Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2012
Юлия Кокошко
— писатель, автор книг “В садах” (1995), “Приближение к ненаписанному” (2000), “Совершенные лжесвидетельства” (2003), “Шествовать. Прихватить рог” (2008). Печаталась в журналах “Знамя”, “НЛО”, “Урал”, “Уральская новь” и др. Лауреат премий им. Андрея Белого и им. Павла Бажова.
Юлия Кокошко
Сбившиеся с пути
***
Там, там!
— бубнит тамтам. Разделка тайн —горящие с ножа и прободные.
Идет затакт, срезая позывные,
и, взяв на пламя, полдень положений
и отрицаний с альфы и поныне,
или другой проныра и гонец
проводит город да сквозь город нет,
идя наотмашь и в опроверженье.
Штрихи и блики терпят наложенье,
но чей исход просел на болтовне,
и кто здесь заведен, и чье пространство
над рантом улиц с полуоборотом
входящей в тень сомнений балюстрады?
Протискивает взлеты и уроны
не трубный глас, но пение сверла —
по жертвам, обнаженным удареньем,
огранкой света с наледи дотла
и с золота до полного осла…
Пейзаж для точной оптики небрежен,
что превращенный бубен — циферблат,
и тем надежней вписан в горожане,
в пирующих и тискающих тяжбы,
и там же — вознесенный такелаж
святых пожаров и иных коррекций,
и предопределенье в зеркалах.
***
В нескольких стенах субботы, оставшись одна,
Плачу о пятнице: там ли испятнанный дол
И перехваченный ста языками Содом…
Ветреный дон, и глухой и раскатистый дон,
Не порывая с дымами, пасут письмена.
В этих ли сотенных перехватить языка,
Кто колокольный заносит себя в облака,
Кто ускользающий нижет песок за кордон,
Кто наплывающий неодолимо гундос…
Выследить время разлета и гон петуха,
медные числа и мерный занос городка,
Высмотреть таинства и наложить на окрестных,
Пережигающих музу пожарных оркестров
Или ведущих по негам отменный миманс,
Сыплющий плачи свои из отборных семян.
***
Ах, боже мой, что скажет костровой,
не долистав до свадьбы хоровод
из траченных нечеткостью провинций,
до пленников, рассаженных по рекам
от клеветы на время до бравад?
На что определит мои страницы?
Рванув с ключиц глухое оперенье,
запутавшись в крылах и рукавах,
я отступила с праздной борозды
в собранье сочинений обстоятельств.
Зудел сквозняк и щелкал постояльцев,
дом вечера раскрыв на три весны.
Из тех сторон какие снятся сны?
В соседях на расстроенном рояле
бренчали недостачу до звезды,
летящие в проклятия сады
и бились караульными речами.
Под стенами стоял несметный гость,
скликая воронье в однополчане.
И вдруг в финале ясно зазвучала
сорвавшаяся с петель нота голь.
Где спички? Что за мир для ненормальных!
О, боже мой, что скажет мне огонь…
Ах, черт, они давно в моем кармане!
Сбившиеся с пути
1
Бывает ли посредственна Среда?
Она летит по северному морю,
ломая и отмаливая лед,
она трещит: periculum in mora!
Она грохочет, мчится и поет,
пожаловав на воздух
сливая с фок-бизани едкий йодль,
а тяжкие отдушины-тела
извергнувшая нас из-за стола
кают-компании, в которую сбежались
на светлый суп из бычьего хвоста,
швыряет в переборки и в борта —
пусть знают, есть совсем иная жатва! —
взорвутся их уста… и намечает
сквозь снежный раж — ретроспективу чаек
с отменною пищалью и кричалью…
Да славится летучая вода,
корабль по имени Среда и старший
помощник капитана!
ведь я в него влюбилась, вот беда,
такое мне стрясается по средам…
Нас ждут на старых явках города,
развесившие арии сирены,
ах, как заманчив
их огненный, их петушиный зев!
По счастью, я и дух мой ротозей
привязаны не к пению, а к мачте…
Хотя скорей — меж реющих и рей:
и каждая среда, почти как Зевс,
отныне неустанно мечет мачты.
2
Вокзал для оборванцев, или осень
идет на кон, поскрипывая осью
и совращаясь в табор-карусель.
И, оседлав придворную собаку,
подряженную в палых аксельбантах,
присаженную боком на насест
какого-нибудь круга между прочих,
я мчу на ней по сорока дорогам,
ядром пронзаю пыльные холмы
и, выпростав себя из этой тьмы,
пришпоривая вид, иду в кульбит,
оставив меж пасущимися прочерк,
я понижаюсь в лилии ложбин,
и снова ввысь
в кубышки и кукушки старых весей,
сквозь форточки и корточки домов
и плацы, по которым человеки
заводят злато листьев или шмон…
Подкручивая переметный транспорт
и заостряя нос, его и мой —
дурман-травой, точнее — курсом ветра,
я прохожу сентябрь в манере — вертел,
идущий на прощение барана,
и жму по восходящей — сразу в Вечность.
Но черт возьми… тьфу, черт, какой конфуз!
Не додержав на песьей твари груз,
вниз головой — с такой-то высоты —
втемяшиться в терновые кусты!
И тут же из груди моей со свистом
выпархивает пленница-душа, —
вольно же ей курлыкать и резвиться!
Назад! На хазу, мамочка душа!
Я жду тебя в кустах, весьма спеша.
(Но осень и без званых хороша!)
(Но осень и без падших хороша!)