Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2012
Николай Семёнов
(1972) — родился в поселке Пресновка (Казахстан), учился в Екатеринбурге в Художественном училище им. Шадра. Публиковался в журналах, антологиях, альманахах и газетах, автор книг стихотворений “Озимь” (2001) и “Тем временем” (2007). Лауреат литературной премии им. П.П. Бажова. Живет в Дубне.
Николай Семёнов
Прохладны поляны воздушные…
***
Давнее лето и дело былое,
нежному зрелищу мнимые дни,
там и тогда за высокой полою
дети на свете гуляли одни.
Правил загадки не видно, намёка
не остаётся зрачку моему:
сахар лукавый ли, тьмы подоплёка
блазнились в оптике юной уму.
Мирно рисуемый город на Каме,
стройки неновой окольный район,
двор зеленеющий, собранный в раме
пятиэтажных коротких сторон.
А за простою великой границей
плавает воздуха цвет или свет,
перемещаются местные птицы,
и продолжается То, чего нет.
Крыши внизу расступились, и ныне
держится мысленная глубина,
вечности сказка… И вскорости минет
тайна внимательная одна.
Остановился ребёнок недерзкий
прыгать невидно, неслышно вопить
се — на сердечном окне занавеску
кто-то примял, и рассветные блески
в комнатной мгле начинают будить…
Богомазы
Друзьям неужели не боязно
по многоэтажному нефу
пойти без страховок до пояса
не ради забавы и блефа,
но для начинания пущего:
доступности стен неокрашенных
легко причинить тайносущую
работу? Конечно же, страшно им.
Не словом ли “худо” художники
допризваны причтом и клиром
поверх “не хотим” и “не можете”
ответить на майна и вира;
на вверенные композиции
с весельем и небезопасно
выкапывать малыми флейцами
срисованное о Прекрасном.
***
Не тебе, мой плевел,
рады наши люди:
не свекла, не клевер
судят.
Между всем, до жатвы
израстать тревожно
так невероятно
можно.
И тогда крестьяне —
ангелы и боги
выберут по сену
стоги.
Кто им вечно дорог
печивом и кашей,
найдены не скоро:
наши.
Но бурьян-соломка,
но ботва большая
сожжены сторонкой,
шают.
И нельзя посевам
не на жизнь бороться.
Ест и пьёт мой плевел
Солнце.
***
Мифология личных селений,
облик пряничный книжных веков
именами чужими — легко
предоставлены будут растленью.
Умножение снов — Вавилона
барахолка, подарочный бум,
генитальной семантики ум
верен чести и жести Харона.
Херовод полуполых вниманий
звёздным лифтом неугомоним!..
Был иль не был Иерусалим?..
Стоп! Язык прилипает гортани.
Отрекаясь от смачного прока
дней последней чумы: дорасти
до простейшего — до лжепророка, —
замолчит,
и обратно брести,
взяв одну, а не несколько теней,
убыстряет шаг новый левит —
к сувенирам забытой любви,
к мифологии вышних селений.
***
Нет добродетелей,
кроме скорбей
помыслу, слову и делу.
Корни успехов
пампушки Помпей
тонко окучены мелом,
тщетно обещаны сами себе.
Шапка могильная на горбе,
словно страница закладку
мнёт нашу славу украдкой.
***
1
Есть одр у болезни и стойкий отвар
плодов, о которых не знаешь;
снаружи есть великоснежный февраль,
когда-то ещё перестанет;
есть нега, покорная не суете
заброшенной срочной работы;
остаток дыханья
о ком, по кому, для кого-то…
2
доступная книга античных цехов
с таблицей исполненных сказок;
шумливые боги резвятся легко
в иллюстрированную вазу;
геройские люди враждуют с судьбой,
проигрывая, назидая;
весь мир топонимики молодой,
чу, прахом былья обрастает…
3
скорбит Аполлон о любимой у вечного лавра,
Геракл губит редких животных для мет Эврисфея,
Тесей и Пелей сокрушают нахальных кентавров,
киконские женщины роются в крови Орфея,
горою становится Атлас к успеху Персея,
Ясон погребается ветхою “Арго” кормою,
Парис объявляет богиню
для общих эпических действий под городом Троя…
***
Прохладны поляны воздушные,
неспелы далёкие ягоды;
с тобой не случается худшего,
бывает доступная выгода,
без обморока засыпаешь.
Для фотоальбома строй повести
разлукой немножко разрушенный;
с тобой не случается худшего
ни чванства земного, ни зависти,
все мерки твои перечислены.
Соблазны ж и слухи военные
душе терпеливо примучены;
с тобой не случается худшего —
шкворчать накипающим временем,
ты спрятался или покаялся.
Но верен ли век человеческий,
приятны ли речи заблудшие?
С тобой не случится ли худшего,
когда уже сделать нечего
среди измерения Пламени?
Нетрезв от настойки Учения,
прошу, трепеща, наилучшего:
подаждь к неслучайному худшему
чудесные свойства везения
любимых посмертные жизни…
Первый юбилей
жене
О тебе не спешу разговаривать,
ни альбомные песни считать,
чая зримую возблагодать,
или бед замечая зарево.
Я просил, чтобы все эти поприща
ты намеренно шла со мной:
одному одна и один одной,
не изменнически и не ропщущи.
Мы
наши чада летят нам вослед,
чтобы там, где разлуки нет,
навсегда удивляться общением.
И сей день, отживая вчерашнему,
пусть научится только успеть —
вечным словом и взглядом согреть
встречу нашу мгновения нашего.
***
В ожеледи крылья
прошлых лебедей,
радости простыли
памятники дней.
Впредь заякорились
имена войны,
к высоте закрылись
песни сатаны.
На железных реках
не бывает слов,
не для человека
мусорка богов.
Не для очной муки
вышел наш черёд,
но глаза
рядом — голый лёд.
***
Там на бельёвках,
гремя и звеня,
чья-то забыта
постирки несметной
вся необновка,
ничем не стесня…
под неразбитый фонарь,
возле ветра;
позднему часу
осеннего сна.
Спешно на встречу
священного чая,
или покрепче…
Но вот, не встречают;
мимо погоды
проходит одна
чья-то копилка
тревог и надежды,
в рифму ли, без
сам-третей разговор,
там, на поминку
где ждут или не ждут,
там, где известен
указанный двор,
маленький город
немалой земли,
меж территорий
почти невозможной,
где в разговоре
нетрудно сожгли
вечных историй
огонь осторожный.
***
Ночью автобус
Смоленской дорогой
осенью тёплой
к обеду в Москве…
Окнами в оба
имел я немного
потусторонней
пустыни привет…
Мелкие чащи
насуплены близко;
тяжких полей
гулко ноет сквозняк;
света пайки
в опрокинутых мисках
редким посёлкам
послушно звенят.
Тряска с удобствами
спящему ласка;
грузная тяга
ещё весела;
завтраки здесь
перегаром колбасным
с топкой бензина
играют дотла.
Властно движение
кочкообразных
дремлющих тел,
сохранить и спасти
сумму везений
досужих, непраздных,
тайну вестей
на открытом пути.
***
На мятых равнинах
под обухом темя:
считает себя
нелинейное время;
и жалок и наг до последнего сорта
сам мой человек с неуверенной хордой,
вся груда моя, весь состав несолёный,
от полночи к полдню золою печёный…
Ужели дождутся, сильнее молвы
спасительной, клеветники
душевных расчётов и шкурной стравы
сносить под шеола замки?..