Повесть
Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2012
Анна Юрченко
― родилась в 1986 г., окончила экономический факультет Поволжского государственного университета сервиса. Начала писать прозу с 13 лет. С 18 лет после победы в конкурсе “Современная Россия глазами молодых” с рассказом “Мужичонка” возглавляла городскую молодежную газету г. Тольятти. Сейчас успешно применяет свои менеджерские таланты в Саратове.
Анна Юрченко
Вдова
Повесть
Мы знаем ровно столько, сколько нам говорят.
Нам говорят ровно столько, сколько видят
и домысливают.
1
Вой сирены заглушал нарастающий гул голосов.
―
Сюда, живее! ― Высокий медик энергично махал в сторону покореженного автомобиля.Ночное шоссе напоминало кадр из фильма-катастрофы: смятый серый “опель” на разделительной полосе, тлеющий “ауди” чуть подальше на обочине. Дорога усыпана сверкающими от вспышек фар осколками. С обеих сторон дороги выстроились длинные колонны автомобилей, возглавляемые красно-белым туристическим автобусом и пустым мусоровозом.
Несмотря на поздний час, вокруг второго автомобиля толпились туристы из Франции и Китая, наблюдая за тем, как грузный водитель мусоровоза пытался сбить открытый огонь. Некоторые из них с опаской заглядывали в потемневшие окна через плечо толстяка, стараясь рассмотреть сидевшего за рулем мужчину.
―
Что тут у нас? ― Неспешно дожевывая бутерброд, к “опелю” подошел капитан милиции. Он грубо подтолкнул в спину медика, который обеими руками нащупывал что-то внутри автомобиля.―
Ничего хорошего, ― медик резко выпрямился. ― Обе мертвы. Погибли при столкновении. Мгновенно. Одна из них беременна… была беременна.―
Отлично, а там? ― промычал милиционер, тщательно пережевывая очередной кусок.У второго автомобиля толпа туристов шумно заверещала, выкрикивая непонятные слова на французском и китайском.
―
Что там?Француз ткнул пальцем в темное стекло:
―
Водитель дышит! Сюда! Здесь живой человек!Капитан отбросил остатки бутерброда и бросился к толпе туристов.
2
“@zemskov отправился на очередное задание: посмотрим, выполнима ли миссия;)”,
― Антон допечатал сообщение в твиттер, удовлетворенно посмотрел на результат и отбросил телефон на соседнее сиденье своего автомобиля. Он тяжело вздохнул и попытался собраться с мыслями. Нужно было подняться наверх и переодеться, а заодно объяснить жене, на каком важном редакционном задании он пропадал двое суток и почему его фотографии в обнимку с пьяной малолеткой ― восходящей звездой социальных сетей ― украшают все мало-мальски читаемые блоги.―
М-да, тоже мне звезда! ― Антон подмигнул своему отражению в зеркале заднего вида и решительно вышел из автомобиля.Антон Земсков стал успешным журналистом только потому, что вовремя понял, что такое интернет-технологии, и успешно использовал их в своей работе. Он сумел, не выходя из своего автомобиля (точнее, из глобальной сети на своем телефоне), создать целую сеть информаторов из активных юзеров, которые бесплатно (за славу, удовлетворение личного интереса или полезные связи) сливали Антону немало сенсаций. Конечно, чаще ему присылали всякую ерунду. Но в куче информационного мусора журналист умело находил ценные новости, которые превращал в общественные скандалы.
Однако Интернет для Антона был не только источником информации. Он давно стал для него средой обитания, в которой запущенная Антоном новость разносилась за считанные минуты. Его цитировали, им восторгались, его поносили
― в любом случае слава скандального и пронырливого журналиста росла и крепла. Читатели его блога и журнальных статей следили за ним не меньше, чем за новыми выпускниками многочисленных фабрик звезд.С восходящей звездой социальных сетей
― Настей ― Антон познакомился также благодаря Интернету. Настя оказалась обычной старшеклассницей, предприимчивый друг которой (в прошлом не очень удачливый продюсер) решил создать on-line-звезду. Написал ей несколько мелодичных песенок на близкие всем темы: о любви, российской нищете и американской мечте, несчастном запойном детстве. Одновременно записал с помощью талантливых ребят, найденных по кличу в социальных сетях, несколько самопальных клипов. Собственно, это видео и было запущено в сеть.То ли тексты песен были очень актуальны, то ли видеоряд поражал зрителей красотой бытовой жизни, но за неделю видео посмотрели миллионы пользователей. Сообщества взорвались обсуждением новой звезды, грязной повседневности и необходимости новой веры. Ведущие российские каналы (с подачи Антона) пустили в прайм-тайм новостные репортажи о непростой девочке и ее безумной популярности. А друг новой звезды (опять же по идее вездесущего журналиста) очень вовремя организовал необычный концерт. Настя вживую исполняла свои песни в маленькой уютной студии, вокруг были ее близкие друзья и родные, а тысячи поклонников смотрели на все это в прямом эфире. Антон очень гордился этой хитрой идеей: фанаты наблюдали за своим кумиром, который от всей души веселился на закрытой вечеринке. Концерт любимого артиста и подглядывание в замочную скважину его домашней двери одновременно.
Настю же, как любого подростка, внезапная слава и деньги восхищали и сводили с ума. Она в перерывах между концертами и репетициями постоянно тусовалась, была пьяна или встречалась с поклонниками (преимущественно симпатичными парнями на дорогих автомобилях). После одного из концертов изрядно набравшаяся Настя попросила Антона отвезти ее домой. Он нехотя согласился, так как чувствовал, что добром это не кончится. Нет, Антон не позволил бы себе никогда ничего лишнего с Настей, потому что видел в ней лишь ребенка, случайно попавшего на олимп славы, потому что очень любил свою жену и потому что не хотел уничтожить свой имидж настоящего знатока скандальных тем и циничного журналюги из-за разовой интрижки. Но парень, сделавший роковые фотографии, думал иначе.
Из-за постоянных разъездов по редакционным заданиям Антон редко бывал дома. Первые несколько лет его жене это нравилось. А потом начались семейные ссоры. И чем чаще Антон оказывался в центре очередного скандала и реже бывал дома, тем чаще брак Антона давал очередную трещину. Лена ругалась с Антоном из-за того, что он внезапно пропадал на несколько дней, активно раздувал вокруг разных тем скандалы (особенно в интернет-среде), не считаясь с мнением и чувствами людей, которых эти темы касались. Последние ссоры Лена заканчивала угрозами развода. Поэтому Антон старался поменьше попадаться жене на глаза и заглаживать вину дорогими подарками.
В этот раз подарок купить Антон не успел.
Он осторожно повернул ключ в замке, зашел в квартиру на цыпочках и бесшумно закрыл дверь. В квартире было темно.
“Наверное, Лена уже спит”,
― подумал Антон. Он разулся и прошел на кухню. Включил чайник. Заглянул в холодильник.―
Странно, ― хмыкнул Антон. Он почувствовал, что что-то не так.Уже не стараясь не шуметь, Антон прошел в коридор, потом в спальню. Кровать была не заправлена. На столике перед зеркалом исчезла привычная батарея из баночек и бутылочек с парфюмерией. Дверцы шкафа были распахнуты, а на полках красовались лишь многочисленные коробки из-под дорогих подарков Антона.
Он в отчаянии опустился на край кровати.
―
Ну как же так! Ну, хоть записку ты мне оставила?Антон сдернул одеяло, но записки не нашел. В его голове не было никаких мыслей. Он не мог поверить в случившееся. Нет, Антон думал раньше, что Лена может однажды уйти, но он даже не предполагал, что это может произойти на самом деле. Они же так любили друг друга. Он так красиво ухаживал за ней. Она так долго его ждала. А свадьба, на которой все
― родители, друзья и молодожены ― плакали от счастья. Нет, этого просто не могло случиться…Размышления Антона прервал мелодичный голос Стинга
― в коридоре звонил телефон. Антон, смахивая все на своем пути, кинулся к трубке, ожидая услышать родной голос.―
Алло…―
Антон, мать твою! Ты, бл…, почему дома! ― Главный редактор явно не был настроен на дружескую беседу. ― Я тебя куда отправил? Нет, бл…, не в твиттер писать и с женой обжиматься! Там сейчас никого нет, кроме ментов и “скорой”! Давай шевели ластами! Мне нужна новость через полчаса!―
Да, несусь уже…Антон бросил трубку, схватил куртку и с грохотом захлопнул дверь квартиры.
3
По прозрачной трубке медленно ползли маслянистые капли. Одна, вторая, третья… на пятом десятке Максим сбился со счета. Он стал рассматривать многочисленные длинные трубки и провода, тянувшиеся от блестящих коробок к мужчине под белой простыней. Его смуглые волосатые руки были усеяны кусочками тканевого пластыря. Максим посчитал все резиновые провода, все кусочки пластыря, перебирая маленькими пальцами по шершавой коже своего отца. Что-то со звоном упало за спиной мальчика на пол. Максим резко развернулся и присел.
―
Как меня все достало! ― В палату зашли два врача.―
Да ладно. Осталось два часа, и ты улетишь навстречу теплому морю, ― раскинул руки второй, словно парил в облаках.―
Но два часа мне надо исполнять указания этого мудака с тремя высшими образованиями! Еще этот убийца! Эй, а ты что тут делаешь? ― Врач за ворот поднял Максима.―
Спокойно, это сын коматозника, ― попытался успокоить коллегу второй врач.―
Надоело мне быть спокойным! С журналистами спокойно! С главврачом спокойно! С этим ублюдком спокойно! А почему я должен быть спокоен! Я уже двое суток не сплю! Я с женой сойтись не могу никак из-за этих гребаных дежурств! Так еще этот, ― врач кивнул на человека под простыней, ― убил двух молодых женщин! А одна из них ждала ребенка! Он, бл…, к семье своей спешил! Сопли вытереть вот этому! А они теперь в морге лежат и никуда не спешат!―
Он ребенок, он не виноват! ― Второй врач вырвал мальчика из рук рассерженного друга и вытолкал его за дверь.―
Пусть катится к чертям! Все равно твой отец сдохнет!Максим со всех ног бежал по пустому коридору ночного госпиталя. “Мама, мамочка”,
― эти слова пульсировали в голове мальчика, заставляя быстрее передвигать ноги, из-за чего он два раза споткнулся и один раз упал на повороте. Максим с размаху ударил ладошками в дверь и ввалился в узкую комнату.―
Милый, тише, не шуми, все спят, ― худощавая женщина подхватила Максима на руки и ловко нырнула в коридор, чтобы не будить спящих медсестер.―
Мама, почему они говорят, что папа убийца?Женщина медленно встала на колени перед сыном и крепко сжала его плечи.
―
Кто говорит?―
Все… все говорят! ― Максим, всхлипывая, старался выговаривать каждое слово, из-за чего его речь становилась прерывистой.―
Ну, говори же! Кто говорит? ― женщина встряхнула ребенка.―
Врачи… и тетя на входе говорила охраннику, что папа убил двух женщин. ― На щеках Максима появились мокрые дорожки от слез.―
Милый, ― женщина крепко прижала его к себе. ― Милый, конечно же, это неправда. Никого папа не убивал. Просто они не знают, что говорят.―
Мама, почему ты плачешь?―
Я? ― Женщина крепче прижала сына и украдкой вытерла слезы. ― Я не плачу! А ты, ― она резко отодвинула сына и посмотрела в его глаза, ― не смей слушать глупости, которые говорят взрослые! И тем более повторять это!―
Хорошо, мамочка. ― Максим верил маме, но от ее слов ему не становилось спокойнее, как обычно. Поэтому Максим снова нырнул в теплые мамины объятия.Мама плакала. Из ее глаз не текли слезы, она не хлюпала носом и не вздыхала всей грудью. Но он точно знал, что она плачет. Где-то очень глубоко ее сердце разрывалось на части от беззвучных рыданий. Ему было как-то горько и неспокойно от мысли о том, что маме плохо. Но в теплых маминых руках таяли все страхи и тревоги. Максим чувствовал, как его сердце билось в такт маминому, как под этот мерный звук веки тяжелели, мысли путались. Он слышал, что мама что-то нежно шепчет ему на ухо, но уже не разбирал слов.
―
Прости меня, милый…4
―
Лена, возьми трубку! Ну возьми ты трубку! ― Антон нервно выкрутил руль.Перед крыльцом больницы стояли фургоны всех центральных телекомпаний. Журналисты и операторы курили и шумно общались. Чуть подальше от них толпились представители местных газет и милиционеры. Все бурно обсуждали аварию и чего-то ждали.
Антон бросил машину на въезде перед огромной пустой клумбой. Быстро пробрался сквозь толпу и, сделав пару звонков, проскользнул за обшарпанную пластиковую дверь.
На вахте его встретил знакомый оперативник Стас.
―
Привет, Антон! За что тебя сослали в наш ад? ― Стас протянул руку Антону.―
Не говори! ― отмахнулся Антон.―
У тебя проблемы?―
Почему?―
Ну, ты какой-то неразговорчивый! Ни о чем не расспрашиваешь меня. Ничем не хвастаешься… Да и в твиттере постил последний раз час назад.―
Не говори ерунды! Нормальный я! До Лены не могу дозвониться. Че тут происходит?Они шли по длинному больничному коридору. Стас говорил шепотом, бурно жестикулировал, изредка оборачиваясь к Антону, который упорно набирал номер жены на телефоне, но она по-прежнему не отвечала.
―
Полный дурдом! Недалеко от города авария была. Две иномарки вдребезги. В одной две женщины были. Так вот они насмерть. Одна из них беременная. Ты видел, на крыльце лысеющий мужик в синей куртке? Ее муж. У них ребенок годовалый остался. Мужик психует тут. Орет на всех. Требует расправы. Компенсации в несколько миллионов. Совсем крышу сорвало. Пытался маленького ребенка второго водителя отловить и взять в заложники.―
М-да, ― Антон кивнул головой вновь обернувшемуся к нему Стасу.―
Но это не самое интересное! Самое интересное, что во второй иномарке был мент. Представляешь, че тут началось, когда вскрылось, что он там то ли капитан, то ли майор.―
Стой! ― Антон остановился и схватился за вибрирующий телефон. Звонил редактор. Антон буркнул: “Я на месте” ― и бросил трубку. ― Давай дальше.―
Ну, так вот. Говорю, дурдом начался, когда узнали, что он мент. Поналетели журналюги… ― Стас быстро оглянулся, ― правозащитники, адвокаты разные. Стоят все на крыльце. Ждут новостей. Изредка митингуют.―
Каких новостей ждут?―
Ждут, когда менту официально предъявят обвинение.―
А что, он виноват в аварии?―
Да кто его знает. Я там не был. Сейчас до палаты дойдем и у наших спросим.―
А где мент? Он погиб?―
Мент выжил. Его оперировали. Сейчас в коме.Антон в очередной раз набрал номер Лены. После седьмого длинного гудка он выключил телефон.
―
Ну так идем к нашим, ― Антон энергично похлопал Стаса по плечу.
5
После разговора с “нашими”
― двумя рослыми парнями в гражданском, которые дежурили у палаты милиционера, ― Антон попросил Стаса оставить его в палате одного. Лена не отвечала, хотя телефон ее был включен, и Антон набирал ее номер больше пятнадцати раз. Он сел на стул и посмотрел на мужчину, опутанного полосками пластыря и пластиковых трубок. Впервые за много месяцев Антон чувствовал усталость.―
Ладно. ― Он откинулся на спинку стула. ― Лена просто не выдержала. Обиделась. Трубку не возьмет. Хорошо. Зайдем с другой стороны.Антон протер глаза.
Остаются твои лучшие подруги… Но они потом, сначала дело.
Антон посмотрел на лежащего перед ним мужчину.
―
А ты? ― Он навис над милиционером. ― Что ж ты так? Дядя Степа пример должен подавать! Хотя… ― В голове Антона созрела новая идея, вытеснившая мысли о Лене. С одной стороны, обычное ДТП. Ну, мало ли в стране происходит аварий? Мало ли в них погибает торопливых водителей? Но с другой стороны, один из пострадавших ― кто? Правильно, милиционер, нарушивший правила. Он превысил скорость, и его “ауди” расплющил “опель”, в котором были две женщины. Они, конечно, тоже хороши: летели по встречке. Но все же он ― представитель закона, для которого закон, как оказалось, не писан. А с этого может получиться очень даже скандальный материал.―
Ты обязан выжить!С этими словами Антон сорвался с места и, спросив у санитара, где находится кабинет главврача, побежал в указанном направлении.
6
―
Извините меня… Иван Сергеевич, я очень устала и не контролирую себя. ― Женщина нервно щелкала пальцами.Мужчина в белом халате у окна
― главный врач ― тяжело вздохнул:―
Нет, я все понимаю, но и вы меня поймите. Государство денег нам почти не выделяет. А ко мне каждый день поступает до сотни больных. Я им всем помочь за свой счет не могу! Но те, кто платят за лечение, ― он резко развернулся и подошел вплотную к женщине, на его щеке все еще горел след от пощечины, ― не хотят лечиться под прицелами фотокамер. Вы же это понимаете?―
Конечно. ― Марина сделала два шага назад. ― Но что я могу сделать?―
Подписать вот это. ― Иван Сергеевич потряс пачкой белых листов перед носом Марины.―
Нет…―
Ну почему? Поймите, то, что ваш муж дышит, еще не значит, что он живет! Да, у него стабильное состояние. Но на этом все! Все! Он не ходит. Не ест. Не спит. Не думает! Он просто растение, которое дышит! Он так дышать может годами! Вы что, тут годами сидеть будете? Вы молодая женщина, у вас маленький ребенок. У вас все еще впереди.―
Нет…―
Господи, да это ж ненормально! ― Иван Сергеевич неуклюже упал в кожаное кресло. ― Поймите, мы сделали все, что в наших силах. Мы прооперировали его. Но я вам могу гарантировать с вероятностью 90%, что ваш муж уже никогда не станет прежним человеком! Боже… У больницы дежурят все службы, от МЧС до милиции. Журналистов столько не было даже на открытии нашей клиники! Тут есть даже представители пресс-службы президента! Как мне прикажете обеспечивать анонимность и неразглашение врачебной тайны? У меня уже больше двадцати операций сорвалось!―
Вы сами себя слышите? ― Марина говорила очень тихо, но слова эхом отдавались в просторном кабинете. ― Вы что мне предлагаете? Убить мужа? Нет!―
Вы не понимаете, о чем говорите! ― Врач откинулся на спинку стула и закрыл глаза.С минуту они оба молчали.
―
Сколько я видел таких случаев… Больше десятка. Единственный шанс для вас жить нормально ― это забыть все как можно быстрее. И молитесь, чтобы все забыли. Как можно быстрее.―
Нет, нет, нет, я не хочу вас больше слушать!Иван Сергеевич резко вскочил и, перегнувшись через стол, схватил Марину за запястье.
―
Запомните мои слова: пока ваш муж жив, никто не забудет об этой аварии.―
Мне плевать на всех! Он мой муж! И пока он дышит, он будет жить! ― Марина вырвала свою руку и выскочила из кабинета, с грохотом захлопнув тяжелую дверь.―
Я вас предупреждал! ― Иван Сергеевич снова опустился на стул. ― Я вас предупреждал…7
Я боюсь дядю Степу!
Сегодня я стал свидетелем дорожной аварии. Обычное дело для наших дорог. Двое погибших (две женщины —
врач-гинеколог и ее беременная дочь). Один водитель (капитан милиции) в коме. Машины теперь только в металлолом. Зато у французских и китайских туристов, ставших невольными свидетелями ДТП, море эмоций — будет о чем посплетничать на родине. Вроде бы все как всегда. Но почему-то сегодня я вспомнил свой давний страх.Я журналист. Вот уже почти 15 лет я живу самостоятельно (родители рано погибли в автокатастрофе). Мне скоро будет 30. За всю свою жизнь я ни разу не преступил закон. Ничего не украл. Не нарушал правил парковки. Не пересекал сплошную двойную. Всегда вовремя платил налоги. Я даже в студенческие годы ни разу не попадал в медвытрезвитель (по правде сказать, все мои хорошие друзья по разным причинам и в разное время там уже побывали). Мне нечего скрывать, а значит, и нечего бояться. Но я боюсь милиционеров. Каждый раз, когда машина с мигалкой проезжает мимо, я инстинктивно сжимаюсь и пытаюсь уменьшиться в размерах, чтобы быть незаметнее, чтобы на меня не обратили внимания. Я боюсь даже просто находиться рядом с ними. Заметят, чем-то не понравлюсь — применят силу. Не заметят — причинят вред, потому что не заметили.
И если в Европе или Штатах отстаивание собственных прав гражданами граничит с наглостью и помешательством, то все потому, что они на 100% уверены: нарушитель их прав будет наказан по закону. Кем бы он ни был. А я боюсь. Потому что я знаю, что если мне причинят вред и нарушат мои права, а нарушителем будет очередной “дядя Степа”, то я же останусь виноват. И мне очень повезет, если все, в том числе и я, просто забудут о произошедшем. А то ведь и виноватым могут сделать, и штраф ввинтить, а то и срок.
Сегодня погибли две женщины. Они нарушили закон — выехали на разделительную полосу. Они понесли наказание за свою самонадеянность и халатность. Более суровое наказание. По закону — просто бы лишились прав. Другой виновник аварии сейчас в коме. И все задаются вопросом, понесет ли он наказание по закону или статус опять сыграет ключевую роль в признании его невиновности?
Я ответа на этот вопрос, честно, не знаю и прогнозы делать не берусь.
Зато я точно знаю, что сказку про дядю Степу я своим будущим детям рассказывать не буду. И не потому, что их так же, как и говорящих умывальников, не существует. А потому, что я боюсь дядю Степу. Боюсь, что он может причинить вред мне и моим детям безнаказанно. А с огнем, как известно, лучше обращаться аккуратно.
Антон Земсков,
Русские news
8
Антон лениво перебирал пальцами по рулю своего автомобиля. В уголке рта застыла тлеющая сигарета. Казалось, что она замерла в тон настроению своего владельца. Сквозь царапины на тонированном стекле в машину пробивались кровавые предрассветные лучи. Все тело Антона налилось тяжестью. Ватные руки обхватывали руль, шершавую поверхность которого Антон практически не чувствовал. Перед глазами все расплывалось.
Надо срочно поспать.
У кабинета главного врача он столкнулся с женой мента. Она поняла, что это он слышал ее разговор с врачом, и, не сдерживая слез и ругательств, с силой оттолкнула Антона в сторону. Этот отчаянный жест заставил его переменить свои планы. Он быстро вышел из больницы, прорвавшись через толпу разъяренных журналюг, и вот уже два часа сидел в машине, лениво барабаня пальцами по рулю.
―
Ну, давай разложим все по порядку! ― Антон тяжело вздохнул и потер глаза.Говорить с главврачом не было смысла: он прямо сказал жене мента, что у того нет шансов на выздоровление. Медперсонал уже называл ее между собой “вдовой”. Кстати, хороший заголовок для статьи будет: вызывает жалость.
Размышления журналиста прервал телефонный звонок. Антон нервно схватился за телефон в надежде услышать любимый голос.
―
Антон, я тебя люблю! Я тебя просто обожаю! ― В трубке звучал радостный голос редактора. ― Где ты такие темы находишь? Я ж тебя на простое ДТП послал! Я, когда прочитал, захотел с арматуриной к зданию МВД выйти! Я не представляю, что сейчас происходит там, но представляю, что начнется завтра утром!Редактор продолжал кричать в трубку про сенсационный материал, уговаривая Антона не поддаваться искушению и не идти на сделки с другими изданиями без его участия. Но Антон уже не слушал его. Он знал, что самое позднее через полчаса его телефон будет разрываться от всевозможных предложений: подготовить материал, выступить экспертом в ток-шоу, дать интервью в толпе демонстрантов на площади. Впервые он сумел поймать раньше всех настолько скандальную тему, что на ней можно было неплохо подзаработать. Об этом мечтал каждый журналист и блоггер! Мысли о том, что в его руках золотая жила, вызывали пьянящее головокружение и холодок в желудке. Но Антон быстро собрался с мыслями, планируя дальнейшие действия: в общем, надо первым все это запостить в блоге, потом связаться с редакторами утренних ток-шоу и новостей, а днем нарыть материал про семью этого продажного мента. Антон вспомнил про маленького сына милиционера, которого видел возле палаты. Надо бы и с ним поговорить. О том, каким требовательным и жестоким был его отец. Как постоянно пропадал на работе. А может, и жену свою бил? А может, мальчик слышал, как родители ссорились по телефону в день аварии? И лучше заполучить фотографии пацана на школьном дворе: серые школьные стены, милые первоклашки, циничные старшеклассники, курящие за углом, и он с потерянным видом. Но это завтра… вернее, сегодня, но немного позже.
Антон приоткрыл окно, выбросил истлевшую сигарету.
Нужно поспать. Хотя бы пару часов.
Антон натянул на голову капюшон и поудобнее вытянулся на сиденье.
Хотя бы пару часов.
9
Бабушка всегда приезжала невовремя. Или вовремя, но Максиму казалось, что невовремя. Вот и сейчас, когда они сидели с мамой, обнявшись, в самом темном углу больничного коридора на холодной лавке, бабушка внезапно появилась из-за угла. Как большой фейерверк из маленького запала. Максим знал, что бабушка не будет церемониться, поэтому сильнее прижался к маме.
―
Ты о ребенке думаешь? ― Бабушка действительно сразу перешла к делу.―
Мам, давай ты не будешь меня учить…―
Не буду, если ты не будешь дурить! А пока я вижу только идиотские поступки!―
Мам!Бабушка оторвала Максима от матери и подтолкнула к выходу.
―
Иди с дедом поздоровайся. Он на входе смолит. А мы с мамой покалякаем.Максим жалобно посмотрел на мать.
―
Иди, сынок. ― Марина нежно погладила его по руке.Когда Максим скрылся за углом, бабушка перешла в наступление.
―
Нет, я все понимаю, милая. У тебя горе. С мужем беда. Но ты помни, милая, одно ― что бы у тебя ни случилось, ты в первую очередь всегда должна думать о нем. ― Бабушка кивнула на угол, за который только что завернул Максим.―
Мам, они говорят, что Артем убил тех женщин… ― Марина не договорила и уткнулась лицом в теплое плечо матери.―
Марина, девочка моя… Не слушай ты никого! Пойми их. Этот мужчина потерял в аварии свою беременную жену. У него горе. И он пытается найти причину этой страшной трагедии. Не думай об этом. Думай о своем сыне. Ему не надо все это видеть и слышать. Думай о том, что он просто ребенок. Ему надо ходить в школу. А тебе на работу!―
Я не могу…―
Сможешь. Будешь думать о Максиме ― все сможешь!Марина выпрямилась и вытерла слезы.
―
Наверное… наверное, ты права.―
Я сегодня заберу его к нам. А завтра отправлю в школу с утра. А ты собирайся с мыслями, приводи себя в порядок. Сходи завтра на работу. А вечером заберешь Максима. Чем меньше ты будешь здесь торчать, тем быстрее все успокоятся.―
Угу… ― И Марина снова разрыдалась.10
Антон проснулся от того, что кто-то настойчиво стучал по крыше его автомобиля. С секунду он соображал, где находится. Вспомнив все события этой ночи, Антон быстро протер глаза и опустил стекло со своей стороны.
―
Документы! ― Крупный мужчина в форме по ту сторону двери особо не церемонился.Антон выглянул из окна, пытаясь рассмотреть лицо мужчины, и покорно передал ему права и журналистское удостоверение.
―
Журналист… Антон Земсков… Хм… ― Мужчина недобро ухмыльнулся. ― Валил бы ты отсюда, журналист Антон Земсков!Мужчина швырнул документы в лицо Антону и уверенным движением положил руку на автомат, свисавший на ремне с правого плеча. В другой раз Антон, оказавшись в подобной ситуации, вспылил бы и полез выяснять отношения. Но что-то подсказывало ему, что сегодня не стоит проявлять излишнюю гордость и лучше следовать этому совету.
Журналист быстро закрыл окно и выехал с больничного двора. Краем глаза он заметил, что на крыльце дежурили три омоновца.
Судя по тому, что мужчина успел прочесть статью и возле больницы разогнали демонстрантов, спал он часа три-четыре. Надо позвонить редактору и разведать обстановку.
Антон с трудом вырулил в потоке машин к обочине. Одной рукой он быстро собрал разлетевшиеся документы и засунул их во внутренний карман куртки. Другой включил компьютер и вышел в сеть.
Казалось, что кто-то забросил в Интернет бомбу замедленного действия. Его статья о вчерашнем ДТП, опубликованная ночью, разлетелась по всем новостным порталам и блогам. В социальных сетях и микроблогах активно обсуждалась безнаказанность оборотней в погонах и силовые методы борьбы со свободой слова. Новость обрастала новыми подробностями и информацией свидетелей.
Антон узнал, что рано утром мэр отдал распоряжение разогнать толпу журналистов и несогласных у больницы и подавлять все несанкционированные демонстрации до полного выяснения обстоятельств аварии. В ответ неравнодушные правозащитники опубликовали в своих блогах видео-обращение мужа погибшей в аварии беременной женщины. Он очень трогательно (со слезами на глазах) говорил об оставшейся сиротой их годовалой дочке и в жесткой форме (с матом и плевками в камеру) требовал справедливого наказания для убийцы его жены и их нерожденного сына. Комментарии к видео поразили даже Антона, который всегда с диким остервенением охотился за скандальными сенсациями.
“…Оборотни в погонах думают, что им все дозволено! Терпели, когда один в магазине расстреливал прохожих! Терпели, когда другой драл взятки с честных ипешников! Что же мы будем терпеть, когда они наших жен и неродившихся детей будут безнаказанно убивать?!”
11
Максим проснулся от аромата свежеиспеченных блинов. Бабушка готовила по праздникам очень вкусные блины с соленой рыбой. Но какой сегодня праздник, Максим не знал.
Дедушка, как обычно, сидел вплотную к экрану телевизора, хаотично переключая каналы.
―
Ты прекратишь?! ― Бабушка не переносила мелькания экрана даже у себя за спиной. ― Максимушка, иди умываться и завтракать.Дедушка переключился на утренний выпуск новостей и отложил пульт в сторону.
―
…ужасное ДПТ, приведшее к гибели двух женщин. По предварительной версии следствия, виновниками аварии признаны оба водителя, нарушившие правила дорожного движения и выехавшие на разделительную полосу. Милиционер Артем Коноваленко на “ауди”, двигавшийся в сторону города, попытался избежать столкновения с внезапно затормозившим автобусом, в котором ехали двадцать три туриста из Франции и Китая. Светлана Иванова, сидевшая за рулем “опеля”, направлявшегося из города, выехала на встречную полосу, чтобы обогнать мусоровоз. Из-за того, что оба водителя в этот момент говорили по мобильному телефону, они просто не заметили друг друга. Обе женщины в “опеле” погибли при столкновении. Артем Коноваленко до сих пор находится в коме.Дедушка сильно раскашлялся, но, чтобы услышать продолжение новости, прибавил звук.
―
Правозащитники призывают органы внутренних дел провести дополнительное расследование, так как считают, что причиной аварии стала безответственность милиционера. Цитирую: “…это далеко не первый случай, когда мирные граждане гибнут по вине безответственных сотрудников милиции. Погоны в нашей стране превратились в освобождение от всяческих наказаний. Мы приложим все усилия, чтобы виновник трагедии был наказан…”На последних словах бабушка обернулась к экрану и заметила, что Максим стоит в дверях со слезами на глазах.
―
Выключи ты эту ерунду! ― Она толкнула деда в шею и подскочила к Максиму. ― А ты чего нюни распустил? Пойдем завтракать. ― Она тихонько подтолкнула мальчика к столу.Дедушка ткнул в кнопку на гладкой панели телевизора.
―
П… эти правозащитники! И правительство наше.12
Беззвучная ожесточенная борьба продолжалась несколько секунд. Антон старался протиснуться вслед за ступней в щель между дверью и стеной. Света же пыталась вытолкнуть ногу Антона и захлопнуть дверь.
―
Черт, Светка, мне ж больно! ― Антон исхитрился схватить Свету за локоть и теперь тянул ее на себя.―
Отвали, козел!―
Тебе что, трудно поговорить со мной по-человечески!―
Я не знаю козлиного языка!―
Очень остроумно! Лучше давай поговорим, и я уйду!На секунду Света задумалась: отвечу на пару вопросов ради собственного спокойствия. Антон воспользовался этим секундным замешательством подруги жены и вытащил ее на лестничную площадку, с грохотом захлопнув дверь и перегородив путь к отступлению. Света оказалась в ловушке. Антон с победным видом отпустил ее руку.
―
Поговорим. ― Он пошарил по карманам в поисках сигарет.―
Я тебе уже сказала, что ничего не знаю.―
Не ври мне ― я хорошо знаю свою жену вот уже семь лет. Если у нее проблемы, она первым делом идет к тебе. А это значит, что она или сейчас у тебя, или уже была у тебя и куда-то ушла.―
Хм… ― Света перехватила прикуренную сигарету, жадно затянулась и выдохнула в лицо Антону. ― Ни черта ты не знаешь свою жену!Антон пропустил укол мимо ушей.
―
Где она?Света окончательно справилась с эмоциями и, улыбаясь, продолжала пускать в лицо Антону пушистые колечки серого дыма.
―
Прости меня… ― Антон опустил глаза и шагнул в сторону лифта.―
Что? ― Свету смутили быстро брошенные слова извинения.Антон резко развернулся, схватил Свету за плечо и с силой оттолкнул к противоположной стене. От неожиданного рывка девушка упала на колени. Антон распахнул дверь и быстро пошел по коридору, заглядывая во все комнаты.
―
Не сме-е-е-е-ей! ― Света завизжала диким голосом и бросилась вслед Антону, но он уже открывал последнюю дверь ― дверь ее спальни.Среди смятых одеял и подушек с испуганным видом сидела еще одна лучшая подруга его жены, Настя. Антон осмотрелся по сторонам. На полках и прикроватных тумбочках тлели ароматические свечи. На полу тут и там валялось кружевное белье: красные, черные, белые чулки, миниатютные трусики, прозрачные корсеты. Но внимание Антона привлекла необычная композиция на столике у зеркала. Обычно у женщин там выстраиваются баночки с кремами, духами, спреями, помада и прочая косметика. У Светы же стояла целая батарея игрушек из магазина для взрослых: резиновые и металлические, прозрачные и розовые, с шипами и вмятинами. Антон отказывался верить своим глазам.
13
―
Выпей еще.Света налила в большой стакан коньяк и пододвинула его Антону.
Антон послушно взял стакан.
―
Я поверить не могу… ты же… вы же замужем? ― Антон посмотрел на Свету и Настю, сидящих напротив.―
И что? Ты вот счастлив в браке?Раньше бы Антон, не задумываясь, ответил, что да. Но сейчас он ни в чем не был уверен.
Света тяжело вздохнула и подошла к окну.
―
Я в душ. ― Настя энергично встала и вышла с кухни, аккуратно прикрыв за собой дверь.―
Мы, Настя, я и Лена, познакомились в старших классах. Во время одной из школьных разборок! Именно тогда мы стали лучшими подругами. Все всегда делали вместе. Гуляли, учились, с парнями знакомились. Даже до смешного доходило. А на первом курсе в университете мы с Настей поняли, что любим друг друга. Но тогда мы скрывали наши отношения от всех. Только Лена обо всем знала. Я помню, когда мы ей все рассказали, она нам не поверила. Мы в гардеробе нашего университета тайком с Настей целовались, чтобы доказать твоей жене, что действительно любим друг друга. Лена тогда была в шоке. Правда, через неделю призналась нам, что чувствует себя такой же, как мы. Ну, в том смысле, что с мужчинами у нее не вяжется. О, господи…Света вернулась к столу.
―
А потом она встретила тебя. И через год вы поженились. Настя до сих пор считает, что Лена тебя не любит. Что она просто пожалела тебя тогда ― у тебя ж родители погибли. Мы в тот год по ее примеру тоже замуж повыходили. Только ее брак был настоящим, а наши так. Бутафория. Декорация для пьесы о нормальной жизни для родных и знакомых.Света закрыла глаза и откинулась головой на высокую спинку стула.
―
Я всегда знала, что она любит Лену. Всегда… Но я первой оказалась на ее пути. Не устояла. Ну и что ж, я не гордая. Мне и так хорошо. Я не одна. Она здесь со мной. Ее тело каждую ночь принадлежит мне. А мне большего и не надо. Конечно, если бы Лена позвала ее, я думаю, что Настя бы ушла от меня. Но Лена настоящая подруга, она никогда такого не сделает.―
Хватит, ― Антон отодвинул пустой стакан от себя. ― Она была у тебя?Света открыла глаза.
―
Она пришла вчера. Она ничего не говорила. Но я поняла, что у вас что-то случилось. Она все тут у окна стояла. Как будто ждала кого-то. А утром что-то прочла в Интернете и сорвалась с места. Я честно не знаю, куда она поехала. Она даже вещи свои не взяла. Ничего, кроме сумочки и телефона.―
Где они?―
Кто?―
Ее вещи?Света вытащила в коридор две дорожные сумки. Из ванной в одном розовом полотенце вышла Настя и улыбнулась Антону. Почему-то он вспомнил глаза Лены
― так же заигрывающее она смотрела на него в первый месяц знакомства.Уже на лестничной площадке Антон повернулся к Свете и негромко шепнул.
―
Бросай ее.Света улыбнулась и закрыла дверь за Антоном.
14
Антон достал пятую сигарету. Он пытался понять, что делать дальше. Наверное, иногда не знать всю правду лучше, чем знать все. Так легче притворяться счастливым. Смешно, но со временем начинаешь воспринимать счастье как должное. Как будто так оно было всегда. Как будто ты никогда не был одинок и не мечтал о счастье. А потом кто-то возомнит себя богом, решит, что ты жаждешь узнать правду, и бац
― ты опять мечтаешь о счастье. Но зато правду всю знаешь! Черт бы ее побрал!Что делать дальше? Найти Лену. Зачем
― вернуть ее? Не знаю… для начала просто поговорить. Хотя поговорить и по телефону можно. Но тогда посмотреть ей в глаза, а там…К кому же теперь поедет Лена? У родителей она точно не появится: она ими слишком дорожит, чтобы добровольно делить с ними свои проблемы. Есть кто-то еще?
Сознание лихорадочно перескакивало с одной мысли на другую.
Лена собиралась основательно. Словно знала, что уходит навсегда. Наверное, долго обдумывала свое решение. Забрала даже фотографии. Антон вспомнил пустые глазницы фоторамок на кухонной стене. Черт!
Он с размаху ударил по крыше своего автомобиля.
Когда я успел все это пропустить! Как я не заметил, что мы отдалились друг от друга? Она ведь не за три минуты все решила и собрала вещи?
Антон уронил голову на крышу автомобиля и закрыл глаза. Он вспомнил, как после свадьбы они, уставшие и счастливые, так же стояли, облокотившись головами о крышу их свадебного белоснежного лимузина. Лена улыбалась. Антон не видел, как она улыбалась, потому что так же, как и она, стоял с закрытыми глазами, упершись головой в холодный металл. Но он чувствовал, что она не может скрыть счастливой улыбки. Тогда он, не поднимая головы и не открывая глаз, пообещал Лене, что они никогда не расстанутся. Он быстро-быстро шептал обещание и крепко сжимал ее хрупкую руку, с удовлетворением нащупывая новенькое обручальное кольцо.
―
Никогда, слышишь, ни-ког-да!15
В школу Максим собирался очень долго. Больше всего на свете он хотел сегодня вернуться к папе в больницу. Но бабушка была непреклонна. Они с дедом весь завтрак молчали. Только дедушка время от времени громко вздыхал.
Максим чувствовал, что случилось что-то большее, чем просто болезнь папы. Обычно невозмутимая бабушка была в замешательстве, хотя старалась этого не показывать. Дедушка часто и громко матерился и старался не смотреть на внука. Он слышал, как они шептались за дверью, решая оставить его дома или отправить в школу. Победила бабушка, сказав, что ему рано или поздно придется с этим столкнуться, и чем раньше, тем лучше.
В школу шли они быстро. Всю дорогу бабушка беззвучно шевелила губами, словно читала молитву. Максим старался не отставать, хотя тяжелый рюкзак с книжками тянул его назад.
―
Ничего, как-нибудь все утрясется, уляжется, ― сказала бабушка и погладила внука по мохнатой макушке на прощание. ― Мама в обед придет и заберет тебя. Никуда без нее не уходи.Максим поднялся по ступенькам на школьное крыльцо и обернулся посмотреть, ушла ли бабушка. Ушла. Она смешно семенила по мокрому асфальту, старательно обходя большие и маленькие лужицы, и по-прежнему беззвучно шевелила губами.
В школе ничего не изменилось. Было шумно и грязно. Старшеклассники громко кричали и задирали друг друга. Два десятиклассника списывали домашнее задание, заняв весь подоконник в гардеробе. Восьмиклассницы в конце коридора обменивались глянцевыми журналами, выбирая в них понравившиеся наряды. Каждая представляла себя в будущем (лет через десять) знаменитой певицей, талантливой актрисой или женой успешного и красивого олимпийского чемпиона или футболиста. В фойе дежурные учителя уныло рассматривали яркую и беснующуюся толпу школьников, стараясь оставаться незаметными.
В школе ничего не изменилось. Все жили и делали то, что и всегда. Но у Максима за эти сутки перевернулась вся жизнь. Его папа был в коме. Все вокруг обвиняли его в том, чего он не делал. А бабушка с дедушкой и мама даже не пытались защитить папу, делая вид, что все хорошо. Максим понимал, что они хотят помочь ему. Но он-то уже взрослый. Ему уже 7 лет. Он настоящий мужчина, как папа, может защитить и себя, и свою семью. А школьникам вокруг было на это наплевать. Их по-прежнему интересовали домашние задания, новые наряды глупых звезд или новая подруга Рональдо. Максим ненавидел их всех за то, что они были в этот момент рядом с ним и не переживали его горе вместе с ним.
―
Прикольно, а она, оказывается, умная, ― двое старшеклассников громко заржали.―
Президент в твиттере тоже про это написал.―
А чего там?Вокруг них собралась небольшая группа. Все старались заглянуть в яркий экран дорогущего телефона одного из старшеклассников.
―
Ну, подожди! Вот, читаю: “Я потрясен случившимся. Мы должны объединиться для поддержки пострадавших…”―
Это кого мы должны поддержать! Этого выжившего мусора!―
Да не ори ты! ― кто-то из толпы прикрикнул на рыжего парня, с ненавистью поливавшего грязью отца Максима. ― Читай дальше.―
А чего читать ― все.―
Мне мама сегодня сказала, ― девушка в красной миниюбке придвинулась ближе к парню с телефоном, ― что муж погибшей в аварии девушки или кто-то из его адвокатов создали фонд помощи, куда все могут прислать деньги…―
Что, решили бизнес новый открыть, ― не унимался рыжий. ― Подзаработать!―
Дурак ты, Иванов! ― Девушка оттолкнула рыжего в сторону. ― Деньги пойдут на оплату судебных издержек и работу адвокатов… в общем, на то, чтобы этого оборзевшего мента засудили!Максим не чувствовал своего тела и не понимал, что с ним происходит. Он словно со стороны наблюдал сцену из очень странного сна. Причем все происходило как будто в замедленном действии. Вот маленький Максим подлетел к рыжему парню и девушке в красной миниюбке. Вот он с силой пнул девушку так, что та взвыла и села на корточки, растирая покрасневшую от удара ногу. Рыжий схватил Максима за шиворот и с силой швырнул его в ближайшую стену. От сильного удара о холодную стену с облупившейся краской у Максима потемнело в глазах. Он почувствовал, как теплая кровь медленно потекла по верхней губе.
―
Да ты убьешь его! ― Девчонки истерично визжали, оттаскивая рыжего от Максима.―
А мне плевать! Это же сын того мента! ― кричал старшеклассник, продолжая пинать мальчика в живот.16
―
Максим, ну ты зачем полез в драку? ― Школьная медсестра старательно вытирала кровь с лица Максима.―
Нет, я так больше не могу! ― Директор школы уже больше часа расхаживала по коридору перед медицинским кабинетом, жалуясь всем учителям. ― Сначала эти назойливые журналисты. Потом сумасшедшие правозащитники. Теперь еще этот!―
Успокойтесь, Мария Михайловна! ― Молоденькая секретарша ни на шаг не отставала от директора.―
Да как я могу быть спокойна! Я понимаю, из-за девочки подраться или там из-за денег… Но из-за такого! Да я бы на его месте, ― она гневно сверкнула взглядом в сторону Максима и прикрыла дверь в медкабинет, ― я бы на его месте вообще не высовывалась! Я все понимаю. Тяжелое время. Он потерял… вернее, потеряет отца. Но все же… ― Она перешла на шепот. ― Если уж на то пошло, то я согласна с мужем этой несчастной женщины. Милиция у нас совсем обнаглела. Вот нас позавчера остановил один. Не пристегнуты мы, видите ли, были. Да он сам вообще поворотников никогда не включает!―
Да, да, вы правы. ― Секретарь покорно кивала в ответ.―
А самое главное, ― не унималась директриса, ― так это то, что ничего не изменится, пока такие, как его отец, не будут наказаны. Я бы за такие преступления расстрел делала. Публичный. А что? Зато другие бы боялись!На этих словах дверь медкабинета распахнулась, и директриса, смешно взмахнув руками, повалилась на пол. Максим ловко перескочил через лежащую женщину и, не оглядываясь, побежал к выходу. Он чувствовал, что вот-вот разрыдается, как настоящая девчонка.
Ну и пусть! Только не школе! Не на глазах у всех!
Максим бежал очень быстро, не разбирая дороги. Гардероб, обшарпанный коридор, пропахший горелой гречкой и вареной колбасой, заплеванное крыльцо… Он не заметил, как оказался на заднем дворе школы. Справа был забитый пожарный выход, который открывали только для специальных проверок. Так как выход всегда был закрыт, к нему ближе придвинули мусорные баки. Чтобы ими не пользовались жители соседних домов и чтобы не украли местные бомжи. Слева располагался выход со школьной кухни, откуда доносились запахи рыбы, немыслимых супов и выпечки. Железная кухонная дверь, вымазанная свежей зеленой краской, скрипнула, и из образовавшейся щели обильно повалил пар. Максим, осмотревшись по сторонам, за считанные секунды прошмыгнул за мусорные баки и притаился там, прижимаясь к вонючей бетонной стене.
Он слышал, как кто-то неторопливо и неповоротливо прошаркал по школьному двору к соседнему мусорному баку. В этот момент Максим задержал дыхание, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Он слышал, как этот кто-то громко кашлял и сипел при каждом вдохе и выдохе. Неожиданно в соседний бак что-то оглушительно звонко шлепнулось и зашипело, как будто раскаленные угли облили ледяной водой. Кто-то грузно прошаркал обратно на кухню и запер железную дверь на засов.
Еще минуты две Максим сидел, притаившись. Если бы все это произошло хотя бы сутки назад, то Максим разыграл бы целый спектакль, изображая храброго героя, от выдержки и героизма которого зависит жизнь целого города. Он старался бы проявить свое умение быть невидимым и не бояться, когда рядом, буквально на расстоянии вытянутой руки, шарит в поисках пищи ужасный дракон, из пасти которого вырывается безжалостный огненный поток и смрадное зловоние. Но сейчас Максим просто плакал. Сначала тихо и беззвучно, растирая мокрые дорожки по щекам. Но с каждым всхлипом Максим плакал все громче и громче.
―
Вот ты где!От неожиданности Максим упал на мокрую землю.
17
―
Ну чего ты мне сигналишь! Проезжай! ― Антон швырнул погасшую сигарету в окно стоявшего рядом автомобиля, из-за темного стекла которого ему сигналила симпатичная блондинка. Неджентльменский поступок Антона оскорбил девушку ― она резко вырулила вперед. ― Задолбали уже! Спят там, что ли, все!Вся улица до горизонта была заставлена разноцветными автомобилями, владельцы которых, смирившись с участью провести день в пробке, отчаянно сигналили.
После общения со Светой Антон решил заскочить домой: оставить вещи Лены, проверить автоответчик и принять душ. Но внезапный автомобильный затор заставил Земскова изменить планы. Пока он стоял в пробке, ему звонили со всего города: просили приехать на запись ток-шоу, дать комментарий о чудовищном случае нарушения прав человека, поддержать вновь созданный фонд защиты от “ментовского произвола” и прийти завтра на санкционированный митинг. Но чаще всех звонил редактор, который “слезно просил” Антона “поднапрячься и нарыть что-то такое, чего ни у кого нет”. После третьего звонка журналист дал обещание к вечеру прислать новый материал.
Через час автомобиль Антона приблизился к эпицентру пробки. Оказалось, что часть проспекта у здания МВД заняли молодые ребята с плакатами. Антон не смог проехать мимо. Он наскоро припарковал машину и подошел к митингующим.
В толпе он разглядел человек двадцать. Все они прятали лица под мрачными платками с обреченной улыбкой Кинчева. В основном девчонки и худощавые парни. Некоторые из них размахивали российскими флагами и плакатами с агрессивными лозунгами “Каждому по заслугам!”, “Смерть убийцам женщин и детей!”, “Я не хочу бояться дядю Степу!”. Никто из них уже ничего не кричал
― наверное, митинговали уже давно. По виду ― студенты местного экономического вуза. В некоторых Антон узнал молодых журналистов. Все просто стояли и устало махали плакатами, изредка перекидываясь друг с другом парой слов.Чуть подальше, на противоположной стороне улицы, стояли два высоких парня без повязок. Один из них громко говорил по телефону и периодически закрывал второе ухо свободной рукой, чтобы хоть что-то услышать в трубке сквозь несмолкающий гул автомобильных клаксонов. Судя по всему, именно этот парень дирижировал оркестром митингующих.
Глядя на все это, Антон невольно улыбнулся.
Если бы я был фантастом вроде Стругацких, то обязательно использовал бы в своих книгах этот абсурдный пейзаж. Посреди каменного лабиринта, где всем на все наплевать, где каждого волнует только сегодняшний обед, повышение зарплаты и пятничный секс, группа таких же “плевателей” играет в неравнодушных и несогласных, чтобы получить прибавку к своей зарплате и порадовать подружку походом в дешевое кафе, а себя, если повезет,
― внеплановым сексом. Обязательно напишу книжку. Когда-нибудь.Пока Антон размышлял об абсурдности этого митинга, главный парень завершил телефонный разговор и энергично подошел к своим подопечным.
―
Сворачиваемся, ребята! На сегодня все. Макс, Лена, увидимся завтра на протесте зеленых!Ребята быстро сдали реквизит главному, получили деньги и растворились в шумной толпе прохожих.
―
Все очень просто… ― Антон поднял оставленный кем-то флажок и задумчиво помахал им перед своим носом. ― Просто до абсурда…Случайно журналист посмотрел на часы.
―
Черт! Я же опоздаю в школу! ― Антон бросил флажок и побежал к машине.18
―
Вот ты где! ― От неожиданности Максим упал на мокрую землю. Антон спешно протянул ему руку. ― Я тебя по всей школе разыскиваю.Максим пытался отряхнуть кусочки мокрой земли и мусора с куртки, но не дотягивался. Антон уверенным движением повернул его спиной к себе и помог стряхнуть всю грязь.
―
Кто вы?―
Я журналист. Антон. Я приходил сегодня к твоему папе ― мы с тобой в больнице виделись. Помнишь?Максим не помнил его.
―
Что вам нужно?―
Поговорить, ― Антон поднял рюкзак и протянул его мальчику. ― Есть хочешь? Тут “Макдональдс” за углом.До школы Антон добрался быстро. А вот в школе никто не хотел ему говорить, где Максим, почему первоклассника нет на уроке и что случилось. Разъяренная директриса вытолкала журналиста из своего кабинета и прокричала охраннику Ване, чтобы “он в шею гнал этого ублюдка”.
“В следующий раз напишу скандальную статью про нелегкую жизнь ветеранов образования”,
― подумал Антон, проходя мимо директорского “пежо”.Напоследок Антон решил обойти школу. Просто так. Чтобы вспомнить. Он учился в таком же старом здании, с облупившейся побелкой, стихийными курилками за углом и стойким запахом вареной колбасы в коридорах. На заднем дворе он услышал звериный вой, доносившийся со стороны мусорных баков. Глупо было, конечно, но Антон решил проверить, кто же так по-животному выплескивает свою боль.
Журналист украдкой опустил взгляд на своего спутника. Максим сосредоточенно смотрел вперед, на прохожих, словно ожидая от каждого услышать обвинения в адрес отца.
В “Маке” Антон взял два чизбургера, две колы и большую картошку фри, но после раздумий добавил к заказу кофе и пирожок с вишней. Максим предложил пойти на второй этаж. Антон покорно исполнял все его просьбы. Конечно, ему было по-человечески жалко мальчика, но так журналист надеялся купить подробности жизни мента и его семьи.
Максим забился в самый дальний угол за столом так, чтобы никто из посетителей не мог видеть его лица. Пока Антон раскладывал на подносе обед, Максим еще раз внимательно осмотрел кафе и, убедившись, что никто на него не смотрит, развернул чизбургер.
―
Ты кого-то боишься? ― Тяжелое молчание раздражало Антона и возвращало к мыслям о жене.―
Нет.―
Тебе понравилась еда?―
Нет.―
Черт! ― Антон бросил остатки бургера на поднос. ― Слушай, я знаю, что у тебя случилось большое несчастье. Мне очень жаль. Но мне очень нужно с тобой поговорить…―
Почему они говорят, что мой папа убийца?От неожиданного вопроса Антон поперхнулся колой. Он вытер рот и посмотрел в глаза мальчику.
Господи, да ты же совсем ребенок. Когда мне было семь лет, папа первый раз повел меня на спидвей. Ему всегда нравился дикий рев мотоциклов и грязное облако пыли, которое они оставляли после себя. Мне тогда очень не понравились гонки, а от пыли глаза постоянно слезились, так что большую часть соревнований я сидел с закрытыми глазами, растирая влагу по лицу. Я помню, как мысленно пообещал себе, что больше на эти жуткие гонки ни ногой. Даже когда я стану таким же большим и взрослым, как папа. Но когда на следующие выходные папа задорно спросил, пойду ли я с ним на гонки, то я радостно кричал и скакал вокруг него как заведенный. А потом опять сидел с закрытыми глазами, украдкой вытирая слезы.
В мои пятнадцать мама с папой деликатно сообщили мне, что они разводятся. Я это знал уже недели три: они очень громко и эмоционально выясняли отношения за стеной. В тот день я не сдерживал ни слез, ни выражений, чтобы описать свое отношение к разводу. Я их искренне ненавидел. А потом какой-то капитан сообщил мне, что мама и папа погибли в автокатастрофе, так и не успев разрушить нашу семью.
Мне было пятнадцать. Я уже брился и знал, что такое секс в подъезде, но тогда я не смог справиться со смертью родителей. Лишь через много лет я осознал, что мои папа и мама безвозвратно умерли, и все, что от них осталось,
― это небольшой клочок земли и кусок гранита на кладбище. Ну и я.Но напротив меня сидел мальчик семи лет. Еще вчера он боготворил отца. Они нечасто виделись
― папа постоянно пропадал на работе. Но редкие моменты их встреч были настоящими праздниками. Отец научил Максима стоять на лыжах и сносно спускаться по горе. А два года назад они впервые катались вместе на коньках. После катания, сидя в кафе над ледовым кортом, отец предложил сыну заняться хоккеем. Артем все расписывал, каким сильным и мужественным делает хоккей тех, кто ему предан. Максиму очень нравилось слушать отца, смотреть, как он руками описывает в воздухе огромные плечи хоккеиста. Правда, в хоккей Максим так и не пошел, потому что через месяц страну облетела страшная новость о гибели семнадцатилетнего игрока от инфаркта прямо во время игры.Осенью они всей семьей ходили в лес. Отец провел детство в деревне, где дедушка настойчиво учил маленького Артема разбираться в грибах и прочих дарах леса. Став отцом, Артем не стал столь же настойчиво учить Максима. С первых выходных сентября они надевали спортивные костюмы синего цвета и просто гуляли всей семьей. Отец задумчиво бродил среди высоких деревьев с фотоаппаратом, изредка щелкая хаотично разбросанные по земле и трухлявым пенькам группки ядовитых грибов. Максим шумно бегал вокруг него, изображая коренного индейца и привлекая внимание отца к себе. А мама звонко смеялась каждый раз, когда Максим проваливался в замаскированные прошлогодней листвой ямы и мультяшным голосом звал отца на помощь.
Максим рассказывал, и рассказывал, и рассказывал. Про отца, про поход в штольни, про победу в конкурсе рисунков на асфальте
― они тогда нарисовали гигантский пиратский корабль… Мальчик не заметил, как по его щекам потекли жирные прозрачные капли. Он плакал, смахивал нелепым движением слезы и говорил про отца. Антон слушал его. Кофе остыл. Картошка уже давно превратилась в сморщенные кусочки золотистой резины. Сначала Земсков все думал о том, как бы, не смутив паренька, достать блокнот или телефон, чтобы записать подробности жизни мента. Но чем больше мальчик рассказывал про своего отца, тем больше Антон погружался в зыбкие мысли о случившемся.Максиму
― семь. Всего лишь семь. Он обычный мальчик, который очень любил родителей. Он восхищался своим отцом. Особенно тем, что он был милиционером. Тем, что он защищал людей. А теперь все вокруг твердят, что он убил двух человек. Что он вор и обманщик. Что он один из тех, кого нужно уничтожать. Как он в семь лет мог это понять? Принять? Поверить?Если бы сейчас вскрылось, что мой отец, школьный учитель, был маньяком-педофилом или хроническим взяточником, если бы мне даже предъявили документы, фотографии, показания свидетелей, то я бы все равно не поверил. Потому что он был моим отцом. Потому что я верил в то, что он был хорошим человеком. И всегда буду верить. И даже неопровержимые доказательства не заставили бы меня перестать верить в это. И даже если бы все вокруг твердили мне это, я бы верил в его невиновность. Просто хотел бы, чтобы все вокруг быстрее забыли об этом и прекратили напоминать мне. Заставлять меня сомневаться в своем отце.
Внезапно Антона поразила простая мысль: Максим хотел именно этого.
Размышления Антона нарушило непривычное затишье. Максим молчал. Он опустил голову на сложенные на столе руки и беззвучно плакал. Антон вытащил из внутреннего кармана куртки клетчатый платок и по-отечески потрепал мальчика по макушке.
―
Возьми платок.Максим, продолжая всхлипывать, взял платок.
―
Расскажи мне еще про своего отца.Максим вытер слезы, аккуратно сложил платок и стал рассказывать. Через минуту он воодушевился. Голос его становился все громче.
19
Господи, да это не моя вина. Я просто делал свою работу. Я просто написал удачный материал. Если бы не я, то это сделал бы кто-то другой. Так что это не моя вина.
После того как Максим окончательно выдохся, рассказывая про своего отца, Антон предложил проводить его до дома. Они шли вдоль ярких витрин и шумного потока машин и молчали.
Глупо думать, что про эту проклятую аварию быстро забудут. Слишком многие ухватились за нее, как голодные собаки за случайно найденную на помойке сухую кость. Даже если мне удастся убедить своего редактора и еще нескольких хороших знакомых больше ничего не публиковать на эту тему. Даже если я затаскаю этого мальчика по редакциям. Конечно, все, как и я, испытают жалость к нему. Но как только он выйдет за дверь, они бросятся строчить слезливые статьи про сына безжалостного убийцы, который как две капли воды похож на своего отца в детстве, и возможно, за ангельским личиком прячется настоящий сын своего отца. Что же делать?
―
О чем ты думаешь? ― Максим прервал размышления Антона.―
Ни о чем.―
Ты шевелил губами. ― Максим виновато улыбнулся.―
Хм, ― Антон взъерошил волосы. ― Я думаю, что тебя нужно срочно вернуть домой… к бабушке и дедушке.Журналист резко остановился и присел перед Максимом, чтобы видеть его глаза.
―
Послушай, я знаю, как тебе сейчас трудно. Я честно не знаю, что нужно говорить в таких случаях. Но я точно знаю, что тебе пока не стоит ходить в школу.―
Хорошо. ― Максим обреченно вздохнул и попытался вывернуться из рук журналиста.―
И еще кое-что… ― Антон вспомнил слова своего институтского куратора, который учил двадцать оголтелых студентов основам педагогики. ― У меня будет к тебе… в общем, мне нужна твоя помощь… ― Антон заговорщицки оглянулся по сторонам. ― Но только между нами.―
Хорошо. ― Максим неопределенно пожал плечами и наклонился ближе к Антону.―
Ты больше никому не будешь рассказывать о своем отце. Того, что рассказал мне сегодня. Пока никому. Пока я не подам тебе знак, что все в порядке и ты можешь снова о нем говорить. Хорошо?―
Хорошо. ― Максим снова пожал плечами.Антон проводил мальчика до двери квартиры. Их встретила бабушка. Она была очень недовольна, узнав, кто такой Антон и что случилось в школе, но пообещала журналисту не отправлять несколько недель Максима в школу. Конечно же, семейных фотографий достать не удалось. Но Антон знал, где искать новые подробности о жизни мента.
20
Лена позвонила вечером. В половине седьмого. Несколько минут назад Антон отправил статью о жене и маленьком сыне милиционера, ставших заложниками обстоятельств, и ждал звонка от редактора.
Весь день Земсков хаотично переключал каналы, ожидая услышать новые подробности страшной трагедии, но на всех каналах было одно и то же: жуткое ДТП, погибли две женщины, виновник аварии в коме, общественность требует сурового наказания для милиционера. Новости сопровождались размытыми кадрами с места аварии и фотографиями семьи погибших женщин. На одной из них смуглый мужчина крепко прижимал к себе вырывающегося малыша. Девчушка была такой же смуглой, как отец. Она задорно улыбалась и протягивала руки в камеру, стремясь обнять того, кто сделал этот снимок. Нетрудно было догадаться, что по эту сторону фотоаппарата стояла ее мать.
Антон уже в десятый раз смотрел сюжет про ночное ДТП и искренне радовался тому, что никто из его коллег не оказался настолько же пронырливым и догадливым, как он.
Конечно, муж погибшей женщины и ее годовалая дочь, оставшаяся без матери, вызывали у большинства зрителей жалость, но большой резонанс в обществе эта авария получила только потому, что вторым водителем был сотрудник милиции. Был бы на его месте врач, инженер или менеджер среднего звена, все бы забыли об этом деле через час. А тут сотрудник правоохранительных органов! Оборотень в погонах!
Утром Антон планировал написать еще несколько разгромных статей о продажной милиции, но после разговора с Максимом его осенило: пока все вокруг эксплуатируют тему взяточничества и безнаказанности ментов, он напишет об оборотной стороне медали. Антон увидел, что Максим и Марина стали заложниками ситуации. Эта проклятая известность на всю страну свалилась к ним на голову, как внезапный летний дождь в поле. Ничто не предвещало грозу, а теперь они
― мокрые до нитки ― не знают, где укрыться. И даже если они добегут до старого дуба на холме, они все равно уже промокли насквозь.Антон первым докопался до трогательных подробностей жизни семьи милиционера и написал на их основе не менее трогательную историю. Правда, Земсков не был уверен в том, как отреагируют читатели и на кого теперь обратят свой гнев.
Размышления Антона прервал звонок Лены.
Лена молчала. Просто дышала в трубку и молчала. Вторая линия разрывалась от настойчивых звонков редактора, но Антон и не думал отвечать ему.
―
Я звонил тебе… ― Антон не выдержал первым.―
Я видела…Что-то зашуршало на том конце провода, и Антон, испугавшись, что долгожданный звонок прервется, еще сильнее прижался к телефонной трубке.
―
Я был у Светы.―
Я знаю… она звонила мне… Где мои вещи?―
Дома. У нас дома. Лен… возвращайся… Ты слышишь? Где ты? Хочешь, я приеду и заберу тебя? Я тебя очень прошу, возвращайся…―
Антон, оставь в покое семью этого милиционера. Пообещай мне, что больше не будешь писать про него… ― Антон не дал договорить жене.―
Лена, ты не понимаешь! Я не могу! Это я нашел эту тему! Это я нашел семью мента! Я не откажусь от…Внезапно Антон услышал в трубке короткие гудки.
21
Почти полтора часа Марина пыталась привести себя в порядок. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы в ее дом влетел самолет, управляемый террористом-смертником, чтобы у кого-нибудь из соседей взорвалась газовая колонка или началось неожиданное землетрясение, чтобы она вместе со всем домом провалилась очень глубоко. Так глубоко, чтобы не было ни одного шанса выжить. Чтобы даже чудо не могло ей помочь.
Два дня назад она была обычной женщиной лет тридцати, неплохой женой, заботливой матерью, планировавшей отпуск и вторую беременность. Марина посмотрела на свое отражение.
―
А кто ты сегодня? Вдова при живом муже? Тварь ты! Я ненавижу! Не-на-ви-жу! Ненавижу тебя за то, что ты даже подумала об этом! Он же живой человек! Ты же этими же самыми губами шептала ему, что любишь его больше жизни!Всю ночь Марина пыталась осмыслить произошедшее.
―
Когда вчера врач сказал, что Артем никогда не вернется к нормальной жизни, о чем ты подумала? Нет, конечно, ты подумала: бедный Артем! Какой ужас! Как несправедлива к нему судьба! Еще сегодня он был такой молодой и сильный, а сейчас вот даже глаза не может открыть. Но об этом ты подумала гораздо позже. Первая мысль была о тебе: как же я буду дальше жить? Развод с овощем? Эвтаназия? А может, просто сбежать? Я не-на-ви-жу тебя, тварь! Господи, за что мне это?Ночью, вернувшись из больницы, Марина все лежала с открытыми глазами. Она знала, что не сможет бросить Артема. Ужасно даже не то, что он теперь овощ, способный только дышать и поглощать питательную смесь через трубку. Ужасно не то, что Марина думает о разводе как о светлом будущем. Ужасно то, что она думает: а что же об ее решении скажут друзья, знакомые, родные? Не принято, чтобы молодая жена бросала неизлечимо больного мужа!
―
Кем не принято? Где не принято? Я не принимала таких законов! Почему я должна нести все это одна? Господи…Ночью, когда главврач осторожно предложил ей сделку, она на мгновение подумала, что это единственный выход для нее. Но взять на себя такое тяжелое решение… усыпить своего мужа, как какую-то собачку… Марина не смогла.
―
И, наверное, никогда не смогу-у-у…Под утро у Марины просто не было сил плакать. Она с потерянным видом сидела перед телевизором, быстро переключала каналы в поисках новостей о муже. Она отстраненно слушала всю ту чушь, которую с важным видом несли дикторы. Оборотень в погонах… Справедливое наказание… Защита пострадавшей стороны… Муж погибшей в аварии женщины требует у государства и семьи милиционера компенсации…
―
Черта с два! А я не пострадавшая? А не я ли осталась вдовой при живом муже? А не я ли стою перед невозможным выбором? С кого мне требовать компенсацию? Как мне дальше жить? ― В ярости Марина выплеснула кофе в ухоженное лицо ведущей новостей.Позже позвонила мама. Спросила, как дела. Сказала, что Максим плакал все утро. Что она его накормила и отвела в школу. И что Марина должна взять себя в руки, пойти на работу, а в обед забрать сына из школы.
Марина положила трубку и взяла себя в руки.
Дорогу до работы Марина не помнила
― она продолжала прокручивать в голове мысли о муже и своем будущем. В офисе уже знали про нее. Коллеги очень вежливо обходили Марину, стараясь не встречаться с ней взглядами. Подруги холодно кивали и спешили заняться своими делами.У кабинета Марину встречал директор. Сам. Хотел поговорить наедине.
Минут пять они молча сидели в кабинете. Вернее, Марина сидела перед мощным дубовым столом с опущенной головой, словно отъявленный школьный хулиган на приеме у директора. Анатолий Михайлович нервно ходил вдоль окна, старательно разглядывая что-то за мутным стеклом. Наконец он медленно сел в свое кресло.
―
Хм-м… ― Он подвинул стопку кожаных папок, в которых секретарша приносила документы на подпись. ― Я, честно, не знаю, как начать этот разговор. У меня всякое бывало, но такое впервые.Марина посмотрела на директора.
―
Марина! ― Он пересел в кресло напротив нее и взял за руку. ― Мне очень жаль, что так вышло с твоим мужем. Я приношу свои соболезнования…―
Он не умер… ― Марина выдернула свою руку из ладоней Анатолия Михайловича.―
Что?―
Он еще жив.―
Да-да, конечно! Прости, я не хотел обидеть тебя.Директор вернулся в свое кресло.
―
Утром ко мне приходили из милиции ― все расспрашивали про тебя и Артема. Ты пойми, я им все честно сказал, что ты нормальный сотрудник. Что у вас вполне нормальная семья. Что если там, у Артема, что-то не в порядке было, ― Анатолий Михайлович перевел взгляд на окно, ― то ты могла быть не в курсе. Я им все честно сказал. А потом еще эти журналисты. Как татары осаждали офис.―
Мой муж ни в чем не виноват.―
Я хочу в это верить, но…Марина проследила за взглядом директора. За окном на соседней крыше рыжий кот вытянулся в струнку. Он внимательно следил за вороньим гнездом в поредевших ветках осины. Черная ворона, широко размахивая крыльями, пыталась спугнуть кота. Кот был значительно больше вороны и, как показалось Марине, моложе ее. Но она самоотверженно продолжала кружить над котом, изредка приближаясь к нему и угрожая вцепиться в рыжую шерсть острыми когтями. Кот шипел, вытягивался, тряс хвостом, но так и не сумел приблизиться к заветной цели ни на шаг.
“Не хочу быть вороной”,
― подумала Марина. Шипение в селекторе вернуло ее в реальность.―
Анатолий Михайлович, к вам тут журналист какой-то. Он сейчас на проходной. Охрана спрашивает, пускать ли?―
Нет. Я же сказал, что ко мне сегодня пускать только по предварительной записи. А журналистов ― тем более.―
Понятно.―
Вот видишь, о чем я тебе говорю. Пойми, я не могу рисковать репутацией фирмы. И повышенное внимание органов правопорядка и прессы мне тоже ни к чему. Марина, пойми, я вынужден сделать этот выбор. Или ты, или три сотни человек, которые работают на меня. Но мы сделаем все по закону. И выплатим даже тебе зарплату за два месяца…Марина посмотрела в окно. Вороне удалось прогнать кота. Но пока она боролась с нежданным гостем, один из ее птенцов выпал из гнезда: то ли от страха вывалился, то ли пытался помочь матери. Ворона видела, как он камнем летит вниз, но ничего не могла сделать. Она, как привязанная, кружила над оставшимися в гнезде птенцами.
―
Вы избавляетесь от меня?Анатолий Михайлович не ожидал такого вопроса.
―
Я предлагаю тебе взаимовыгодную сделку, и с твоей стороны будет очень разумно…Но Марина перебила Анатолия Михайловича на полуслове.
―
С вашей стороны будет разумно сдохнуть! Ненавижу вас всех! ― И она выбежала из кабинета директора.22
Всю ночь Антон не спал. Он бродил по квартире, развешивая и расставляя вещи жены по местам. Окурки сигарет и пепел переполняли обе пепельницы в кухне, и Антон складывал окурки на стол рядом с ними. Несколько раз его отвлекали звонки редактора, но Земсков грубо обрывал его торопливую речь, обещая найти еще что-нибудь свеженькое. Под утро Антон, обессиливший и лишенный всякой надежды на скорое возвращение жены, рухнул на кровать в спальне.
Вроде все как всегда. Все вещи по местам. В коридоре и ванной витает едва уловимый запах любимых духов жены. Но я-то знаю, что все не так! Что она не вернется! Она даже за вещами не вернется! Просто бросила трубку.
Антон прикурил очередную сигарету и посмотрел на звездное небо на потолке. Это была мечта детства. Сразу после свадьбы они переделали привычное белое полотно в ночное небо с россыпью ярких звезд. Они часто лежали рядом, как в деревне, взявшись за руки, разглядывали созвездия, придумывая им названия.
Вот уже больше пяти лет я только и делаю, что гоняюсь за скандальными историями. Я еще в институте понял, что быть учителем истории почетно, но денег на этом не заработаешь. А вот выкапывать грязные истории (а чего греха таить, иногда и сочинять их, подгоняя реальные обстоятельства под вымысел) очень даже денежно.
Лена всегда говорила, что от моих статей страдают люди. Живые люди, которые уже никогда не вернутся к привычной жизни. Я уточнял, что некоторые страдают. Одна сторона получает, другая теряет
― закон жизни. Прибыло ― убыло. Называйте как хотите, но я был прав: все так живут. Продавец в магазине продает просроченный или некачественный товар, врач прописывает более дорогостоящее лечение, учитель спешит быстрее закончить урок… Все так живут. Все! Чем я хуже или лучше?Я просто делаю свою работу. Я пишу то, о чем мои читатели хотят читать. Они не хотят читать про честных милиционеров и преданных педагогов. Они выискивают мельчайшие подробности жутких преступлений продажных чиновников и маньяков-педофилов: в какой бане они насиловали малолетних проституток, как разрезали на куски тела своих жертв, куда прятали трупы… Как будто от того, что баба Валя или студент из квартиры напротив, зная, каким ножом орудовал местный серийный убийца, станут жить счастливее. Как будто от этого они станут богаче, успешнее, умнее…
Не надо меня осуждать
― я просто делаю свою работу. Делаю то, за что мне платят деньги. Если бы мне платили за уроки истории, я бы рассказывал про многочисленные войны на бескрайних просторах нашей родины малышам. А так ― я пишу то, что все хотят читать.Антон посмотрел на часы: пора вставать. Нужно поесть, принять душ, заскочить в отделение милиции, где работал этот несчастный мент, и поймать его жену. Журналист встал и затушил сигарету.
23
Антон столкнулся с Мариной у поста охраны. Пока он уговаривал грузного начальника службы безопасности проводить его к директору, она, растрепанная и заплаканная, лихорадочно искала в сумке пропуск. Спустя пару минут охранник с уставшим взглядом подошел к турникету.
―
Все в порядке, Марина Сергеевна?―
Нет! ― Марина злобно огрызнулась. ― Не видите разве! Откройте!Охранник обернулся и беспомощно посмотрел на начальника. Толстяк с явным воодушевлением отвлекся от бесполезного разговора с назойливым журналистом, подскочил к турникету и помог выйти Марине. Воспользовавшись суматохой, он быстро проскользнул в офис, шепнув постовому по-тихому выставить журналиста за дверь.
Другого шанса не будет, подумал Антон и вышел вслед за Мариной.
Расталкивая людей, она добежала до соседнего переулка и свернула направо. С каждым шагом она шла все медленнее и медленнее, пока не остановилась возле фонарного столба. Прохожие оборачивались и неодобрительно глазели на нее, стараясь обойти странную девушку стороной. Пожилая женщина в учительских очках решительно достала телефон, но она никак не могла решить, что сделать сначала: вызвать “скорую” или спросить у девушки, как она себя чувствует. Антон поспешил к Марине, пока его не опередили сердобольные прохожие.
―
Пойдем, пойдем со мной! ― Антон уверенно обхватил Марину за талию и обернулся к пожилой женщине: ― Все в порядке. Моей подруге не очень хорошо, но я ей помогу.Неравнодушная старушка убрала телефон в карман плаща, но продолжала следить за странной парой.
―
Кто вы? Что вам надо? ― От неожиданности Марина перестала плакать.―
Все нормально. Я журналист. Антон. Я был в больнице у вашего мужа. Помните?―
Вы знали моего мужа? Я вас не помню… ― И Марина снова расплакалась.―
Пойдемте, я все по дороге расскажу…Почти час Антон и Марина молча сидели за липким столиком на фуд-корте ближайшего гипермаркета. Вокруг с отвлеченным видом гуляли мамаши с малышами в разноцветных колясках, студенты, пропускающие дневные занятия, сонные продавцы из бутиков. Марина неотрывно смотрела на стену, выложенную плазменными панелями, в витрине магазина бытовой техники напротив. На многочисленных экранах кадры красочной рекламы сменяли новостные репортажи. Антон не знал, как начать разговор. Почти час назад он рассказал Марине про то, что случилось с ее сыном вчера, и как бы случайно упомянул, что нашел мальчика в слезах на заднем дворе школы и отвел домой. Марина сухо ответила, что не знала про это.
Пока Антон ходил за второй порцией кофе из автомата, Марина достала из сумочки пачку сигарет и семейную фотографию.
―
Здесь нельзя курить. ― Антон поставил бумажный стаканчик на стол перед женщиной.―
Я знаю. ― Марина содрала с пачки прозрачную этикетку и, противно шурша, свернула ее в маленький тугой шарик. Покатав его по столу, она бросила шарик в остывающий кофе. Антон не выдержал.―
Что вы делаете?Марина отодвинула кофе. Со стороны казалось, что она заигрывает с парнем, который явно чего-то от нее ждал. Она открыла пачку и вытащила одну тонкую белую сигарету. Покрутив ее в пальцах, она сломала сигарету и положила одну половинку на стол.
―
А вы что делаете?Антон поперхнулся и посмотрел на Марину.
―
Это ты же написал ту статью? “Я боюсь дядю Степу”. ― Марина пристально смотрела в глаза журналиста. ― Можешь не отвечать. Я знаю, что ты.Марина разломала сигарету на восемь маленьких кусочков, которые сложила ровной горкой возле бумажного стаканчика, и взялась за новую.
―
Марина, послушайте… ― Антон тяжело вздохнул. ― Я просто хочу поговорить…Растерзав еще одну сигарету, Марина пододвинула к журналисту фотографию.
―
В прошлом марте мы отметили десять лет совместной жизни с Артемом. Жуткая дата. Я тогда неделю по ночам ревела. Я все никак не могла поверить в то, что все кончено. Все, больше ничего не будет. Только муж, семья, кофе со школьными подругами по воскресеньям… и больше не о чем мечтать. Так забавно. Раньше я мечтала. Мечтала построить карьеру, влюбиться, выйти замуж, родить ребенка… Мы никак не отмечали круглую дату. Артем просто принес букет и бутылку дорогого виски. Наверное, его кто-то на работе отблагодарил. Мы ее даже не открыли. Как всегда, поужинали и легли спать. А ночью в ванной я смотрела на свое отражение. Я терла, терла и терла запотевшее стекло: я не заметила, как я перестала быть смазливой студенткой и превратилась во взрослую женщину. Я не заметила, как у меня появились непроходящие синяки под глазами. Я не заметила, как перестала мечтать. Потеряла эту простую детскую способность ― мечтать. Я каждое утро вставала по сигналу будильника, целовала сына, собирала его в школу, ходила на работу, по магазинам, засыпала рядом с мужем, но я уже ни о чем не мечтала. Да я и не думала об этом раньше. Просто тогда в ванной, глядя на свое отражение, на эту тридцатилетнюю женщину, я поняла, что боюсь, что так все и будет. До самой смерти. Как мне тогда хотелось проснуться утром в своей кровати в нашем стареньком общежитии. Чтобы сосед в комнате этажом выше противно тянул слова из песни Окуджавы. Но каждый раз, открывая глаза, я оказывалась в своей ванной. Я так и стояла и ревела, пока не услышала шум в комнате Максима. Я тогда про все забыла. Со всех ног бросилась в его комнату. Ему приснился страшный сон. Он ворочался во сне и нечаянно смахнул с тумбочки у кровати ночник ― такой маленький земной шар, у которого светились континенты. От удара о пол он разлетелся на мелкие осколки. Я собрала их и выбросила в ведро в ванной… А потом я снова посмотрела на себя в зеркало и снова разревелась.Марина опустила глаза в стол. Она подняла руки к волосам и собрала их плавным движением на одну сторону. Антону показалось, что движения Марины были очень медленными. Подозрительно медленными.
―
В ту ночь несколько раз заходила в комнату Максима. Вид мирно спящего сына меня успокаивал. Возвращал в реальность от тяжелых мыслей. Я почти неделю по ночам разрывалась между ванной и комнатой сына. Муж даже начал подозревать меня. Постоянно спрашивал о моем самочувствии. Говорил о том, что хотел бы, чтобы я родила ему второго ребенка. Но не сейчас. Попозже. Может быть, года через два. Он тогда сильно испугался, что я забеременела. Чтобы успокоить его, я перестала по ночам плакать в ванной, разглядывая свое отражение. Я просто лежала рядом с мужем с открытыми глазами и думала о том, как сильно мне хочется закричать. Громко. Во весь голос. Чтобы весь этот сраный мир провалился к чертовой матери!Марина смахнула клочки сигарет на пол. Антон быстро осмотрелся по сторонам, не следил ли кто за ними, но все были заняты своими повседневными делами.
―
Вот дура-то! Я думала, что моя жизнь ужасна. Ты знаешь, о чем я подумала в первую минуту, когда мне рассказали про аварию и про мужа, про то, что он никогда уже больше не будет таким, как раньше? Я подумала… А что же будет со мной? Как я дальше буду жить? Я не мужа своего пожалела. Не сына. А себя. ― Марина склонилась над столом, чтобы быть ближе к собеседнику. ― Я испугалась того, что мне придется решать, что делать дальше. Развод, эвтаназия, а может, ну это все к чертям собачим, собрать сумку и просто сбежать. Я вчера весь день лежала в нашей с ним постели, закрывала глаза и молила бога, чтобы, открыв их, я увидела ненавистное лицо мужа. Чтобы он, как обычно, дышал мне в лицо теплым воздухом вперемешку с ароматом его идиотского одеколона. Чтобы я могла встать тихонько посреди ночи и, заглянув в соседнюю комнату, увидеть своего сына, мечущегося от ночного кошмара.Марина устало откинулась на спинку пластикового стула. Протянув руку, она вытащила еще одну сигарету.
―
И зачем я тебе все это рассказываю… Ты ж все равно ничего не поймешь. Да ты чего глаза опускаешь? Доставай блокнот или компьютер, что там у тебя. Доставай, доставай ― запиши, чтобы не забыть детали. Потом еще одну статью напишешь: “Я боюсь жену дяди Степы ― запихните ее в психушку!” И сына ее захватите ― яблоко от яблони!―
Не надо…―
Что не надо? ― Внезапно Марина замолчала.Антон проследил за ее взглядом. Марина пристально смотрела на стену плазменных панелей в магазине напротив их столика. С каждого экрана на них смотрел ее муж. Десятки пар глаз. Она резко встала, подхватила сумку и вошла в магазин. Антон поспешил за ней.
―
Нет, давайте сейчас обойдемся без оскорблений, ― лощеный ведущий ток-шоу старался говорить очень быстро, не давая гостям в студии вставить ни слова. ― Мы все понимаем ваши чувства. Я даже не буду утверждать, что мы в полной мере понимаем, потому что пережить такую чудовищную трагедию едва ли кому-то в этом зале приходилось… ― На этих словах зрители за его спиной, как по команде, одобрительно зашумели и так же, как по команде, спустя несколько секунд замолчали. ― Но мы все разделяем ваши чувства. Мы возмущены случившимся. Сергей Петрович, что вы планируете предпринять… эээ… какие будут дальнейшие действия? ― Ведущий повернулся к полному мужчине в дорогом костюме. От напряжении и яркого света на лбу у него выступили капли пота, но, видимо, обстановка в студии в момент записи ток-шоу была слишком накалена, так что из-за такой мелочи никто не рискнул ее прервать.Сергей Петрович, адвокат и представитель мужа одной из погибших в аварии, долго и пространно говорил о том, что его клиент возмущен бездействием властей, но, несмотря на это, они достигли определенных результатов: подали заявление в прокуратуру, отправили официальное письмо в администрацию президента, создали фонд борьбы с “ментовским беспределом”, в который уже поступили первые взносы, вчера днем и сегодня утром провели несколько акций протеста у здания администрации. Он благодарил всех, кто поддержал их и оказал помощь, будь то перечисление денег в фонд или участие в митинге. Он выразил надежду на то, что на этот вопиющий случай обратит свое внимание президент и сделает все возможное, чтобы виновный понес самое строгое наказание. Сергей Петрович продолжал говорить и иногда поворачивался к своему клиенту за одобрением. Уставший мужчина с потухшими глазами злобно озирался по сторонам, старясь не смотреть в камеру, и кивал в тон слов адвоката. А вокруг него на мягких диванах нежились в свете софитов молоденькие певички, начинающие актрисы, стареющие ведущие кулинарных программ, эпатажные политики и прочие нуждающиеся в свежем потоке внимания к своей персоне. Каждый из них с нетерпением ждал возможности вставить хотя бы пару фраз о своем отношении к ситуации. Некоторые их них грубо перебивали ведущего и адвоката, выкрикивая ругательства в адрес мужа Марины и призывные лозунги бороться с беспределом.
―
Хорошо. Но вы же читали новую статью Антона Земскова про семью милиционера. Там, где он описывает его сына, их отношения с отцом? Вам не показалось, что он был вполне нормальным человеком, таким же, как наш герой? ― Ведущий сознательно накалял обстановку.Зал снова зашумел. Первым не выдержал политик.
―
Это все провокация! Грязный пиар! Они поняли, что им никуда не деться, что придется отвечать за свои поступки, так они теперь жалость у публики хотят вызвать! Смотрите, он никакой не убийца, он правил не нарушал, он вообще был примерным отцом и мужем! Андрей, купили они этого журналюгу и все тут! Нечего обсуждать!Зал взорвался аплодисментами.
―
Но кого же вы имеете в виду, говоря “они”?Со всех сторон посыпались версии. Муж погибшей вскочил с дивана, впервые посмотрев прямо в камеру.
―
Да мне наплевать! Пусть хоть всех журналистов в этом гребаном государстве купят! Этот мент и его семья ответят мне за смерть моей жены и ребенка!Зал снова взорвался аплодисментами.
Антон краем глаза заметил движение за спиной и едва успел увернуться от удара. С воплем “Ненавижу!” Марина бросилась сталкивать с полок плазменные телевизоры, на экранах которых застыло разъяренное лицо ее теперь уже заклятого врага, обвинявшего ее мужа в убийстве и угрожавшего ей и ее сыну. Никто из персонала не решался подойти и остановить Марину, лишь одна девушка, придя в себя, кинулась к посту охраны. На громкие звуки разбивающейся техники уже бежали двое сотрудников службы безопасности. Антон обхватил Марину сзади и оттащил от полок с телевизорами, но тут же почувствовал, как его грубо потянули за ворот куртки, бросили на землю и скрутили руки за спиной. Секунду спустя рядом с ним в такой же униженной позе лежала Марина. Она продолжала истерично кричать и рыдать. Один из охранников не сдержался и грубо пнул ее в живот. Марина замолчала, хватая воздух губами. Ее плечи содрогались от беззвучных рыданий.
24
―
Вот козлы! ― Парень лет семнадцати растирал оторванным рукавом куртки кровь на лице. Антон наблюдал за ним больше часа. Симпатичный. Стильная стрижка. Куртка и ботинки из фирменного магазина. Не бомж. Похож на студента столичного вуза. Но весь побитый, в рваной одежде, грязный.―
Че пялишься?Антон быстро опустил глаза на свои ботинки.
Охрана магазина оперативно связала их с Мариной и заперла в подсобном помещении. Администратор вызвал милицию и сразу же попросил сотрудников закрыть магазин, не дожидаясь толпы любопытных прохожих и журналистов. Он сразу понял, кто такая Марина и почему она так яростно громила товар на полках. Он сильно нервничал. Постоянно растирал руки и виски.
Милиция приехала быстро, но, когда Антона с Мариной выводили из торгового центра, у выхода уже скопилась толпа. В ней журналист заметил “профессиональных участников беспорядков”. Год назад он готовил статью про футбольных фанатов и погромы на стадионах. Тогда он впервые столкнулся с этими “борцами за свободу”. С виду обычные ребята. Работают в научных лабораториях, институтах, администрациях и даже офисах крупных компаний. Ходят на футбол. Пьют пиво с друзьями во дворе. Встречаются с одноклассницей по пять лет. А потом
― бац, и по субботам нет Вовы, Костяна или Игорька. А вместо него циничный “несогласный”. Ему все равно, в кого кидать камни и бутылки с зажигательной смесью: в стройные ряды омоновцев, овощные палатки таджиков или пластиковые окна мэрии ― главное, чтобы платили. Они хорошо разбираются в психологии людей, знают, как убедить и спровоцировать на агрессию любого человека. “Завтра первый взнос по ипотеке. Жена через месяц родит. Так что ничего личного. Это просто работа, за которую платят. Да мне плевать на всех этих педиков, политиков и черных. Я просто делаю свою работу”, ― откровенное признание одного из таких “профи” поразило Антона. Он сутки не мог прийти в себя. А потом взял эту универсальную формулу на вооружение.Я просто делаю свою работу.
Антон едва успевал уворачиваться от летевших в него и Марину клочков газет, пластиковых стаканчиков из-под колы и прочего мусора. Сопровождавшие их милиционеры даже не пытались прекратить беспорядки и разогнать прохожих, лишь ускорили шаг. А “профи” из толпы с горящими ненавистью глазами и остервенением кричали вслед “жене продажного мента”, что “они с мужем совсем оборзели”, что “их безнаказанности пришел конец”, что “президент может молчать сколько ему влезет, но народ не станет терпеть такого издевательства и уничтожит их”.
В отделении Антона посадили в камеру к грязному парню, а Марину сразу же увели куда-то в глубь темного коридора.
Земсков устало разглядывал свои ботинки. У него не было сил кричать и отстаивать свои права. Будь что будет. Когда их выводили из торгового центра, Антон понял, что влип. Впервые в жизни он сам стал жертвой скандала. В толпе у выхода из торгового центра Антон насчитал пять “профи”.
Они выкрикивали заученные лозунги, они провоцировали зевак на агрессию, они знали, кто мы такие. Кто-то следил за Мариной. А тут я очень удачно вписался в сценарий! Черт! Не надо было писать вторую статью. Я просчитался. Никто не пожалел семью милиционера. Всем плевать, что он был таким же, как и все. Кто-то перехитрил меня. Отныне Антон Земсков
― продажный журналист, пишущий статьи в защиту продажных ментов. Хорош помощничек. Вчера все просто тихо ненавидели Марину и ее мужа, а сегодня во весь голос требуют расправы над ними. Только теперь еще и за мной пристально следят. А может, и мне достанется от озверевшего мужа, у которого погибли жена и неродившийся сын.Антон никак не мог забыть обезумевших глаз, наполненных злобой.
Этот возьмет арматурину и заявится домой и к менту, и ко мне. Валить надо. И чем быстрее, тем лучше.
Антон вскочил на ноги и стал ходить по камере взад-вперед.
―
Ты, бл…, сядь! Не мельтеши! ― Антон заметил, что парень с трудом концентрирует взгляд на одной точке.Обкуренный. Или под кайфом. Наверное, за рулем папиного авто взяли. А он сопротивлялся. Вот ему простые ребята из милиции и наваляли.
―
Кто твой отец?Парень посмотрел в глаза Антону.
―
Какая тебе… ― парень не успел договорить. Из ближайшего кабинета выбежали три оперативника. Один из них открыл камеру.―
Ты журналист? Антон Земсков?―
А-а-а, ― парень вскочил с места и бросился под ноги оперативнику. Милиционер ловко увернулся от столкновения. Парень ударился с размаху головой в приоткрытую дверь и упал на спину, поскуливая и сжимаясь в комок, ожидая удара от милиционера. Оперативник продолжал смотреть на Антона.―
Да, я. ― Антон инстинктивно сделал несколько шагов назад к стене.Оперативник быстро подошел к нему, схватил за ворот куртки и с размаху ударил кулаком в живот. От боли у Антона потемнело в глаза. После третьего удара он согнулся, но упасть на пол ему не давал мент, крепко державший его за куртку.
―
А теперь на выход, господин журналист! ― И, словно мешок с картошкой, оперативник потащил корчившегося от боли Антона к выходу.Услышав лязг закрывающейся двери камеры, парень на полу очнулся и, прижавшись к жирным от грязи прутьям, завопил:
―
Вы не имеете права! Да вы знаете, кто мой отец? Дайте мне позвонить!Столкнувшись взглядом с одним из ментов, парень замолчал и поплелся на своем место у стены в глубине камеры.
Внутри от ударов все гудело. Антону казалось, что в животе бурлит кровавое месиво из его внутренних органов. В глазах по-прежнему было темно. Он не разбирал дороги и постоянно натыкался на стулья вдоль стен, углы и приоткрытые двери.
―
Шагай, шагай! ― Мент уверенно тащил Антон за шиворот за собой.У выхода их ждали еще двое сотрудников, Марина и какой-то важный начальник.
―
Ты, Костерин, что с ним сделал?―
Ничего. Он там уже такой был. Может, с генеральским сынком повздорил, ― бодро соврал оперативник.Начальник ему не поверил, но не стал разбираться
― не было времени. Он развернулся к журналисту. Антон прочел на его лице презрение. Его бы воля, он бы размазал меня тут же по стенке, подумал он, но что-то удерживает его от злоупотребления данной ему властью.―
Слушай сюда, журналист! Мы сейчас выводим тебя и Марину Сергеевну через разъяренную толпу, которая уже больше часа торчит на улице. И все благодаря тебе! Любишь скандалы? Они там, между прочим, и твою голову тоже требуют!Оперативник для большей убедительности толкнул Антона в спину, но журналист промолчал. Не время геройствовать, когда толпа на улице требует твою голову.
―
Мы вас выводим, чтобы никто не видел. Ты везешь Марину домой к сыну. Костерин присмотрит за вами, чтобы вас не прибили где-нибудь по дороге. Потом ты едешь домой. Все ясно?―
А завтра?―
Что завтра?―
Что нам делать завтра?Начальник шумно вздохнул, вплотную подошел к журналисту и устало посмотрел ему в глаза:
―
А я не знаю, что тебе лично делать завтра! Я бы на твоем месте повесился, чтобы другие не повесили… Это ты у нас спец по скандалам! Хотел сенсацию, вот теперь и разбирайся!Антон никак не мог поверить в происходящее. Это было похоже на дешевый боевик с плохим сценарием. Этого не могло быть в его жизни. Но тем не менее его с Мариной вывели, как преступников, из тюрьмы и посадили в машину к Костерину. Следом со двора выехала еще одна. Они кружили по ближайшим кварталам около часа. Костерин высадил пассажиров у торгового центра.
Антон долго не мог завести свою машину. Марина сидела рядом. Она не плакала, лишь изредка нервно подергивала плечами, словно желая освободиться от ненавистных объятий.
―
Ты можешь быстрее? ― Ее голос истерично дрожал.―
Я стараюсь!Под капотом наконец-то заурчал мотор. Антон пристегнулся и кивнул Марине, чтобы она тоже пристегнулась. Выезжая на дорогу, Земсков заметил, что толпа у магазина уже разошлась, а за ними едут два милицейских автомобиля.
―
Очень незаметно! Две ментовские тачки абсолютно не привлекают к нам внимания! Суки! И телефон не вернули! ― Антон ударил по рулю.Марина продолжала молчать. Она даже не смотрела в сторону журналиста. Остановившись у очередного светофора, Антон украдкой посмотрел на Марину. Взгляд без эмоций. Строго вперед. Само спокойствие. Только побелевшие от напряжения костяшки пальцев, сжимающих сумку, выдавали отчаяние. Она боится. За сына.
Антон вспомнил их разговор в торговом центре.
Или за себя? Бред. Чушь какая-то. Не все такие сволочи, как ты. Конечно, она боится за сына.
―
Как ты? Они тебя били?Марина выдержала паузу, словно обдумывая ответ.
―
Ты думаешь, если мент, значит, взяточник, насильник и убийца. Значит, избивает задержанных? Нет, они не били меня! Они помогли мне и тебе пройти мимо этой разъяренной толпы, которая благодаря тебе и твоим статейкам готова разорвать меня и моего сына на части! И за что? За что, я тебя спрашиваю?! ― Марина не заметила, как выронила сумку, и перешла на крик. ― За то, что мой муж попал в аварию? За то, что он так же, как погибшие женщины, ехал по встречке? За то, что он сейчас в коме и, возможно, завтра уже подохнет, как они? За что?―
За то, что он остался жив! ― Антон не хотел этого говорить, но эти слова уже двое суток вертелись у него в голове.Марина внезапно замолчала, подобрала сумку и снова превратилась в памятник скорбящей матери.
25
У дома Марины уже дежурили митингующие. Человек тридцать молодых ребят, больше похожих на футбольных фанатов, несколько праздных пенсионеров и журналистов. Подготовлены они были основательно: плакаты, рупоры, листовки. Словно ожидая бури, все жильцы дома притаились. Несмотря на поздний вечер, во всех окнах было темно.
Костерин вызвался проводить Марину и Максима до их квартиры. Антон пошел с ними, опасаясь стать жертвой слепой ярости псевдофанатов.
Едва открыв дверь, Марина бросилась в комнату
― телефон разрывался.“Какой-то каменный век,
― подумал Антон. ― У меня телефон отобрали, у Марины разбили еще в торговом центре, общаемся только лично и по городским линиям”.―
Да, да, конечно, сейчас буду! ― Марина решительно вышла в коридор. Она что-то быстро шептала на ухо Костерину, делая умоляющие жесты. Он долго отрицательно качал головой, мыча невнятное “ну не знаю”, “не положено”, “я понимаю, но не могу”. Последний аргумент все-таки его убедил, и он утвердительно кивнул головой. Марина склонилась к сыну.―
Максим, послушай, сынок, ― говорила она быстро, чтобы сын не успел ее перебить. ― Мне нужно в больницу к папе. Ты побудешь с дядей Антоном. Я не могу сейчас отвезти тебя к бабушке. Я утром приеду и заберу тебя. Хорошо?Максим чувствовал, что сейчас спорить с мамой бессмысленно. Даже если он начнет реветь, она все равно уедет. А он не маленький. Пусть едет, тем лучше
― не сорвет задуманное.―
Погодите, ― вмешался в их разговор Антон, но Марина резко перебила его:―
Максим, иди в свою комнату. Переодевайся. Дядя Антон сейчас придет. Иди, милый. ― Она поцеловала сына и легонько подтолкнула в направлении его комнаты.Убедившись, что сын ничего не слышит, Марина взяла Антона за руку.
―
Ты же хотел нам помочь? Вот помоги! Побудь с ним. Звонила моя мать. Сказала, что ей звонил врач. Артему плохо. Какой-то там приступ. Сказал, что все. Это конец. Я должна быть в больнице. Рядом с мужем.―
Но я не нянька!―
Тебе чего, непонятно говорят? ― Милиционер сделал шаг в сторону журналиста. Антон отступил назад.Когда дверь за Мариной закрылась, Антон прошел на кухню к окну. Аккуратно отогнув краешек шторы, он проследил за тем, как милицейские машины выехали со двора. Подождав еще пару минут и убедившись, что они точно уехали, Антон вернулся в коридор. Он быстро открыл входную дверь.
Я не нянька. Нечего мне тут делать. Пора бы и о себе позаботиться.
Внезапно он вспомнил про толпу во дворе и про Максима.
Нужно предупредить мальчика, чтобы запер дверь и никого не впускал. А еще чтобы свет не включал.
Антон развернулся, прикрыл дверь и быстро прошел по коридору до комнаты мальчика. Максим стоял с пультом напротив телевизора. На экране лощеный президент в дорогом пальто смотрел неотрывно в камеру оператора.
―
Мы не допустим, чтобы виновные избежали наказания. Я понимаю, что у людей в семьях трагедия, но никто, я повторюсь, никто в нашей стране не имеет права нарушать закон и творить самосуд. Марину Коноваленко за сегодняшний погром в торговом центре тоже будут судить.Президент говорил что-то еще о правосудии, о роли государства, о необходимости жесткого следования букве закона во имя будущего наших детей, но Антон уже не обращал внимания на его слова. Он вошел в комнату и встал между Максимом и экраном телевизора. Мальчик продолжал смотреть вперед сквозь журналиста.
―
Так. Все. Хватит! ― Антон вырвал пульт из рук мальчика и выключил телевизор. Для верности журналист выдернул шнур из розетки. Мальчик продолжал стоять как вкопанный перед потемневшим экраном. Антон сел перед ним на колени. ― Ты любишь своего папу?Максим еле заметно кивнул.
―
Ты веришь, что он никого не убивал?Максим кивнул еще раз.
―
Так наплевать на то, что говорят все. Что президент знает про твоего папу? Да ничего! А ты, ― Антон с усилием ткнул мальчика в грудь, ― знаешь! И не надо его слушать!Максим впервые посмотрел в глаза журналисту.
―
Знаешь что? Давай-ка, ты иди в ванную. Мой руки. ― Антон встал с пола, отряхнул колени, снял куртку и бросил ее на кровать. ― А я найду на кухне нам чего-нибудь поесть.Максим медленно пошел в ванную. Антон вернулся к входной двери. С секунду он размышлял, но все же закрыл дверь на все замки и включил свет в кухне.
Позже Антон понял, что это было по меньшей мере глупо. Ведь он первым заметил, когда выходил из машины, что ни в одном окне в доме не горел свет.
Земсков даже не сразу понял, что произошло. Лишь после нескольких минут тупого созерцания огромного булыжника у себя под ногами и криков ликующей во дворе толпы он пришел в себя. Кто-то из митингующих, заметив свет в окне ментовской квартиры, бросил в него камень. Увидев в дверях напуганного Максима, Антон сразу сообразил, что нужно делать. В два прыжка он оказался у стены, вытолкал мальчика в коридор, выключил свет в кухне. Они быстро вернулись в комнату. Антон нашел брошенный Мариной на кровати телефон.
Кому звонить? В голове не было ни одного варианта. В милицию? Не факт, что, узнав его имя, они бросятся ему помогать. Сегодня ему уже досталось за его имя. Редактору? Эта сволочь наверняка еще днем смоталась из города, предварительно сменив все номера телефонов. Кому же?
Антон попросил Максима не подходить к окну и присел на кровать.
Надо успокоиться и подумать. Марина уехала с Костериным. Скорее всего, он отвезет ее в больницу, и он же привезет ее обратно. Нужно дождаться его. Он им точно поможет. А пока нужно просто дождаться его.
Антон осмотрелся по сторонам. В углу он заметил офисную доску со складными ногами. Наверное, купили для домашних занятий с Максимом. Антон вытащил ее.
―
Максим, возьми одеяло с кровати. У вас есть фонарик? Отлично. Захвати фонарик. И две подушки. Отнеси все это в ванную. И не подходи близко к окнам. И не включай свет.Антон осторожно подошел к окну на кухне, в нижней части которого зияла дыра. Во дворе было подозрительно тихо. Антон выглянул в окно: у подъезда стояли пять человек, сворачивали плакаты. Из темного угла на детской площадке за ними следил какой-то человек. Антон поспешно закрыл доской окно. После он заглянул в холодильник: колбаса, сыр, хлеб, сок, печенье
― Антон брал все, что можно было съесть без предварительных приготовлений.В ванной его уже ждал Максим. Он расстелил одно одеяло в самой ванной (которая, надо отдать должное его отцу, была просто безумно комфортной и большой), а второе
― рядом на полу. Тут же на полу он сложил подушки и фонарики. Антон высыпал продукты в раковину.―
Заходи, ― кивнул он Максиму. ― А я сделаю еще кое-что.Антон вытащил из кухни две табуретки, тщательно установил одну из них перед входной дверью, а вторую перед дверью балкона. На самом краешке каждой он поставил по пустой стеклянной бутылке из-под вина, которое предварительно слил в раковину на кухне.
―
Может, это и паранойя, зато так спокойнее.Убедившись, что вошедший в любую дверь обязательно заденет табуретку и уронит бутылку, Антон вернулся в ванную к Максиму. Мальчик молча наблюдал за действиями журналиста, стараясь вовремя отходить то в одну, то в другую сторону, чтобы не мешаться под ногами. Земсков включил свет, быстро запер дверь на замок и глубоко выдохнул.
Вроде все. Ничего не пропустил. Телефон тут. Еда есть. Без света не останемся. Незваных гостей услышим.
Антон повернулся к Максиму.
―
Ну, что? Пока мамы нет, немного поиграем?Максим недовольно махнул рукой.
―
Не надо со мной говорить, как с ребенком! Я взрослый. Мне уже почти восемь лет. Я все понимаю. Мы прячемся.―
Да, конечно, ты прав. Ты уже взрослый. И мы действительно прячемся.Антон устало опустился на одеяло на полу. Журналист почувствовал, что что-то сильно упиралось ему в ногу. Приподняв край одеяла, он увидел биту. Мальчик виновато улыбнулся и сел рядом.
―
Это папина. Я подумал, что нам нужно хоть какое-то оружие…―
Ты все правильно сделал. ― Антон одобрительно кивнул мальчику и принялся разбирать еду.26
―
Мне нравится ваша ванная!―
Мне тоже!Антон посмотрел на мальчика, который, завернувшись в одеяло, удобно устроился под его левой рукой. В правой руке журналист сжимал бейсбольную биту. Ему казались безумно смешными и фантастическими две вещи.
Во-первых, откуда в семье простого русского мента бейсбольная бита. Максим рассказал, что лучший друг папы сейчас живет в Америке. Он уехал туда вместе со своей женой-переводчицей. Именно он прислал как-то настоящую американскую биту. В записке он написал, что бита раньше принадлежала какому-то известному американскому спортсмену. Но отец Максима в это не поверил.
Во-вторых, Антона забавляло чувство безопасности, которое дарил этот кусок дерева. Что с ним делать в случае тревоги, Земсков понятия не имел. Но лакированная поверхность гладкой ручки, непривычная тяжесть в руках придавала уверенности в своих силах.
Ну что я буду делать с битой, если в квартиру ворвутся мстители? Ну смешно же! И грустно… Грустно оттого, что я когда-то смотрел фильмы, где герои прятались от обидчиков, вместо того, чтобы дать бой, и осуждал их. А теперь сам прячусь в ванной с маленьким мальчиком и бейсбольной битой. И я не знаю, что мне делать через восемь часов утром. В милицию боюсь позвонить! Где логика?
Максим прервал размышления Антона.
―
А долго нам тут сидеть?―
Пока не вернется твоя мама? А в чем дело? Тебе неудобно, или ты в туалет хочешь?―
Нет. Все в порядке. Просто интересно.Антон тяжело вздохнул.
―
А у тебя есть дети? ― не унимался Максим.―
Нет. ― Антон посмотрел на потолок, рисуя в мыслях звездное небо с потолка свое спальни. ― И не знаю, будут ли когда-нибудь…―
Почему? Ты не любишь детей?―
Нет, почему же, я очень люблю детей. Я, между прочим, учитель истории. И даже в школе работал. Правда, давно. Когда в институте учился.―
А почему же у тебя не будет детей?Антон вспомнил, что так и не поговорил с Леной. Что он до сих пор не знает, где она и что собирается делать.
―
Так, все, хватит. Лучше расскажи, что ты сегодня делал.Максим натянул одеяло повыше.
―
Я тебе скажу, только это секрет, никому не говори. Хорошо? ― Не дожидаясь ответа, Максим продолжил: ― Я следил за бабушкой и дедушкой.―
Зачем? ― Этот мальчик не переставал удивлять Антона.―
Ну, они у меня старенькие. Переживают за папу и маму. Я боялся, что их хватит инфаркт, ― так бабушка всегда говорит и посылает меня потормошить дедушку. А сегодня они все время смотрели новости по телевизору, где про папу говорили. Вот я и подумал, что вдруг они так расстроятся, что их инфаркт стукнет и некому будет им помочь.Антон рассмеялся. Максим понял, что сморозил какую-то глупость, но не понял какую.
―
Ну ты даешь! Заботишься о бабушке и дедушке! Молодец!―
А еще бабушка сегодня сказала, что мне не повезло родиться в этой стране. Что никто обо мне не позаботится. Что в нашей стране, чтобы на тебя обратили внимание, надо умереть или стать калекой. И что маме теперь не на кого надеяться.Антон лихорадочно пытался придумать, чем бы отвлечь Максима от тяжелых мыслей, но в голову, как назло, ничего не лезло.
―
Знаешь, мои родители умерли, когда мне было пятнадцать лет. Почти шестнадцать. Я уже тогда был взрослым. ― Антон посмотрел на Максима. ― Ну, в смысле, старше тебя. И у меня была подружка. Это был вторник. Я вернулся с тренировки, а у двери в нашу квартиру стояли два милиционера. Они спросили, как меня зовут и могу ли я с ними поехать. Я тогда сильно испугался. Ты знаешь, я тогда даже не плакал. Ну, когда мне сказали про родителей. Просто смотрел сквозь милиционера так, как будто его не было. Я не понимал, что он мне говорил. Да и как я мог понять: я пятнадцать лет жил с мамой и папой, а теперь должен жить один! Нет, я, конечно, мечтал поскорее стать совершеннолетним, найти работу и жить отдельно от родителей ― быть самостоятельным. Но это совсем другое. Я не знаю, как так получилось, но меня на два года отправили в детский дом. То ли никто из родственников не захотел стать опекуном, то ли что-то другое произошло. Будь я поумнее тогда, я бы смог бы избежать всех этих ужасов. Но я очень сильно злился на родителей, на людей вокруг, на весь мир. Я злился на всех за то, что у меня отобрали мою привычную жизнь. В детском доме не было никаких крутых тренировок, видеоигр, собственной комнаты. Меня постоянно били. Очень сильно и жестоко. А я выходил из больничного крыла и снова лез в драку. И снова возвращался в больничное крыло. И так два года. У меня даже времени не было подумать о том, что случилось с моими родителями: у меня либо все тело разрывалось от боли, либо я был без сознания…Максим осторожно повернул голову в сторону Антона. Тот смотрел вперед каким-то пустым взглядом. Как будто перед его глазами была не кафельная стена, а большой экран с кадрами из его прошлого.
―
Когда мне исполнилось восемнадцать лет, меня отпустили из детского дома. Я вернулся домой. В нашу заброшенную квартиру, которая пустовала два с лишним года. Я осторожно вошел, плотно закрыл дверь на все замки, а потом прижался к ней спиной. Я смотрел в конец нашего коридора нашей квартиры на наши вещи и не узнавал их. Не было больше той нашей жизни. Был я и погибшие папа с мамой. И два года ада, в который я сам себя затащил, потому что не знал, как дальше с этим жить. Я расплакался. Я впервые после смерти родителей плакал. Как маленький, ревел. Взахлеб. С завываниями.Максим почувствовал, что Антон сейчас вспомнил что-то очень плохое, и не хотел ему мешать, но детское любопытство победило.
―
А что было потом?Антон резко вздохнул, как будто его, тонувшего, вытащили из-под воды.
―
А потом я посмотрел, как живут мои соседи, отцовские коллеги, школьные учителя. Мне не понравилось. Я продал квартиру и приехал сюда.―
И ты даже не сходил на кладбище к родителям?Антон вспылил:
―
Почему ты задаешь такие глупые вопросы?―
Ну, в кино всегда дети становятся взрослыми и приносят на памятники родителей цветы, разговаривают с ними и плачут. ― Максим виновато пожал плечами.―
Меньше кино надо смотреть! ― съязвил Антон. ― Нет, не ходил. Я не смог. Тогда не смог. А потом все некогда было. Я окончил институт, женился, стал журналистом. А теперь вот лежу в ванной с бейсбольной битой и семилетним мальчишкой, который задает глупые вопросы.Антон рассмеялся и легонько подтолкнул Максима рукой. Мальчик пытался сдерживаться, но через несколько секунд прыснул и толкнул Антона в ответ. Минуты две они дурачились.
―
Ты хороший. ― Максим обнял Антона и посильнее к нему прижался. ― Мы с тобой сейчас, как Уилл Смит в кино, прячемся в ванной от вампиров, а утром выйдем и будем спасать мир и защищать своих родных.Только это не вампиры, а вполне живые себе люди, грустно подумал Антон и добавил вслух:
―
А ты сильный… и взрослый. Твоей маме сейчас нелегко. А завтра будет еще сложнее. Но что бы ни случилось, ты должен помочь ей.―
Я и о маме позабочусь!―
И у тебя план есть? ― пошутил Антон.―
Есть.―
И какой же?―
Секрет. ― Максим еще крепче обнял Антона.―
Ладно, спи, секретный агент…Журналист поудобнее вытянул ноги и прижал к себе мальчика.
27
Уважаемый президент.
Пишет вам Максим Коноваленко.
Прошу в моей смерти никого не винить. Я специально это сделал, чтобы вы обратили внимание на нашу семью. Я знаю, что вы очень заняты, но прошу вас помочь моим папе и маме.
Мой папа милиционер. Он говорил мне, что с детства мечтал защищать простых людей. Он очень хороший. Плохие люди говорят, что он убийца и вор. Но я точно знаю, что мой папа честный милиционер. Он не такой, как о нем говорят по телевизору. Я хотел рассказать журналистам правду, но они мне не верят. А вот если вы скажете, что мой папа ни в чем не виноват, то они обязательно вам поверят, вы же президент.
Помогите моей маме!
Максим Коноваленко
Диктор сделала паузу и проникновенно посмотрела в камеру, как бы давая время зрителям переварить услышанное.
―
Это письмо было найдено в кармане куртки Максима Коноваленко. Напомню, что его отец, капитан милиции Артем Коноваленко, был одним из участников страшной аварии, случившейся в начале недели. В аварии погибли две женщины. Муж одной из погибших требовал от семьи милиционера компенсации морального и материального вреда. Все это время Артем Коноваленко был в коме и, по данным информагентства, позавчера вечером умер от сердечного приступа, не приходя в сознание. Вчера днем его сын Максим бросился под колеса поезда на станции метро “Парк Победы”. По словам очевидцев, это было самоубийство. Родные мальчика утверждают, что он не знал о смерти отца. И только что поступила инфор…Антон выключил телевизор, не дослушав выпуска новостей.
Он не хотел знать, что президент выступил со специальным заявлением и потребовал от правоохранительных органов более оперативных и активных действий, которые не приводили бы к гибели невинных детей. Он пообещал, что лично проконтролирует разбирательство сложившейся ситуации и не допустит, чтобы виновные ушли от заслуженного наказания.
Антон не хотел знать, что “сердобольные неизвестные” утром ворвались в квартиру мужа одной из погибших в аварии женщин и избили его до смерти.
Антон не хотел знать, что в Интернете уже появилась информация о том, что мужчину просто хотели напугать, но нападавшие не знали, что у него хроническая астма, и характерные хрипы приняли за дешевые уловки. Но общественность не особо расстроилась из-за его смерти, называя его ублюдком и убийцей детей.
Антон не хотел ничего знать.
Внезапно он вскочил с кровати, подхватил лежащий рядом ноутбук и швырнул его в экран телевизора. От сильного удара телевизор сорвался со стены и упал на пол. Антон не понимал, что делает. Он крушил все, что попадалось под руку, сбрасывал на пол, разбивал, раскидывал и рвал. Он не заметил, как выбежал из квартиры и спустился на первый этаж.
―
Ненавижу, всех ненавижу! ― Антон повторял эти слова как заведенный.Он остановился на последней ступеньке подъездной лестницы и прижался лбом к холодной бетонной стене.
―
Ну как же так! Господи, за что? Я ж сбежал от этого! От этой черной ненависти! Ну почему я? Почему опять я? ― Антон ударил кулаком по стене. И еще раз. И еще. Он бил до тех пор, пока не почувствовал между пальцев теплую и липкую влагу. Вид разбитых в кровь костяшек вернул Антона в реальность.Бежать
― это было самое правильное решение за последнюю неделю. Надо бежать.Антон быстро вышел из подъезда и направился к своей машине. Из головы у него никак не выходили слова Максима: “Ты хороший… как в кино… спасать мир”.
Какой мир? Где мир? Этот мир, в котором мы живем? Зачем спасать такой мир?
Антон посмотрел на свою машину. Справа он заметил знакомый силуэт. Лена. Она стояла, слегка склонив голову набок, и наблюдала за ним. Антон сел в машину. Лена осторожно села рядом. Они молча пристегнули ремни и выехали со двора.
Всю дорогу от дома до трассы Лена молчала. Антон не знал, что говорить. Он не знал, рад ли он ее возвращению или нет. Но он точно знал, что слепая ненависть пропала, как только он увидел жену.
За окном мелькали остановки, вывески придорожных кафе, посты ДПС. Через два часа они выехали из города на трассу, и за окном остался лишь бесконечный частокол из берез и тополей.
Антон смотрел прямо на дорогу, изо всех сил стараясь не обращать внимания на жену. Он жал на газ и удивлялся, почему ни один гаишник их не остановил,
― казалось, машина летела на предельной скорости.Антон почувствовал еле заметное движение справа. Лена положила руку ему на плечо.
―
Ты ни в чем не виноват…Эти слова выбили Земскова из равновесия. Он резко затормозил, выкручивая руль вправо и съезжая с трассы. Как только машина остановилась, Антон выскочил из нее и бросился лес.
Лена быстро нашла мужа. Он сидел на коленях перед огромной березой, бил по ее стволу кулаками, срывая попутно все, что попадалось в руки. Его ладони были в крови и оставляли красные пятна на невинно-белом теле березы.
Лена опустилась на колени рядом с мужем и крепко обняла его за плечи. Антон уронил руки и уткнулся головой в шею жены.
―
Все нормально. Мы справимся. Все нормально, ― Лена гладила мужа по голове и спине, повторяя эти слова, как заклинание.Так они просидели больше часа.
28
―
Куда мы поедем? ― Лена собралась открыть дверцу машины, но Антон помешал ей, взяв за руку.―
Не знаю. ― Он улыбнулся и уткнулся лбом в нагревшийся на солнце металл.Лена все поняла и повторила движения мужа.
Они стояли, опершись головами о крышу автомобиля, опустошенные, в полном неведении о том, что же делать дальше. Антон не видел, как Лена улыбалась, потому что так же, как она, стоял с закрытыми глазами. Но он чувствовал, что она не может сдержать печальной улыбки. Антон, не поднимая головы и не открывая глаз, крепко сжал ее руку, нащупал обручальное кольцо и прошептал:
―
Никогда, слышишь, ни-ког-да…