(“Современная уральская поэзия 2004–2011 гг.”)
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2012
Слово и культура
75 + 2 = 1: Об Антологии В.О. Кальпиди
(“Современная уральская поэзия 2004–2011 гг.”)
Начну с этики. Автор этой рецензии есть один из участников анализируемой / оцениваемой Антологии. То бишь гипотетически является, безусловно, заинтересованным лицом. Лицом, так сказать, “публикационно, издательски” коррумпированным. Более того, пишущий эти слова лично и хорошо знает автора Антологии и ее издателя и открыто восхищается его антологической / “собирательской” / издательской деятельностью. А также явно симпатизирует некоторым авторам Антологии и откровенно любит их стихи. Таким образом, гипотетика рушится, и сочинитель рецензии предстает (хотя бы перед самим собой) весьма сомнительным — в сфере объективности — субъектом, верить которому (и доверять его оценкам) будет трудновато.
Что ж, имея немалый опыт литератора и одновременно сочинителя научной прозы, я попытаюсь преодолеть аксиологическую шизофрению, исключив себя (мысленно, психологически и вообще ментально) из Антологии, убрав подборку своих стихов со стр. 124–128 и заметку о себе, написанную Алексеем Котельниковым (спасибо тебе, Алексей!), со стр. 315 — и в целом отстранившись от себя как участника всех трех Антологий уральской поэзии, выпущенных Виталием Кальпиди… Всё: я свободен. Можно начинать. Итак…
Любая антология, а поэтическая — особенно, а антология “Современная уральская поэзия 2004–2011 гг.” — особливо — в силу своей региональной специфики, — есть уникальный и очень сложный комплекс то ли срезов, то ли зеркал, то ли сфер национальной / региональной культуры; истории; истории литературы и поэзии; антропологии; хроноса и географии; языка и метода; системы индивидуальной поэтики; жанров; тематики; художественности; эстетики; этики и нравственности; таланта / талантов; вообще вещества “живой” (в синхронии, а не в истории) поэзии и в целом культуры поэзии. Именно последнее, на мой взгляд, является наиболее важным, ценным, новым и актуальным. Все перечисленное в Антологии В.О. Кальпиди есть, выражено и представлено — в различной степени качества и объема. Наиболее ценной оказывается манифестация культуры поэзии на Урале (на Большом Урале). Именно так: манифестация, демонстрация (а не “остановленный кадр”, как иногда говорится вообще об антологиях), когда колонки поэтических / стихотворных текстов, сливаясь в одну мощную колонну, являют некое движение (не только горизонтальное, естественно: в книге есть стихи восходящие, “вертикальные”), — движение, дрожание, вибрацию, обеспеченные энергией особой поэтической природы. “Колонна” эта — не монолитна (и слава Богу), она разрывается (и это хорошо, это верно, так и должно быть в поэзии, литературе и стихотворчестве) на несколько крупных потоков, насыщенных и — иногда — переполненных словесностью разноприродного характера: около трети авторов Антологии создают самобытное (“природное”, естественное) вещество поэзии; вторая треть сотворяет “свое” — на основе палимпсеста (не путать с инцестом, хотя…), или “чужого текста”, — вещество изящной словесности явно интертекстуального характера; и последняя треть авторов, в силу тотальной креативности своих талантов и способностей (креативность есть изобретательность, экспериментальность в нашем случае), предлагают тексты игровые, которые могут содержать в себе и “чистое” вещество поэзии, и интертекстуальное (“свое в чужом” или “чужое в своем”), и тотально игровое. Три поэтических потока — это прежде всего три различных типа поэтической интенции (собственно поэтическая, литературная и стиходельческая) и — что очень важно — три вида модальности (отношение к миру, к себе, к себе в мире и к миру в себе: то есть отношение говорящего к предмету говорения), которая проявляется и в тоне / тональности, и в музыке, и в языке, и в стилистике, и в стиле, и в поэтике, и в эстетике, и в этике, и в смысловых наращениях / углублениях / оголениях, и в смысловой редукции, нулевизации, — а главное — в глубине и в высоте постижения мира и в возможности ощущения сердца-середины-сердцевины бытия. Естественно, невозможно обнаружить интенциональные и модальные типы в “чистом виде”: они смешиваются, — но ведущий, доминирующий чаще всего вполне наблюдаем потому, что он явлен материальными знаками языка, поэтики, стилистики и смыслов если не в единичном тексте, то в целостном текстовом ряду, в парадигме, — в подборке. Вот эти три типа / вида интенционально-модального характера стихотворчества, представленного в Антологии: а) когнитивно-познавательный; б) эмоционально-психологический (на основе палимпсеста — “чужого текста”; часто “истерический / истеричный”); в) иронический / саркастический / нигилистический etc. В. Кальпиди во “Вступлении” в Антологию замечает, что автор проекта и составители, привлекая к публикации молодых авторов (коих “должно” быть “не менее половины любого коллективного обзорного издания”), — сознательно “понижали планку отбора”, чтобы Антология стала “умышленно противоречивой, не совсем логичной, а значит — живой” (с. 5). Однако, думаю, что полимодальность и полиинтенциональность Антологии не обусловлены только наличием в ней стихов молодых авторов (А. Козлов, Антип Одов и др. давно не молоды): так, именно так обстоят аксиологические (ценностные) и поэтологические дела во всей русской и русскоязычной поэзии сегодня, — и в Краснодаре, и в Тамбове, и в Москве, и в Питере, и в Нижнем, и в Новосибирске, и в Хабаровске. Сфера словесности (и изящной в том числе) всегда неоднородна, подвижна, диффузна, она испытывает на себе воздействие процессов прежде всего этико-эстетического, а также экономического и — шире — социального характера. Одним словом, Антология В. Кальпиди — это некая часть ручья / реки, отрубленная с обеих своих горизонтальных сторон и выхваченная из моментально сомкнувшихся прошлого и будущего (да и это антологическое стихотворное настоящее немедленно превратилось в прошлое) отечественной и уральской изящной словесности.
Теперь статистика и фактология. Автор проекта и главный редактор издания — Виталий Кальпиди, поэт и выдающийся собиратель антропопоэтологических ценностей и редкостей: пожалуй, во всей России не найти такого знатока и одновременно издателя региональной (нестоличной!) поэзии; Виталий Олегович, возможно, единственный на Урале историк “живой” поэзии, избежавший научных и наукообразных (и полемических, и скандальных и т. п.) форматов литературной критики и литературоведения. Часто спрашиваю себя: почему он это делает? Зачем? Прямо говоря — пиар? Автопиар? — да нет, Кальпиди, вне этого антологического проекта (и иных), — известный поэт, знаемый и почитаемый в России и за рубежом. Может быть, ответственность? Но — за что? И за кого?.. Думаю, В. Кальпиди (может быть, подсознательно) пытается закрепить, укрепить некие основы появившейся на Урале в шестидесятых годах подлинной поэзии и первого слоя поэтической культуры, или — культуры поэзии. Поэзия всегда была и остается малочитаемой и почти не понимаемой, не ощущаемой. Sic! Сколько живу (а это немалое время), я слышу постоянно, из года в год дикую журналистскую и обывательскую фразу: “Поэзия умирает” (“Русский язык умирает”, “Литература умирает” etc). Да, в период (самый начальный и дикий) посткнижной культуры не читает никто (ок. 70 % русскоязычных никогда не брали книгу в руки!). Ну и что? И — хорошо. Урбанистическая цивилизация плодит бюрократию, жуликов и офисный планктон. Не хочу, чтобы мои стихи ни понимали, ни воспринимали, ни ощущали бандит, чиновник и офисная дура (что-то из серии “Все о ремонте” или “Все о зубах”, или “Все о ногтях”, или “Все о деньгах”). Период дикости, гламура и глянца со временем редуцируется, и чья-то душа заболит от стихов Алексея Сальникова, Инны Домрачевой и других. Так, как душа моя плачет и радуется от стихов Алеши, Инны и наших Майи Никулиной, Алексея Решетова и ненашего Дениса Новикова.
Огромная работа проделана пятью составителями, четверо из которых — участники Антологии: Я.И. Грантс, С.В. Ивкин, В.О. Кальпиди, А.А. Сидякина и Е.В. Туренко. В Антологии стихи 75 стихотворцев (+ 2 “нулевых”, отказавшихся прислать стихи), из Екатеринбурга, Челябинска, Перми, Шадринска, Нижнего Тагила и др. городов, сел и деревень Большого Урала. Кроме того, над Антологией работали 34 аналитика из России, США, Англии, Израиля и др. городов и весей, которые написали 75 + 2 небольших очерка презентационного характера (с фактологической справкой об авторе стихов). Объем и качество этих очерков разные, и это естественно. Важно то, что поэтическая сфера Антологии расширилась за счет сферы поэтологии, критики и литературоведения.
Алфавитное расположение авторов Антологии немного смутило меня: не демократизмом и не обязательным / закономерным соседством стихотворцев на “А” и “Я”, а (здесь во мне активировался лексикограф, который занимается вот уже 30 лет созданием толковых идеографических словарей) возможностью иной подачи текстового материала, основанной на географическом / “населеннопунктовом” или ином (эстетическом, возрастном — каком угодно) принципе: мне, например, интересно, почему в Тагиле сегодня проживает такое большое количество пишущих, — аномалия? мутация? культурный взрыв и т.д.? Почему Маргарита Еременко — уральская, ежели она совершила такой достаточно сложный топонимический путь: г. Минусинск (Красноярский край) — Екатеринбург — г. Касли (Челябинская обл.). В термине “уральская поэзия” (в рамках Антологии) опорным словом является “уральская”. Уральская ли? Да, это вопрос, который никогда не будет решен (вспоминаю споры, дискуссии и перепалки 80–90-х годов, когда оппоненты утверждали или отрицали право поэзии быть уральской (наряду с ленинградской / питерской и московской).
Можно ли произвести содержательный анализ Антологии? Можно. Но — нужно ли? Ведь в любой антологии главное не столько качество художественности, сколько нечто иное — сверхтекстовое: антропологичность, например, или географичность, или в целом комплексный этико-эстетический сценарий сборника / собрания 75 (+ 2 нулевые) небольших книг избранных стихотворений (подборки в Антологии просто огромные — до 5–6 полос! — да в две колонки, да мелким шрифтом). Чтобы провести 75 контент-анализов 75 книжек, нужны и время, и место (хотя в Антологии есть — и много — что анализировать, но есть и такие книжки-подборки, которые находятся еще в дотекстовом, в докнижном состоянии). Читательский и исследовательский опыт подсказывает мне следующее: если в книге есть возможность выборки и составления поэтического словаря-тезауруса (“сокровищницы”) “золотых” слов, словосочетаний, строк, строф и цельных текстов, значит, поэзия здесь “ночевала” и “простыни здесь смяты” (О. Мандельштам). В Антологии В. Кальпиди такой тезаурус содержится. Несомненно. (И часть его я покажу). Хотя… Есть в Антологии и антитезаурус, или тезаурус не-поэзии, антипоэзии (их я не покажу). Антитезаурус включает в себя прежде всего образцы дурновкусия; тотальное пренебрежение (+ иронию, сарказм, откровенную грубость, хамство, ненависть ко всему, что не-я, и абсолютный, невозрастной нигилизм); зависимость патологическую от секса с грязцой; откровенную, врожденную стилистическую грязь (не страшную, а грязную грязь); провинциальный гамлетизм (ну, еще хуже, чем у Бродского); всеобъемлющий урбанизм; пустую и неуместную матерщину (почитайте великого И.С. Баркова! — учитесь у него, а не у бандитов и наркоманов); полную обиду на мир (!); абсурдность-алогичность-оксюморонность; “деревенский” авангардизм; дешевую безоценочную разговорность; прозаизацию как позу: я такой!; работу на публику; явную, замысловость (а — не Промысел поэтический); тотальную и бессмысленную, неумелую, немастерскую языковую игру — этакий колхозный стих; врожденный постмодернизм — беспросветный и ученический и т.д. и т.п. Однако собрание поэтов, стихотворцев, графоманов и стихоигроков — действительно! — дает реальную и живую поэтологическую картину Урала. Важно здесь, видимо, все-таки помнить (и — знать!), что пошлостью пошлость не попрать и что главное в стихах — это наличие духа, музыки, смысла и глубины-высоты, а не слов, находящихся в беспорядочном порядке (или — наоборот). Хочется также отметить в целом (это — о молодых) наличие в текстах очень бедного синтаксиса. Синтаксис почти умер. Он умер на улице и в телевизоре, но в словесности…
И.А. Бунин как-то заметил, что писать нужно только о красивом и страшном. Именно в таком порядке: красивое и страшное. Если только о красивом или только о страшном — то всё, конец поэзии: это уже чернуха, колядки театральные на кладб┴ще. То бишь — пошлость. Пошлость, которая пожирает мир.
Пошлость. Пошлость в литературе. Пошлость в жизни. Пошлость вообще. Пошлость как таковая. Что это? Прежде всего пошлый — это низкий, безнравственный, грубый, безвкусный и демонстративно подлый (в различной степени интенсивности подлого и низкого). Пошлость в искусстве — это производство яркого, “ходового” товара и легкодоступной, одноразовой красоты. Не красоты прекрасного и красоты безобразного. Не красоты ужасного (это бывает хорошо: у Р. Фроста, например). А “красоты” грязного, мерзкого, смердящего. Смердящая красота сексуальной озабоченности ребятишек (и теток, и мужиков) с промышленных окраин. Модно-товарная красота (с эпатажем, с матизмами) провинциального мэйнстрима. Провинциальное — есть пошлое? Россия вся провинциальна. Насквозь. И пошлые стишки уральских стихописцев ничуть не хуже и не “интереснее” подобных же стишков москвичей и иных “центровых”. (Но! как талантливо Василий Чепелев, например, делает низкое высоким, страшное красивым, грубое — нежным, — редкое исключение). Провинциальность и пошлость — категории не всегда взаимообусловленные: нестоличность может быть стократ сильнее в этико-эстетическом отношении метрополий, а пошлость — явление повсеместное, связанное в первую очередь с тотальным расчеловечиванием, товарностью литературы / искусства и “культурки”, а также и главным образом с утратой ощущения общего хронотопа поэзии как базового, ядерного, ведущего способа познания и сотворения истины и красоты.
Пошлость и маргинальность. Эта оппозиция явно эквиполентного, пересекающегося характера. Поэт есть маргинал. Вне толпы. В широком, глубоком и высоком смысле. В социальном отношении маргинальность весьма симпатична своим пугающим обывателя откровенно неприкаянным бытом и бытием. (В советские времена маргинальность была единственно возможным способом существования подлинного художника. Этико-эстетическая маргинальность. От дотеатра / до — Коляды — до поэтов и живописцев, перемещавшихся по архипелагу городских / поселковых / сельских и садовых кухонь). Сегодня такие маргиналы (бывшие) сидят в офисах. “Офисный планктон”. Или лежат в могилах. Или доживают в антологии-монографии [автор проекта — В.О. Кальпиди] мемуарного характера “Маргиналы”. Нынешние маргиналы — это [антропологически] старички нечистого вида и молодняк, залитый, обнюханный, колесованный и обдолбанный, — объединенный и воодушевленный не резистансом, а дурью и алкоголем.
Пошлость в поэзии — это еще и несвежая новизна: нонпунктуационность текста, его асинтаксичность, его апросодичность, его жаргонность, матерность и проч., проч., проч. Но! Молодость отыграет свое, и талант (если он есть) возьмет свое, из пустоты сотворив Нечто (как это произошло с Еленой Сунцовой, поэтом подлинным).
Таким образом, Антология В.О. Кальпиди — это объективное, нет — реальное, зеркало, в которое смотрится все, что сегодня есть не только в уральской, но и в русской поэзии и литературе. Поэзия в Антологии есть. И ее, говоря обыденным языком, много (хотя Прекрасного много не бывает). Теперь пришло время показать хотя бы небольшую часть поэтического тезауруса (“чистого золота” поэзии), который очевидно и легко “выжимается” из Антологии. (Повторю: антитезаурус я демонстрировать не стану — не хочется умножать лишнее на два).
Итак, золотые строки Антологии.
Озаряется долина.
Озирается равнина
изумленно… (А. Александров)
…и не убывало
воды ее немое покрывало (В. Балабан)
Лежу в земле по всей стране
По городам, по деревушкам… (А. Бахарев-Черненок)
(Здесь небольшое NB. Антология В. Кальпиди — это еще и школа (к тому “авансу”, который составители выдали молодым, да и не только им), — не академия, конечно, но уж испытательный стенд — точно. Я замечал, что есть стихотворцы (а наблюдаю я за ними около 30 лет — и как преподаватель, и как литератор, и как редактор, и как филолог и т. д.), которые в течение первых лет сочинительства (а это 3–5–10 лет) проходят весь (или почти весь) путь русской поэзии (ее культурно-письменного отрезка) с 17 / 18 по 21 век: то есть от Симеона Полоцкого, Ивана Величанского, А. Кантемира, В. Тредиаковского — до И. Бродского (о поэтику которого и расшибаются насмерть — навсегда: до 90% начинающих сочинять). И есть сочинители, которые начинают сразу с Бродского (не зная и не освоив прошлого поэтического) или — в прозе — с Довлатова или, чуть глубже, с Набокова (Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Толстой и т.д. — до Бунина, — им неизвестны). А иногда (есть и такие) “отталкиваются” поэтологически и содержательно — от Е. Фанайловой (девицы), от Дм. Кузьмина (свежие юноши) и от Д. Новикова / Б. Рыжего (все остальные). Антология В. Кальпиди, слава Богу, антропологически и юна, и молода, и зрела. Стихи всегда автороразоблачительны: видно, кто от кого, откуда и куда (хотя ювенильный Мандельштам почти сразу — минуя некрасовщину и надсоновщину — зрел, глубок и настоящ).
Продолжим тезаурус.
Полный, всеобъемлющий покой.
Кафельный, недвижный, медицинский…
Наивный край. Солнце и мало гласных…
(И. Гончаров)
Целиком стихотворение “Сынок” (2006) (Я. Грантс).
Июль. Двадцать второе. Не стихи?
В саду, как облака, раскрылись розы…
Всё стихотворение “Богу, совести, честному имени…” (И. Домрачева).
На заре таких уносит аист
Грузовой…
Городская перевернутая тьма.
Спят вполглаза лежебокие дома.
И мигает високосною звездой
перевернутая яма надо мной…
Зимним голосом ребенка
в поле поезд прокричал…
Все стихи В. Дулепова.
Все стихотворение “К вечеру затоскуешь…” (М. Еременко).
NB: Привожу строки, указываю на целые стихотворения — это не значит, что у В. Дулепова, Никулиной или Кальпиди (и у др.) нет превосходных целых стихотворений. Они — есть.
Дела наши плохи,
Хочу
Помедлю на вздохе —
Сейчас полечу. (А. Застырец)
Все стихотворение “Я — в треснувшем стекле над коммунальной ванной…” (А. Застырец).
Вообще весь Застырец.
Когда плохи дела, звони маме
У мамы лицо луны…
…братья безумные, сестры мило-
сердия сердятся: я без мыла
через игольное наперед,
где мой Господь меня изблюет…
Жизнь по стеклу скользила уголком
—все оттиралось, ладилось и пелось.
Так почему сложилось так легко
все то, чего взаправду не хотелось? (С. Ивкин)
Все стихотворение “Имена” (С. Ивкин).
Все стихи Е. Извариной.
Все стихи А. Ильенкова.
На подарки не скупится
—Лес до окон — мех до пят —
И летает ангел-птица,
Маскируясь в снегопад… (О. Исаченко)
Весь Кальпиди.
Вот и беги в свой солнечный Недостан…
(Н. Карпичева)
Стихотворение “Не могу глазеть…” и др. (Р. Комадей).
Если душой не кривишь, значит, душу кровавишь…
И др. стихотворения (К. Комаров).
Да, еще:
…Привет. Живи. Пока.
Люби. Спокойной ночи.
Как коротка строка,
но жизнь еще короче…
Я в лес пошла, но там стояла осень,
Я вместе с ней осталась постоять…
Повесила в спальню
старинное зеркало
теперь
по вечерам кто-то
пытается
открыть дверь
с той
стороны
поспевают чипсы дергаются с хрустом
падают с деревьев гнутся как попало
Интересен весь Крымов, особенно “Разлей пугающий кефир / пузатых одуванчиков…” (Р. Крымов).
Вся подборка стихов А. Кудрякова.
Так этот день с зашитым ртом,
словно очерченный от Вия,
соотнесен с не вещим сном,
который, помнишь, он не видел…
Ливень свесился с карниза
—поглядеть чужие сны.
От кофейного сервиза
откололось полстраны… (Е. Миронова)
Вся поэзия М. Никулиной.
…но оглянись
как виновато смотрит сквозь пальцы жизнь…
Деревья ходят меж людей стоящих,
Оглядывают с ног до головы.
Они всё ищут, ищут настоящих…
Прожектор разворачивает день,
как полотно на маленькой арене.
Тень обнимает маленькую тень
и шепчет тени то, что шепчут тени…
Жизнь проходит в телогрейке
драной, кроличьей ушанке,
то воды на три копейки,
то репейник в черной ранке…
танцуют волосы. во рту
ответ от ветра
завыл и сгинул в пустоту…
Все стихотворения А. Сальникова.
Мне нравится время такое
—мир накрепко белым прошит.
И сердце мое ледяное
уже не болит… (А. Самойлов)
Все стихотворения Н. Санниковой (вот бы минус просодия Бродского — при ее огромном таланте это вполне возможно).
Все стихотворения Игоря Сахновского.
Не кричи ворона светом
У избы кривой подол
Открывайся в рот рассветом
От золы земля, я зол…
дверь
выходит в сад промерзнувший до треска
сучков стекла
вода потрескавшись как фреска
не видит дна…
— И всё остальное (Е. Симонова).
Все стихи Н. Стародубцевой.
Все стихи Елены Сунцовой.
Все стихи (между речью, сном и бредом) Евгения Туренко.
Так спят в зиме озимые,
Заглядывая в мрак
И
Осуществимо” — так…
— И остальное (В. Тхоржевская).
Все стихи В. Чепелева (очень красивые и музыкальные etc).
я без тебя брился
до сих пор не понимаю
как без тебя брился
редко
не находя лица…
Нынче бабочки без платьиц
Спят, закутанные в свет.
Время бродит
Там, где нас с тобою нет?..
— И остальное (Н. Ягодинцева).
Естественно, это лишь небольшая (меньшая) часть золотого намыва из Антологии, которая заслуживает серьезного историко-литературного, литературоведческого, эстетико-культурологического, лингвистического, антрополингвистического, концептуального, поэтологического и в целом поэзиеведческого исследования. Уникальность Антологии В. Кальпиди множественна: она есть, несомненно, памятник литературы и поэтической культуры; она есть спектр, срез, демонстрация современной поэтики (содержательной и формальной) от традиционализма до крайне “левого” авангарда и зауми; она показывает внутренние (в текстах) метаморфозы методологических основ сочинительства, мутации модернистских способов “уловления” прекрасного и безобразного, “доброго и злого”, “чистого и грязного”; Антология являет собой в таком виде (каждый представлен десятками стихотворений, то есть — избранным своим) книгу книг: в ней, повторю, 75 авторских книжек-сборников стихов и 2 книжечки “нулевые” (Ю. Беликов и Д. Тамирова); более того — утверждаю, что в Антологии есть призраки двух-трех (а может, и более) десятков книг, существующих в запасниках, в рукописях здесь на Урале, — в деревнях, селах, поселках и городах; наконец, Антология есть событие онтологической природы: в ней есть живой путь поэтического познания — самого эффективного и бескорыстного из всех известных.
Любая антология всегда актуальна и энциклопедична в силу своей текстовой насыщенности и фактологической оснащенности. Антология “Современная уральская поэзия 2004–2011 гг.”, безусловно, событие в сфере литературы и культуры еще и потому, что она завершает антологическую трилогию Кальпиди и — проспективно — открывает новый ряд книг соборного представления региональной русской поэзии. Читайте Антологию, ищите ее в Интернете и в магазинах (Антология “Современная уральская поэзия 2004–2011 гг.”. — Издательская группа “Десять тысяч слов”. — Челябинск, 2011. — 352 с. — 500 экз.).
Юрий Казарин