничего в этом пейзаже не привлекает внимания, он типичен и подчеркнуто непоэтичен — видна школа Р. Фроста, хотя в поэзии молодого автора сильны и другие влияния. Однако угол зрения здесь неявно смещен: перед нами не безэмоциональное, хотя и внешне отстраненное, описание; пейзаж внутренне пережит и прочувствован, при том что эмоция, ради которой, собственно, и создается текст, находится не на поверхности, но тщательно замаскирована. Текст герметичен, автор прячет себя в пейзаже так, что читателю удается увидеть в лучшем случае его призрачный силуэт. Алексей Кудряков — апофеоз интроверта в поэзии (чего стоит одно лишь название его сборника, внешне стертое, но этой же стертостью передающее общий настрой автора и специфику его поэтической системы).
На заляпанных стеклах, в потусторонней возне
светотени и мороси, время
… лучше выбраться в тамбур и, засыпая во сне,
опустить на колени голову.
Замкнутость пейзажа на самом себе, тонкие градации, практически не заметные невооруженным взглядом, наконец, недоговоренности — это инструментарий молодого поэта, и не сказать, чтобы ожиданный, потому как молодость обычно говорит другим языком. За счет неброских эпитетов в его поэзии создается картина, казалось бы, обыденная и серая, но именно серость и обыденность, не теряя своих существенных характеристик, в какой-то момент возрастают с геометрической прогрессией. Их становится слишком много и вообще слишком. И именно в этот момент заканчивается текст стихотворения Кудрякова и, собственно, начинается поэзия, оценивать масштаб которой, думаю, пока рано, хотя потенциал у автора огромный.
***
Известные театральные опыты Руслана Комадея непредсказуемо, но вполне наглядно отразились и в архитектонике его второй поэтической книги, которая получилась в двух актах с эпилогом. Акты довольно разные по качеству и по ощущениям, а эпилог в виде автобиографии, вопреки читательскому ожиданию от этого жанра, чуть ли перекрывает все ранее сказанное в книге и содержит большую концентрацию искренности и остроумия. Пьеса, по-моему, состоялась.
Стекла, заявленного в названии, как такового в книге нет, есть “Песок” и “Трещины” (обозначения частей): материя до стекла и материя после, когда стекло утрачивает целостность и его уже сложно назвать стеклом как таковым. Удачная метафора, которая вмещает в себя процесс жизни с ее важнейшими этапами рождения и предсмертного разрушения. Плюс идея прозрачности и призрачности материи, некоего сгустившегося до стекла воздуха, способного отражать и преломлять отражения, самым вольным образом переформатируя визуальное. Все равно что назвать сборник “Волшебный фонарь”, но вербально заретушировать “волшебное” и “фонарное”, останется только чистая функция, в том числе и поэтическая. Однако боюсь и с той же интенсивностью надеюсь, что заблуждаюсь в своих страхах, метафора в номинации книги принадлежит не Руслану Комадею, поскольку за фигурой автора сборника неизбежно мерцает и другая фигура: режиссера постановки, или, как отмечено в выходных сведениях, редактора, составителя и оформителя данной книжки Виталия Кальпиди. По крайней мере, некий редакторский замысел тоже прорисовывается: “Песок” — это хаотические частицы, застигнутые в тот момент, когда их движение начинает приобретать какие-то первоначальные осмысленные векторы, “Трещины” — разрушение всех векторов, возвращение в хаос. Гармонии в этом смысле Кальпиди не допустил (зато в духе постмодерновой эстетики зашифровал в названии аллюзию на классический текст русской поэзии). Но гармония в поэзии Руслана Комадея есть, и ее не может не быть, учитывая принадлежность данного поэта к “нижнетагильскому поэтическому ренессансу” и его персональную любовь к поэзии ХIХ в., не тронутой модернистским распадом атомов и постмодернистской тотальной иронией. Стихи, собранные в книгу, что нередко бывает с много пишущими поэтами, довольно разные: от элегической и медитативной лирики до срамных куплетов. Из Комадея, родись он в соответствующую эпоху, получился бы неплохой поэт пушкинского круга.
Из магистральных сюжетов в книге выделю, пожалуй, один: прощание с домом, одновременно желанное и горькое. “Ребенок влез на подоконник. / Не повторяй его ошибки”. Локализованный мир семьи в процессе взросления расширяется до огромного мира людей и пространств, дом — до бездомности и беззащитности человека, брошенного в этот мир. “Мама, тебя продует / дымка от сигарет”. И действительно, ведь продует, поскольку сигареты — это знак большого мира, так часто несовместимого с малым.
С точки зрения поэтики Комадей — явление многообещающее. Он сочетает традиционное и абсурдистское, не отказываясь ни от привычных и по-своему банальных поэтических форм, ни от неожиданных экспериментов. Несмотря на то, что этим путем следуют многие уральские (и неуральские) поэты, Комадей, мне кажется, на их фоне постепенно обретает собственный голос. Нельзя не заметить, что лучшие его строки особенно выразительны и живописны.
Окоченеем и начнем.
Подводны водоросли слов.
И рыбы мокнут под дождем,
употребляя комаров.
Словно бы в противовес Кудрякову, Комадей — личность экстравертная, хотя и без крайностей: он не просто смотрит в себя, но улавливает во внешнем, как в отражающем стекле, что-то близкое ему самому. Он устремлен во внешний мир, но не фиксирует с дотошностью счетовода детали, а ищет знаки и символы и щедро насыщает их эмоциями. От Комадея можно ожидать чего угодно. В отличие от Кудрякова, которому, вероятно, будет сложно менять что-либо в рамках собственной поэтической системы (если вообще он захочет что-либо менять), у него широкий стилистический диапазон, и его подстерегает опасность стать “отражателем” всего, что будет оказываться в поле его поэтического внимания, что оборотной стороной имеет отсутствие эксклюзивной поэтики и фирменных поэтических приемов, по которым мы узнаем конкретного автора. А пока Комадей молод и подает большие надежды.
Юлия ПОДЛУБНОВА