Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2012
Олеся Сурикова
— родилась в Киргизии. В 2001 г. переехала с семьей в Россию. Учится в Уральском федеральном университете. Стихи публиковала в альманахах Москвы и Екатеринбурга. В “Урале” публикуется впервые.
Олеся Сурикова
Кистью бесценной…
***
Ко мне приходят во сне голубоглазые нежные финны,
Что-то лопочут на своем
Будто кашу жуют, тихо, улыбаясь.
А это они о смерти.
А это они о смерти, она
Перекатывается в их чужих ртах,
Как лесная ягода.
Сплю да сплю — спина
Вся мокрая, умирать не страшно,
Просто одеяло тяжелое.
Мое одеяло тяжелое,
Как крышка гроба,
Как сырая черная северная земля.
На этой земле мне придется узнать еще много горя.
***
Солнце-священник, солнце-батюшка, солнце с кадилом
Прошлось по городу и розовым светом святым его окропило
Улицы освятило, улицы окрестило.
И я простила, и я просила
Бога ребенка дать мне, подобного этому младенцу-городу,
А Бог ухмыльнулся в седую дождливую бороду
И отдал мне крестника солнцева, копошащегося в люльке равнин.
И стал он первенцем моим — и в день его именин
Сплету погремушку ему из осин и рябин,
Свяжу лапоточки из крыльев голубиных и голубиных спин,
Буду нежно целовать кулачки-скверы и пальчики-улицы —
И от радости город зажмурится
И захохочет, в смехе со мною един и в скорби един.
***
Сердце бы вырвать и в ноябрьское море бросить:
Рябиновым соком
День свинцовый и белая ночь алой краски взаймы попросят
И над водою холодной раскроют с японскими вишнями зонт.
Кистью бесценной — кудрями красавиц —
Розовый сделать мазок в полнеба.
Запах кедра и соли останется
Там, где запаха раньше не было.
В тонком бокале из черной блестящей слюды
Пенится, пенит вино — молодое вино.
Холодно здесь, у воды.
Сердце на дне — и на самом дне сердца
Восход развернул полотно
Осеннего скерцо.
***
Зима пахнет известью и балетом.
Хрустят и шуршат известия,
Газеты
Идут на оклейку окон
Ветру, наверно, все делают вид,
Что шарфы совсем не нужны.
Заголовки и некрологи —
Об одном. Вечер спит,
Аспирин
И простужен — варенья смешны,
Но сладки по-детски. Ноги
Застудил, когда с
Красавицами и кокетками по бульварам
Гулял и с витрин
Не сводил восхищенных глаз.
Самовары —
Красные, горячие, с облепихой
И медом начнутся
Ближе к Масленице и блинам.
Пока — серо и тихо.
Бело и тихо. Шепчут пуанты, и пачки дерев качнутся,
Тронуты ветром. Опять — тишина.
Партеры и ложи — дома,
В них — дамы.
Всем самым
Белым пахнет зима.
***
О Боге надо думать больше.
А если женщину нагой
Увидеть и секрет ее? Она
Прут. Я — в Польше,
Я — в Хорватии, в могиле я одной ногой.
И хватит, хватит о кровати! — некрасиво,
В конце концов, и не пристало
Непристойности с таким
Лицом,
С таким загаром.
Летим
С крыльца — в кольцо,
В колодец. Кочегаром
Был Цой,
Монголом
Был Мамай.
А я (наверное, не зря, недаром) —
В бурелом,
По скалам, скатам, сколам,
Напролом —
И в облака.
Легка,
Но с порванным крылом.
***
В июле месяце, в лето Господне,
Я буду одна,
Как и Анна.
Она
Бледна, и царственна, и желанна,
Я — просто одна.
На чердаках пустые кровати
Саднят.
Веранды спят
В платках и платьях
Из пуха, жары.
Пожары горячих ягод на блюдцах
Истлеют с полудня до полутени.
Запахи кори, коры
Явственны в душных виденьях,
Нужно проснуться.
Вишни и белые простыни,
Вишни и белые скатерти.
Лето Господне скатится
Шаром пылающим в вечер и станет просто
Летом — ни казни, ни крови, ни одиночества,
Ни духоты.
Только огромные злые цветы —
Будто пророчество.
***
Сквозит, и я знаю: за пыльной портьерой
—Дымящийся Питер.
Вы спите?
Вера? Вера?
Фикус, гудок, кадка, гудок —
Гадок телефон, скотина!
Что вы прочтете между строк,
Кроме отчаянья, Нина?
В комнате — я, на кухне — я, на кухне — газ и свист.
Сыро и серо. Глядите —
На крыше,
Гремящей и рыжей,
Таинственный мой трубочист
В халате с драконом.
Шелк, трубка.
Он пьян, мой старинный знакомый,
Он — джаз, он — твист.
Ост-Индия, радио, рубка —
Все-таки порт, и зима, и будни.
Зачем же так ржавчины много!
Двенадцать часов пополудни,
Двенадцать часов на ладони у Бога.
***
Для Р. Комадея
И друг мне пел о Беатриче,
Уже не в силах встать из-за стола,
Метель была, и мгла была,
Мы пьяны и светлы до неприличья.
Зима спала,
Свернувшись снежным комом
У нашего крыльца.
Твое лицо, мой друг, мне незнакомо,
Не прячь лица!
Скажи, в могиле ль,
В книжной пыли,
В разбитой чашке счастье нам искать?
В крови и пепле блюдца наши,
В слезах кровать.
Наш Серафим у нас на спинах пляшет,
Ждут с ядом чаши,
И бритвы обещают ждать.
***
Ведут на север тропы юных,
Над степью
В ладонях снег держали гунны,
Огромны, холодны их луны,
А солнца нет.
Увидевшая в муже змея,
Болтаюсь на осине.
Чем змеи злее,
Тем красивей.
Чем боги варваров кровавей,
Тем чище взгляд,
Неистовей вакханки и пророки.
Я олеандром прорастаю
Из быта в бытие, в бессмертие. Летят
К звездам и славе
Ледяные строки.
О, викинги! Светает.
***
1
Сядь и пиши,
На-гора, шелуху, ни кровиночки чтоб, ни души,
Ни отдушины.
Слушай, слушай.
2
Зонт тугой, свет стоит, и кора остывает,
Все прозрачное медью тугой налилось.
Умираешь, спокойный и хрупкий, как все умирают,
Свят Господь, и тебе привелось.
***
У каждого своя Елена
—Туши сигарету в стакане с водой,
Тебе умирать еще до,
Тебе возвращаться в пену.
Парис, воспаришь, пропадешь,
Уронишь — туши сигарету.
Тебе умирать — это ясно как день,
Светло и ужасно. И в этом
И есть величавый и страшный покой.
Туши сигарету спокойной рукой.
Ты чувствуешь — стало легко? —
Туши сигарету.