Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2012
Ольга Голицина
— родилась в Свердловске. Училась в Уральском госуниверситете на факультете искусствоведения. Преподавала в гимназии, работала в газете. Автор книги “Тридцать лет и три года” (Магнитогорск, 2006). Живет в Магнитогорске.
Ольга Голицина
Повесть про девочку Ляльку
Комната казалась большой и называлась “группа”. “Дети, заходите в группу! Сейчас у нас начнутся занятия!” Так говорила тетя в белом халате
— воспитательница. У нее были длинные косы, которые короной сворачивались на голове, и это было очень красиво. “Дети, сегодня мы сфотографируемся все вместе. Когда вы будете взрослые, посмотрите на эту фотографию и вспомните себя маленьких, и этот день, и наш садик, и меня. Только я уже буду совсем старушка!”Потом воспитательница и фотограф поставили самых маленьких на стульчики, а детей повыше ростом усадили и всем дали в руки разные игрушки: кукол и медведей. Фотограф подошел к ящику на трех ногах и зачем-то спрятал голову под черной большой салфеткой, которая лежала поверх ящика. А потом он снова появился и весело сказал: “Смотрите все в это круглое окошечко! Сейчас оттуда вылетит птичка. Ап!” Все прилежно уставились в окошечко, дядя-фотограф быстро снял с него круглый черный кружочек, взмахнул рукой и снова закрыл окошечко. Должно быть, он очень быстро его закрыл, и бедная птичка так и осталась сидеть в ящике на трех ногах. Ляльке стало жаль птичку, а еще ей было обидно, что всем девочкам дали кукол, а ей нет. “Да ты сама похожа на куклу!”
— сказал фотограф, и Лялька поняла, что ее за что-то похвалили.Лялькина мама целыми днями работала, а по вечерам училась, поэтому возиться с дочкой ей было некогда, и ее отдали в детский сад. А бабушка у Ляльки была молодая и красивая, и она тоже работала. Когда она вела Ляльку за руку, ей говорили: “Какая у вас прелестная дочка!” У бабушки розовели щеки, и она старалась поскорее увести внучку. И однажды она сказала: “Знаешь что, Ляля… называй меня, пожалуйста, мамой. Мы с тобой так будем играть, как будто ты моя дочка. Хорошо?”
— “Хорошо, — важно согласилась Лялька. — Ты будешь старая мама, а моя мама — молодая”. Так у девочки стало две мамы. Папа тоже где-то был, но Лялька его давно не видела и понемногу стала забывать. Помнила только, что у него была лохматая шуба. Папа брал дочку на руки и прятал ее к себе за пазуху. Ляльке было тепло и очень уютно. Повозившись, она удобно устраивалась и высовывала из-за пазухи головку в красном бархатном капоре. Так они и шли: большой папа в волчьей шубе с маленькой дочкой на руках.***
Лялька родилась уже после войны. А во время войны в этом городе был тыл, и на большом заводе делали танки для фронта. Будущая Лялькина мама Лида тогда училась в школе и была отличницей и “гордостью”. Война все тянулась и тянулась, и в городе появился страшный враг: голод. Все газоны и скверы в городе были засажены картошкой, но еды все равно не хватало, ее выдавали по карточкам. На Лиду полагалась “иждивенческая карточка”, и продуктов по ней получали очень мало. Лидина мама Анна Георгиевна выбивалась из сил, работая в швейном цехе, где шили одежду для солдат, рукавицы с двумя пальцами для снайперов и даже парашюты. Иногда она по нескольку дней не приходила домой, ночуя прямо в цехе. Она так исхудала, что стала походить на девочку, одетую старушкой. И однажды Лида вместо школы ушла на завод, где делали танки для фронта. Ей тогда еще и пятнадцати лет не исполнилось. А к Лидиной маме пришла директор школы и стала говорить про то, какая Лида способная и какая ошибка ее решение уйти на завод. “Это не ошибка,
— сказала Лидина мама Анна Георгиевна, — это война. И потом — это еще одна рабочая карточка”.Потом Лиде исполнилось шестнадцать лет, и она считала себя совсем большой. Дети в войну взрослеют рано, так Ляльке сказала бабушка. По субботам Лида бегала в клуб на танцы. Нарядного платья у Лиды не было, да и самого простого тоже не было, ведь за то время, что шла война, она успела вырасти. Лида надевала белую батистовую блузочку, черную складчатую юбку и туго-туго затягивала на талии кожаный ремень. Иногда эту блузочку она красила разведенными в воде акварельными красками, как будто блузочек много: и желтая, и голубая, и розовая.
Она бежала в клуб, словно не было войны, тревоги за папу, ожидания его писем. Лида была совсем как Золушка из сказки, и спешила она на бал. А на балу, конечно, ее должен был встретить принц. Но принцы воевали с фашистами и если появлялись, то ненадолго. Они забирали танки, которые делали на заводе Золушки-замарашки, и отправлялись на фронт, чтобы защищать свою страну и всех-всех, кто их ждал.
Лида и ее мама Анна Георгиевна ждали Лидиного папу, от которого приходили письма с фронта. Он уже несколько раз был ранен, лечился в госпитале и снова шел воевать. А потом письма перестали приходить. И вот однажды вечером к Лиде и ее маме пришел солдат, у которого не было ноги. Он сказал, что лежал в госпитале с Лидиным папой. А потом он замолчал, и по тому, как помертвело мамино лицо, Лида поняла, что папы больше нет. Анна Георгиевна не плакала и не кричала, она застыла, и глаза ее были сухими и ничего не видели. А солдат все говорил, какой хороший был человек ее муж старшина Мальцев, и какой он был храбрый, и как сильно он был изранен, а потом умер. Солдат долго пытался достать что-то из мешка
— он не привык к тому, что ноги нет, а руки заняты костылями, и наконец вытащил какой-то сверточек и положил его на стол. Солдат сказал почему-то “простите” и пошел к выходу. Лида развернула сверточек — это были их письма, мамины и Лидины, часы, которые до войны папа носил поверх манжета на рукаве, и маленький черный цилиндр. Это был солдатский медальон, “смертный медальон”, как его называли. В таких цилиндриках хранились листочки бумаги с именем солдата, чтобы можно было разыскать его родных, если солдат погибнет.Анна Георгиевна и Лида остались одни, и ждать им было некого. Танков на заводе делали все больше, чтобы поскорее прогнать всех фашистов. Анна Георгиевна по-прежнему шила гимнастерки и солдатское белье и по-прежнему мало видела Лиду. А она выросла, и ее подруги из бригады говорили, что Лидка самая красивая среди них и похожа на артистку Целиковскую в фильме “Сердца четырех”. И однажды в их цехе появился молодой и красивый парень, которого назначили начальником смены. Он влюбился в Лиду, и это был будущий Лялькин папа, и Лида тоже в него влюбилась. Через год после войны они решили пожениться, хотя Лиде только-только исполнилось семнадцать лет. “Куда ты торопишься, одумайся!”
— говорила Анна Георгиевна, но Лида и слушать ничего не хотела. Андрей был такой… такой! И когда они шли рядом, на них все оглядывались. И не влюбиться в него было невозможно! И женихов после войны было мало… “Совсем ты еще глупая, — устало сказала Анна Георгиевна. — Это надо же — в семнадцать лет боится остаться одна. Это я на всю жизнь вдова…”.Лида и Андрей поженились, хотя их не хотели расписывать: ведь Лиде не было восемнадцати лет. “Значит, работать с четырнадцати лет можно, и медаль “За трудовую доблесть” получить в шестнадцать лет
— она взрослая, а замуж выходить — ребенок!” — рассердился Андрей. И их все-таки зарегистрировали. А фамилия у них стала одна на двоих: Вертилины. А через год появилась Лялька…***
Лялька не понимала, почему папа вдруг уехал в другой город. Он писал письма, в которых звал их к себе, Анна Георгиевна ругала маму и убеждала ехать к мужу, и однажды мама с Лялькой отправились к папе. Это стало самым ранним Лялькиным воспоминанием, хотя ей было тогда всего два годика с половиной. Они ехали в переполненном вагоне. В купе на нижних полках тесно сидели люди, весь вагон был завален узлами и чемоданами, и на них тоже сидели. Шел пятый год с окончания войны, но кто-то никак не мог доехать до дома, кто-то искал своих близких, кто-то ехал на работу. Все еще много было мужчин в шинелях и гимнастерках. Лялька лежала рядом с мамой на верхней полке и смотрела на чугунные красивые завитушки, которые держали эту полку, и на людей, сидящих внизу. Вагон мерно постукивал, покачивался, и Лялька заснула. Она проспала всю ночь и проснулась оттого, что вагон резко качнулся и остановился. Люди стали пробираться к выходу, громко и тревожно заговорили. Мама суетливо начала одевать дочку, которой тоже овладела непонятная тревога, и она заплакала. Мама нервничала, потому что руки у нее были заняты чемоданом и сумкой, а плачущая Лялька стала неожиданно тяжелой. И вдруг Ляльку подхватили, подняли над всеми узлами и сидящими на них людьми и понесли к выходу. Потом точно так же перенесли маму вместе с ее чемоданом и сумкой и поставили рядом с Лялькой. Мама едва успела выбраться из вагона, ей подали дочку, сбросили их вещи, и поезд начал набирать ход. Паровоз загудел и выпустил напоследок большое облако пара, в котором мама с Лялькой утонули. А когда облако расползлось, рядом с ними на перроне оказался папа. Он взял дочку на руки, спрятал ее за пазухой лохматой шубы и крепко и нежно прижал к себе.
Сколько она прожила вместе с мамой и папой, Лялька не помнила, но обратно вернулись вдвоем: она и мама. Ляльку отправили в садик, и забирать ее оттуда стала бабушка. Мама сначала работала в своем цехе комсоргом, а потом инструктором райкома комсомола. Иногда она приводила Ляльку к себе на работу, а чтобы дочка не мешала, давала ей посмотреть большой красивый альбом про состав Политбюро. Лялька тихо разглядывала его, аккуратно перелистывая страницы, на которых были портреты разных незнакомых ей дяденек. Время от времени она задавала вопрос: “Мама, а это кто?”
— и пальчик ее упирался в очередной портрет. Мама поднимала голову от тетрадки, в которой что-то быстро писала, и коротко отвечала. Вскоре Лялька наизусть знала весь состав Политбюро и даже много знакомых букв.В садик вместо воспитательницы с красивыми белыми косами, которая так нравилась Ляльке, пришла новая тетка с длинным носом и в круглых очках. Ее глаза слегка косили, и Лялька, разговаривая с ней, всегда внимательно смотрела сначала в один ее глаз, а потом в другой. “Товарищ Вертилина,
— сказала воспитательница бабушке при первой встрече, — вы должны сделать звездочку, обтянуть ее красной тканью и пришить вашей дочке на платье!” — “Меня зовут Анна Георгиевна Мальцева, и я бабушка Ляли”, — ответила бабушка. “На-адо же, — протянула воспитательница. — А сколько же тогда, интересно, лет ее маме?” У бабушки порозовели щеки, и она ничего не ответила, но Лялька поняла, что воспитательница хотела сказать что-то неприятное.Каждое утро в садике начиналось с того, что дети, выстроившись у портрета товарища Сталина, хором громко говорили: “Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!” Товарищ Сталин держал на руках девочку и ласково смотрел на детей, которые его приветствовали. Лялька знала, что девочку зовут Мамлакат, и она быстрее всех собирает хлопок у себя в колхозе. Лялька смотрела на Мамлакат и отчаянно завидовала ей, потому что сам товарищ Сталин держит ее на руках.
Воспитательница Ляльку не любила и называла не Ляля Вертилина, а Вертушкина. Но когда в садике отбирали детей для участия в праздничных концертах, музыкальный работник обязательно предлагала Ляльку, потому что она быстро учит стихи, с выражением их рассказывает, хорошо поет и танцует. “Вся в мать!”
— говорила воспитательница неодобрительно, и Лялька понимала, что маму воспитательница тоже не любит.В раздевалке стояло большое зеркало. Оно было не такое волшебное, как у Ляльки дома. У себя дома Лялька перед зеркалом наряжалась в кружевной мамин шарф, и в туманном его стекле отражалась незнакомая девочка. В садиковом зеркале Лялька видела себя и корчила рожи. “Кокетка!”
— сердилась воспитательница и отправляла Ляльку в группу. “Вы хотите, чтобы она тоже вышла замуж в семнадцать лет, как вы и ваша дочь?” — сказала она как-то Лялькиной бабушке громким шепотом, когда та пришла за Лялькой. “Во всяком случае, она не останется старой девой, как вы!” — ответила ей так же шепотом бабушка. По улице они шли быстро, потом бабушка остановилась и сказала: “Вот ханжа!” — “Бабушка, а что такое ханжа?” — заинтересованно спросила Лялька. “Вырастешь — узнаешь!” Бабушка сказала это так, словно поставила точку, за которой все вопросы кончаются.Лялька жила с бабушкой, потому что мама часто задерживалась на каких-то конференциях и собраниях. У бабушки над столом висела люстра со стеклянными трубочками-висюльками, и они тоненько звенели, когда открывали форточку, и по комнате проносился сквозняк. А на стене тикали большие часы, про которые бабушка говорила, что когда-то они принадлежали ее родителям и что они “швейцарские”. Цифры на циферблате этих часов были совсем не такие, как на будильнике, а “римские”. Бабушка вставала на стул, открывала стеклянную дверцу и ключиком заводила часы. Маятник мерно качался, часы басовито и с достоинством тикали, а в положенное время сначала раздавалось легкое шипение, а потом веселый звонкий бой! Этот звон никогда не мешал Ляльке и не будил ее, даже когда она была совсем маленькой.
“Ну, что тебе почитать?”
— спрашивала бабушка. У Ляльки были любимые книжки: “Сказки Пушкина” и “Малахитовая шкатулка”. Она бежала в свой уголок и приносила их бабушке. Они садились за стол, над которым сияла стеклянными трубочками люстра. Бабушка проводила рукой по скатерти, разглаживая невидимые морщинки, и открывала книгу. “Три девицы под окном пряли поздно вечерком…” — начинала бабушка, а Лялька шепотом повторяла вслед за бабушкой.Однажды в субботу за Лялькой к бабушке пришла мама и сказала, что в воскресенье они едут в оперный театр на спектакль “Сказка о царе Салтане”. В этом спектакле все поют, и это называется “опера”, так объяснила Ляльке мама. Утром в воскресенье мама нарядила Ляльку в выходное шелковое голубое платье и повязала большой белый бант. Театр был изумрудно-зеленый с белым, с башенками и еще с какими-то украшениями, похожий на сказочный дворец. В раздевалке, где было много зеркал, мама с Лялькой отдали свои пальто и ботики седому усатому гардеробщику в красивой форме, а сами надели туфли. Мама попросила у гардеробщика маленький белый с позолотой бинокль. Потом она стояла у зеркала, в котором отражалась с ног до головы, и поправляла прическу. Лялька от нетерпения приплясывала рядом, так ей хотелось бежать в зал. Но вот прозвенел первый звонок, и нарядные люди, чинно прогуливавшиеся в фойе, пошли занимать свои места. Места у мамы и Ляльки были в ложе, почти у самой сцены. Бордовый бархатный занавес закрывал сцену, а внизу, в оркестровой яме, усаживались музыканты, и оттуда доносились звуки разных музыкальных инструментов. Звонок прозвенел сначала два раза, а через некоторое время три раза, люстра начала медленно-медленно гаснуть, а занавес наливаться светом. Дирижер взмахнул палочкой, заиграла музыка. “Слушай,
— сказала мама, — это увертюра”. “Это чтобы не вертелись, да?” — шепотом спросила Лялька. Мама тихо засмеялась и кивнула головой. Занавес дрогнул, поплыл в разные стороны, и сказка началась…В антракте Лялька не хотела уходить из ложи. Она разглядывала в бинокль зал, людей, оркестровую яму, закрытый занавес и ждала продолжения. Все-все в этот день было чудом: театр, музыка, Царевна-лебедь. Во втором антракте Лялька все-таки вышла погулять по фойе. Мама привела ее в буфет, и они пили там газировку и ели пирожное с розовым кремом. Когда закончился спектакль, артисты вышли на поклон, и Лялька вместе со всеми зрителями хлопала в ладоши, артисты долго кланялись, а потом аплодисменты стали умолкать, ушли артисты, зрители покидали зал, а Лялька все стояла и смотрела на закрытый занавес. Мама тянула ее за руку, но Лялька мотала головой. Когда они пришли в раздевалку, народу было уже немного. Усатый гардеробщик подал маме их пальто и боты и спросил у Ляльки, как ей понравилась опера. “О!”
— выдохнула Лялька. Гардеробщик засмеялся и сказал: “Приходи еще!” — “Спасибо, — очень серьезно ответила Лялька. — Обязательно”.Дома Лялька нарядилась в кружевную накидку с подушки, встала перед зеркалом и, взмахивая руками, запела: “Ты-ы, царевич, мой спа-аситель…”. Ей казалось, что в зеркале она совсем как та певица в театре.
С тех пор Лялька внимательно стала слушать все, что передавалось по радио. У бабушки оно было черное, круглое, как тарелка, и висело на стене. Музыка по радио звучала постоянно и была очень разной. Больше всего Лялька любила “Полонез” Огинского и хор девушек из оперы “Аскольдова могила” композитора Верстовского
— так говорил диктор. А еще Лялька любила передачу “Театр у микрофона”, которую слушала по вечерам, когда ложилась спать, и часто не засыпала, пока не кончался спектакль. Однажды по радио зазвучал очень тревожный голос диктора, которого звали Левитан. Лялька собиралась в садик. Делала это она медленно, оттягивая, сколько можно, неизбежное. Застежка у платья никак не хотела застегиваться, шнурки у ботинок не попадали в нужные дырочки и запутывались в узелки. Утро было весеннее, солнце сквозь кружевные занавески на окне расчертило пол на блестящие квадраты, и Лялька прыгала с одного солнечного квадрата на другой. “Тихо!” — вдруг крикнула бабушка и покрутила у радио колесико, увеличивая звук. В тишине комнаты торжественно-печальный голос Левитана размеренно говорил о том, что после тяжелой и продолжительной болезни умер товарищ Сталин. Лялька села на пол и расплакалась. Ей жалко было товарища Сталина, который дал ей счастливое детство, и стало страшно, что все враги, какие есть, могут сейчас напасть на страну, и никто не защитит ни ее, ни маму, ни бабушку. Бабушка молча сидела на диване, и глаза у нее были сухие. Наконец она сказала: “Ну, все, Ляля. Мне некогда, надо идти. Придешь в садик, скажи: “Горе-то какое! Товарищ Сталин умер!” И тогда поплачь”.В садике бабушке объявили, что звездочку, которая была на платье у Ляльки, надо обшить по краям черной тканью. А еще надо принести красный флажок с траурной каймой. У портрета товарища Сталина с девочкой Мамлакат на руках стоял почетный караул из мальчиков старшей группы. Лялька тоже постояла у портрета, посмотрела на Сталина и на Мамлакат. Воспитатели и нянечки ходили в этот день с красными глазами и распухшими носами, и многих детей разобрали рано. За Лялькой пришли поздно: мама была в райкоме, а бабушка в своем швейном цехе, где целый день шили траурные флаги.
На следующий день на всех домах висели красные флаги с черной каймой, и кругом были огромные портреты Сталина. По радио передавали только печальную музыку, от которой Ляльке все время хотелось плакать. В день похорон Сталина разом загудели заводские гудки всего города. Люди на улице остановились и стояли, пока гудки не замолчали. Погода была сумрачная, дул промозглый ветер, и туман висел в воздухе.
После смерти Сталина ничего не изменилось. Лялька ходила в садик, а мама и бабушка на работу. Маму Лялька видела совсем мало: она еще чаще задерживалась на работе. В садике по-прежнему каждое утро дети хором кричали: “Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!” По выходным дням бабушка будила Ляльку, чтобы вместе с ней идти в магазин за покупками. Магазин назывался “Бакалея
— гастрономия”. Внутри он был длинный, с двумя большими круглыми железными печками, которые жарко топили в холодные дни. Над прилавком хлебного отдела прямо на стене была нарисована картина: красивая тетенька с волнистыми волосами держит в руках сумку, в которую складывает батоны, булочки и пакеты. И на столе вокруг нее всякие бублики, баранки и пирожные. Бабушка с Лялькой приходили пораньше, чтобы поменьше стоять в очереди и чтобы хлеба купить на две булки больше, потому что продавали по две булки “в одни руки”. Детей в магазине по выходным дням было много, и, пока взрослые стояли в очереди, дети затевали всякие игры. Лялька подходила к девочке или мальчику и говорила: “Меня зовут Лялька. Давай дружить!” Женщины в очереди грустно улыбались: “Вот если бы взрослым можно было так же знакомиться…”Одиноких женщин было много, их называли “одиночками” и не любили. Лялькина мама тоже была “одиночка”, хотя была молодая и очень красивая. А еще она была “разведенка с ребенком”, поэтому выйти замуж ей было трудно. В райкоме, где мама работала, были мужчины, но они были друзья и сослуживцы, да еще часто и женатые. Однажды мама спросила Ляльку: “Ты хотела бы, чтобы у нас был папа?” У Ляльки мелькнуло смутное воспоминание о больших и надежных папиных руках, и она уточнила: “Мой папа?”
— “Нет, другой. Но он очень хороший”. — “Тогда не хочу!” Больше мама не заговаривала с Лялькой на эту опасную тему.По-прежнему Лялька чаще жила у бабушки, своей “старой мамы”. Она приходила за Лялькой в садик, и воспитательница говорила ей: “Товарищ Вертилина, ваша Ляля совсем не умеет рисовать. Позанимайтесь с ней!” Бабушка кивала головой и уводила Ляльку. Она привыкла к тому, что воспитательница упорно называет ее “товарищ Вертилина” и постоянно жалуется на Лялькины фантазии. А Лялька не хотела рисовать то, что заставляла воспитательница на занятиях. Если рисовали большую ромашку в центре листа с длинными острыми листьями между лепестками, Лялька обязательно дорисовывала этот “орнамент”
— так называла такой рисунок воспитательница. Ляльке хотелось целое поле ромашек и большое солнышко, но это было неправильно. “Смотри, — сказала бабушка, — вот что такое орнамент”. И она нарисовала черным карандашом цепочку из ромашек, васильков и листиков. Бабушка очень красиво это нарисовала: все ромашки были одинаковые, и васильки и листики тоже. “А вот еще орнамент!” И бабушка из листьев и маленьких кружочков нарисовала рамочку. Лялька знала, что бабушка хорошо рисует. Иногда она рисовала какие-то квадратики и ромбы на листах плотной полупрозрачной клеенки, которая называлась “пластикат”. Потом коротким острым ножом вырезала эти квадратики и ромбы из клеенки, укладывала ее на серую ткань под названием “парусина” и плотно-плотно прижимала. Самодельной кистью бабушка быстро наносила синюю и красную краску через вырезанные дырочки на ткань, а потом осторожно снимала клеенку. Каждый раз Лялька восхищенно ахала, потому что получался красивый узор, почти как в игрушке “калейдоскоп”, когда его покрутишь. Потом бабушка делала на ткани мережку, подшивала на швейной машине, и получались шторы или скатерть. У бабушки висели такие шторы на окнах и на двери, и в маминой комнате тоже. Но мама почему-то сердилась и говорила, что из-за бабушкиной кустарной деятельности будут у них у всех неприятности. И однажды пришел участковый: наверное, это и была неприятность, потому что он пришел не один, а с соседкой из другого подъезда. Бабушка про нее говорила, что это первая сплетница. Участковый посмотрел на шторы и спросил: “Ваша работа?” Бабушка коротко ответила: “Моя!” — “И сколько вы сделали таких штор?” — “Себе, дочери, подругам к праздникам”. — “А на продажу тоже делаете?” — “А что, нужно?” — “Это запрещено, вот если только патент у вас есть…” — “Хорошо, если я возьму патент, буду делать и на продажу”. Участковый был совсем молодой, и было видно, что он робеет перед бабушкой, такой красивой и такой спокойной.Когда участковый с соседкой ушли, бабушка посидела за столом, положив лицо в ладони, а потом засмеялась: “Ничего, Лялька!” В дверь снова постучали, и снова вошел милиционер, уже один. “Скажите, а вы можете сделать такое же для меня? У жены день рождения, а подарить нечего. Да и комнаты-то пока своей нет…”
— “Я вам скатерть такую сделаю, хотите?” Парень обрадованно закивал и, попрощавшись, ушел. “Ну, Лялька, — опять засмеялась бабушка, — у нас защитник есть”. — “От кустарной деятельности защитник?” — уточнила Лялька, а бабушка только вздохнула: “Ничего-то при тебе нельзя говорить”.К маме на работу Лялька очень любила ходить. Там всегда был народ, и говорили много интересного. Лялька сидела где-нибудь в уголке комнаты и слушала. В последнее время часто говорили про Берию, Лялька помнила его портрет, а еще про Маленкова, Булганина, Кагановича и Хрущева. И какой-то взрослый дядя при Ляльке спел: “Берия, Берия вышел из доверия, а товарищ Маленков надавал ему пинков!”
— “А зачем Берии Маленков надавал пинков?” — очень удивилась Лялька, представив, как товарищ Маленков пинается, а Берия убегает от него. “Берия шпионом оказался!” — ответил дядя и скорчил страшную рожу.Когда Лялька на следующий день пришла в садик, она тут же спела про Берию и товарища Маленкова, и все дети в группе прыгали и пели про то, как Берия вышел из доверия. Воспитательница побледнела, схватила Ляльку за руку и потащила к заведующей. “Уберите от меня этого ребенка!”
— заплакала она и шепотом на ухо что-то сказала заведующей. Та кивнула головой, посмотрела на испуганную Ляльку и сказала: “Иди в группу, Ляля”. Воспитательницы какое-то время не было, дети уже успокоились, а Лялька поняла, что никто не собирается ее ругать. В газетах написали и про Берию, и про Маленкова, только не было про то, как он пинался. По радио диктор Левитан тоже говорил о вредительской деятельности Берии и про то, как это удалось узнать. К маме приходили соседи, просили рассказать подробнее обо всем, а самое главное — про какую-то амнистию.Что это такое, Лялька вскоре узнала. Мама уже собиралась укладывать ее спать, как в дверь постучали. Лялька услыхала мамин голос в прихожей: “Господи, Фира! Фирочка!” А потом в комнату вошла мама с высокой, очень худой женщиной, закутанной в клетчатый платок, с чемоданчиком в руках. “Лялька, это моя старинная подруга, ее зовут тетя Фира. Фирочка, это моя дочка Ляля!” Пока мама говорила, глаза у нее подозрительно блестели, а гостья смотрела на Ляльку, на абажур на лампе, который мама сделала сама из газового платка, на шкаф с зеркалом, на круглый стол с расписной скатертью и этажерку с книгами. “Как у тебя хорошо, и какая дочка чудная”,
— тихо сказала Фира. Они обнялись с мамой и заплакали. Мама засуетилась, накрывая на стол, а Лялька помогала ей, потому что у мамы все сыпалось из рук, и она разбила чашку. “Ничего, это к счастью”, — сказала мама. После ужина мама отправила Ляльку спать и загородила ее диванчик ширмой. Мама и тетя Фира сидели за столом при свете ночничка и тихо разговаривали, но Лялька слышала их, хотя и не понимала, о чем они говорят. “За что тебя взяли?” — спросила мама. “За брата. Помнишь, он пропал без вести в сорок четвертом? Мама еще тогда заболела и больше не встала… Он попал в плен, выжил, потому что на еврея не похож… Лагерь, где он был, в сорок пятом американцы освободили, подлечили, откормили и начали агитировать кого куда: в Америку, в Канаду, еще куда. Он и поехал в Канаду, а в сорок шестом я получила от него письмо. Вот… Вечером получила, а ночью за мной явились”. Фира замолчала, и Лялька услыхала, что мама плачет. “А статья у тебя, конечно, 58-я, да?” — “А то! Шпионаж в пользу Америки”. — “Освободилась ты по амнистии?” — спросила мама про непонятное слово. “А то еще как? Нужна мне эта амнистия! Мне нужна реабилитация в связи с отсутствием состава преступления. Куда я на работу устроюсь с такой статьей?” — занервничала Фира. “Тише! С работой я попытаюсь тебе помочь, только уехать придется. А там видно будет”. Они начали говорить совсем тихо, шепотом. Сон к Ляльке явился мгновенно, хотя она хотела еще послушать. Утром мама повела Ляльку в садик, и дорогой та спросила про амнистию. “Это значит, что правительство выпускает из тюрем тех, кто там хорошо себя вел. И прошу тебя, Ляля, не говори ни с кем об этом! И о том, что ты слышала ночью. Поняла?” — очень строго сказала мама. Лялька кивнула головой, а про себя подумала, что тетя Фира такая хорошая, и такая печальная, и такая непохожая на разбойников, которые сидят в тюрьме.Тетя Фира уехала и постепенно забылась, как и ночной их с мамой шепот. Наступило лето, заработал городской парк, и мама с Лялькой по выходным ходили туда гулять. Там по дорожкам неспешно прогуливались празднично одетые люди. У многих женщин были мелкие кудряшки, они казались мокрыми и назывались “перманент”. Платья были всякие: в цветочек, в горошек, в клеточку, а еще носили белые юбки и красные блузки. Лялька очень любила разглядывать встречных людей, и она уже знала, что нельзя смотреть “в упор” и оглядываться,
— это неприлично. Но однажды Лялька увидела молодую женщину, на ней было платье с рукавами “фонарик”, и один рукавчик с оборочкой был пуст! У нее не было руки. “Мама, — очень тихо спросила Лялька, — почему?” И она опять посмотрела на женщину. “Эта тетя воевала, ей оторвало руку на войне”, — так же тихо ответила мама. У Ляльки глаза стали наполняться слезами. “Как же так? Разве женщины могут воевать на войне?” Лялька видела безногих и безруких мужчин. Один такой, совсем еще молодой, сидел возле большого магазина в будочке. Он чинил обувь и чистил ботинки и туфли. Когда мама с Лялькой ходили в этот магазин, обязательно останавливались возле него. Лялька ставила ногу на маленькую скамеечку, и сапожник начинал наводить блеск на ее ботинки. Он осторожно размазывал крем по ботинку, потом двумя щетками быстро-быстро втирал его и завершал работу бархоткой. Руки его так и летали над ботинками, а он еще успевал разговаривать с Лялькой и мамой. “Барышня, знаете ли вы, что ваши ножки успели подрасти на целых три миллиметра?” — спрашивал он. Лялька не знала, сколько это — три миллиметра, и недоверчиво смотрела на сапожника. “Вот только есть у вас один недостаток: пятки-то сзади!” — “У всех сзади!” — смеялась Лялька. “Ошибаетесь, барышня, — очень грустно сказал сапожник, — у меня вообще пяток нет”. У Коли-сапожника ног не было совсем. По улице он передвигался на маленькой тележке-платформе на колесиках, которая грохотала и подбрасывала Колю на всех ухабах. Когда он ехал на этой тележке, ростом был с Ляльку. Она очень его жалела, потому что он был веселый, добрый и красивый. А потом Коля исчез, и будочку его убрали. Мама сказала, что Колю взяли в сапожную мастерскую, и это очень хорошо для него, все-таки в тепле. И больше никто не называл Ляльку “барышней”, а свои ботинки она стала чистить сама.***
Летом 53-го в бабушкином доме появились две большие девочки. Они приехали из Ленинграда на каникулы к своей тете Тоне, бабушкиной соседке. Бабушка сказала Ляле, что во время войны их совсем маленьких вместе с матерью, младшей сестрой тети Тони, вывезли из блокадного Ленинграда и что она их еле выходила. “И вот ведь какие красавицы выросли!
— вздохнула бабушка. — Мать-то умерла год назад”. Лялька с испугом посмотрела на девочек: “А как же они живут без мамы?” — “Они учатся в балетном училище, балеринами будут!” Девочки понравились Ляльке еще больше, и она отправилась знакомиться с ними.Будущие балерины сидели в гамаке, натянутом между двумя яблонями, и читали. “Здравствуйте, девочки!
— сказала Лялька. — Давайте познакомимся”. — “Здравствуй, кнопка! — засмеялись девочки. — Ну, забирайся к нам”, — и они усадили Ляльку к себе в гамак. “Меня зовут Лялька, а вас?” — “Меня Елизавета, — сказала девочка повыше, — а мою сестру — Екатерина”.Немного помолчали, а потом Лялька продолжила разговор: “А сколько вам лет? Мне так шесть”.
— “А нам — четырнадцать, но Елизавета старше на пятнадцать минут”. — “О-о! — уважительно протянула Лялька. — Как много!” Девочки опять засмеялись. “А когда вы будете балеринами, вы будете в театре работать?” — “Да, мы там будем танцевать! А откуда ты знаешь про балет? Ты была в театре?” — спросила Екатерина. Лялька кивнула головой: “На опере про царя Салтана. Мама обещала, что еще пойдем, но ей все некогда, и бабушке тоже. А еще у мамы подруга есть, она балерина, и мама говорила, что она крутит какие-то фуэте, и, между прочим, целых тридцать два раза!” Лялька гордо посмотрела на девочек, хотя понятия не имела, что такое “фуэте” и как их крутят. Тут девчонки развеселились вовсю. Они выскочили из гамака и затормошили Ляльку. “Смотри, Лялька! — крикнула Лиза. — Вот что такое фуэте!” Она вышла на ровную площадку и начала кружиться на правой ноге, а левую ногу на каждом повороте очень ловко и красиво выбрасывала в сторону, сгибая ее в колене. Руки Лиза тоже раскидывала в стороны, и казалось, что она вот-вот взлетит. Лялька замерла от восхищения: так хороша была эта очень тоненькая девочка, совсем как бронзовая фигурка у бабушки на комоде. Лялька захлопала в ладоши: “Еще!” — “Хорошенького понемножку, — сказала Катя. — А вот что, Лялька, не устроить ли нам концерт? Ты ведь тоже что-то умеешь?” Лялька крепко задумалась: после такого выступления нельзя же петь “Жили у бабуси два веселых гуся”, надо что-то очень красивое и взрослое, какое поет мама. “Я знаю очень хорошую песню, — закричала Лялька и запела во весь голос: — Не уходи, тебя я умоляю, слова любви стократ я повторю…” Девчонки захохотали: “Лялька, золотце! А что-нибудь еще у тебя в репертуаре есть?” Лялька немного обиделась и подумала, что Лиза и Катя на редкость смешливые, но дуться на девочек было скучно, и она запела песенку из фильма “Золушка”: “Встаньте, дети, встаньте в круг, встаньте в круг, встаньте в круг…” В кино на этот фильм ее водила бабушка совсем недавно и даже несколько раз! “Так, — деловито подытожила Катя, — финальный номер уже готов”. Лялька не поняла, что такое “финальный номер”, наверное, что-то очень важное. Но оказалось, что эту песню она споет в самом конце, и это Ляльке совсем не понравилось. “Я еще знаю хорошую песню, — закричала Лялька и запела: — А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер!..” — “Ого, Лялька, да ты, оказывается, часто в кино ходишь? — удивилась Лиза. — А эта песня из какого фильма?” — “Дети капитана Гранта”, вот из какого! — похвасталась Лялька. — Мы с бабушкой на этот фильм тоже несколько раз ходили, вот песня и выучилась”.Концерт состоялся через неделю. Катя и Лиза написали афишу, приглашая всех жителей двора на представление, куда вход будет свободный,
— это значит бесплатный, так объяснили девочки. На два столба натянули веревку, к которой деревянными бельевыми прищепками прицепили занавес — два покрывала, их дали тетя Тоня и Лялькина бабушка. К назначенному времени стала подходить “публика” со своими табуретками и усаживаться напротив занавеса. Патефон с нужными пластинками одолжили Петькины родители из пятой квартиры, только попросили не очень крутить ручку, чтобы не лопнула пружина. Сам Петька объявлял номера и назывался “конферансье”. Он был готов делать все, что ему говорили Лиза и Катя. Ляльке это очень не понравилось, но она решила потерпеть ради дела. Лиза и Катя танцевали под патефон “импровизацию”, и все им очень хлопали и кричали “бис!”. Большая девочка Соня читала стихи про советский паспорт, и еще читали стихи, Лялька спела про веселый ветер, и ей тоже хлопали. А когда она запела “Встаньте, дети, встаньте в круг…”, Лиза и Катя вывели на “сцену” всех артистов, и зрители захлопали очень громко и закричали: “Молодцы! Спасибо!”После концерта никто не хотел расходиться. Взрослые тоже пели и говорили про международное положение и про Берию. Был август, кончалось лето. Лялька должна была идти в старшую группу. А Лиза и Катя собирались вскоре уезжать в Ленинград, в балетное училище. “Кнопка, учись скорее читать. Мы будем писать тебе письма, а ты нам!”
— сказали девочки на прощанье.Началась осень с дождями, туманами по утрам и внезапными прозрачными солнечными днями. Лялька собирала красивые листья и сушила их между газетными листами. Невзначай она выучила все буквы и вдруг поняла, что может складывать из них слова. Тогда же в садике ей попалась книжка, и она прочитала: “Идет бычок, качается, вздыхает на ходу…” Воспитательница заволновалась, а вечером сказала бабушке: “Товарищ Вертилина, вы зачем научили читать вашу внучку?”
— “Разве она умеет читать? — удивилась бабушка. — А я и не знала”. — “Она все делает раньше, чем все остальные. Наплачетесь вы еще с ней!” — “Ну, так это же мы наплачемся”, — улыбнулась бабушка, а воспитательница поджала губы. “Ну, хитрая бабушка, — подумала Лялька, — сама рада-радешенька, что больше не будет мне читать”.А через несколько дней в группу вошла та самая любимая первая Лялькина воспитательница с красивыми белыми косами, закрученными короной на макушке. “Дети,
— сказала она своим звонким, веселым голосом, — меня зовут Валентина Ивановна, и я буду вашей воспитательницей”. — “Ура!” — закричала Лялька, и все дети начали кричать “ура!” и прыгать.Вечером за Лялькой пришла мама и тоже очень обрадовалась, увидев Валентину Ивановну. “Не сложились у них отношения”,
— сказала мама Валентине Ивановне. “Но Лялька победила”, — тихо ответила та, и обе засмеялись.***
Приближался Новый год. Купленную заранее елку занесли в комнату и освободили от веревок, которыми она была связана. Елка постояла немного в ведре с водой и начала потягиваться всеми ветками, и сразу запахло хвоей и снегом. Мама с Лялькой разбирали елочные украшения и раскладывали нити мишуры и стеклянных бус. В отдельной коробке лежал большой ватный Дед Мороз. Его поставили на стол, и Ляльке показалось, что он наблюдает за этой кутерьмой с большим удовольствием. “Смотри, Лялька!
— сказала мама, — это еще моя игрушка!” И она протянула Ляльке маленький стеклянный дирижабль. Лялька осторожно взяла его в руки и прочитала буквы на боку дирижабля: “СССР”. На столе лежали уже все елочные игрушки: прозрачные стеклянные сосульки, шарики, ватные конькобежцы и балерины и замечательные корзиночки с цветами из блестящей проволоки. Мама взяла со стола бабочку, сделанную из такой же проволоки, и Лялька заметила, что глаза у мамы стали грустными. “А эти игрушки мы покупали с папой к твоему первому Новому году. Тогда не было стеклянных игрушек, но мне так понравились эти бабочки и стрекозы…” Мама помолчала немного, а потом весело сказала: “Лялька, давай наряжать елку!” К елке поставили стул, мама встала на него и украсила верхушку елки звездой с серпом и молотом. Наряжать елку было очень весело, и скоро все шарики, грибы, конькобежцы и балерины нашли свое место на елочных ветках. Напоследок мама набросила мишуру и расправила стеклянные бусы. “Ах, если бы сюда еще и электрические гирлянды! — вздохнула мама. — Ну, ничего, кое-где опять прицепим свечи”. Потом она полюбовалась на свою работу, взглянула на часы и ахнула: “Ой, как время-то быстро бежит! Надо же на стол собирать. Давай-ка, дочка, помогай мне”. Лялька усердно носила на стол все, что нельзя было разбить, и гордо чувствовала себя большой маминой помощницей. И было ей так хорошо и счастливо! Мама поправила банты в ее косичках-коротышках, и Лялька прижалась к ней и прошептала: “Мамочка, я так тебя люблю, что просто невозможно!” В комнате пахло мандаринами, пирогами, тени от елочных ветвей качались на стене. Мама надела новое красивое платье и расправила локоны-трубочки в своей прическе. Лялька тоже нарядилась в клетчатое красное платьице с большим кружевным воротником. Потом они встали рядом перед зеркалом старого своего шкафа, и отразились в нем и красивая молодая женщина, и девочка с косичками, и уютная праздничная комната. И подумалось и маме, и дочке, что никакие силы не смогут разметать их спокойное, тихое счастье. “С Новым годом, моя девочка! Большого тебе счастья и удач в новом году! А это тебе подарок”. И мама подала Ляльке большой пакет, перевязанный красивой золотистой ленточкой. “Спасибо, мамочка, а что там?” — “Так ты разверни и посмотри!” С маминой помощью, торопясь, Лялька развязала ленточку и развернула бумагу, а там — вот радость-то! Там был настоящий школьный коричневый портфель! Он был не пустой: там лежал альбом для рисования, цветные карандаши и даже пенал! От такого счастья Лялька запрыгала по комнате, а потом бросилась маме на шею.Вдруг в дверь позвонили, мама сказала: “Ой!”
— и побежала в прихожую, взглянув по пути на себя в зеркало. Лялька замерла в ожидании еще каких-нибудь событий. В прихожей мама тихо-тихо с кем-то говорила, и этот кто-то отвечал мужским голосом. “Может, это Дед Мороз?” — подумала Лялька, но дверь открылась, и в комнату вошла мама, и у нее было очень радостное лицо, и веселым голосом она сказала: “Проходи, Аркадий! Знакомься — это и есть моя дочка Елена!” А в комнату уже вошел высокий, довольно симпатичный дяденька с усами. Лялька настороженно посмотрела на него. Мама почти никогда не называла ее Еленой, только когда сердилась, но почему она сердится сейчас? И тут Лялька поняла, что мама на нее совсем не сердится, она очень стесняется гостя. Ее мама, такая красивая, с таким нежным голосом, такая веселая и добрая! А гость снисходительно посмотрел на Ляльку и противно заговорил, как это делают взрослые, когда думают, что дети совсем ничего не понимают: “Ну, и где же эта замечательная девочка Лена? А подайте мне ее сюда!” Лялька сразу вспомнила стихотворение Чуковского “Тараканище”, где это чудовище тоже говорит: “А подайте мне ваших детушек, я их за завтраком скушаю”. Она посмотрела на длинного Аркадия и сказала: “Меня зовут Лялька, и подавать меня не нужно. Вы же не собираетесь меня кушать за завтраком?” Лицо у мамы стало совсем несчастное, а длинный Аркадий посмотрел на маму. “Да, — проговорил он, — хорошим манерам, судя по всему, обучать дочку тебе было некогда”. Ляльке стало жаль маму, потому что мама готова была расплакаться, но очень веселым голосом сказала: “За стол! Все садимся за стол!” Мама и длинный Аркадий сели рядом, а Ляльку усадили напротив. Аркадий открыл шампанское, и послышался громкий хлопок. Мама вскрикнула и рассмеялась. “Чуть не забыл! — сказал Аркадий и положил на стол большущую коробку. — Это подарок к Новому году”. Мама сказала “спасибо” и посмотрела на Ляльку. “Спасибо!” — подумав, тоже сказала Лялька. Коробку открыли — там лежали круглые шоколадные конфеты, одетые в кружевные бумажные юбочки. Сама коробка тоже была украшена кружевной бумажной полосой. “Ах, какая прелесть!” — восхищенно сказала мама и взяла одну конфету. Лялька закрыла глаза, чтобы не видеть коробку, но запах шоколада, такой вкусный, такой праздничный, был таким сильным, что она чуть не потянулась за конфетой, но в это время длинный Аркадий спросил: “Лена, а ты что не пробуешь конфеты?” Лялька вздрогнула и почесала предательской рукой свою щеку: “Я не могу, у меня прыщики на щеках от конфет!” Мамины глаза опять, в который раз за вечер, стали грустными, а длинный Аркадий посмотрел на Ляльку, потом на маму и недовольно проговорил: “Кстати, почему этого ребенка ты не увела к бабушке?” — “Понимаешь, — виновато ответила мама, — наша бабушка ушла встречать Новый год к своей подруге, ну и…” — “Та-ак, — протянул Аркадий, — и с кем ты собираешься ее оставить, когда мы уйдем?” Лялька испуганно уставилась на Аркадия, а мама быстро-быстро заговорила с ней: “Ляля, девочка моя, мы пойдем встречать Новый год во Дворец культуры. Но это будет поздно, и ты будешь уже спать! Ведь ты же оставалась одна и никогда не боялась. Я не буду выключать ночник, и радио будет работать… и потом — наши соседи дома, они никуда не идут, они присмотрят за тобой”. — “Вот видишь, мама, — горько произнесла Лялька, — соседи дома, а ты куда-то на ночь глядя уходишь и бросаешь меня!”Праздничный ужин закончился, мама уложила дочку и стала ждать, когда она уснет. Но Лялька, хитрая такая, закрыла глаза и засопела, как будто уже спит. Мама и длинный Аркадий сначала шептались, а потом потихоньку собрались и ушли. Лялька вскочила с постели и подбежала к двери: она и вправду оказалась незапертой. Лялька снова легла и прислушалась. По радио пели песню про гуцулку Ксеню, а за стеной смеялись новые соседи: дядя Сережа и его молодая жена Таня. Лялька начала тихонько всхлипывать и подвывать, сначала понарошку, а потом ей так стало себя жалко, что она приготовилась зареветь по-настоящему. Но только она набрала побольше воздуха, как дверь открылась, и в комнату вошли встревоженные дядя Сережа и его жена Таня. “Пойдем-ка с нами! Будем встречать Новый год”,
— сказал дядя Сережа, подхватил Ляльку на руки и понес в свою комнату, а Таня несла Лялькино одеяло. В комнате у них было очень интересно: по стене они развесили елочную гирлянду, которую дядя Сережа сделал сам, и Таня покрасила лампочки, а на столе в банке стояли сосновые ветки. “Елку не успели купить, да и наряжать еще нечем!” — засмеялся дядя Сережа. А Таня сказала, что следующий Новый год они будут встречать с большущей елкой. Ляльку усадили на диван и укрыли одеялом. И вдруг кто-то теплый и мохнатый завозился у нее под боком, и на одеяле появился маленький белый котенок. “Ах, какой ты хорошенький, какой ты беленький! А как его зовут?” — “Его зовут Рис, и когда-нибудь он будет огромным котом, — сказал дядя Сережа, а потом посмотрел на жену Таню и спросил ее: — А что, Танюша, не подарить ли Риса нашей соседке Ляле? Дома мы бываем только ночью, и он скучает”. Лялька тут же взяла котенка на руки, прижала его к себе и недоверчиво посмотрела на Таню. Но дядя Сережа и Таня улыбались, и видно было, что они совсем не шутят, и котенок Рис останется у Ляльки. “Вы сейчас совсем как Дед Мороз и Снегурочка, только Дед еще не очень старый!” — закричала Лялька и бросилась целовать Сережу и Таню.А утром когда она проснулась, то оказалась в своей постели и подумала, что Таня, Сережа и котенок ей приснились. Но мамин милый голос пожелал ей доброго утра, а Рис прыгнул на одеяло. “Вставай, Ляля! Твой дружок хвостатый уже позавтракал, а теперь хочет играть”. Все было на месте, все было как всегда, и Ляльке подумалось, что это длинный Аркадий приснился. Она умылась, без напоминания почистила зубы и уселась завтракать. Нет, Аркадий не приснился! Вот же его коробка с конфетами, и Лялька дала себе слово не съесть ни одной, даже если придется ходить мимо стола с закрытыми глазами! “Ляля, доченька моя,
— виноватым голосом проговорила мама, — дядя Аркадий хороший человек…” — “Мамочка, — Лялька упрямо набычилась, — он — Тараканище, вот кто он, твой длинный Аркадий, у него даже усы есть, и он усами шевелит! И детушек кушает!” — “Ляля, не говори глупости! — уже сердясь, сказала мама. — Дядя Аркадий преподает в университете, и мы хотим пожениться!”Лялька изумленно вытаращилась на маму и почувствовала, что мир рушится. “Так что, мне его надо будет папой называть, да?”
— со страхом спросила она. “Да, дядя Аркадий очень бы хотел этого”. — “Никогда, — страстно воскликнула Лялька, — я никогда не буду так называть его! Он не мой папа, и мне его не надо”. А потом она горько плакала, и мама не утешала ее, и только котенок, прижатый к Лялькиному животу, тихо мурлыкал. “Один ты у меня остался!” — подвывала Лялька, и ей было очень страшно, потому что мама, ее любимая мамочка, даже не подходила к ней.Вечером мама отвела Ляльку к бабушке. “Ты представляешь, какой концерт она закатила? Мне было так стыдно перед Аркадием…” Мама, сердясь, рассказывала бабушке обо всем, что произошло. Бабушка помолчала, а потом сказала: “А может, она умнее тебя и видит то, что для тебя закрыто? Ты бы все-таки не спешила”.
— “Ах, мама, да надоело мне быть одной! Ну, есть у него недостатки, так они и у меня есть!” — “Беда в том, Лида, что он самым большим твоим недостатком считает…” — и бабушка выразительно посмотрела в Лялькину сторону. И вдруг мама заплакала: “Что же мне теперь, разорваться?” — “Нет, — очень сухо ответила бабушка. — Но в первую очередь подумать о ней, раз уж она есть”.Лялька в тот вечер осталась у бабушки, и ее ждала нечаянная радость. Бабушкиной соседке тете Тоне из Ленинграда пришло от Кати и Лизы письмо, а еще записочка для Ляльки, написанная печатными буквами: “Милая наша кнопка, поздравляем тебя с Новым годом, расти большой. До встречи, Катя и Лиза”. Ну, когда же эта встреча будет, думалось Ляльке. Пройдет зима, потом день рождения, потом настанет лето… Ох, как долго! Лялька взяла лист бумаги, карандаш и написала большими буквами: “Катя и Лиза, я вас очень люблю”.
Потекли дни нового года с теми же заботами, огорчениями и радостями. Лялька жила у мамы, потому что она должна была подружиться с Аркадием. Но дружбы что-то никак не получалось, и Аркадий все чаще морщился, когда ему казалось, что мама слишком балует свою дочку. А она и не хотела нравиться Аркадию. Когда все сидели за столом, Лялька старательно болтала ногами, потому что длинный Аркадий этого не выносил. Она наливала чай в блюдце и, вытянув губы трубочкой, с шумом втягивала его. Мама делала страшные глаза, а длинный Аркадий говорил: “Елена, веди себя прилично!” А потом поднимал брови и многозначительно смотрел на маму. Но больше всего ему не нравился Рис. “Терпеть не могу кошек!”
— с отвращением сказал Аркадий, увидев котенка. Рис тоже его не любил и шипел, когда Аркадий садился на диван. И однажды вцепился ему в руку своими остренькими коготками. Аркадий вскрикнул и так швырнул котенка, что он заверещал. Лялька схватила своего Риса, прижала к себе и закричала: “Я так и знала, что ты Тараканище!” Аркадий сел на диван и очень спокойно произнес: “Лида, я думаю, тебе надо сделать выбор — или я, или кот”. Мама побледнела и тоже очень спокойно ответила: “Ну, знаешь, Аркадий, так ведь до многого можно договориться. Сейчас тебе мешает котенок, а дальше кто будет лишним? И потом, это ты пришел ко мне, а не я к тебе. Не нравится — уходи!” Брови у Аркадия поползли наверх, и он очень удивленно спросил: “Ты хорошо подумала? Если я уйду, больше не вернусь!” — “Пожалуйста, ну, пожалуйста, не возвращайтесь!” — закричала Лялька. И длинный Аркадий навсегда исчез из их жизни.***
Наконец наступило лето. Детский сад выехал на дачу, и Лялька дышала всеми пряными запахами леса. Она играла одна, забравшись в гущу высоких трав и лиловых цветов, над которыми летали пчелы и толстые шмели. Там можно было встретить красивую паутину и паука, которого Лялька совсем не боялась. Однажды на большом камне Лялька увидела ящерку и стала ждать, когда же она превратится в Хозяйку Медной горы. Но ящерка посмотрела на девочку и быстро-быстро убежала. “Только я тебя и видела”,
— подумала Лялька. Она больше не устраивала шумных игр, где всегда была заводилой: думать, наблюдать и фантазировать было куда интересней. Лялька повзрослела, и впереди была школа.Детей привезли в город с дачи. Дома Ляльку ждал сюрприз: коричневое форменное платье и два фартука, белый и черный. В комнате появился маленький стол, за которым школьница Ляля Вертилина будет готовить уроки, и настольная лампа-грибок. Рис превратился в большого белого кота, как и обещал сосед дядя Сережа. Девочки Катя и Лиза не приехали, и это было большим разочарованием. Тетя Тоня объяснила Ляле, что балетное училище отправилось на пароходе по Волге. Пароход будет останавливаться в разных маленьких городах, а воспитанники училища давать концерты.
В самый последний день августа мама и Ляля пошли в школу на встречу с учительницей. Оказалось, что с этого учебного года мужские и женские школы объединили и в классе будут учиться и девочки, и мальчики. На Ляльке было ее любимое красное клетчатое платьице с кружевным воротником, а мама надела синее шерстяное строгое платье с приколотым значком, на котором были буквы “КИМ”. Лялька знала, что это означает Коммунистический Интернационал молодежи.
Возле школы собралось много малышей-первоклассников, которых держали за руку родители. В стороне от малышни стояла небольшая группа старшеклассников, очень шумных и веселых. “А почему их так мало?”
— спросила любопытная Лялька. “Понимаешь, они родились незадолго до войны и в войну”, — объяснила мама. “Так что, мама? Почему их мало-то?” — приставала с вопросами Лялька. “В войну детей рождалось мало”, — ответила мама. Лялька кивнула головой и посмотрела на веселых взрослых девчонок и парней. “Зато вон какие вымахали большущие!”А мама уже вела ее к очень молодой учительнице, и Лялька обрадовалась, увидев, что косы у этой учительницы тоже свернуты короной, как у любимой воспитательницы Валентины Ивановны. “Ну, здравствуй, Лена Вертилина!
— сказала учительница. — А меня зовут Екатерина Дмитриевна. Запомнишь?” Лялька молча кивнула головой. Все, закончилось детство, ушло вместе с домашним именем Лялька. Теперь она Лена Вертилина, а с завтрашнего дня — школьница. “Да ты говорить-то умеешь?” — засмеялась Екатерина Дмитриевна. А мама немножко покраснела и объяснила: “Она просто растерялась”.Вечером пришла бабушка с большим букетом цветов для учительницы и поменьше
— для Ляльки, чтобы поставить в вазе на стол. “Вот ты и школьница, Лена Вертилина! — сказала бабушка. — Поздравляю тебя с началом новой жизни. Будь умницей, учись хорошо!”Дядя Сережа с женой Таней принесли цветы и книгу “Путешествие Гулливера”. Все уселись за стол пить чай с кексом, который испекла мама, желали Ляльке быть непременно отличницей и закончить школу с золотой медалью. “Не будем забегать так далеко!
— засмеялась мама. — Сегодня она не ответила ни на один вопрос учительницы”. — “Подождите! — думала Лялька. — Я так буду учиться, что ого-го! Лучше всех”.Спала Лялька крепко и без снов, и, когда мама позвала: “Первоклассница Лена Вертилина, в школу опоздаешь!”
— она быстро выскочила из-под одеяла. И вот вместе с мамой они шли в школу, и на Ляльке было коричневое платье и белый фартучек. Она несла букет для учительницы и удивлялась, что в ее школе так много учеников. Все девочки, маленькие и большие, были в парадной форме, а мальчики — в серых рубашках с блестящими пуговицами, подпоясанных широким ремнем с пряжкой, а на головах у них были фуражки с лаковым козырьком. Мальчишечья форма Ляльке не понравилась: мальчишки походили в ней на солдатиков. Особенно смешными были маленькие мальчики, потому что их всех остригли наголо и уши у них торчали.Первый школьный день прошел быстро, уроков было мало. Знакомились друг с другом, а потом Екатерина Дмитриевна провела детей по школе. Навстречу им попался другой первый класс, их тоже знакомили со школой, и Лялька с удовольствием заметила, что Екатерина Дмитриевна красивее той учительницы, а может даже, красивее всех учительниц в этой школе. Когда вернулись в класс, получили буквари, и Екатерина Дмитриевна спросила, кто знает буквы и умеет читать. Таких детей было мало, Лялька подумала и сказала, что тоже знает буквы. Екатерина Дмитриевна открыла букварь и попросила прочитать, что там написано. “Мама мыла раму”,
— прочитала Лялька. “А это можешь прочитать?” — Екатерина Дмитриевна открыла букварь на середине. Лялька начала читать, но учительница остановила ее. “Так, — сказала она, — и что же мы с тобой будем делать?” — “Не знаю”, — насторожилась Лялька. “Ты будешь читать книги всему классу, пока твои друзья еще не научились этому сами, согласна?” Лялька обрадовалась и закивала головой.Из школы она шла с новыми подругами, которым было с ней по пути. “Знаете, девочки, давайте идти так, будто мы уже учимся во втором или даже в третьем классе”,
— предложила Лялька. Никто не знал, как надо так идти, но все согласились и взялись за руки. Оказывается, их дома были совсем рядом, и девочки решили, что теперь они будут дружить.Побежали школьные денечки, и были они не всегда радостными, потому что на пятерки учиться оказалось не так-то просто. “Ну, как курица лапой!”
— огорчалась мама, разглядывая дочкины тетрадки по письму. Когда писали палочки, Лялька так всегда торопилась поскорее закончить это бессмысленное, по ее мнению, дело, что в тетради у нее вырастал шаткий забор, а когда перешли к написанию элементов букв, Лялька эти закорючки стала самостоятельно соединять в буквы. “Ужас!” — пугалась Екатерина Дмитриевна и оставляла Лену Вертилину после уроков на дополнительные занятия. Арифметика Ляльке тоже не нравилась. Там надо было считать палочки и несуществующие яблоки. Зато Екатерина Дмитриевна иногда предлагала поиграть “в школу” и учительницей назначала Лену Вертилину. Урок был всегда один — чтение, и Лена вызывала строгим голосом к доске учеников и говорила: “Все откроем буквари! Начинаем читать то, что было задано на дом”. Лялька была очень терпеливой учительницей, и, когда ее ученики путались, она мягко, совсем как Екатерина Дмитриевна, поправляла. Оценки на таком уроке не ставились, поэтому Лялькиным одноклассникам очень нравилась игра в школу. А потом учительница Лена вслух читала какую-нибудь интересную книгу, которую приносила из дома.Первоклассники отучились уже полгода, и впереди были зимние каникулы, Новогодняя елка и почти каждый день кино! В школе продавали абонементы в кинотеатр, который был недалеко от дома, и Лялька с подружками, конечно, хотели посмотреть все фильмы. А к новогоднему утреннику в классе решили поставить спектакль “Сказка о мертвой царевне”. Все девочки просили Екатерину Дмитриевну назначить их на роль прекрасной царевны. Лялька хотела, чтобы ей дали роль злой мачехи. Но девочек в классе было много, а нужно было только три: на роль царевны, мачехи и чернавки. Поднялся страшный шум, но Екатерина Дмитриевна сказала, что царевной будет Галя, а мачехой Наташа
— подруги Лены Вертилиной. “А вот Лена, — строго посмотрела на всех учительница, — Лена будет рассказчиком. Она будет по книжке читать сказку, а все персонажи появляться, когда это надо”. Ляльке очень понравилось, что она будет говорить за всех и даже за Елисея.На последнем уроке перед каникулами Екатерина Дмитриевна выдала табели. “Ну что же, Вертилина,
— сказала она, — пятерки у тебя по чтению, пению, рисованию и поведению. По арифметике — тройка. Надеюсь, в следующей четверти подтянешься!”Накануне каникул была елка и спектакль. Всем артистам сшили костюмы. Царевне
— очень красивое платье из марли с блестками и бусинами, а на голову сделали кокошник. А Ляльке мама отгладила форменное платье и белый фартук и начистила туфельки. Спектакль уже должен был начаться, и в зале ребята все громче хлопали в ладоши, как вдруг Лялька увидела, что у Гали из-под красивого белого марлевого платья торчат валенки! “Стойте, нельзя начинать спектакль! — шепотом закричала Лялька. — Царевна в валенках!” Екатерина Дмитриевна схватилась за голову, дежурная мама побежала искать какую-нибудь обувь для Гали, а Лялька сняла свои туфли, такие новые и такие красивые, и подала их Гале. “На, надевай, царевне они нужнее!” Дежурная мама принесла чьи-то туфли, они не были такие красивые, как Лялькины, и вообще довольно старые, но Лялька надела их, и спектакль начался. Артистам после окончания долго хлопали, особенно родители, которые пришли на елку, а они кланялись, как в настоящем театре. Потом все скакали у елки, Дед Мороз раздавал подарки, и понеслись каникулы…Вместе с каникулами началась самостоятельная жизнь. Мама и бабушка были целый день на работе, и никто не напоминал, что надо умываться, убирать постель, вовремя обедать. Мама приходила с работы и грустно смотрела на Ляльку. “Что же нам делать с тобой?
— говорила она. — Надо мне менять работу, а то ты одичаешь от одиночества. Даже Рис не хочет играть, совсем разленился”. Лялька была совсем не против, чтобы мама поменяла работу. В последнее время райком отправлял комсомольцев на целину, и мама провожала отряды на вокзале и что-то говорила на митингах. По радио часто пели песню про целинников, и Лялька тоже подпевала: “Едем мы, друзья, в дальние края, станем новоселами и ты, и я”…Время шло, а в их жизни особых перемен не наступало, пока не распустились листья и в городском саду опять не заиграл военный духовой оркестр. Лялька и ее подруги закончили первый класс и расстались с Екатериной Дмитриевной на целое лето. Первоклассников поздравляли на школьной линейке с окончанием учебного года, а Лялька думала: “И чего поздравлять, когда впереди еще целых девять лет!”
— и она с завистью смотрела на десятиклассников.Лялька часто бывала у бабушки по вечерам и в выходные. И однажды
— вот радость-то! Наконец-то приехали Лиза и Катя! “Кнопка, дорогая наша! Как же ты выросла!” Девочки целовали Ляльку, крутили ее во все стороны и разглядывали. Но и Лиза с Катей стали совсем взрослые, и на улице все на них смотрели: так гордо они несли свои аккуратные головки, и у них были такие прямые спины, и так легко они шли, слегка развернув ступни и едва касаясь асфальта. Девочки сразу огорчили Ляльку, сказав, что приехали совсем ненадолго. Что в этом году, как и в прошлом, они поплывут на пароходе, это и отдых, и гастроли.Когда пришло время прощаться, Катя и Лиза расцеловали Ляльку и взяли с нее обещание, что когда-нибудь она приедет в Ленинград. А потом протянули сверточек. “Это тебе на память от нас”. В сверточке оказался маленький альбом для стихов в зеленом бархатном переплете. “Дорогой Ляльке в честь окончания первого класса. Лиза и Катя. Ленинград. 1955 г.”,
— было написано на первой странице. Там же была фотография: Лиза и Катя в белых пачках на самых кончиках пальцев словно парят в воздухе.А потом совершенно неожиданно приехал папа. Лялька смотрела на него и пыталась вспомнить, как надежно и удобно было ей на папиных руках, когда она была маленькой. Папа тоже смотрел на нее и удивлялся, что его дочка так выросла. Так они стояли и смотрели друг на друга, пока бабушка не подтолкнула Ляльку к отцу. Тогда она очень степенно подошла, поцеловала его в щеку и сказала: “Здравствуй, папа!” Оказалось, что щека у папы колючая, и это было удивительно. Отец потер щеку и смущенно усмехнулся: “Не успел побриться”. Он взял Ляльку на руки, и она обняла отца за шею. Папа смотрел на маму, а мама на него. “Ты совсем не изменилась, Лида,
— сказал папа маме и наклонился, чтобы поцеловать ее. Но мама протянула папе руку, и он сначала пожал руку, а потом поцеловал ее. “Папа, ты навсегда к нам?” — спросила Лялька отца и повернула ладошками его лицо к себе. Отец поставил Ляльку на пол и виновато ответил: “Нет, дочка. Я приехал на один день повидать тебя. Мне надо обратно, меня работа ждет. А это я привез тебе в подарок”. И папа из большой коробки достал куклу. Кукла была замечательная: с золотыми волосами, завитыми в мелкие кудряшки, с закрывающимися глазами, в красивом платье с оборочками, а еще она говорила “мама”. Кукла очень понравилась Ляльке, но она посмотрела на отца и сказала: “Спасибо, конечно. Но я уже большая, я в куклы не играю, и мне дарят другие подарки. Книги, например”. Лицо у папы стало растерянным, и он посмотрел на бабушку. Ляльке стало жалко папу, маму, бабушку, а больше всего себя, и она заплакала: “Почему, ну почему ты не можешь жить с нами? К нам чуть было не пришел длинный Аркадий, потому что тебя нет. А я не хочу никого! А тебя ждет работа… Но ведь мне ты тоже нужен!” — “Ляля, доченька моя, у меня скоро отпуск, и, если мама отпустит тебя, ты поедешь со мной сначала в Москву, а потом по Волге пароходом”. Мама строго посмотрела на папу и сказала: “А у своей жены ты спросил разрешение? Не верю, что она будет в восторге”. Слезы у Ляльки так и брызнули: “Ты не хочешь остаться с нами, потому что у тебя есть жена? А как же мама?” И папа сказал то, что говорят почти все папы, которые не живут со своими детьми: “Когда ты вырастешь, ты поймешь…” Но смотрел он на свою дочку беспомощно и виновато.Папа пробыл у них до вечера. Он разглядывал школьные дочкины тетрадки, рисунки в альбоме, игрушки. Лялька, печальная и притихшая, сидела рядом с ним, пока мама и бабушка готовили ужин и собирали на стол. А потом она сказала отцу: “Знаешь, папа, я приеду к тебе, когда вырасту. Ведь твоя жена мне мачеха, а все мачехи злые. Но если я буду большая, она уже не будет на меня сердиться…” Мама с бабушкой переглянулись, а папа вздохнул и грустно ответил: “Ляля, доченька моя, ты у меня одна, и я тебя очень люблю. Ты, конечно, приедешь, когда вы решите с мамой. Только помни, что я есть”.
Папа уехал на вокзал. Лялька смотрела в окно, мама и бабушка мыли посуду и тихо разговаривали. “Значит, она так и не родила”,
— сказала бабушка. Лялька отвернулась от темного окна и посмотрела на маму, а мама на бабушку, и разговор прекратился. “Кто не родил?” — спросила Лялька. “Ну и уши у тебя: все слышат, что не надо!” — досадливо воскликнула мама, а бабушка засобиралась домой, пожелала Ляльке спокойной ночи и ушла.Лялька лежала в постели, разглядывала цаплю, нарисованную на ширме, и думала о маме и о папе, а еще о невесть откуда взявшейся мачехе. “Наверное, это мачеха так и не родила…”
— подумала Лялька, и вдруг ей показалось, что мама плачет. Она вскочила с постели, подбежала к маме и крепко-крепко обняла ее. “Мамочка, дорогая моя, пожалуйста, не плачь! Я всегда буду тебя любить и всегда буду заботиться!” Лялька целовала маму и вытирала ее мокрые щеки. А еще она почувствовала себя взрослой, и маму надо было жалеть. Потом мама перестала плакать, поцеловала Ляльку и сказала: “Спасибо тебе, моя доченька. Как хорошо, что ты у меня есть!” И Лялька подумала: “А папа сказал, помни, что я у тебя есть”. Больше она ничего не успела подумать, потому что сон навалился сразу, и снилось что-то непонятное, что и не вспомнилось. Утром мама объявила Ляльке, что ей удалось достать путевку в пионерский лагерь, и это очень хорошо, потому что начинается сессия в университете и надо готовиться. “Представляешь, Лялька, на будущий год я получу диплом и буду вольный казак!” Ляльке стало ужасно смешно, что мама будет вольный казак, и хотя ни в какой лагерь ехать не хотелось, но раз маме так надо было, значит, надо ехать! И Лялька уехала в лагерь.Время летело быстро, как в сказке. И еще один год прошел, Лялька перешла в третий класс и по-прежнему не дружила с арифметикой. А мама закончила наконец-то университет, защитила диплом и ушла работать в городскую молодежную газету. От того, что она стала “вольным казаком”, как говорила когда-то Ляльке, времени у нее не прибавилось. Лялька стала еще самостоятельнее, ведь и бабушка у нее была совсем молодая, и до пенсии ей было очень далеко. Ее швейный цех давно был закрыт, и бабушка работала в ателье. Она была хорошим мастером, и модницы стремились попасть именно к ней, потому что бабушка могла не только хорошо сшить, но и посоветовать.
Мама работала в газете уже год, и Лялька с гордостью читала под ее статьями их фамилию “Л. Вертилина”. И однажды, когда опять пришли летние каникулы, она сказала: “Лялька, я еду в командировку на целину. Если хочешь, поедем со мной”. Хочет ли она поехать с мамой? Да куда угодно! Лялька закричала “ура!”, и они с мамой стали собирать вещи. Бабушка сшила им обеим красивые сарафаны, потому что там, куда они ехали, было жарко.
***
Мама и Лялька стояли у маленькой станции, а за ней была степь. “Ну, и как же мы будем с тобой добираться?”
— забеспокоилась мама. “Эй, девушка! Вы в совхоз? — крикнул из окна грузовика шофер. — Садитесь быстро, другого транспорта у нас нет. Хорошо еще, что я сюда завернул, а то бы на станции ночевали”. Мама с Лялькой устроились в кабине, в кузове ехали какие-то женщины, и путешествие продолжилось. Когда приехали в совхоз, уже смеркалось, и, когда подъехали к дому, Лялька еле боролась со сном. Постучали в ворота, и шофер крикнул: “Гостей принимайте!” Ворота открылись, хозяин дома, увидев маму с Лялькой, закричал: “Батюшки-светы! Это кто же к нам приехал! Лида, да еще с дочкой! Маруся, знакомься — это Лида, наш комсорг. Лида, а это моя Маруся! Так чего ж мы стоим? А ты какими судьбами?” Он так громко кричал, он размахивал руками, приглашал в дом, который был еще не совсем достроен, что Лида никак не могла и слова сказать. Наконец, когда хозяин ненадолго замолчал, она сказала: “Паша, ты все такой же громогласный. Я, между прочим, лицо официальное. Я теперь журналист, командирована от нашей газеты. Приехала собрать материал о вашем совхозе и о твоем геройском труде”. Маруся ахнула, Паша засмеялся и сказал: “Все никак не может привыкнуть, что я теперь знаменитость. А что? За орденом в Москву ездил, во как!”Маруся кормила их яичницей с помидорами и поила квасом. Лялька уснула с куском булки, которую Маруся пекла сама. А утро началось с такого шума, что Лялька проснулась. Маруся ходила по двору, огороженному сеткой, и кричала: “Цыпа-цыпа-цыпа!”, и к ней, суматошно кудахча, бежали куры, потом она звала: “Тега-тега!”, и с достоинством, но очень быстро, шли гуси. А Маруся сыпала им корм и все приговаривала: “Цыпа-цыпа, тега-тега”. Лялька с удивлением увидела, что ее кровать стоит не в доме, а во дворе под каким-то навесом. “Проснулась? Доброе утро, Леночка. А мама-то твоя уже на МТС ушла. Сейчас я тебя накормлю, и можно будет погулять”. Лялька умылась, плеща себе воду в ладошки из рукомойника, который висел на столбе. Маруся налила ей молока и поставила ватрушки с творогом. Кухня у нее тоже была во дворе, так что Лялька ела и разглядывала дом, пока еще недостроенный, но, наверное, очень хороший, кур и гусей, маленькую мохнатую собачку, которая прибежала откуда ни возьмись и улеглась у стола. “Не бойся! Она не кусается. Это наша Жулька,
— и Маруся налила молока в миску Жульке. — У нас еще корова Ласка есть. Ушла пастись. Ужас какое хозяйство! Но ничего, привыкли”.Мама приехала под вечер, когда Лялька успела обойти весь поселок и познакомиться с местными ребятами, которых оказалось не так уж мало. Привезли маму на машине, которую называют “газик”. Сначала вышел мужчина в клетчатой рубашке и в сапогах, он протянул руку и помог выйти маме. “Это моя дочка Лялька”,
— сказала мама. “Шутите! — удивился мужчина. — Я думал, сестренка. А я, Лялька, директор совхоза, и зовут меня Александр Александрович, или Сан Саныч”. Директор Ляльке понравился, хотя его сапоги и выцветшая рубашка заставили ее посомневаться, правда ли, что он директор. “А что, девушки, не пойти ли нам всем сегодня в кино?” — спросил Сан Саныч. “Ой, Сан Саныч! Привезли все-таки картину! А какую?” — обрадовалась Маруся. “Фанфан-Тюльпан!” — победно посмотрел на нее Сан Саныч.До кино очередь дошла поздно, лишь после того как вернулись коровы с пастбища и их подоили. В длинном деревянном строении стояли стулья, а на стене висел экран. Киноаппарат, стрекоча, работал вовсю. Время от времени экран погасал, киномеханик менял бобину с пленкой, и фильм продолжался. По домам расходились большой веселой толпой, состоящей из довольно-таки молодых и совсем молодых парней и девушек. Сан Саныч проводил Лиду с дочкой до самого Пашиного дома, пожал маме руку, сказал, что утром заедет за ней, и помахал Ляльке рукой. Лялька еле успела добрести до кровати под навесом и заснула.
А утром мама ее разбудила и сказала, что, если она хочет поехать на МТС, пусть мигом одевается. Лялька тут же выпрыгнула из кровати и через несколько минут была готова ехать хоть куда. Маруся налила молока и заставила маму и Ляльку позавтракать, а тут и директорский “газик” подкатил.
Целый день они пробыли и на МТС, и в поле, где пообедали вместе с трактористами за длинным дощатым столом. Лялька съела и необыкновенно вкусный борщ, и кашу с котлетой, и компот. Потом, пока мама разговаривала со всеми, фотографировала своим аппаратом “ФЭД” и что-то быстро писала в блокноте, Ляльку прокатили на тракторе. Обратно они возвращались вечером. Лялька сидела на заднем сиденье и смотрела по сторонам, чтобы лучше все запомнить. “А что, Алена, не пойти ли нам сегодня ночью на рыбалку?”
— спросил Сан Саныч. Ляльку еще никто так не называл, но ей понравилось, и на рыбалку захотелось, и смешно Сан Саныч спрашивает все время: “А что, не пойти ли нам…”, и она закричала: “Да, да! Давайте все пойдем на рыбалку! Я никогда не была на рыбалке!” — “Ну и голос у тебя, — удивился Сан Саныч, — на всю степь”. Мама покачала головой и согласилась.Поздним вечером поехали на озеро. Паша тоже хотел, но Маруся дернула его за рукав, что-то сказала, и Паша остался дома. У озера Сан Саныч быстро разжег костерок, достал удочки, баночку с червями, насадил их на крючки, и все трое стали внимательно смотреть на поплавки. К маминому удивлению, рыбка ловилась, только не слишком большая, так себе
— карасики. Ляльку вскоре стало клонить в сон, и она заснула на одеяле, разостланном возле костра. Напоследок, уже засыпая, Лялька смотрела на огромное темное небо все в ярких звездах, каких не видела никогда.На следующий день Лида с дочерью должны были уезжать. Маруся пожарила карасиков, которых они наловили ночью, и ничего вкуснее быть не могло. Провожать их приехал Сан Саныч, и он тоже ел Марусину стряпню и нахваливал. Лида сидела молчаливая. Маруся обняла ее и спросила: “Лидушка, приедешь еще к нам? Или не понравилась наша деревенская жизнь?” Лида поцеловала ее в щеку и ничего не сказала. Потом все засуетились, Сан Саныч отнес Лидины вещи в машину, начали прощаться, потом разом сели кто куда, так же разом встали, собачка Жулька громко лаяла, Паша и Маруся махали руками и желали счастливой дороги, и машина под названием “газик” понеслась по степи.
На станцию приехали задолго до прихода поезда. Лялька сидела на скамейке, а Сан Саныч о чем-то тихо говорил с мамой. Она слушала и вдруг что-то тоже сказала и покачала головой, и Лялька заметила, что Сан Саныч огорчился. Он что-то еще умоляюще проговорил, но мама опять отрицательно покачала головой. Вдали показался их паровоз, и дым из его трубы шлейфом несся за ним. Поезд остановился, Сан Саныч поцеловал Ляльку, а маме поцеловал руку, подержал в своей ладони и помог зайти в вагон. “Лида, я буду ждать!”
— крикнул он, когда поезд уже тронулся.Лялька опять лежала на верхней полке и смотрела в окно, и все было в обратном порядке: сначала степь, потом березовые рощи, потом сосны с елями. Мама дремала на нижней полке; опять пили чай, ели Марусины ватрушки, вели неспешные разговоры. Дорога обратно почему-то казалась бесконечной, но потом закончилась, и они приехали в свой город. Моросил дождичек, мама достала из чемодана плащи, и на трамвае они поехали с вокзала домой. Рис, который оставался с дядей Сережей и Таней, встретил их в прихожей громким возмущенным воплем, но потом забрался к Ляльке на руки и блаженно замурлыкал.
Разобрали чемодан, мама достала свой блокнот и после ужина села читать записи в нем. “Мам,
— вдруг спросила Лялька, — тебе ведь понравился Сан Саныч? Мне так очень…” Мама растерянно подняла глаза на Ляльку. А она продолжила: “И почему бы тебе еще раз не съездить на целину…” — “Лялька, доченька моя, я никогда больше не увижу его. У него есть жена, правда, она далеко, потому что не захотела ехать с ним, но это ничего не значит”. — “Вот именно, мамочка, — горячо затараторила Лялька, — что ничего не значит. Она не поехала, и она не приедет никогда!” — “Ляля, это взрослые дела, — строго сказала мама. — Я и сама-то не всегда разбираюсь в них”, — тихо закончила она.Мамин очерк о целине был напечатан на первой полосе молодежной газеты. Там же были и фотографии: Паша с Марусей, поле с тракторами и Сан Саныч. Мама положила газеты в конверт и отправила в совхоз. Одну газету Лялька спрятала на своей книжной полке. На память.
Лето продолжалось, постепенно ушли куда-то далеко воспоминания о звездном небе, о Марусе и Паше и о Сан Саныче. В Москве отгремел и оттанцевал фестиваль. Лиде не удалось туда попасть, и она очень расстроилась. Коллеги в редакции сказали: “Какие твои годы! Будет у тебя еще и не такое”. Счастливчики, побывавшие в Москве, привезли всякие сувениры. Лялька несколько раз посмотрела фильм про фестиваль “Матрос с “Кометы” и распевала все песни оттуда. А бабушка сшила маме такие же платья с пышными юбками, как на артистках из фильма.
Начался учебный год, четвертый в жизни Ляльки. В первый же день Екатерина Дмитриевна дала задание
— написать сочинение на тему “Мое лето”. И Лялька написала и про поезд, и про целину, и про костер на берегу озера, и про ночное небо, полное звезд. Сочинение оказалось лучшим в классе, и Екатерина Дмитриевна послала его в “Пионерскую правду”. Ни Лялька, ни ее одноклассники не знали об этом, и все очень обрадовались, когда увидели Лялькину фамилию, напечатанную в газете под статьей, которая называлась “Три дня на целине”. А Лялька подумала, что артисткой она больше не хочет быть, а хочет быть журналисткой, как мама.Осенью, когда по утрам лужицы на дорогах стали покрываться ломким льдом, случилось чудо, о котором по радио после торжественных позывных сказал диктор Левитан: “Впервые в мире выведен на орбиту искусственный спутник Земли!” В школе все только и говорили про космос, и про жизнь на других планетах, и про космические ракеты. Дядя Сережа принес большой бинокль и сказал, что спутник можно увидеть, когда он будет пролетать над городом. Все внимательно слушали радио, чтобы знать, когда выйти на улицу, чтобы не пропустить это событие. И вот наконец настал вечер. Было уже темно, но народу во дворе собралось довольно много. Вдруг кто-то крикнул: “Вот он, смотрите! Да вон же летит!” Лялька старательно смотрела в ночное небо и видела россыпи звезд, а среди них
— о, вот она! Крошечная звездочка, стремительно несущаяся по ночному небу. Дядя Сережа дал Ляльке свой бинокль, чтобы она могла полюбоваться на спутник. Одинокая храбрая звездочка, созданная советскими учеными, наполнила Лялькино сердце гордостью за свою страну, и она закричала “Ура!”, и все, кто был во дворе, тоже закричали “Ура!”, а мальчишки стали бросать вверх шапки.***
В седьмом классе девчонки вдруг начали влюбляться. Ляльку любовь пока обходила стороной, и это было немного обидно. Однажды на перемене она смотрела на своих одноклассников и думала, что никто из них не подходит для такого серьезного чувства, все мальчишки были какие-то привычные. Из задумчивости ее вывела старшая вожатая: “Вертилина! Ты записана в концертную школьную бригаду. Сбор в актовом зале сегодня после шестого урока”. И она стремительно умчалась, оставив Ляльку в состоянии полной растерянности от неожиданного предложения.
После уроков в актовом зале собрались старшеклассники и старшеклассницы. На вошедшую в зал Ляльку они даже не посмотрели, а продолжали старательно смеяться над рассказом симпатичного парня, сидевшего за роялем. Он что-то еще играл и пытался пародировать известных певцов. Лялька тоже подошла к роялю, и одна из девчонок насмешливо спросила: “А тебе что здесь надо?” Но тут прибежала старшая вожатая Марина и попросила лишних удалиться. Таких оказалось много: почти все старшеклассницы. Марина села к роялю и попросила Ляльку что-нибудь спеть. Она призадумалась, а потом запела: “Выткался над озером алый свет зари…” Парень, который до прихода Марины бренчал на рояле, засмеялся: “Во дает малявка!” Марина остановила его и спросила: “А это ты знаешь?” Лялька кивнула и пропела: “Я люблю тебя, жизнь, что само по себе и не ново…” Потом пели разные песни и все вместе решали, что войдет в программу концерта, с которым поедут в подшефную воинскую часть. А вечером, когда закончилась репетиция, парень, игравший на рояле, и еще трое старшеклассников провожали Ляльку до дома, и одна из старшеклассниц попалась им навстречу, а потом смотрела им вслед. Лялька видела, что она изумлена и страдает от ревности, и отдала Журавскому, так звали парня-пианиста, свой портфель, чтобы позлить девчонку. А про себя подумала, что, пожалуй, в него-то и влюбится.
Но влюбиться не получилось, потому что провожать ее больше не ходили, встречались только на репетициях, и вообще было некогда. В воинскую часть поехали в День Советской Армии. В клубе была сцена и занавес, и храбрая Лялька вдруг начала волноваться, когда посмотрела в маленькую дырочку в занавесе и увидела, что в зале сидят одни солдаты. Но все прошло очень хорошо, солдаты громко аплодировали, а после концерта показали ребятам свою воинскую часть. Офицер, у которого на погонах было две звездочки, благодарил ребят, приглашал приезжать еще, а отдельно благодарил Марину. Марина очень сдержанно улыбалась и обещала, что ребята обязательно приедут с концертом.
Совершенно неожиданно концерт состоялся в школе, когда его и не планировали. В тот день уроки шли, как обычно, и маялся у доски Лялькин одноклассник Гришка, пытаясь сделать синтаксический разбор предложения. Он надолго застывал с мелом в поднятой руке и ждал подсказки. И вдруг в соседнем классе зашумели и закричали, захлопали в ладоши, и пришло Гришкино спасение в виде директора школы. Все встали, а директор громко и радостно сказал: “Ребята, человек в космосе! Наш! Юрий Гагарин!” И в классе поднялся восторженный шум, и вскоре вся школа радостно гудела. А потом пошли в актовый зал и говорили про первого космонавта, и кто-то уже принес газету с его фотографией, и газету повесили на первом этаже на доске объявлений. Расходиться не хотелось, Марина села за рояль, ребята из концертной бригады спели сначала “Если бы парни всей земли…”, и им подпевали с большим воодушевлением, а потом другие песни из концертной программы. И было это 12 апреля 1961 года.
Старшая вожатая Марина нравилась Ляльке все больше и больше. Она не походила на учителей в школе не потому, что была немногим старше десятиклассников, а почему-то, чего Лялька не знала. С ней можно было говорить на разные темы, но всегда чувствовать дистанцию. С Мариной было интересно, и она понимала Ляльку. Школьные подружки Галя и Наташа очень обижались, обвиняли Ляльку в предательстве и от девчачьей ревности находили у Марины разные недостатки. Лялька не пыталась их разубедить, она просто уходила от них все дальше, как в детстве, когда одна играла в высокой траве и ждала, что ящерка, сидящая на камне, превратится в Хозяйку Медной горы.
Весной проходил очередной школьный конкурс чтецов, и Лялька решила принять в нем участие. Она взяла рассказ О. Генри “Вождь краснокожих”. “Лялька,
— сказала ей Марина, — с этим рассказом ты дальше районного конкурса не пройдешь”. — “Ну и пусть, зато смешно и интересно, — заупрямилась Лялька. — А почему это я не пройду?” — “Да потому, что у других в репертуаре будут стихи типа “Ленин и печник”, вот они и пройдут. А ты про двух мошенников читать будешь”. Рассказ слегка укоротили, Лялька выучила его наизусть, в зале смеялись, в жюри тоже, но Марина была права: дальше Ляльку не пустили. Ну и пусть!.. Зато “Вождь краснокожих” неожиданно стал готовым концертным номером, как сказала Марина.“Лялька, у вас есть телевизор?”
— спросила однажды Марина, и Лялька очень удивилась. Телевизора у них с мамой, как и у многих, не было. “Лялька, был набор в детский телевизионный театр, но мы с тобой пропустили это событие!” Ну, пропустили и пропустили, подумаешь, хотя, конечно, жалко. Впереди были первые в Лялькиной жизни экзамены за семь классов средней школы, а потом — свобода! И большая радость: в августе должны были приехать Лиза и Катя, которых давно не видели. Из их писем, на которые Лялька не всегда отвечала вовремя, было известно, что после окончания училища Лиза осталась в Ленинграде, а Катя уехала в Новосибирск.***
И вот закончились экзамены. Зацвели акации, во дворе натянули волейбольную сетку, поправили стол в глубине двора и скамейки. Днем там играли в домино и в шахматы, а вечером, когда пряталось солнце, выходил “король”
— музыкант с аккордеоном. Он лихо растягивал мехи своего замечательного инструмента, и двор оглашался залихватским перебором. А за ним шла вся дворовая молодежь. Саша-“король” мог сыграть все, что угодно, что слышал даже краем уха, он был “король-слухач”. Лялька однажды сказала ему, увидев всю процессию: “Саша, вы прямо Гаммельнский крысолов!” Саша удивился: “Ты что, мелкота, обидеть меня хочешь?” Сказку он, конечно, не читал, но после Лялькиного пояснения остался доволен: “А что, буду играть и запросто смогу увести куда угодно”. Но уводил под акации к деревянному столу, садился на скамейку, и начинались танцы. Лялька сидела рядом с ним и ждала своего звездного часа — сольного выступления: Саша обязательно играл “Сиреневый туман” и очень уважал Ляльку за то, что она пела, — голоса у Саши не было. Лялька и танцевать могла, но никто не приглашал, а жаль. С мамой они танцевали и вальс, и танго, и даже чарльстон. Уж Лялька бы не топталась, обнявшись вдвоем, на пятачке! Но когда спускались сумерки и на серебряном небе загоралась первая звезда, мамы, высунувшись из окон, начинали выкликать своих дочек. “Домой!” — неслись призывы из раскрытых окон, и уходили девчонки-подростки, уже не дети, но еще и не девушки. “Шагайте-шагайте, — провожала их дворовая молодежь. — Баиньки пора”. — “Погодите, — мстительно думала Лялька. — Посмотрим, что вы запоете через два года! А я вас всех в упор видеть не буду”.“Елена,
— сердито спросила Ляльку мама, когда та влетела в комнату, — звонила бабушка, спрашивала, помнишь ли ты еще ее адрес”. — “Ой, мамочка, — заторопилась Лялька, — я собиралась завтра вечером пойти к ней”. Лялька виновато крутилась возле мамы, всеми силами пытаясь вызвать улыбку на ее лице. Но мама оставалась какой-то печальной. “Мамочка, ну не сердись! — юлила Лялька. — Ну, я больше не буду так долго торчать во дворе”. — “Ляля, сядь, пожалуйста, и послушай, — остановила ее мама. — От папы пришло письмо. Он приглашает тебя поехать с ним в Таллин. У него отпуск…” Лида посмотрела на дочку: Лялька сидела растерянная. С их последней встречи с отцом прошло шесть лет. Он писал письма маме и Ляльке, и она иногда что-то ему отвечала. И помнила она и колючую его щеку, и грустные глаза, когда говорила про злую мачеху, и свое обещание приехать, когда вырастет. “А папа поедет только со мной, без своей жены?” — озабоченно спросила Лялька. Лида посмотрела на дочку — вот она все уже и решила. “Да, вы поедете вдвоем, — утвердительно ответила Лида. — Я так поняла, что ты согласна. Что же, у тебя будут прекрасные каникулы”. Ляльке вдруг стало жалко маму и понятна ее печаль. “Мамочка, пожалуйста, не обижайся на меня! Я тебя очень люблю, но я так мало в своей жизни видела папу, а он меня. И я совсем не виновата, что вы когда-то решили жить порознь. А вы, наверное, никогда не сможете жить вместе!”Они немножко поплакали, а потом решили, что утром пошлют телеграмму отцу о мамином и Лялькином согласии. Лида вдруг спохватилась, что Лялька выросла из своих платьев, и для такой поездки надо срочно что-то сшить. Лида перебирала весь небогатый дочкин гардероб и говорила, что все это никуда не годится. “Завтра же пойдем к бабушке в ателье. А то отец решит, что я на тебя совсем не тратила деньги!” Лида говорила все это суетливо, и Лялька видела, что мама очень нервничает.
До папиного приезда оставалось две недели, и они были заполнены восхитительными хлопотами. Это было первое большое Лялькино путешествие, да еще вдвоем с папой. Никогда бабушка не шила ей столько красивых нарядов. И никогда перед этим так внимательно не листала Лялька журналы мод: очень хотелось понравиться папе. Во двор она не рисковала пока выходить в новых платьях
— почему-то было стыдно. Школьные подруги Галя и Наташа ходили в прошлогодних ситцевых платьицах, из которых выросли. Новое Лялькино великолепие было бы слишком заметно, а дворовый этикет этого не позволял. “Счастливая! — вздыхали подружки. — На самолете полетишь. Может, даже море увидишь”. А Лялька небрежно, чтобы девчонки не подумали, что она хвастается, отвечала: “Конечно, увижу! Там же Балтийское море”. Подружки раскладывали школьный атлас, искали Таллин и удивлялись: “Далеко-то как!”Накануне папиного приезда Лялька сбегала к бабушке, чтобы взять дедушкин кожаный саквояж, в который надо было уложить все вещи. Посидели немного с бабушкой за ее столом под знакомой с детства люстрой. Балкон был открыт, и стеклянные трубочки-висюльки звенели от легкого сквознячка. Бабушка сказала, что придет завтра проводить Ляльку с отцом. Глаза у нее, как у мамы все последние дни, были немного тревожные. И Лялька вдруг рискнула задать бабушке запретный вопрос
— почему мама и папа расстались. “А это ты у своих родителей спроси, может, и расскажут, если сочтут нужным, — суховато ответила бабушка. — Ну, беги, маленькая моя, тебе еще собраться надо!” Лялька засмеялась: “Вот так маленькая, бабушку ростом скоро догоню!” Бабушка обняла ее, поцеловала, как всегда, в макушку и подтолкнула к двери: до завтра!А утром приехал папа. Опять, как шесть лет назад, они стояли и смотрели друг на друга. Папа со счастливым удивлением, а Лялька… Папа сильно изменился: он похудел, волосы поредели и поседели. “Здравствуй, папа!
— сказала Лялька и поцеловала его в щеку. Щека в этот раз не кололась. Лялька погладила ее, а папа засмеялся: “У меня бритва механическая, и я в поезде побрился!” Мама подала папе руку, и он, как шесть лет назад, поцеловал ее. “Худющий-то какой стал!” — сказала бабушка, обняла и поцеловала папу. Папа повернулся к дочке: “Я привез тебе подарок”. — “Опять куклу?” — улыбнулась Лялька. “Нет, для куклы ты уже взрослая”, — и он достал из кармана маленькую коробочку. Лялька с любопытством открыла ее — там лежали часы-крабы, самые модные и, наверное, дорогие. “Ой, какие красивые! Но мне, пожалуй, рано их носить, — с сожалением сказала Лялька. — Папочка, а можно эти часики пока поносит мама?” Папа посмотрел на маму, она отрицательно покачала головой, но Лялька быстро застегнула на маминой руке часы и щелкнула замочком. “Ну, хорошо, — сдалась мама. — Но пока ты не вырастешь!” И Ляльке показалось, что папа был очень рад. До самолета оставалось довольно много времени. Сели обедать, хотя Ляльке от волнения есть совсем не хотелось. Папа обстоятельно рассказал, что от Ленинграда они будут до Таллина добираться поездом, а жить не в самом городе, а в пансионате за городом. Потом из саквояжа переложили в папин чемодан кое-какие Лялькины вещи, а мама договорилась с соседом по дому Василием Никандровичем, что он на своей машине отвезет Ляльку с отцом в аэропорт, а ее от нетерпения уже била легкая дрожь, и пришло наконец время ехать. Лялька быстро переоделась в синий замечательный костюм с белой и красной отделкой, с маленьким якорем на карманчике жакета, и папа посмотрел на дочку с восхищением. “Ты становишься похожа на маму”, — сказал он. А мама возразила: “Нет, она очень похожа на тебя”.Папин чемодан и Лялькин саквояж уже стояли в прихожей. “Сели!”
— скомандовала бабушка. Немного посидели молча, а потом встали, засуетились, мама и бабушка целовали Ляльку, желали счастливой дороги, а мама поцеловала папу и ему пожелала хорошего отдыха. Машина уже ждала у подъезда. Это был “Москвич”, новый, светло-серый, сосед очень его любил и берег. Уселись на заднее сиденье, машина не торопясь тронулась с места. Лялька еще раз, обернувшись, посмотрела в заднее стекло машины: мама и бабушка стояли рядом — две женщины, молодая и уже не очень. Ощущение их одиночества было непривычным и болезненным. Она отвернулась к окну, чтобы папа не заметил слез, готовых пролиться из глаз. За окном вдоль дороги тянулся лес, и ехали довольно долго, сосед Василий Никандрович обсуждал с папой ходовые достоинства нового “Москвича”, а потом громко сказал: “Подъезжаем!”До самолета всех пассажиров, улетающих в Ленинград, везли в маленьком автобусе. В самолет поднимались по высокой лестнице-трапу. Папа пропустил Ляльку вперед и подал стюардессе их билеты, она улыбнулась, взглянув на Ляльку, и, возможно, отметила явное сходство отца и девочки. И вот наконец-то, наконец-то они в салоне самолета! И вот их места, и Лялька, конечно, уселась у круглого иллюминатора, чтобы видеть, как самолет будет взлетать. Стюардесса что-то говорила, потом папа сказал, что надо пристегнуться, и Лялька быстро справилась с ремнями, чтобы опять уставиться в окно. Самолет загудел, задрожал, поехал все быстрее, а когда взлетел, Лялька и не заметила, только вдруг внизу за окном все стало маленьким, потом в салоне потемнело, а потом она увидела очень яркое, бесконечное небо и белые облака под самолетом. Иногда между ними появлялся просвет, и далеко-далеко внизу было видно землю. Лялька совсем прилипла носом к стеклу и оторвалась от него, когда стюардесса предложила им с папой воду и конфеты. Лялька залпом выпила воду, благодарно взглянула на отца, а он наслаждался ее удивлением, восторгом и усталостью от стольких впечатлений. И когда она задремала, привалившись к его плечу, он с сожалением подумал о том, что много в жизни потерял, не зная, как растет его дочка.
“Ляля, доченька,
— тормошил Ляльку папа, — мы прилетели!” Она посмотрела в окно и удивилась: “Уже? Так быстро, как жаль…” А по проходу между кресел шел экипаж самолета, и Лялька сказала “спасибо”, когда с ней поравнялись. “Нам не удастся погулять по Ленинграду, скоро наш поезд, — виновато сказал папа. — В Ленинград надо ехать специально, и ты успеешь еще в своей жизни сделать это”. — “Да, — подумала Лялька и вздохнула, — конечно, я успею, но все равно жаль. И Лизы нет в городе, она где-то на гастролях, поэтому Лизину улицу Пушкарскую пока увидеть не придется”.На вокзал приехали, когда состав уже был подан, и в волнении бежали к своему вагону, а потом сидели вдвоем в пустом купе и смеялись. Папа сказал, что зря так торопились, это вид стоящих вагонов, наверное, действует: хочется бежать и догонять. “Папа, а я помню, как мы к тебе приезжали, когда я была маленькая”. Отец удивленно посмотрел на Ляльку: “Как же ты можешь помнить? Сколько тебе было, всего два годика с небольшим”.
— “Нет, — упрямо возразила Лялька. — Я помню. Вагон такой… деревянный — стены покрыты узкими досочками. И полки не откидывались, а их держали такие чугунные завитушки. Вот… И у тебя была лохматая шуба. И ты еще меня за пазуху спрятал…” Они молча посидели, думая каждый о своем, пока не пришли соседи по купе.Новые пассажиры, видимо муж и жена, вежливо и немного чопорно поздоровались, и Лялька тоже чопорно и вежливо здоровалась и вообще вела себя очень прилично. “Как в кино,
— подумалось ей. — Кино про заграницу. И говорят они с акцентом”. Однако соседи по купе, Софья и Казимир, оказались очень симпатичными людьми, хотя, на Лялькин взгляд, все-таки немного чопорными. Они советовали папе, что посмотреть в Таллине и как туда пройти и проехать, и папа старательно все записывал в свой блокнотик. Когда он вышел покурить, Софья сказала Ляльке: “Твоя мама, наверное, очень счастливая. Сразу видно, что у вас хорошая семья”. Лялька кивнула головой: “Да!”В Таллин приехали рано утром и, пока добирались до пансионата, дружно решили, что не будут посещать коллективные экскурсии, а воспользуются наставлениями Софьи и Казимира. Так они и сделали, оказавшись на следующий день в Старом городе. Лялька стояла, задрав голову, и видела островерхие башни, а над ними
— летящие облака, и казалось, что и башни, и флюгеры на башнях стараются улететь вместе с облаками. “Как в сказке!” — восторженно прошептала Лялька. Ее завораживали даже названия: “Длинный Герман”, “Толстая Маргарита”. Набрели на башню, которая называлась очень забавно: “Kiek in de kők”, что означает “Смотри в кухню”. В этом маленьком музее были выставлены рыцарские доспехи. Народу там было совсем немного, и Лялька все ходила и ходила мимо круглых стен башни, и слышались ей гулкие шаги и звон оружия, которые стихли несколько веков назад. Но так явственно все это представлялось, что бежал по спине холодок от веселого страха, что вот-вот выйдет из-за поворота рыцарь и преградит путь.Потом оказались в кофейне, пили необычайно вкусный кофе со сливками, и Ляльку охватило восторженное ощущение нереальности происходящего и грусть. “Если бы все это видела мама! Но никогда они не будут вот так сидеть втроем, а всегда только порознь…” Лялька посмотрела на отца и вдруг решилась спросить: “Папа, почему вы с мамой не стали жить вместе? Только не говори, пожалуйста, что я все пойму, когда вырасту! Я уже выросла, но я не понимаю…” Голос у Ляльки задрожал, и она замолчала. Отец сидел, опустив голову, и Лялька вдруг пожалела, что задала вопрос, на который ей никто и никогда не сможет ответить. А еще стало жалко папу точно так же, как когда-то она жалела маму. Она заметила, что красивый пиджак болтается на папиных плечах, и какой папа худой, и что глаза у него очень усталые.
Однажды спохватились, что пора покупать подарки. Нашли маленький магазинчик, где продавали янтарные украшения, и долго выбирали ожерелья для мамы и бабушки. Лялька заметила, что папа разглядывает еще одно ожерелье, но не решается купить его. “Ты хочешь жене в подарок? Очень красивое”. Папа благодарно кивнул Ляльке, и она отвернулась к витрине, чтобы не смущать его. “А это тебе”,
— услышала Лялька за спиной голос отца. Он протянул ей маленький янтарный кулон, в глубине которого распласталась мушка. “Ой, папа, это надо же! — восторженно прошептала Лялька. — Ведь это сколько же миллионов лет тому назад она жила! Ой, спасибо!” Кулон тут же застегнули на Лялькиной шее, и она решила никогда с ним не расставаться.Утром самолет уносил их в Ленинград, где была пересадка на другой рейс, и Лялька опять сидела у окна. Она держала отца за руку и думала, что папа уедет к своей жене, а они с мамой опять останутся одни. Папа, наверное, думал о том же, и так они сидели и молчали, пока самолет не приземлился на взлетную полосу и не поехал по ней, снижая скорость и слегка подпрыгивая. “Ну вот, мы и прилетели!”
— бодро сказал папа, и Лялька грустно кивнула головой. Говорить не хотелось, не хотелось думать, что ее папа, совсем недавно принадлежавший только ей, скоро исчезнет неведомо куда, где у него совсем другая жизнь, о которой Ляльке ничего не известно.Дома их никто не встречал, кроме верного кота Риса. Мама и бабушка были на работе. На столе лежала записка: “Лялька, доченька моя дорогая, с приездом! Срочная работа
— не смогла отпроситься. Обед на плите, хозяйничай, корми папу. Поцелуй его за меня. До вечера! Мама”. Лялька заметила, что папа огорчился, а еще ей стало понятно, что мама по-прежнему любит папу, потому и не встретилась с ним. Такие вот взрослые мысли крутились у Ляльки в голове, когда она собирала на стол, и когда они обедали, и когда Лялька укладывала в пакет мамины пирожки папе в дорогу. А потом пришло время прощаться, и горьким было их прощание. “Папочка, я тебя очень люблю, и я буду ждать, когда ты снова приедешь”, — тихо сказала Лялька.Папа ушел, и щелкнул замок, когда он закрыл за собой дверь. Лялька стояла у окна и видела, как папа вышел из подъезда их дома, и как он обернулся, чтобы помахать на прощание рукой. И Лялька тоже помахала ему рукой и улыбнулась. А папа пошел по дорожке и, прежде чем скрыться за углом дома, снова обернулся и помахал рукой. И тогда Лялька заплакала, а когда успокоилась, сказала себе: “Солнце белой пылью обожгло, всхлипнуло оконное стекло…” И удивилась
— это же стихи!А дальше слова сами сложились в стихотворение:
Солнце белой пылью обожгло;
Всхлипнуло оконное стекло,
Встали блики в ряд.
Стол на ножках тоненьких стоит,
Что-то в голове моей звенит,
Пальцы чуть дрожат.
Лялька достала из ящика своего стола маленький альбом для стихов в зеленом бархатном переплете, подаренный давным-давно Лизой и Катей, и записала в нем свое стихотворение. Под ним она поставила дату: “1961 г., июль”. Альбом остался лежать на столе в ожидании новых стихов.
Пришла мама, и Лялька, совсем как маленькая, повисла у нее на шее. “Мамочка, дорогая моя, самая лучшая! Как же я соскучилась по тебе!” Так они немного постояли, обнявшись, разглядывая друг друга. “Ну, как твое путешествие? Ты довольна? Что папа?”
— Лида задавала один вопрос за другим, не дожидаясь ответа, с нежностью глядя на свою дочку и подмечая в ней неуловимые изменения. “Не пойму, подросла ты, что ли. Какая-то другая стала. Наверное, поумнела!” — засмеялась Лида, и Лялька тоже засмеялась: “Еще бы не поумнела! Знаешь сколько всего узнала!”После ужина на столе разложили открытки и фотографии, и Лялька с восторгом, заново переживая впечатления, рассказывала о том, как летели в самолете, какое море, как кормила доверчивых, совсем ручных белочек в парке Кадриорг и какие островерхие башни под несущимися облаками в Старом Таллине. “А это тебе и бабушке папа купил в подарок”,
— и Лялька положила на стол янтарные ожерелья. Мама ахнула, а Лялька уже примеряла на ней ожерелье. “Смотри, мама, а твои глаза совсем такие же золотые и прозрачные, как янтарь!” — восхищенно прошептала Лялька. “Фантазерка ты моя! — засмеялась Лида. — Но сравнение очень поэтичное”. Лида отвернулась к зеркалу и посмотрела на себя. Старое зеркало сказало ей, что она все еще молода и все еще красива. Лялька встала рядом — они были почти одного роста. “Да, ты очень похожа на папу, — тихо проговорила Лида. — А за подарок большое спасибо. Я думаю, бабушке тоже понравится. Она ждет тебя завтра, и у нее большие новости”. Лида помолчала, глядя на дочку, а потом продолжила: “Бабушкин дом сносят, а бабушку и всех соседей расселят по новым квартирам. Вот так… Будет у бабушки отдельная квартира со всеми удобствами”. Лялька оторопело молчала. Да, отдельная квартира — это хорошо, конечно. Но вся Лялькина недолгая жизнь была связана с бабушкиным двором, старыми яблонями, большим деревянным балконом, комнатой с огромными окнами и даже с печкой. И вот ничего этого больше не будет! Соседи, хорошие и не очень, разъедутся и забудут друг друга. “Не печалься, Лялька! — мама заглянула в дочкины глаза. — Жизнь ведь не стоит на месте, а все, что нам дорого, мы храним в памяти. Вот и твой кулон с мушкой всегда будет напоминать о поездке с папой”. Лялька помолчала немного, а потом сказала: “А мне старый бабушкин дом всегда будут напоминать большие бабушкины часы на стене. Знаешь, мама, когда я была маленькая, я думала, что “швейцарские” — их фамилия, что их так зовут: Часы Швейцарские. Они казались такими значительными, важными и живыми!”***
Встреча с бабушкой была такой же радостной, как с мамой. Бабушка тоже разглядывала Ляльку и отмечала, что она повзрослела. Что Лялька похорошела, бабушка вслух не сказала. “Ну, мои новости тебе известны. Перееду в новый район, квартиру уже смотрела. Не будет больше забот с дровами… Но так тяжело уезжать отсюда, так тяжело!” Бабушка задумчиво, по своей старой привычке, провела рукой по скатерти, разглаживая на ней невидимые морщинки. “Отсюда дедушка на фронт уходил, и столько всего связано с этой комнатой и домом. А яблони? Мы их еще перед войной всем двором сажали, что с ними будет? Стол придется выбросить
— он не поместится в новой квартире, да и люстра тоже… Там потолки гораздо ниже”. Лялька только теперь заметила, что на стенах нет фотографий, что из буфета исчезла посуда: бабушка уже начала готовиться к переезду. “Ну, пойдем, Лялька, я тебя немного провожу да сама прогуляюсь”.На скамеечке у подъезда сидела бабушка Анисья с первого этажа. Увидев Ляльку, она пригорюнилась: “Слышь, девонька, зорят наши гнезда! Слезы-те у меня так и бегут, так и бегут
— шшек не задевают…” Она еще что-то бормотала и покачивала головой, пока из подъезда не вышла тетя Тоня. “Ну, Георгиевна, радость у меня! — сказала она бабушке. — Ох, Лялька, дождалась — девчонки мои приедут послезавтра, пироги печь будем. Георгиевна, завтра с утра айда со мной на базар, поможешь, а?” Едут Лиза и Катя, наконец-то! Лялька не видела их несколько лет, какие они стали, и как им живется? “Тетя Тоня, — закричала Лялька, — я завтра тоже приду помогать, можно?” — “Ну, отчего же нельзя, — кивнула головой тетя Тоня, — работа всем найдется”.Весь следующий день прошел в хлопотах. Лялька помогала нести продукты с базара, чистила лук и весело лила слезы, помогала месить тесто для пирогов и мыла посуду. К приезду дорогих гостей все было готово: в комнате ни пылинки, приготовлена посуда и столы, которые решено было поставить во дворе. Лялька осталась ночевать у бабушки, но приезд своих взрослых подруг проспала: они приехали поздней ночью. Утром она слонялась под окном тети-Тониной комнаты и ждала, когда же ей можно будет пойти в гости. Наконец распахнулось окно, и тетя Тоня крикнула: “Ну, иди уж! Извелась совсем”. Лялька взлетела на второй этаж и попала прямо в объятия. Ее целовали, ее крутили в разные стороны, разглядывали и при этом говорили все разом, смеялись и шумели. “Ну, девки, от вас шум, как на птичнике!”
— тоже засмеялась тетя Тоня. Лялька удивилась, что и Лиза, и Катя, оказывается, невысокого роста, и что они совершенно не изменились за шесть лет, что Лиза больше слушает, и глаза у нее очень внимательные, а Катя болтает за двоих, и со щек у нее не сходят смешливые ямочки. Поговорить им было некогда: тете Тоне не терпелось накрывать праздничный стол. Поднялась веселая суета, в которой приняли участие и сами гостьи, и Лялька, и бабушка, и старый друг Петька, который когда-то давно на дворовом концерте был конферансье. Он вырос и уже учился в институте, и Лялька ревниво заметила, что на обеих балерин он смотрит с восторгом.Столы поставили под яблонями во дворе, сдвинув их вместе. Тетя Тоня торжественно вынесла свои знаменитые пироги с рыбой и все прочие разносолы, которых оказалось немало. Соседи тоже не остались в долгу
— стол начал ломиться от закусок. “Дорогие соседи! Не обессудьте, прошу к столу”, — пригласила тетя Тоня и величаво взмахнула рукой. День был теплый, но она надела подаренный племянницами костюм. Соседки окружили тетю Тоню, одобрительно кивали головами, а бабка Анисья помяла рукав и сказала: “Славненький матерьяльчик”. Тетя Тоня гордо подбоченилась: “Джерси называется!”Пили наливку сначала за приезд племянниц тети Тони, которые из блокадных заморышей превратились в балерин, пусть не знаменитых, но и не последних, как гордо отметила тетя Тоня. А Лиза сказала, что, если бы не тетя, их бы и вообще не было. Тетя Тоня заплакала и поцеловала своих племянниц. Потом вспомнили про переезд и пожелали друг другу счастья на новом месте. А потом заплакала вдруг очень острая на язык Евгения Алексеевна: “Дорогие вы мои, мы же ровно двадцать лет назад вот так же сидели за столом!” Она вытерла слезы и продолжила: “На фронт провожали, ведь ровно двадцать лет тому назад!” Все немного помолчали, а потом выпили за погибших, за их светлую память.
Кто-то из женщин затянул песню “Что стоишь, качаясь, тонкая рябина…”, и дядя Тимофей сходил за своим баяном. Понемногу все стали разговаривать друг с другом, и Лялька потянула из-за стола сестер. Они пошли к старым яблоням, где когда-то висел гамак и давно уже была поставлена скамеечка. Наконец-то можно было поговорить, расспросить и рассказать. Первая же новость сразила Ляльку наповал: Катя выходит замуж и вместе с будущим мужем переезжает из Новосибирска к ним в город, а танцевать будет в любимом с детства оперном театре. За все годы знакомства с девочками Лялька воспринимала их вместе: Лиза и Катя. А тут вдруг
— Лиза в Ленинграде, а у Кати какой-то муж, и неизвестно пока, хорошо ли это. Но то, что Катю можно будет видеть часто и даже ходить к ней на спектакли, — это замечательно! “С кем же ты ходишь в театр, с подругами или с мальчиком?” — улыбаясь, спросила Катя. “Да ну их совсем, этих мальчишек! Они же ничего не понимают!” Лялька даже покраснела оттого, что ее могли заподозрить в таком легкомыслии. “А ко мне папа приезжал, — вдруг без всякого перехода сказала она. — Мы с ним в Таллине были. Он очень хороший…” Лялька замолчала, не зная, что еще сказать. “Ты счастливая, Лялька, — тихо проговорила Лиза и обняла девочку. — Мы нашего папу совсем не помним… Он погиб в начале войны. У нас даже фотографий его не осталось. У тети Тони один маленький снимок есть, где они с мамой, вот и все”. Обнявшись, молча посидели еще. “Все, девчонки, хватит тосковать, пошли к столу!” — крикнула Катя, подхватила под руки Лизу с Лялькой и потащила на тети-Тонин зов.***
Через неделю справляли новоселье сначала у бабушки, а потом у тети Тони, поселившейся в соседнем доме. В бабушкиной квартире мебели стало меньше: не было большого овального стола, “венских” стульев, окончательно отживших свой век, и кровати под кружевным покрывалом, которое бабушка вязала сама. Зато часы, старые швейцарские часы, по-прежнему с достоинством отсчитывали время. Они висели в небольшом простенке, привыкая к новому месту.
Тетя Тоня находилась в постоянном волнении из-за предстоящего Катиного замужества. Платье купили готовое и почему-то в детском отделе, наверное, из-за маленького размера. Лялька разглядывала его с любопытством и даже прикидывала на себя. Оно было совсем просто сшито: гладкий лиф без рукавов и юбка в мелкую-мелкую складочку, под которую полагалась еще нижняя юбка с оборками. Кате оно очень шло, особенно когда она надела белые туфельки на модных каблучках-гвоздиках. Ждали приезда жениха из Новосибирска. Катя говорила, что он талантливый молодой ученый, и что он защитил кандидатскую диссертацию, и что он будет работать в одном из НИИ города. Видно было, что Катя очень гордится женихом, его ученой степенью и тем, что у них будет “союз физика и лирика”. “Посмотрим-посмотрим, что там за ученый физик”,
— бормотала тетя Тоня и переглядывалась с бабушкой.“Ученый физик” вскоре приехал, а еще через некоторое время сыграли Катину свадьбу. Тетя Тоня настояла на том, чтобы все было “как у людей” и чтобы после регистрации собрались всей компанией у нее на новой квартире. Предложение жениха после ЗАГСа посидеть в кафе вдвоем с невестой было с негодованием отвергнуто. “Слава богу,
— гордо заявила тетя Тоня, — у нее какая-никакая, а родня имеется!” Поэтому жарили-парили свадебное угощение и у тети Тони, и у бабушки, а Лялька в волнении носилась от одного дома к другому, доставляя закуски и пироги.В день свадьбы Лялька вместе с мамой пришли к тете Тоне пораньше, чтобы напоследок помочь в несделанных делах. Там Лиза уже причесывала Катю, а бабушка устраняла невидимые огрехи в Катином платье прямо на ней. “Ой, не надо бы так-то,
— заволновалась тетя Тоня, — судьбу не ту пришьешь!” Бабушка очень серьезно оторвала от катушки нитку и положила невесте на голову. Лялька удивленно посмотрела на бабушку: та никогда не была суеверной.
У церкви стояли кареты,
Там пышная свадьба была…
запела бабушка.
Все гости нарядно одеты,
Невеста всех краше была…
подхватила Лялька знакомую с детства песню.
“Ну вот,
— сказала бабушка, закончив свою работу и сняв нитку, — и невесту обрядили, и песню спели. А это тебе, Катюша, от меня на счастье”. И бабушка приколола шпильками к гладко причесанным Катиным волосам веночек белых цветов. “У меня свадьбы не было, как-то не принято было в наше время, но веночек этот мне мой жених, Лялькин дед, подарил. Я его надела, когда никто не видел. А потом так спрятала, что нашла, лишь собираясь к переезду. Вот и пригодился!”От внезапного резкого звонка в дверь бабушка вздрогнула: “Да что же он у тебя гремит как оглашенный?” Катя рванулась было в прихожую, но Лиза остановила ее
— не время показываться жениху. Дверь открыла Лялька и с любопытством уставилась на “ученого физика”. Он посмотрел на Ляльку, а потом на номер квартиры: “А свадьба здесь намечается?” — “Здесь! — закричала Лялька. — Катя, жених пришел!” Жених бочком прошел в маленькую прихожую, а вслед за ним еще один “физик”, наверное, друг жениха. Оба они были в черных костюмах и белых рубашках с узкими галстуками. А еще у обоих были маленькие бородки. “Вот пижоны!” — весело удивилась Лялька, пропуская их в комнату и на ходу разглядывая. В общем, жених понравился ей еще и потому, что пришел с цветами. И “друг жениха” тоже принес цветы, которые подал тете Тоне: “Это вам!” А тетя Тоня почему-то вдруг смутилась и забормотала: “Да что вы, что вы, да зачем же деньги было тратить”, но цветы взяла и в растерянности ходила с ними по комнате, пока Лялька не поставила их в подходящую вазу и стала ожидать торжественный выход невесты, которая через мгновение появилась в сопровождении Лизы. “Друг жениха” с удивлением уставился на нее: его, видимо, забыли предупредить, что у невесты есть сестра-близнец. “Все, — решила Лялька. — Он влюбился!”Время словно остановилось: жених восхищенно смотрел на невесту, “друг жениха”
— на Лизу и Катю, а тетя Тоня, бабушка, мама и Лялька — на них на всех. Потом тетя Тоня вдруг заплакала, и бабушка увела ее в кухню, а мама громко сказала: “Давайте знакомиться!” — и сразу стало шумно и весело. А тетя Тоня всхлипывала в кухне и пила воду. “Видишь, с бородами оба, как сектанты какие или стиляги, — шептала она бабушке. — Как бы этот физик не обидел Катюшку”. — “Перестань реветь, — сердилась бабушка, — мода такая у них, у физиков, — бороды отращивать. Не накликай на Катерину беду, вроде парень неплохой”. — “Да кто их разберет, — всхлипывала тетя Тоня. — Поначалу-то они все неплохие!” — “Ну, все! — совсем рассердилась бабушка. — Не порти девке праздник, свадьба ведь!” Она подхватила тетю Тоню и повела в комнату.Жених и невеста стояли рядом и серьезно смотрели на тетю Тоню. “Катюша и ты…”
— вдруг стало понятно, что тетя Тоня от волнения забыла имя жениха. “Олег!” — негромко подсказала Лиза. “Катя и ты, Олег, будьте счастливы! И чтобы ты, Олег, жалел и любил Катюшку! Да! Не для того их под пулями увозили в войну по льду от смерти, чтобы у них жизнь не сложилась… Так что смотри!” Тетя Тоня всхлипнула, поцеловала Катю, с сомнением посмотрела на жениха, а потом и его поцеловала куда-то в бороду. Все засмеялись, зашумели, а друг жениха начал торопить Олега: у подъезда сигналило такси.Там уже собрались любопытные соседи, чтобы увидеть жениха и невесту. А посмотреть и впрямь было на что! Сначала появилась Катя в белом платье с пышной юбочкой, воздушная, как видение, следом за ней
— Олег, какой-то непривычный — уж очень на артиста похож, да еще и с бородкой. Потом возникла еще одна пара — точно такая же девушка, только в красном платье, и бородач в черном костюме! Все женщины ахнули и начали перешептываться, а тут и тетя Тоня торжественно вышла в новом костюме “джерси”, поклонилась соседям и поздоровалась. Замыкали процессию бабушка, Лида и Лялька. Бабушка ради такого случая решила не ударить лицом в грязь: сшила себе и Лиде новые платья-костюмы из модной тафты.Шофер такси сразу нервничать перестал, увидев это зрелище, и дверцу открыл перед молодыми, а Лида сказала “стоп!” и навела объектив своего фотоаппарата на жениха и невесту. Все послушно замерли, даже соседи, а Лида, поколдовав над экспонометром, начала снимать и Катю с Олегом, и Лизу с другом жениха, и Ляльку, слегка обалдевшую от происходящего, и тетю Тоню с бабушкой в окружении соседок. А потом крикнула Ляльке: “Меня сними!”, и сунула ей аппарат.
На свадьбе, как положено, кричали “горько!”, а жених с невестой целовались, потом устроили танцы прямо во дворе, поставив подаренную молодоженам магнитолу на подоконник открытого окна. Друзья жениха наперебой приглашали танцевать Лизу, маму и даже Ляльку. К веселью подключилась соседская молодежь, а соседки постарше сидели поодаль на скамеечках и удивлялись новым танцам.
Лялька видела, что друг жениха Иван чаще всего приглашает танцевать маму, и может быть, впервые поняла, что ее мамочка совсем еще молодая, что лет-то ей совсем мало
— всего тридцать два года!Свадьба разошлась ближе к полуночи. Катя и Олег поехали к себе домой, в точно такую же маленькую квартиру на другом конце города, которую Олег получил от института. Лиза с тетей Тоней прибирали в квартире, а Лялька с мамой перемыли всю посуду и пошли к бабушке. Спать легли на полу на постеленной бабушкой постели, и Лялька, перед тем как заснуть, прошептала маме на ухо: “Мамочка, какая ты сегодня была красивая, красивее всех, кроме Кати и Лизы, конечно!” А мама засмеялась немного грустно.
На исходе был август и лето, вместившее так много событий в Лялькиной жизни. Вскоре после Катиной свадьбы уезжала в Ленинград Лиза. Тетя Тоня очень расстраивалась, что племянница после окончания училища уж который год одна в целом городе, а Лиза улыбалась и говорила, что у нее есть балет. “Балет!
— сердилась тетка. — За балет-то замуж не выйдешь и деток не родишь. Вон Катерина и мужа отхватила, и балет при ней остался!”На проводы приехали Катя и Олег, а вместе с ними
— Иван, “друг жениха”, как называла его Лялька. Иван поцеловал Лизе руку и пожелал счастливого пути. До отхода поезда еще было время, но все, что говорят в таких случаях, уже сказали. Лиза напомнила Ляльке, что ждет ее в Ленинграде и, возможно, после окончания школы она захочет там учиться. Лялька кивала головой: “Да, да, конечно приеду!” — и обнимала свою старшую подругу. Потом Лиза пошла в купе и показалась уже в вагонном окне. Вскоре поезд тронулся; тетя Тоня, бабушка, Лида, Катя с Олегом, Лялька и Иван шли следом и смотрели на Лизу, пока она окончательно не исчезла из виду. Лялька повернулась к бабушке и увидела, что она мелко крестит ушедший поезд. Потом тетя Тоня с бабушкой пошли вперед, а вслед за ними все остальные: Катя с Олегом, мама с Иваном, и Лялька ревниво заметила, что он очень бережно поддерживает маму под руку! Лялька вклинилась между ними и повисла на их руках: “Ага, а меня-то вы забыли, да?” Она смеялась, но глаза у нее были сердитые, и мама сразу это заметила. “Елена, — строго сказала она, — ты не маленькая!” — “Да, мамочка, — кротко ответила Лялька. — Недавно мне сказали, что я уже совсем невеста”. Бабушка обернулась и внимательно посмотрела на Ляльку. А у нее начался, как говорила в таких случаях мама, необузданный приступ веселья, который обычно завершался слезами. В трамвае Лялька притихла и молча смотрела в окно, чувствуя себя совсем одинокой и маленькой.Утром следующего дня, когда мама собиралась на работу, Лялька притворилась спящей. Мама постояла над ней, вздохнула и ушла, тихо закрыв за собой дверь. А Лялька заплакала, так жалко ей стало маму и себя, и мешали разобраться ей во всем этом непонятная тревога и обида. Надо было срочно с кем-то поговорить, только не с бабушкой и не с мамой. “Ой,
— стукнула себя по лбу Лялька. — Вот я балда! Пойду к Марине”. Лялька быстро собралась и побежала к своей старшей вожатой, которую не видела целое лето и успела соскучиться.На Лялькин нетерпеливый звонок дверь открыла Марина. “Лялька, как хорошо, что ты пришла!
— весело крикнула она и потащила ее к себе в комнату. — Я уж хотела тебя разыскивать: адреса-то твоего у меня нет. Я уезжаю!” Лялька растерянно посмотрела на Марину и тут только заметила беспорядок, который бывает при сборах в дальнюю дорогу. Висели Маринины платья, открытый чемодан лежал на тахте, а рядом — свертки и стопки книг. “Я поступила в ГИТИС, — продолжала на ходу говорить Марина, — ну, в театральный институт, понятно, да? Никто об этом не знал, чтобы не сглазить”. Марина засмеялась и подала Ляльке несколько книг: “Это тебе на память, вдруг ты захочешь стать артисткой”. — “А ты артисткой будешь?” — “Да нет, я поступила на отделение музыкальной режиссуры. Буду потом ставить оперные спектакли!” Марина посмотрела на погрустневшую Ляльку: “Что же ты нос повесила? Я приеду на каникулы, а ты займись все-таки каким-нибудь делом. Сама-то знаешь, чего хочешь? Не теряй время, оно ведь и наказать может!” Марина опять засмеялась, а Лялька ответила, что кое-какие идеи у нее есть, во всяком случае, одна-то уж точно.“Что же такое,
— думала Лялька после проводов Марины, — что же все, кого я люблю, покидают меня. Уехал папа, уехала Лиза, а еще вот и Марина. И я даже не сказала ей про Ивана и про маму… Правда, приехала Катя, а с ней Олег, а с ним… Иван. Ну, уж до него-то мне точно нет дела!” Лялька рассердилась, а когда она сердилась, то была чрезвычайно деятельна. Вот и теперь она решила сделать уборку, стащила с пола тканые половички и побежала на улицу, чтобы выбить из них пыль. Лялька колотила и трясла половики за кустами на полянке с таким ожесточением, словно решила побить все свои непрошенные и сердитые мысли. Она не видела, что по дорожке к дому шла мама, а рядом с ней Иван. Занятые своим разговором, они тоже ничего не замечали. Лялька услышала мамин голос и уже собралась выйти из своего укрытия, но тут мама сказала: “И еще — я тебя старше!” — “Всего на два года”, — ответил Иван. Лялька понимала, что надо как-то появиться или дать знать о себе, но тревожное любопытство удержало ее, и она так и осталась сидеть на своих половиках за кустами. “Нет, — продолжала разговор мама, — не на два года, а на целую Лялькину жизнь. Я во время войны уже на заводе работала, а ты был мальчишкой и на фронт бегал, да? Ведь бегал?” — “Бегал, — уныло ответил Иван. — Два раза с эшелона снимали”. Мама засмеялась, а больше Лялька уже ничего не слышала, потому что они ушли дальше. Видно было, что в подъезд мама зашла одна, а Иван постоял немного и пошел обратно. Ляльке пришлось опять сесть на половики, чтобы Иван ее не заметил. Сердце у нее колотилось, и было стыдно, что она подслушивала. Тяжело вздыхая, Лялька поплелась домой. Мама разговаривала в кухне с соседкой Таней, и они над чем-то весело смеялись. “Лялька, ты? — крикнула мама.— Иди сюда, чай пить будем”.“Смеется,
— подумала Лялька, — как странно…”***
Телеграмму принесли поздним вечером. На резкий звонок вышел дядя Сережа, и было слышно, что он с кем-то разговаривает. Потом раздался осторожный стук в дверь, и дяди-Сережин голос позвал маму. Лялька услышала, как что-то упало, потом Таня пробежала в ванную и обратно. Лялька выскочила в прихожую и увидела, что мама сидит на стуле с запрокинутой головой, а Таня держит перед ее носом ватку, резко пахнущую нашатырем. “Мамочка!
— закричала Лялька. — Что с тобой?” Мама медленно открыла глаза и тихо сказала: “Ляля, папа умер…”Лялька не могла плакать, хотя крик застрял где-то внутри, и вырваться ему не давала огромная холодная пустота, заполнившая ее сердце. Телеграмма со словами “Андрей умер, похороны …” и подписью “Кира” была непонятна. “Мама, кто это
— Кира?” — спросила Лялька. “Папина жена”. — “А-а… Я ее ненавижу! Папа из-за нее умер, он мне сам говорил, что ему без нас плохо! А раз ему было плохо, вот он и умер!” — кричала Лялька. Потом она заплакала, и дядя Сережа с Таней поили ее и маму горячим чаем и что-то говорили, но Лялька не слышала слов.Уезжали вечером следующего дня. В купе было полутемно, Лялька лежала на верхней полке, как тогда, когда ехала с мамой на целину, но в окно не смотрела. Вдруг вспомнила себя маленькой, как с мамой в переполненном вагоне ехали к папе, узлы и чемоданы на полу
— на них сидели люди, а потом папу, его сильные руки, которые подхватили ее и нежно прижали к груди. Лялька старалась не шевелиться, чтобы не тревожить маму, лежавшую на нижней полке, но Лида тоже не могла спать. Лялькин крик: “Ему без нас было плохо, вот он и умер!” — не давал ей покоя.…Вокзал был маленький, старинный. Ехали от него на автобусе, потом шли пешком, пока наконец не остановились у деревянного дома со светелкой. “Вот и пришли,
— сказала мама. — Тут мы жили, когда я привезла тебя к папе. А там, — и мама показала на полукруглое окошко светелки под крышей, — была наша комната”. Мама взялась за железное кольцо, прикрученное к калитке, и несколько раз громко стукнула им. “Иду-иду”, — раздался женский голос, послышались шаги, калитка приоткрылась и сейчас же распахнулась настежь. “Лида, милая! А мы уж и не чаяли тебя увидеть”. Пожилая женщина в темном платье обняла маму и заплакала. Потом она обняла Ляльку и заплакала еще горше: “Лясечка, деточка наша родная! Вот как свидеться довелось! А я тетка Нина, сестра твоего папы. Ну, проходите в горницу, что же мы у порога-то…” Лялька зашла в дом, где когда-то жил ее отец и куда ненадолго привозила ее мама. “Горница” оказалась большой, чисто прибранной комнатой с множеством комнатных цветов. Стол в центре был накрыт вязаной скатертью с кистями, в одном углу комнаты стояла горка с посудой, а в другом — книжный шкаф. Перехватив Лялькин взгляд, тетя Нина сказала: “Это еще папа твой совсем молодым книги начал собирать, уж очень читать любил”. Тетя Нина вздохнула и сказала, глядя на Ляльку: “Это надо же, как на отца походит. А ты, Лидушка, замуж-то, видно, так и не вышла”. Мама покачала головой, а тетя Нина снова вздохнула: “Молодая ты была и гордая. А бабы-то одинокие после войны на что угодно шли, чтобы хоть ребеночка завести. Вот и эта библиотекарша, Кира наша…” Мама посмотрела в Лялькину сторону и предостерегающе покачала головой. Тетя Нина тоже посмотрела на Ляльку, перебиравшую книги, и захлопотала, накрывая на стол. Наскоро перекусили и поехали “к Андрею”, как сказала тетя Нина.Дверь его квартиры была открыта, на лестничной площадке толпились люди, в квартиру тоже заходили. Лида сильно побледнела и крепко взяла Ляльку за руку. Гроб стоял в большой пустой комнате, было душно и полутемно, потому что окна закрыли шторами. Лялька с мамой подошли к гробу и положили цветы, принесенные с собой. Лялька со страхом смотрела на отца, на его большие руки, сложенные на груди, и чувствовала, как та холодная пустота, что заполнила ее сердце, сжимается до горячего комка, не дающего дышать. Она очнулась от знакомого уже запаха нашатыря, который поднесли к ее носу. Ватку держала маленькая худая женщина в черном, и на ней было янтарное ожерелье, которое папа выбирал в таллинском магазине. Значит, это и есть Кира, которую надо ненавидеть! А рядом с ней стояла мама и с тревогой смотрела на Ляльку. Мама тоже была в черном платье, и она тоже надела ожерелье. Лялька вдруг с радостным ожесточением отметила, что Кира гораздо старше мамы, что платье на ней старомодное, а тонкие ноги обуты в какие-то мальчиковые туфли. Лялька отстранилась от ее руки и вцепилась в маму. Кира суетливо поставила стулья, но мама так и осталась стоять. Подошла тетя Нина, обняла их за плечи и повела к выходу.
Потом началось самое страшное в Лялькиной жизни: выносили гроб, и музыканты маленького духового оркестра заиграли печальный и тревожный марш, провожая папу. Народу собралось много, на кладбище говорили о том, какой он был замечательный человек и прекрасный специалист, и о том, что его никогда не забудут. Лялька слушала и думала, что никто не смеет больше, чем она, любить и помнить ее папу
— ни все эти люди, ни мачеха Кира. “Попрощайся с папой, деточка”, — шепотом сказала Кира и слегка коснулась Лялькиной руки. Та дернула плечом и подошла к гробу; постояла немного, глядя на застывшее восковое лицо, повернулась к маме и заплакала. Тетя Нина, стоявшая рядом с ними, обняла обеих и прижала к себе, будто старалась защитить от стука молотка, когда стали заколачивать гроб. Вскоре все было кончено. Остался холмик, укрытый венками и цветами, и пирамидка с надписью: “Вертилин Андрей Григорьевич. 1921–1961”.После похорон вернулись в квартиру отца, где уже были вымыты полы и накрыт стол. Лида хотела увести Ляльку к Нине, но та сказала ей: “Уж ты, Лидушка, потерпи, помянуть надо. А потом ко мне пойдем”. На поминках незнакомые люди опять говорили, что никогда не забудут Андрея Григорьевича, что жизнь он прожил короткую, но правильную. Когда все разошлись, Кира позвала Лиду и Ляльку в маленькую комнату, которая, видимо, служила папе кабинетом. За стеклом большого книжного шкафа Лялька увидела увеличенную фотографию, что была снята в таллинском “Экспресс-фото”. Кира подала маме черный пакет: “Здесь фотографии Андрея на память вам, Лида, и Лялечке. Очень Андрей ее любил и страдал, что редко видел…”
— “Это не моя вина”, — сухо ответила Лида. Кира быстро-быстро закивала головой и достала из ящика стола еще один конверт: “Это сберкнижка на ваше имя. Он очень беспокоился перед смертью о том, что вам придется трудно, когда его не будет…” Лида посмотрела на конверт и сказала: “Мне всегда было трудно без него, всю жизнь. И Ляльке тоже…” Кира печально покачала головой: “Вы же сами тогда уехали с дочкой, не простили его. А сейчас вас двое, а я как была одна, хоть он и жил рядом, так и осталась”. Ляльке ненавидеть мачеху Киру совсем расхотелось: такая она была маленькая и потерянная. Вот сейчас они уйдут, думалось Ляльке, а Кира останется одна с невеселыми воспоминаниями. Лялька подошла к своей мачехе, неловко обняла ее и поцеловала в щеку: “Спасибо, тетя Кира”. Кира тоже обняла Ляльку, постояла так немного, погладила ее по волосам, повернулась к Лиде: “Простите меня и его простите, что уж теперь…”Остаток дня и ночь провели у тети Нины. Легли спать поздно, проговорив почти до рассвета. Уже засыпая, Лида слышала, как Нина хлопотала в кухне, чем-то шуршала и о чем-то сокрушалась. Утром оказалось, что она собрала внушительную сумку с яблоками и чем-то еще в дорогу. “Нина, да как же мы это дотащим”,
— взмолилась Лида. “Ничего, как-нибудь, вас же двое, — отвечала тетка, пытаясь еще что-то втиснуть в сумку. — Здесь дотащу, а там у вас, поди, такси ездят? Вот и довезут”. Потом сели втроем у стола в горнице. “Не забывайте меня, — попросила тетя Нина. — Я ведь совсем одна осталась, ну и Кира еще, куда ж ее деть, тоже одна. Вот и будем доживать… А ты, Лясечка, приезжай хоть на каникулы, здесь дом твой родной. Лида, и ты приезжай, на меня-то не сердись. Ну, все, дорогие мои, давайте прощаться!”Когда вернулись домой, Лялька с любопытством, как чужую, оглядела комнату, все, что там было и не менялось, сколько она себя знала. Вспомнила слова тети Нины: “Приезжай, здесь дом твой родной”. “Вот у меня папина родина появилась, о которой я ничего не знала, и тетя Нина есть, и дом родной, только папы никогда не будет,
— думала Лялька, уставясь на потускневшую от старости цаплю на ширме. — Через несколько дней в школу идти, и будут спрашивать, как лето провела. А оно было таким длинным-длинным, как целая жизнь со счастьем и горем… Про папу сказали, что он прожил правильную жизнь. И мне надо жить правильно, время нельзя терять, а то оно накажет”.***
Никому ничего не говоря, Лялька решила, что пора свое тайное желание попытаться исполнить. Набор в детский театр при телестудии, о котором еще весной говорила Марина, давно прошел, но почему бы не попытаться все-таки туда съездить? На следующий день, когда мама ушла на работу, Лялька мигом собралась и поехала в телестудию, отчаянно волнуясь и сердясь на себя. Увидела знакомую по множеству фотографий телебашню и здание с колоннами и храбро направилась к будке с вахтером. “Мне надо к режиссеру, который руководит детским театром”,
— твердо заявила Лялька. “Так вот же он стоит, машину ждет, иди скорее, — и вахтер открыл перед оробевшей Лялькой дверь своей будки во двор телестудии. — Его, кстати, Вадим Алексеевич зовут”. Лялька пронеслась мимо вахтера, по пути сказав “спасибо”, и оказалась перед режиссером, таким же высоким и худым, как папа. “Вадим Алексеевич, я очень хочу заниматься у вас в театре!” — выпалила Лялька заготовленное обращение. Вадим Алексеевич улыбнулся Ляльке, и она заулыбалась в ответ, а он сказал: “Вот ведь какое дело — девочек-то у нас много, да и набор давно был. Приходи в следующий раз”. Лялька перестала улыбаться: “Нет, я не хочу следующего раза! Я не знала о наборе, у нас телевизора нет, и вы меня даже не слушали. Пожалуйста!” Режиссер посмотрел на ее пылающие щеки, заглянул в глаза, из которых были готовы пролиться слезы, и засмеялся: “Ну, хорошо! Ты умеешь убеждать — занятие у нас в воскресенье, приходи. Ты не сказала, как тебя зовут”. — “Лялька, ой, то есть Елена Вертилина”. Подошла машина, и Вадим Алексеевич уехал, помахав Ляльке рукой: “До встречи, Елена Вертилина!” Немного опешившая от стремительности знакомства с режиссером, которого она представляла совсем иным, и от результата разговора, Лялька постояла немного, потом перевела дух и не торопясь пошла обратно. “Ну как?” — спросил вахтер. “Сказал в воскресенье приходить!” — весело крикнула Лялька и побежала к трамвайной остановке.Весь остаток дня до маминого прихода с работы она пребывала в возбужденном состоянии. Лида, ожидавшая от Ляльки подавленности и отчаяния, была немного удивлена и даже встревожена. “Лялька, у тебя что-то произошло?”
— осторожно спросила она. Лялька помотала головой и обняла маму. “Мамочка, я сегодня познакомилась с одним человеком, — таинственно проговорила Лялька. — Я была на телестудии, и этот человек режиссер”. — “О, господи, да как же тебя туда занесло?” — удивилась Лида. “Меня туда занесло на трамвае с двумя пересадками, — так же таинственно произнесла Лялька. — А в воскресенье меня опять туда занесет, и, возможно, меня возьмут в детский телевизионный театр!” Лида изумленно посмотрела на дочь: “Ты снова захотела стать артисткой? А как же твое решение пойти на факультет журналистики? Хотя, да… Это все, конечно, очень интересно, но неожиданно. И у нас даже телевизора нет, придется покупать!” Она рассмеялась, а про себя решила, что Лялька молодец.В воскресенье Лялька в назначенное время чинно прошествовала через вахту телецентра, назвав свою фамилию. Вахтер поискал ее в списке и кивнул: “Проходи!” Лялька смотрела на девчонок и мальчишек ее возраста и немного постарше, которые уверенно и чересчур независимо проходили мимо нее. Ляльке это показалось забавным, она улыбнулась очень симпатичной девочке и пошла вслед за всеми. Миновали вестибюль, прошли мимо закрытой двери, на которой висела табличка с надписью “Большая студия”, потом еще какой-то холл и попали в просторное помещение без окон. Лялька с любопытством оглядела стены с деревянными панелями, завешенные плотной тканью, ряды стульев, длинный стол и уселась поближе к выходу. Вадим Алексеевич вошел стремительно и, на ходу здороваясь с ребятами, прошел к столу. По тому, какая почтительная тишина мгновенно возникла, стало понятно, что его здесь очень уважают. Вадим Алексеевич посмотрел на своих воспитанников и сказал: “Нуте-с, кое-кого ждет работа…” Все замерли, режиссер стал называть фамилии, а названные с готовностью вскакивали с места. “Значит, завтра попрошу в детскую редакцию, и не опаздывать”. Лялька сидела как на иголках, решив, что Вадим Алексеевич о ней забыл. Она низко опустила голову и тут услышала: “Лена Вертилина, что же ты прячешься? Выходи, покажись всем!” Лялька поднялась со своего стула и вышла на середину. “Ты что-нибудь нам почитаешь? Что хочешь, что у тебя готово”,
— предложил Вадим Алексеевич. Лялька кивнула головой и начала: “О. Генри. “Вождь краснокожих”. Она читала про двух мошенников и чувствовала, что слушают ее хорошо и с интересом, а с особенным интересом слушает Вадим Алексеевич: он улыбался, кивал головой и смотрел на ребят, наблюдая, какое впечатление производит на них рассказ и Лялька. Она уже ни капельки не волновалась, и конец рассказа “…успеем добежать до канадской границы” был встречен одобрительным смехом. “Ну, что, ребята, берем Лену Вертилину к нам?” — спросил он, и ребята весело ответили: “Берем!”Потом позанимались орфоэпией, что означало правило произношения звуков, как тут же, видя вопрос на Лялькином лице, пояснила девочка, сидящая рядом. После занятий Лялька спросила у нее, что за работа ждет ребят, которых вызвал Вадим Алексеевич. Та рассмеялась и сказала, что это участие в передачах, а иногда в спектаклях, и что многие из них никогда не дождутся такой удачи. “А я дождусь!”
— уверенно подумала Лялька, попрощалась с девочкой, пожалела, что ехать им в разные стороны, и полная впечатлений отправилась домой. Она думала о том, что начинается интересная пора в ее жизни, что с нового учебного года она уже старшеклассница и что она соскучилась по школе и по школьным подругам.С началом занятий самым неожиданным для Лялькиных одноклассников было обращение некоторых учителей к ним на “вы”. Приятно было чувствовать себя взрослыми, и о старых школярских затеях приходилось забывать. Носились слухи о профессиональном обучении в школе, но пока никто толком не знал, что это такое, поговаривали, что среднее образование будет одиннадцатилетним. И еще
— с уходом Марины из школы не стало концертной бригады и школьного театра.Лялька с понедельника ждала субботы; гуманитарные предметы, особенно литература, давались легко, но по-прежнему она не дружила с математикой, и это огорчало маму. А по воскресеньям Лялька в любую погоду ехала в телестудию. К каждой встрече Вадим Алексеевич готовил что-нибудь интересное, кроме работы по речи и актерскому мастерству. И каждый раз Лялькино сердце тайно замирало, когда он вычитывал очередной список занятых в телевизионных передачах ребят. Но ее фамилия не звучала. “Что же,
— успокаивала себя разочарованная Лялька, — значит, пока нет для меня ничего. Но разве я только за этим сюда прихожу? Мне интересно все!” И она весело улыбалась Вадиму Алексеевичу, прощаясь до следующего воскресенья.Однажды забежала ненадолго навестить Катю. Олег сказал про Катюшку, что она хандрит и что от этого есть хорошее средство: попить чаю с тортом. “А Кате разве можно торт?”
— удивилась Лялька. “Нужно!” — крикнул Олег, быстро собрался и побежал в магазин, оставив девчонок одних. Катя начала расспрашивать Ляльку, как ее дела и скоро ли она покажется на экране. Лялька покачала головой: “Я, наверное, не подхожу”, — грустно сказала она и посмотрела на Катю. “Вот и я тоже не подхожу, — всхлипнула Катюшка. — Балетный век короток, а мне ведь уже 22 года!” — “Совсем старуха!” — крикнул из прихожей вернувшийся Олег. — Вы что, обе ревете? Мигом пошли пить чай”. — “Боюсь, что так третьим лебедем и простою, а ведь в Новосибирске…” — “Не слушай ее, Лялька! — обнял жену Олег. — Все у нее будет хорошо. Еще автографы после спектакля будет раздавать. Ну, вы почирикайте, а я поработаю”. — “А что Олег делает?” — шепотом спросила Лялька. “Над докторской работает”, — так же шепотом с гордостью ответила Катя. “А-а”, — протянула Лялька, не очень поняв, что это такое.Вечером, уютно свернувшись калачиком на своем старом диване и положив голову маме на колени, Лялька спросила у нее: “Мам, я могу нравиться?” Лида удивленно посмотрела на Ляльку, словно впервые увидела ее: “Кому нравиться?”
— “Ну, какому-нибудь мальчику, например”. — “Конечно, можешь”, — мягко ответила Лида. Она смотрела на дочку и думала, что в последнее время они редко стали говорить по душам, что у Ляльки появились свои секреты, которыми она не всегда хочет с ней делиться. “Мам, — опять заговорила Лялька, — недавно на литературе у нас спрашивали о любимом литературном герое. И я сказала, что у меня — Сирано де Бержерак. А Гришка сказал, что я выпендриваюсь, а еще некоторые захохотали…” — “А когда ты могла прочитать эту пьесу?” — удивилась Лида. “Это Вадим Алексеевич нам читал. Он всегда что-нибудь нам читает на занятиях. А Сирано… Он гордый, благородный, он смелый, он честный, а как он любит Роксану и уходит, когда узнаёт, что она любит другого, и от его имени пишет ей письма! — Лялька обняла мать. — Вот почему он мой любимый герой! А наши мальчишки никогда не смогут быть такими!” Лялька говорила это горячо, и глаза ее гневно сверкали, и хороша она была, отстаивая Сирано. Лида пригладила ее растрепанные волосы и серьезно сказала: “Твои одноклассники вырастут, ты и оглянуться не успеешь. И среди них тоже будут и смелые, и благородные, и любящие. Просто они еще не успели повзрослеть”.Они сидели так, обнявшись, и Лида думала, что мечется дочкина беспокойная душа, ищет ответа на свои вопросы. А Лялька размышляла над мамиными словами и еще о том, что ей все-таки очень повезло с мамой, и с бабушкой, и со всеми, кого она любит…
***
Близился Новый год, зимние каникулы и школьный новогодний вечер для старшеклассников. Девчонки-одноклассницы загадочно перешептывались на переменах, обсуждая наряды, в которых придут на вечер, и ужасно волновались: все-таки первый настоящий вечер с танцами, и там будут даже десятиклассники! Восьмиклассники презрительно усмехались
— подумаешь, первый бал Наташи Ростовой — и говорили, что вообще не пойдут.И вот он наконец-то наступил, этот день, когда уроков было мало, и никого не спрашивали, и не ставили оценок, а на доске было написано: “Последний день
— учиться лень!”, и учителя не сердились на такую вольность. Со звонком весело понеслись в раздевалку, и через полчаса школа опустела. До вечера еще оставалось время, и оно было посвящено сборам на самый волшебный, самый волнующий, самый веселый бал.Дома Лялька заново погладила свое нарядное поплиновое платье нежного персикового цвета и аккуратно повесила его на плечики. Она торопилась, и тревожное радостное ожидание словно покалывало ее всю маленькими веселыми колючками. Лялька носилась из комнаты в ванную, перекусывая на бегу, запивая бутерброд остывшим чаем и не замечая этого. Наконец чисто вымытые густые темные волосы улеглись на ее голове аккуратной шапочкой, и платье, когда Лялька надела его, послушно расправило все складки поверх пышной нижней юбки, и шелковые розовые чулки натянулись без единой морщинки, и можно было окончательно и критически посмотреть на себя в зеркало. Лялька сунула ноги в светлые узконосые туфли-лодочки без каблуков и, волнуясь, посмотрела на себя. Из туманной зеркальной глубины на нее тоже взглянула девочка, нет, пожалуй, очень юная девушка, и она понравилась Ляльке. Девочки встретились глазами и улыбнулись друг другу. “Все!
— сказала Лялька своему отражению. — Ответственно заявляю, что ты сказочно хорошенькая, а потому пора отправляться на бал. Где наша карета из тыквы?”Школа была совсем рядом, поэтому Лялька пальто застегнула только на верхнюю пуговицу, чтобы не помялось платье, и помчалась стрелой. “О, Лялька!
— встретил ее старый знакомый десятиклассник Журавский, тоже бессменный участник всех школьных концертов. — Давай скорее, еще порепетируем, пока есть время”. Лялька согласно кивнула головой, побежала в раздевалку, скинула пальто, подумав счастливо, что это — лягушачья шкурка, и, не отдышавшись от быстрого бега, а может от волнения, появилась в зале. “Ну, старуха, — восхищенно крикнул Журавский, — ты прямо на глазах становишься человеком!” В полумраке зала пахло хвоей, возились с проводами десятиклассники во главе с учителем физики, а на сцене заранее волновались участники концерта. Кто-то что-то забыл, кто-то отказывался репетировать в таких условиях, и Журавский, быстренько всех растолкав, уселся за рояль. “Качает, качает, качает задира-ветер фонари над головой…” — Лялька пела новую популярную песенку про студента и про то, что “формулы счастья… в учебниках нет!”. В это время в зале включили фонарь, и свет от него упал на зеркальный вращающийся шар под потолком, и от него разбежались по стенам и потолку светящиеся хлопья. “Молодец, старуха! — одобрительно сказал Журавский. — В темпе проходим все остальное!”Репетиция закончилась уже при полном освещении, в закрытые двери стучали, и пора было открывать бал. Из дверной ручки вытащили швабру, готовую вот-вот сломаться под напором желающих попасть в зал, но первой вплыла завуч Ирина Борисовна в новом бордовом платье с хризантемой у ворота, за ней вошли дежурные десятиклассники в белых рубашках с красными повязками на рукавах, и только потом
— смеющаяся толпа измученных ожиданием девчонок и парней. Из динамиков раздался треск, потом шипение, наконец грянула музыка, и все бросились занимать места на расставленных перед сценой низких скамейках. Завуч Ирина Борисовна с немкой Марией Генриховной уселись на стулья, молоденькая литераторша Людмила Васильевна, которую все за глаза называли Люсей, сидела рядом со своим 9Б, и девчонки ели ее глазами, потому что на ней было роскошное сиреневое муаровое платье с широкой юбкой и открытым воротом. Ирина Борисовна беспокойно смотрела на дверь, ожидая прихода директора, но музыка смолкла, а он так и не появился. В это время занавес на сцене слегка разошелся и пропустил Деда Мороза, появление которого было встречено радостным шумом. Он поднял руку, призывая к тишине, и голосом директора школы Павла Николаевича поздравил всех с наступающим 1962 годом. Все засмеялись, закричали “спасибо!”, а завуч облегченно вздохнула и переглянулась с Марией Генриховной.Лялька была на сцене, ожидая своей очереди в концертной программе. Как всегда, она смотрела в зал через маленькую дырочку в занавесе. Дед Мороз
— Павел Николаевич, закончив свои поздравления, под смех и аплодисменты спустился в зал и сел на скамейку рядом с литераторшей Люсей, а завуч опять переглянулась с Марией Генриховной. “По местам! — трагическим шепотом закричал Журавский. — Начинаем!”Концерт был небольшой, зрители после каждого номера весело кричали “Браво!” и хлопали в ладоши. Свет в зале выключили, осветив только сцену и зеркальный шар под потолком, который медленно кружился, разбрасывая во все стороны разноцветные звезды. Едва закончился последний номер, как скамейки мигом поставили вдоль стен, освободив зал для танцев. Лялька вместе с другими участниками концерта спустилась со сцены и подошла к своим одноклассницам, которые стайкой сгрудились в углу. Девчонки подчеркнуто равнодушно рассматривали Лялькино платье и ничего не говорили об ее выступлении. В динамиках в это время опять зашипело и затрещало, потом заиграл вальс, на елке зажглись разноцветные лампочки, и Журавский в микрофон объявил, что новогодний бал начинается. Девчонки стали смотреть независимо и куда-то поверх голов, мальчишки продолжали топтаться у стен, и на призывы Журавского никто не откликался. Лялька почувствовала вдруг отчаянный и веселый страх и быстро пошла через зал, чувствуя на себе заинтересованные взгляды. Она шла к группе десятиклассников, и они смотрели на нее, но она прошла мимо и остановилась возле Павла Николаевича, который все еще парился в шубе Деда Мороза. “Павел Николаевич,
— звонко проговорила Лялька, — пригласите меня, пожалуйста, на вальс!” Директор удивленно уставился на Ляльку, а ей показалось, что пауза затягивается, но он засмеялся, потом наклонил голову и подал Ляльке руку. Он танцевал неожиданно легко, но как-то слегка старомодно, как в старых фильмах, и, сделав два круга вокруг елки, остановился и стащил с себя шапку вместе с бородой и усами. “Все, — сказал он, — уморила!” Вокруг елки уже весело кружились пары, и Журавский, подскочив к Ляльке, крикнул ей на бегу: “Молодец, старуха! Спасла положение”. А Лялька осталась стоять там, где закончился вальс с Павлом Николаевичем. Никто ее не приглашал, и это было обидно. Лялька, заставив себя весело улыбаться, метнулась за кулисы к приготовленному реквизиту для аттракционов и схватила сумку, на которой были наклеены буквы “Почта”. Желающих играть оказалось много, номерки для почты моментально разобрали, и Лялька сновала по залу, разнося записочки адресатам. “А почему у тебя нет номера? — спросил ее незнакомый парень, по виду явно десятиклассник. — Я бы отправил тебе письмо”. Лялька вспыхнула, но мигом ответила: “Ты уже подошел ко мне сам, зачем же писать?” — “Тебя зовут Лена Вертилина, я знаю”, — продолжил разговор парень. “Вообще-то мне привычней, когда меня называют Лялька”. — “А можно я буду называть тебя Алена, чтобы не как все?” Лялька деланно равнодушно пожала плечами, а парень сказал: “А меня зовут…” В это мгновение музыкальная пауза закончилась, и из динамика, под которым они стояли, раздался такой треск и писк, что в зале захохотали и зажали уши. И Лялька не расслышала, как же его зовут! Переспрашивать было неудобно, он пригласил танцевать, Лялька танцевала, смеялась, проводила вместе с Журавским веселую викторину, раздавала призы, и целый вечер ее мучил неотступно один вопрос: “Ну как же, как его зовут, у кого бы спросить…”Ровно в 22.00 раздался длинный школьный звонок, возвещающий конец бала. “Все, все, никаких “еще!”
— загремел директорский голос. — Последний танец!” Включили мелодию под странным названием “Маленький цветок”, все бросились танцевать, даже те восьмиклассники, которые весь вечер слонялись то у радиорубки, то по полутемному коридору. “Алена, ты со мной танцуешь?” — спросил Ляльку “человек без имени”, как она его называла про себя. Лялька кивнула головой и положила руки ему на плечи.Стихла музыка, народ потянулся в раздевалку, а Лялька так ничего и не придумала. Журавский, как назло, куда-то исчез, и помощи ждать было неоткуда. “Я провожу тебя”,
— полуутвердительно сказал “человек без имени”, а Лялька затрясла головой, что могло означать и “да”, и “нет”. Она помчалась в раздевалку, накинула пальто и выскочила из школы. “Вот я дура-то! — ругала себя на бегу Лялька. — Где была моя смелость…”Дверь на ее звонок открыла мама. “Ну, как прошел вечер?
— спросила она, вглядываясь в Лялькино лицо. — Все хорошо?” — “Мамочка, я такая балда! — скидывая пальто, несчастным голосом сказала Лялька. — Сначала все было прекрасно: и концерт, и в почту играли, и я даже с директором вальс танцевала!.. А потом я познакомилась с мальчиком, а как его зовут, не расслышала — очень шумно было. Ну вот, а потом я сбежала, когда он сказал, что пойдет меня провожать… Я же не могла ему сказать, что не знаю его имени!” Мама обняла Ляльку и, улыбаясь, спросила: “А туфельку на бегу ты не потеряла?” — “Тебе смешно, — обиженно протянула Лялька, — как ты не понимаешь, со мной же впервые знакомились вот так, на балу, и музыка играла, и на меня смотрели, и все так нелепо закончилось!” — “Маленькая ты моя, — грустно вздохнула мама. — Ничего еще не закончилось, и, если твой незнакомец захочет, он тебя найдет. Вы же в одной школе учитесь”. — “Ой, правда! — обрадовалась Лялька. — Я как-то об этом не подумала. А если он не будет искать?” — “Значит, все было твоим новогодним приключением, о котором ты будешь весело вспоминать, возможно, через многие годы”.Лялька недоверчиво покачала головой, постояла перед зеркалом, глядя на свое отражение. “Вот так,
— сказала она, — через годы весело вспоминать! А сейчас что прикажете делать?”На каникулы после зимней сессии приезжала Марина, и Лялька вместе с Журавским ходила к ней в гости. Журавский тоже хотел поступать в театральный институт, но не решил в какой. “Во все сразу, какие есть в Москве!”
— сказала Марина. Она рассказывала о театральных московских событиях и о своем студенческом житье-бытье. Лялька слушала и думала, что ей до студенческой жизни еще далеко, и она так и не решила пока, чем займется после школы.Когда шли обратно, Журавский вдруг спросил: “Слушай, старуха, а куда ты исчезла после новогоднего вечера? Арсений чуть насмерть не замерз, пока возле школы прыгал”. Сердце у Ляльки забилось, стало жарко, но она равнодушно спросила: “Какой еще Арсений?”
— “Да тот Арсений, с которым ты так лихо отплясывала!” — “А-а… да так, домой надо было… А где он теперь?” — как о ничего не значащем спросила Лялька. Журавский присвистнул: “Арсений наш в Москву к родителям уехал. Он здесь у бабушки жил, пока родители за границей работали…” Больше Лялька не слышала, что говорил Журавский. Ей было ужасно обидно, что все так закончилось, но к этой обиде примешалась маленькая гордость: “Он ждал возле школы и мерз!” Ни один мальчик еще не ждал Ляльку и не мерз из-за нее!На очередном занятии в телестудии Лялька наконец-то услышала свою фамилию. Она так стремительно вскочила со стула, что он с грохотом упал. “Но зачем же стулья ломать?”
— засмеялся Вадим Алексеевич. Лялька смеялась вместе со всеми, чувствуя, что от смущения и радости щеки ее пунцовеют. В понедельник ровно в назначенное время она уже была в детской редакции, куда за все время не заглядывала ни разу. Ей дали экземпляр текста передачи для старшеклассников, которую Лялька однажды видела по телевизору. Вторым ведущим был красивый мальчик с каким-то туманным взглядом. И началась работа, настоящая взрослая работа, на которую нельзя опаздывать, ссылаясь на отсутствие трамваев и часов. Сначала текст вычитали за столом, а на следующий день перешли в “Большую студию”, из которой велись все передачи. “Трактовая репетиция”, — сказал “мальчик с туманным взглядом”, снисходительно посмотрев на Ляльку. Она кивнула головой, не поняв, впрочем, что такое “трактовая”. Их усадили за низенький стол, и Лялька с любопытством начала рассматривать все вокруг. “Лена, — загремел откуда-то сверху голос Вадима Алексеевича, — не вертись, свет ставят!” А Лялькин партнер Боря Карпов, “туманный мальчик”, как она про себя называла его, продолжал снисходительно объяснять: “Это “юпитеры”, а это “бэбики”, а показывать нас будут с трех камер”. В это время очень близко наехала телевизионная камера, из-за нее показался оператор в наушниках и одобрительно кивнул Ляльке головой. Еще раз прочитали текст. Операторы двигали камеры и микрофоны, подвешенные на “журавлях”, и Лялька с гордостью ощущала себя частью этой сложной работы.Вадим Алексеевич спустился с пульта по крутой железной лестнице. “Молодцы, хорошо смотритесь в паре,
— сказал он. — Лена, ты фотогеничная, “крупешником” пару раз покажут. Ну, ребята, до завтра!” Боря Карпов посмотрел на Ляльку: “У тебя будет два крупных плана, а у меня?”Передача прошла хорошо, хотя Лялька боялась забыть текст или что-нибудь перепутать. “Тишина в студии!”
— скомандовал голос с пульта, вспыхнуло табло на стене, поехала камера, зажегся на ней красный глазок, прозвенел короткий звонок, и Лялька, улыбаясь, произнесла дежурный текст: “Здравствуйте, ребята! Начинаем нашу очередную передачу…” Потом говорил Боря, потом говорили приглашенные на передачу, и наконец все подошло к концу, погас красный глазок на камере, в студии все разом заговорили, потеряв к Ляльке и Боре всякий интерес. Они вышли в холл, где их уже ждал Вадим Алексеевич. “Лена, все хорошо, держалась свободно, и улыбка у тебя обаятельная!” — “А я как держался?” — ревниво поинтересовался Боря. “Ты тоже хорошо, как всегда. — Вадим Алексеевич обнял их обоих за плечи и подтолкнул в сторону гардероба. — Все, до свидания!”Мама к началу передачи опоздала, зато бабушка с тетей Тоней смотрели от начала и до последних слов. Бабушка была очень сдержанна в оценке, сказав, что Лялька на экране симпатичнее, чем в жизни, но можно было поменьше “таращиться”. А тете Тоне понравилось, а еще она сказала, что у Катюши радость: она будет танцевать Машу в “Щелкунчике”. Олегом тетя Тоня была недовольна, потому что мало помогает жене, а приходит с работы и все что-то пишет и пишет, писарь какой! И фотография какого-то старика волосатого, родственника ненормального висит, и язык он показывает! “Так это ученый знаменитый,
— засмеялась Лялька, — физик Эйнштейн!” — “Вот-вот, я и говорю, что ученый физик!” — поджала губы тетя Тоня.Потом у Ляльки были еще передачи и спектакли-“одноактовки” для детей, а в летние каникулы
— большой спектакль, над которым работали целый месяц. Кроме ребят там были заняты артисты из театра, и Лялька подружилась со старой седой актрисой, которая однажды во время их беседы сказала, добродушно смеясь: “Ну, девка, тебе только на театр!” Лялька смущенно пожала плечами, но очень обрадовалась.***
И еще одна осень пришла в Лялькину жизнь. Слухи о школьной реформе стали реальностью: с девятого класса ввели производственное обучение, и школы стали одиннадцатилетними. Три раза в неделю в Лялькиной школе девочки получали профессию швей-мотористок, а мальчики ходили на завод. “Хоть шить научишься,
— сказала бабушка, — не век же мне обшивать тебя”. Но шитье было какое-то скучное: наволочки, пододеяльники, фартуки. Швейная машина, за которой работала Лялька, постоянно рвала нитки, шпульки закатывались под стол, и приходилось лазить искать их. “Эй, Вертилина!” — позвал однажды знакомый голос. Лялька подняла глаза от шитья и в дверях увидела голову Журавского. Голова-то была его, но она была совершенно лысой. “Ты откуда такой красивый?” — засмеялась Лялька. “Выйди — тогда узнаешь!” — предложила лысая голова Журавского. Лялька выскочила в коридор, ожидая услышать самую невероятную историю. “Все, старуха, прощаться пришел, — надрывно произнес Журавский и утер несуществующие слезы. — А если серьезно: в армию забирают. Пора, говорят, Родине послужить”. Лялька растерянно смотрела на Журавского, с которого слетела его обычная шутовская маска. “А как же театральный институт?” — спросила она. “А я срезался! — засмеялся Журавский. — Понимаешь, вчистую срезался, никуда не прошел дальше второго тура. Ну, ничего, вернусь — опять пойду. Буду поступать, пока не возьмут!”В конце коридора возникла внушительная фигура директора Павла Николаевича. “Вертилина,
— загремел его голос, — ты почему не на уроке?” Тут его взгляд остановился на Журавском. “А тебя что, призывают? Молодец! Служи как надо, школу нашу не позорь. Вам повезло — время мирное… Мы после выпускного всем классом на фронт пошли, а вернулся я один. Да… Ну, будь здоров!” Павел Николаевич подал руку Журавскому, а потом обнял его. Лялька смотрела во все глаза, не узнавая всегда шумного директора. Он ушел, и Журавский сказал: “Пока, Лялька! Жаль, что ты не влюблена в меня, а то бы письма писала солдату, то есть мне, а я бы отвечал…” — “У тебя есть чем писать? — быстро спросила Лялька. — Адрес мой записать”. Журавский вытащил диковинку — шариковую ручку, и Лялька написала на его руке свой адрес. “Вот. Руки не мой, пока адрес не перепишешь, понял?” — Лялька быстро клюнула его в щеку и побежала в класс, обернулась и помахала рукой. “Счастливого пути!”После ухода Журавского в армию образовалась пустота. Лялька не была влюблена в него, она привыкла к нему как к другу, да и то несерьезному: так, птица-пересмешник. Но давние школьные подруги отдалялись все больше, в телестудии друзей завести не получалось: в школах учились далеко друг от друга и домой после занятий разъезжались в разные концы города. Марина жила в Москве, Лиза
— в Ленинграде, и даже Катюша была слишком занята — приближалась премьера “Щелкунчика”.…Поздний осенний вечер, когда бабушка, тетя Тоня, Лида и Лялька отправились в театр, был на диво хорош. Деревья в сквере растеряли все листья и казались кружевными на фоне сумеречного неба, и театр, полюбившийся Ляльке в раннем детстве, по-прежнему сохранял свое великолепие. В гардеробе давно уже не работал усатый гардеробщик в красивой форме, и номерки выдавали пожилые женщины. Лишь зеркала остались прежние
— большие, и Лялька, посмотрев на свое отражение, кивнула ему.Наконец все четверо прошли к своим местам в первом ряду партера. Совсем близко был барьер оркестровой ямы, и оттуда доносились знакомые звуки настраиваемых инструментов. Пришел Олег, сел на свободное место и сказал, что Катюшка ужасно волнуется. Потом посмотрел на хризантемы в руках у Ляльки и Лиды и сказал, что уже отнес цветы Кате. Лялька и Лида переглянулись и засмеялись: было понятно, что Олег сказал это для тети Тони, которая неодобрительно поджала губы.
Когда прозвенел третий звонок и огромная люстра стала медленно гаснуть, Лялька почувствовала знакомый холодок восторга от приближающегося чуда. На сцене была зима с наряженной елкой, и прелестная девочка Маша, похожая на Катю и совсем другая, жила в сказочном мире, и музыка вела ее.
Но закончился спектакль, и счастливая Катя выходила под аплодисменты на сцену вместе со своим Щелкунчиком-принцем, и слышались крики “браво!”, и уже вынесли на сцену хризантемы, принесенные Лидой и Лялькой, и еще цветы, а зрители все не отпускали, и Лялька видела, что Катя плачет, но то были слезы радости. У Ляльки тоже текли слезы, а когда она повернулась к маме, увидела, что она улыбается и плачет. Плакала тетя Тоня, и у бабушки на глазах были слезы. Это были единственные плачущие зрительницы на весь театр! Олег посмотрел на них и засмеялся: “Совсем утопите! Лялька, а я был прав: автографы скоро начнут просить!”
***
Зимой неожиданно пришло письмо от Журавского, и Лялька тоже неожиданно для себя очень обрадовалась. Это было поздравление с Новым годом и смешные рисунки, изображающие худого солдата с торчащими ушами и на плацу, и перед огромным котлом с ложкой, и на турнике. В этом солдатике без труда можно было узнать Журавского. Он писал, что пока находится в “учебке”, а что будет потом
— неизвестно, и просил писать много и часто. Лялька написала ему о своих делах в школе, в телестудии и о новом увлечении, о котором еще никому не говорила, — захотелось быть художником-модельером. “Вот видишь, — писала Лялька, — как странно на мои неокрепшие мозги подействовало профессиональное обучение! Захотелось красиво одевать людей! Но об этом знаешь только ты, все по-прежнему думают, что я буду поступать в театральный, даже Вадим Алексеевич. Так что не выдавай меня, а я сейчас знакомлюсь с историей костюма и собираюсь походить в изостудию. Маме тоже ничего не говорю, она и так волнуется, что я слишком “разбрасываюсь”. Да, и еще одна новость: Павел Николаевич женился на литераторше Люсе! Он старше ее на целых десять лет, хотя она тоже не очень молода — 30 лет не шутка”.Письма от Журавского приходили регулярно, Лялька исправно отвечала на них и однажды послала свою фотографию, на которой была в придуманном и сшитом самостоятельно наряде. Он в ответ написал: “Лялька, твою фотку разглядывали ребята и сказали, что ты похожа на “иностранную артистку”. Я ничего не придумал…” Свои письма он подписывал “Вик Жур”, что значило “Виктор Журавский”, а Лялька, не привыкшая называть его по имени, придумала ему прозвище “Журвик”.
“Привет, Журвик! Ты стал реже писать, почему? Как тебе служится?
— писала Лялька. — У меня новостей много: Вадим Алексеевич занял меня в большом спектакле, и снова начались “метания”. Понимаешь, играть в спектакле рядом с профессиональными актерами — это очень интересно и ответственно. Но так захотелось когда-нибудь вот так, как Вадим Алексеевич, ставить спектакли, и не буду лукавить: снимать фильмы. Телевизионный спектакль чем-то похож на съемку фильма: работают телекамеры, операторы выстраивают кадр, а режиссер перед этим делает раскадровку, это когда прорисовывается каждый кадр. Жаль только, что пока нет видеомагнитофонов, чтобы записывать это. Но Вадим Алексеевич сказал, что такая техника скоро у нас появится. Тебе не кажется, что я легкомысленная? Вот и правильно! При моей занятости я стала очень прилично учиться, все-таки финишная прямая — скоро закончу десятый класс. Хожу в свой любимый оперный театр, нет — одна или с мамой. Моей давней подруге Кате, я тебе говорила о ней, дали танцевать Жизель, и мы ждем не дождемся премьеры. Еще одна новость: Марина свой дипломный спектакль будет ставить в нашем театре, она писала мне”. — “Ты молодец, старуха! Ты не легкомысленная, ты очень жадная до жизни, и это здорово. Так хочется посмотреть, какая ты стала…”, — написал в ответ Жур.А больше писем от него не приходило… Десятый класс был позади, и в каникулы Лялька съездила к тете Нине, папиной сестре. Она не сообщила о своем приезде, а так же, как когда-то с мамой, подошла к дому, взялась за кольцо, прикрученное к калитке, и громко постучала. Во дворе заливисто залаяла собачка, которой в прошлый приезд не было. Послышались шаркающие шаги и голос тети Нины: “Иду-иду! Да угомонись ты, Жучка!” Калитка приоткрылась, тетя Нина прищурилась и спросила: “А вам кого?
— и тут же узнала Ляльку. — Да, боже мой, Лясечка, деточка ты моя! Да что же ты не сообщила, я бы встретила тебя. Да как же ты выросла, дай-ко на тебя поглядеть. Ну, пойдем в горницу!” Тетя Нина смотрела на Ляльку и не могла насмотреться, потом она спохватилась, что ее “Лясечка” голодная, и на стол было выставлено такое количество еды, что управиться с ним было совершенно не под силу. Пошли расспросы про маму, про “сватью” — это значит про бабушку, и напоследок про женихов, которых “поди, несметно”. Лялька засмеялась: “Какие женихи, я же еще в школе учусь!” На что тетя Нина резонно ответила, что уж лет-то ей семнадцать, а к окончанию школы как раз “и время придет, и в пору войдешь”. Лялька помотала головой, а тетя Нина огорчилась, что ее Лясечку, ее красавицу обходят вниманием. “Кире-то дадим знать, что ты приехала? — осторожно спросила тетя. — Она рада будет”. Лялька кивнула. “Вот и ладно, — вздохнула с облегчением тетя Нина, — позвоню ей”.Кира пришла на следующий день, и Лялька видела, что мачеха и правда очень рада ее видеть. “Еще больше стала на Андрюшу походить”,
— покачала головой Кира, а Ляльку кольнуло упоминание имени отца. Мама никогда так его не называла. Сама Кира стала еще меньше ростом, и по-прежнему на ней было какое-то старомодное платье и мальчиковые туфли. Сходили на кладбище, постояли у отцовской могилы. К пирамидке была приделана фотография папы, та, таллинская, где он весело смеялся. “Как будто он живой”, — словно оправдываясь, сказала Кира. “Я очень его любила, Лялечка, а он всегда любил твою маму”.“Еще бы он не любил маму”,
— хмуро подумала Лялька, но сердиться на Киру она больше не могла.В отцовском книжном шкафу, что находился в “горнице”, Лялька перебирала книги, пытаясь представить себе своего папу совсем молодым, еще до войны. Особенно часто читанными казались несколько томиков с рассказами Джека Лондона, отыскалась книжечка со стихами неизвестного Ляльке поэта Джека Алтаузена и пьеса Ростана “Сирано де Бержерак”. Папа тоже читал про Сирано! Лялькино сердце забилось так сильно, что пришлось несколько раз громко вздохнуть. “Тетя Нина, можно я возьму эту книгу с собой?”
— волнуясь, спросила Лялька. “Да конечно, деточка. Это ведь твое все теперь, бери что хочешь”. — “Нет, я больше ничего не возьму. Лучше я буду здесь читать, когда приеду в следующий раз”.На вокзал провожать Ляльку пошли обе женщины
— тетя Нина и мачеха Кира. Уже в вагоне после всех слов прощания, обещаний писать и помнить Лялька, видя через вагонное окно расстроенное лицо тети Нины, дала себе слово не нарушать этих обещаний. Вагон медленно тронулся, и две женщины, тетка и мачеха, пошли за ним сначала медленно, потом все быстрее, и Ляльке стало страшно, что они споткнутся и упадут, но вскоре их не стало видно, а Лялька все смотрела в окно, словно пытаясь разглядеть их на перроне маленького вокзала.…Лялька шла к своему дому по улице, густо заросшей акацией. “Удивительно,
— думалось ей, — что у меня теперь два родных дома, и, наверное, это хорошо”. А вот и дом показался, и дорожка, что ведет к подъезду, у которого на скамеечке всегда сидят бабушки, внимательно разглядывая каждого проходящего мимо. “Елена, — строго сказала высокая худая старуха, — у вас дома никого нет, а к тебе какой-то солдат приходил”. — “А я только что приехала, — почему-то виновато зачастила Лялька. — А мама на работе, и соседи тоже. А какой солдат-то?” Старуха неодобрительно посмотрела на Ляльку: “А это уж тебе лучше знать, только вот не рано ли? Вроде приличная девочка”. Лялька пронеслась мимо скамейки, спиной чувствуя взгляды. Да, дома никого не было, кроме постаревшего кота Риса. Он нехотя спрыгнул с дивана, подошел к Ляльке и потерся об ее ноги. Лялька взяла кота на руки: “Ну, рассказывай, как вы тут жили?” Кот блаженно замурлыкал и прикрыл глаза. Лялька положила его опять на диван, прошлась по комнате, потом вышла в кухню, послонялась там, чувствуя, что после бабкиного сообщения ей трудно чем-то заняться. Решила для начала разобрать свои вещи и сумку с яблоками, которую ей дала в дорогу тетя Нина. В квартире было тихо, и Лялька начала петь, чтобы тишина не давила непонятной тревогой. Она пела и не слышала, как пришла мама. “Лялька, доченька”, — позвала мама. Лялька взвизгнула и повисла у мамы на шее. “Ну, все, все! — отбивалась мама. — Задушишь!” — “Мамочка, я тебя так люблю и так по тебе соскучилась!” — целуя маму, шумела Лялька.Когда буря Лялькиных восторгов утихла, уселись за стол. Пили чай, ели тети-Нинины яблоки, и Лялька рассказывала обо всем, только про Киру промолчала. А потом прозвенели два звонка, значит, Вертилиным. “Кто бы это мог быть?”
— удивилась мама, а у Ляльки напряглось лицо. Мама вышла в прихожую открыть дверь, а Лялька стояла посреди комнаты, не в силах сдвинуться. “Ляля, — позвала мама, — это к тебе!”, и в комнату вошел незнакомый парень в солдатской форме. “Здравствуй, Лена, — сказал он, — я от Журавского”. Лялька молчала, и тогда он сказал еще раз: “Я от Журавского… от Журвика”. — “Вы принесли мне письмо?” — тихо спросила Лялька. “Не-ет! — почему-то очень весело сказал парень. — Он не успел написать, просил на словах передать, что обязательно напишет, а пока вот только привет…” — “Чем же это он так занят, что вместо письма послал гонца?” — все так же тихо проговорила Лялька. А мама вдруг вмешалась в их диалог: “Все, хватит пока расспросов, давайте-ка сначала за стол, и молодой человек нам все расскажет! И даже скажет, как его зовут”. Парень смутился и представился: “Алексей! Алексей Чехонин”. — “Вот и замечательно, Алексей Чехонин, и вы очень удачно нас застали нас дома. Прошу к столу!”За чаем Алексей рассказывал не очень много. Сказал, что служат, что Жур
— хороший парень, и что у дяди Васи все такие. “У какого дяди Васи?” — удивилась Лялька, и Алексей тоже удивился, что Лялька не знает: “ВДВ” — войска дяди Васи. “А я думала, что это — воздушно-десантные войска”, — продолжала удивляться Лялька.Прощаясь, Алексей сказал Ляльке: “Ты не волнуйся, он обязательно напишет”.
— “А я могу ему передать записочку?” — “Так ведь я его долго не увижу, твое письмо на адрес части быстрее дойдет. — Алексей поклонился Лиде и Ляльке: — До свидания, Лена! А фотку твою мы все видели, я тебя сразу по ней узнал”. Он еще раз сказал “до свидания!” и ушел.Утром следующего дня Лялька проснулась под бодрую музыку, звучавшую по радио:
Воскресенье
Песни слышатся кругом.
С добрым утром, с добрым утром
И с хорошим днем!
“Доброе утро!
— какое заблуждение”, — пробурчала себе под нос Лялька. Ночью она долго не могла уснуть из-за неясной тревоги, которая пришла вместе с приветом от Жура, и проснулась сердитая. В кухне мама разговаривала с соседкой Таней, слышался голос дяди Сережи, шум воды из крана, звяканье посуды — обычные “воскресные” звуки, и надо было вставать с постели и начинать новый день. Лялька потащилась в ванную, посмотрела на себя в зеркало: бессонная ночь следов не оставила. “Лялька, — позвала мама, — сколько ты там будешь торчать? К бабушке хотели идти!”“Долго же вы собирались!
— притворно ворчливо встретила их бабушка. — А мы вас ждали-ждали, да все жданки поели”. Бабушка была не одна, за столом сидела тетя Тоня и кивала головой: да-да, съели! Лялька оглядела стол: “Бабушка, если эта гора ватрушек — часть тех “жданок”, что вы поели, сколько же ты их напекла? А мы вот тебе яблок принесли — гостинец от твоей “сватьи” Нины”. Бабушка потребовала подробного рассказа о Лялькиной поездке к тетке. И Лялька, рассказав все, опять не вспомнила о Кире. Ей казалось, что бабушке, как и маме, это будет неприятно.“Новости у нас, девки!
— бабушка посмотрела на тетю Тоню. — Не знаю, радоваться или тревожиться. Антонина новости-то принесла. Говори сама!” Тетя Тоня покивала головой и сказала без предисловий: “Так Катерина-то беременна!” Лида и Лялька радостно вскрикнули, а тетя Тоня всхлипнула: “Так не хочет она ребеночка! Рано, говорит. А какое “рано”: вот-вот 26 лет стукнет! А она боится, что после родов не сможет танцевать. Вот и все новости! Хоть бы ты, Лида, повлияла на нее. Не прощу себе, если что…” Тетя Тоня посмотрела на Ляльку и замолчала.На разговор с Катюшей решено было ехать немедленно. Бабушка собрала вместительный пакет с ватрушками, туда же пошла и часть яблок: “Ей нужнее!”
Катя была дома и одна: Олег уехал в командировку. “Очень хорошо!
— сказала Лида, — вот и устроим девичник”. Катюшка радостно захлопотала в кухне, а Лялька и Лида стали разгружать свои авоськи. “Ой, да куда же столько? — удивилась Катя. — Олега еще три дня не будет дома”. — “А ты не волнуйся, — засмеялась Лида, — мы тебе сейчас поможем!” Уселись за стол, и Лида сразу начала разговор, ради которого приехали: “Катя, тетя Тоня сказала, что ты ждешь ребенка, и мы за тебя очень рады”. Катюша опустила голову и прошептала: “Знаешь, Лида, конечно, я буду рожать, но это жестокий выбор. Я только-только начала взлетать, а крылышки и не выдержали… И так страшно, что придется отказываться от мечты… И страшно, как Олег к этому отнесется, — он же не знает еще…” Лида, как маленькую, обняла Катю, прижала к себе: “Во-первых, почему отказываться от мечты? Неужели все балерины бездетны? Все будет зависеть только от тебя и твоей, если хочешь, настырности. Во-вторых, почему ты думаешь, что Олег как-то не так отнесется к рождению своего ребенка? Да он еще так любить его будет, вот увидишь!” Катя подняла глаза на Лиду: “Понимаешь, он докторскую все еще не защитил, а тут — ребенок, плач, пеленки… И квартира маленькая, и ему все это будет мешать, и я боюсь…” Лида про себя подумала, что Катя не так уж не права, но вслух сказала, что впереди еще достаточно времени, что ребенок появится где-то в марте, да? Катюша кивнула головой. А Лида продолжала: “Ну, вот видишь! И ты не одна — нас возле тебя вон сколько! И придумаем, и поможем! И не волнуйся — “ему” вредно… Катюша, когда вас вывезли из Ленинграда, и ты, и Лиза были не просто маленькие, я таких детей до вас никогда не видела. У вас были морщинистые личики, и глаза огромные, и веки прозрачные, как у птичек. Вы разучились ходить, и вы не плакали совсем, только смотрели или спали. А Зоя, ваша мама, вздрагивала от каждого стука и очень долго тоже не вставала с постели, сил не было. Тетя Тоня тогда на барахолку снесла все, что было у нее ценного, и козу купила, и на балконе ее держала, чтобы не украли. Вот с этого козьего молока вы и поправляться начали. А Зою война все-таки догнала… Но вы с Елизаветой выжили, выросли и кое-чего добились. И надо, чтобы жизнь продолжалась. Вот и все!” Катя неуверенно улыбнулась: “Спасибо тебе, Лида. Конечно, я уже все решила сама, но ты сказала то, что я хотела услышать”.***
Вот и пришла последняя в Лялькиной жизни школьная осень! Лялька стояла среди своих одноклассников, слушала приветственные слова, которые все так же громко и весело говорил не меняющийся Павел Николаевич, и вспоминала себя маленькой первоклассницей. Хотелось тогда поскорее в класс, поскорее сесть за парту и, конечно, учиться только на пятерки! Поискала глазами свою первую учительницу Екатерину Дмитриевну и, когда заиграла музыка и в школу направились чинными парами малыши, сорвалась со своего места и побежала следом. “Лялька, куда ты?”
— закричали одноклассники, но она только рукой махнула в сторону Екатерины Дмитриевны. Тогда они тоже побежали и чуть не смяли торжественное шествие, но быстро похватали первоклашек на руки, а те гордо и испуганно смотрели на всех, кому места на руках у дяденек-одиннадцатиклассников не хватило. Так и вошли в школу под торжественный марш рядом со своей первой учительницей.“Вертилина, никакой дисциплины, как всегда!”
— строго сказала завуч Ирина Борисовна. А Павел Николаевич миролюбиво пробасил: “Ну что вы, Ирина Борисовна, по-моему, все очень хорошо получилось”. — “Да-да, опять спектакль устроили!” — продолжала ворчать завуч.После уроков шли втроем, как десять лет назад: Наташа, Галя и Лялька. “А давайте идти так, будто мы не в одиннадцатом классе, а во втором или даже в третьем!”
— засмеялась Наташа. Галка фыркнула первой, потом засмеялись все трое: вспомнили свое первое возвращение из школы десять лет назад. “А мне казалось после первого класса, что школа никогда не кончится, — грустно сказала Лялька. — Я ведь не очень любила учиться по многим предметам, да и сейчас тоже, но пришлось навалиться на математику и физику, а то вдруг на выпускных завалюсь!” — “Ты не завалишься!” — уверенно заметила Наташа. А Галя вдруг с интересом посмотрела на Ляльку и спросила: “А правду говорят, что у тебя с Журавским любовь и он тебе письма из армии пишет?” — “Да, пишет, — с вызовом посмотрела на нее Лялька. — Но почему непременно любовь? Я его с седьмого класса знаю, еще у Марины в концертной бригаде познакомились”. — “Нет, ну почему именно ты? — не успокаивалась любопытная Галя. — Почему-то, кроме тебя, он никому не пишет!” — “Отстань!” — сердито бросила Лялька, а про себя подумала: “Мне он тоже не пишет”.***
Маму увезли прямо с работы на “скорой” в отделение кардиологии. Ляльке об этом вечером сказал сосед дядя Сережа, которому по маминой просьбе позвонили из больницы. “Ничего страшного,
— сказал он Ляльке, оцепеневшей от неожиданности и страха. — Отдохнет немного, полежит, отоспится. И перестань реветь! Все пройдет, она просто устала”.Ночью Лялька лежала без сна, отгородив свой диванчик старой ширмой с цаплей, чтобы не видеть мамину пустую кровать. Ее мамочка, всегда такая активная, такая решительная и деятельная, заболела! Ведь она никогда ни на что не жаловалась, и она никогда, вспомнила Лялька, никуда не ездила отдыхать!
На следующее утро Лялька понеслась в больницу. Бабушке решила пока ничего не говорить, не тревожить ее. В отделении пришлось ждать, когда закончится обход, чтобы встретиться с маминым палатным врачом. “Лидия Вертилина?
— спросил он. — Мама, значит. Ты не волнуйся. Положение у нее сложное, но она молодая, это у нее впервые, выздоровеет. Профессия у твоей мамы очень уж беспокойная — журналистка. А навестить ее можно, только недолго”.Путаясь в полах несуразного белого халата, Лялька быстро шла по длинному больничному коридору. Перед дверью она перевела дух, надела халат в рукава, зашла в палату и в растерянности остановилась. “Здравствуйте!”
— тихо поздоровалась Лялька, еще не видя маму. “Ляля, доченька!” — позвал мамин голос из дальнего угла, и Лялька бросилась туда. “Напугала я тебя, — целуя Ляльку говорила мама. — Не беспокойся, мне уже лучше”. Она смотрела на свою дочку, которая вдруг показалась ей совсем еще маленькой и беспомощной, и болеть нельзя, надо выздоравливать, чтобы девочка не осталась одна. Лялька тоже смотрела на свою мамочку и видела, какая она бледная и какие круги у нее под глазами. “Ляля, будь умницей, учись, все-таки выпускной класс”, — шептала мама, и Лялька кивала головой. Да, конечно, да, все будет хорошо, и дома все будет в порядке, и бабушке очень деликатно сообщит. Надо было прощаться и уходить, но трудно было оставить маму. “Все-все, иди, а то в следующий раз не пустят тебя”, — целуя Ляльку, прошептала мама.Уходя, Лялька обернулась, чтобы еще раз посмотреть на маму, сказала всем: “До свидания! Выздоравливайте!”
— и вышла в коридор. Там она постояла у окна, чтобы успокоиться окончательно, потому что немного поплакала, когда мама ее уже не видела. Мимо проходил мамин врач: “Это что за сырость ты тут разводишь? Надеюсь, мама твоих слез не видела? Смотри, не пущу больше, ей волноваться нельзя!” Лялька покивала головой и побрела по бесконечному коридору, и пока шла, вспомнила мамины слова: “Война догнала”. Это она про Зою, Катину и Лизину маму, так сказала.С этого дня самым главным в Лялькиной жизни стало мамино выздоровление. Она приходила в больницу после школы в вечерние приемные часы, приносила бабушкину стряпню. Иногда сама жарила котлеты и сырники, которые ее научила лепить соседка Таня, дяди-Сережина жена. Бабушка тревожную весть встретила внешне спокойно, не разрешая Ляльке даже помыслить о том, что мамина болезнь останется. “Рассказывай маме смешные истории,
— наставляла она Ляльку. — Смех тоже лечит”. И Лялька старалась вовсю, вспоминая все, что могло развеселить. Мама и ее соседки по палате смеялись, а Лялька представляла себе, что она — артистка фронтовой бригады, как в фильмах о войне.Этот месяц, что мама провела в больнице, казался нескончаемым. Шурша сухими листьями, поливая их мелким дождем, улетела осень, любимая Лялькина пора. Мама вышла из больницы под строгие напутствия врача в день, когда хлопьями пошел снег, тяжело оседая на ветках деревьев. На больничном крыльце она глубоко и с удовольствием вдохнула холодный воздух: “Хорошо-то как!” Ее тут же подхватили под руки Лялька и бабушка, не давая сделать неверный шаг по скользкой тропинке. “Да вы что,
— засмеялась мама, — инвалидом меня считаете?” — “Береженого бог бережет, — строго ответила бабушка. — Но тебя, похоже, нам придется беречь! Вот и слушайся”. Мама опять засмеялась, будто прислушиваясь и к смеху, и к легкости, с которой он звучит. Не торопясь они пошли домой той же дорогой, которой когда-то молоденькая мама Лида несла из роддома свою дочку, и, так же как Лялька теперь, тогда ее поддерживал Андрей. “Что, мама, что?” — озабоченно спросила Лялька. “Все хорошо, с ветки снег упал”, — улыбнулась Лида.В тот же вечер пришла мамина коллега Инна, которая всегда очень нравилась Ляльке. “Девочки, я с пирогами и прочими дарами от редакции!
— громко заявила она, расцеловав маму. — Лялька, ставь чайник, я ужасно голодная”. Лялька тут же бросилась в кухню, с удовольствием повинуясь команде, а когда вернулась, Инна уже расставляла на столе чашки и выкладывала на большую тарелку пироги. “Яблоки мытые! — сказала она, высыпая в вазу крупную антоновку. — Главному посылка пришла с Украины, это от него. И самый неожиданный подарок, — торжественно произнесла Инна, — профсоюзная горящая путевка в Ялту, в санаторий. Выезжать через три дня, билет тебе мы уже заказали, деньги собрали, потом отдашь. И не возражай! Здоровая ты гораздо нужнее всем. Да, путевка, если ты не поняла, бесплатная. Все!” Инна победно посмотрела на онемевших от удивления Лиду и Ляльку, явно ожидая другой реакции. Первой опомнилась Лялька. “Ой, мамочка! — взвизгнула она, — ой, как хорошо! Ты же к морю поедешь!” Лялька бросилась целовать сначала маму, потом Инну. “Но я только что из больницы выписалась, я Ляльку еще толком не видела, как я вот так сразу поеду!” — растерянно говорила Лида. “Мама, как же ты меня не видела, я к тебе каждый день приходила!” — “Лялька у тебя девица взрослая и самостоятельная, — поддержала Ляльку Инна. — В конце концов, поживет у твоей мамы вместе с котом. В кои-то веки нам досталась такая путевка, а ты еще сомневаешься!” — “Все, сдаюсь! — засмеялась Лида. — Прямо сегодня начинаю собираться. Ой, девчонки мои, я ведь моря никогда еще не видела! Как-то все неожиданно… Инна, спасибо вам всем”.Через три дня мама уехала в Ялту. Провожать пришли коллеги из редакции и Лялька с бабушкой и тетей Тоней. Хотела поехать на вокзал Катя, но ее отговорили: она неважно чувствовала себя.
Вскоре пришло письмо, полное восторженных восклицаний, что и погода прекрасная, можно даже без пальто ходить, что море красоты необыкновенной в любое время суток, что соседки по комнате очень милые и симпатичные. И в конце письма была приписка: “Лялька, такое бывает только в кино, но я здесь встретила Сан Саныча, директора целинного совхоза, помнишь его? Он все такой же, совершенно не изменился. Тебе от него привет”.
Бабушка несколько раз перечитала письмо, расспросила Ляльку о Сан Саныче и удовлетворенно заметила: “Очень кстати это давнее знакомство. Все к лучшему”.
Лялька на время маминого отъезда перебралась вместе с Рисом к бабушке, и обе они были очень довольны. После школы Лялька забегала домой, чтобы проверить почтовый ящик, но он был пуст: писем от Жура не было, а мама писала на бабушкин адрес. “Ну и пусть!
— однажды сердито подумала Лялька. — Что за дела у него могут быть, тем более в каких-то войсках у дяди Васи! Не пишет, и не надо. Больше не буду ждать!” И она перестала заходить домой.По воскресеньям бабушку навещала тетя Тоня. Она приносила с собой традиционный пирог с рыбой и много всяких новостей о племянницах. У Лизы все было хорошо, и в театре, “и вообще”, а у Кати все плохо
— это тетя Тоня так считала. Во-первых, зять не просил новую квартиру, хотя, как выяснила тетя Тоня, ему положена была “дополнительная площадь” под кабинет как научному сотруднику “со степенью”. “Но ему же все некогда!” — язвительно восклицала тетя Тоня. Во-вторых, у Катюшки сильный токсикоз, а срок еще небольшой. “А он, — опять возмущенно и язвительно продолжала тетя Тоня, — нисколько не заботится о жене. Прихожу однажды — в доме ни жиринки! Он, видите ли, забыл купить! Хорошо, что у меня все с собой было. А за стол-то сел, не погнушался!”“Антонина,
— очень строго сказала бабушка, — ты что же, хочешь беды в дом? Катюшке и так несладко, а ты все ворчишь, раздор несешь”. — “А что, Катюшка одна, что ли? Я пока есть, вырастим, если уж наш физик совсем в своей науке утопнет”, — понесло тетю Тоню. Бабушка стукнула ладонью по столу: “Да ты что, Антонина, опомнись! Ты своего внука без отца оставить хочешь, что ли? Мало нам войны? Мы овдовели, где могилы мужей, не знаем. Так зачем в мирное-то время сирот плодить, подумай сама!” Тетя Тоня после бабушкиных слов примолкла, но видно было, что отношения своего к Олегу она менять пока не собралась.Мама вернулась из Ялты в середине декабря, и Лялька, встречавшая ее на перроне вместе с Инной, радостно заметила, что она посвежела и стала неожиданно очень молодой с новой короткой стрижкой и подведенными “стрелочками” глазами. А еще было видно, что она счастливая! “Мамочка, ты такая красивая приехала! Ты сама
— такой подарок нам всем к Новому году!” — шумели наперебой, целуя Лиду, Лялька и Инна, а проходившие мимо люди улыбались, глядя на трех молодых, очень симпатичных девушек.Бабушка ждала их дома у Лиды и Ляльки. После поцелуев и расспросов, на которые Лида не успевала дать ответы, бабушка всех усадила за праздничный стол, не забыв пригласить соседей Сережу и Таню. “Лида,
— изумленно смотрела на маму Таня, — поделись секретом такой стремительной молодости!” — “Я море видела, и в Ялте было много солнца, просто удивительно! Ведь у нас зима! И мне было так хорошо и спокойно, как никогда…” — смеясь, ответила Лида. Она достала фотографии, и их тут же стали рассматривать. На одной из них Лида была снята сидящей на парапете набережной, а рядом стоял очень симпатичный мужчина средних лет с легкой сединой в темных волосах. Лида была в одном платье без пальто и в туфлях на тонких каблучках, а ее спутник расстегнул пиджак; видно было, что день теплый и что им обоим очень хорошо. “О-о! — протянула Инна. — Вот и секрет молодости! Ты влюбилась”. Лида опять засмеялась, а Лялька подумала, что никогда не видела, чтобы мама смеялась так беззаботно. “Это Сан Саныч! — закричала она. — Мы с ним познакомились, когда с мамой ездили в целинный совхоз. И мне тогда показалось, что мама ему понравилась, хотя я маленькая еще была!” — “Ну, это было так давно, почти восемь лет назад, — словно оправдываясь, сказала Лида. — И Лялька была маленькая, и Сан Саныч был несвободен…” — “Но теперь-то?” — заинтересованно спросила Инна. “Он почти тогда же разошелся, вернее, его жена подала на развод. Он же на целине был, а она не поехала с ним из-за своей работы. Ну, да бог с ней. Вот и все”. Лида замолчала и посмотрела на Ляльку. “Лялька выросла, — продолжила она, — Сан Саныча перевели на работу в Ангарск, и он одинок. А что будет дальше — время покажет”.Бабушка очень внимательно разглядывала фотографии, выслушала Лиду, а потом сказала: “Лицо у него хорошее, и человек он, судя по всему, хороший, раз Ляльке понравился, а она у нас всегда была девицей с великим разбором!”
***
Близился Новый, 1965-й, год. Ляльку ждали выпускные экзамены. Когда ее спрашивали, что она намерена делать после школы, Лялька слегка приподнимала брови и пожимала плечами, делая вид, что не хочет раньше времени раскрывать свои секреты. Лида беспокоилась, а Инна уверяла ее, что все решится в один миг после выпускного вечера. “Вот это-то и страшно!”
— вздыхала Лида.В новогодний вечер, как уже несколько лет подряд, Инна пришла к Лиде и Ляльке, а бабушка, тоже как всегда, ушла к тете Тоне. Елку Лялька нарядила сама, и разноцветные лампочки весело подмигивали телевизору “Рекорд”, который что-то там показывал. Смотреть было некогда, готовили угощения на праздничный стол. Едва успели переодеться и постучали в стенку Сереже с Таней, чтобы поторапливались. Единственный мужчина в их компании, сосед Сережа, ловко открыл бутылку “Советского шампанского” и быстро разлил его по бокалам с последними ударами курантов по телевизору. “С Новым годом!”
— сказано было в доме, где всю свою жизнь прожила Лялька, и в домах, где жили теперь бабушка, тетя Тоня, и все их бывшие соседи, и Катюшка с Олегом, и все жители этого большого города. В своей горнице тетя Нина встречала Новый год с Лялькиной мачехой Кирой, и далеко-далеко в Ленинграде Лиза желала счастья своим близким и особенно сестре Кате. Лялька хотела бы пожелать счастья и удач еще двум своим большим друзьям, которые так много значили в ее жизни, — Журу и Марине. И Лялька мысленно, а потом шепотом поздравила их. “Эй, Лялька! Что ты там шепчешь? — весело закричал дядя Сережа. — А я, девчонки дорогие, хочу выпить за то, чтобы следующий Новый год вы встречали не в такой женской команде, чтобы личная жизнь наладилась наконец и у Лиды, и у вас, Инна”. — “А у меня?” — вдруг под общий смех спросила очень серьезно Лялька. Дядя Сережа вытаращился на Ляльку и тоже серьезно сказал: “Извини, не подумал. Конечно, и у тебя. Хотя воспринимать тебя взрослой я пока не привык. Но, как давно известно, молодость — это такой недостаток, который с возрастом проходит!”Вся долгая новогодняя ночь, поделившая время на прошлый год и год наступивший, началась шумно и весело, с пожеланиями счастья и удач, а потом все немного затихли. Дядя Сережа сходил к себе в комнату за гитарой, выключил телевизор и сказал: “Давайте-ка, девочки, споем!” Он легко перебрал струны гитары и запел: “Темная ночь, только пули свистят по степи…” В комнате, освещенной елочными фонариками, было тепло, пахло елкой, мандаринами и пирогами, но песня унесла всех на двадцать лет назад, и даже Ляльку, родившуюся через два года после войны. Подпевали Сереже, который успел повоевать в самом конце войны и свист пуль слышал наяву.
Разошлись по комнатам уже под утро. Инне постелили на раскладушке, хотя Лида пыталась уложить ее на свою кровать, Лялька мгновенно уснула на диване, за ширмой с аистом. Лида с Инной о чем-то шептались, но вскоре и они утихли. Вот и пошел двадцатый год после войны.
В первый день нового года проснулись поздно, ближе к обеду, и едва успели умыться и одеться, как нагрянула шумная компания: Олег с Катей и Иван, которого Лялька давно уже не видела. “Как странно,
— подумала она, — я же влюблена была в него!” В комнате сразу стало тесно и весело. “Собирайтесь, едем кататься на машине, — шумел Олег. — Шеф улетел на Домбай, а машину нам оставил!” Лялька обняла Катюшу и сказала ей на ухо: “В тебе сейчас столько нежности, и ты такая красивая, правда-правда!” Катя засмеялась и поцеловала Ляльку: “Я сейчас очень счастливая!”Лялька проводила всех до машины и осталась дома. Она хотела побыть одна, и места для нее в машине все равно не было. Иван сел за руль, Инна рядом, а сзади устроились Катя, Олег и мама. Бирюзовая “Волга” фыркнула и сорвалась с места, Лялька только и успела помахать вслед рукой. А когда она возвращалась домой, заглянула в почтовый ящик, висевший на двери их квартиры, и среди уже прошлогодних газет обнаружила письмо, адресованное ей. Роняя газеты, Лялька побежала к себе в комнату, на ходу разрывая конверт со знакомым почерком. Письмо было от Жура.
“Привет, Лялька! С Новым годом, старуха!
— писал Жур. — С новым счастьем! У вас, наверное, уже морозы трещат, смотри нос не отморозь, а то некрасивая будешь. Я знаю, Лялька, ты ругаешь меня за молчание, но у меня есть оправдание: я немного поуродовался на учениях, хотя что скрывать, досталось мне довольно сильно, и я все еще лежу в госпитале. Раньше я действительно только лежал, а теперь уже встаю и даже начинаю ходить. Домой сообщал, а тебе решил написать, уже выздоравливая. Дело активно идет на поправку, и я к весне надеюсь быть дома…”Лялька дочитала письмо до конца, быстро пробежав глазами два листочка, исписанных мелким кривоватым почерком Жура, потом прочитала еще раз, уже медленно, возвращаясь к некоторым строчкам. “Ах ты, Жур!
— шептала Лялька. — Журик, как же тебе было тяжело. Как плохо, что нельзя тебя навестить. И новый год наступил, а ты в госпитале… Ужасно жалко тебя, и не знаю, что делать”. Потом Лялька села за свой стол и начала писать Журу длинное-длинное письмо, в котором рассказала обо всем, что происходило в ее жизни: и про школу, и про мамину болезнь, и про то, что мама ездила в Ялту, и про то, как встречали Новый год. Не написала только, как смотрела каждый день в почтовый ящик, ожидая письма от него.***
Катю увезли в роддом на две недели раньше положенного срока. Тетя Тоня сердито выговаривала Олегу, что он не следил за женой, но потом, увидев, что Олег испуган и растерян, начала его утешать, что вон их, ребятишек, сколько бегает, и всех матери родили. У Катюши родился мальчик. “Прямо богатырь
— 3,750, у такой-то худенькой и маленькой мамы!” — сказала врач, принимавшая роды.Тетя Тоня с бабушкой пересмотрели все детское приданое и нашли, что его недостаточно. Лялька тоже приняла участие в хлопотах. На глаза ей попалась фотография из польского журнала, где младенец был упакован в конвертик, и Лялька решила подарить Катюше такой же. Выкройку конвертика пришлось конструировать самой и придумывать, как это все будет застегиваться и завязываться. Она просидела над шитьем целую неделю, но все сложилось как надо. Конвертик был сшит из голубого шелка и отделан кружевами, которые бабушка достала из дальней коробки в своем шкафу. “Настоящий валансьен!
— сказала она, разглядывая слегка пожелтевшие кружева. — Я и забыла о них совсем”.Из роддома Катю с сыном встречали большой шумной компанией: тетя Тоня, дождавшаяся наконец звания бабушки, счастливый отец Олег, Лялькина бабушка Анна Георгиевна, Лида, Лялька и Инна с Иваном. Олег и Лида держали по букету белых хризантем, которые добывала Инна от лица редакции в городской оранжерее. И вот на крыльце появилась Катюша с голубым сверточком на руках. Олег рванулся к ней, протягивая цветы, которые тут же чуть не выронил, потому что хотел взять у Катюши сына. “Вот недотепа!”
— беззлобно проговорила баба Тоня, забрала у него хризантемы, передала их Кате, а ребенка — Олегу. Лида подошла к медсестре, провожавшей Катюшу, и отдала ей свои цветы. “Приходите еще!” — сказала медсестра то, что говорят, прощаясь, во всех родильных домах.Отогнув край конвертика и кисейной простынки, все полюбовались мальчиком, поспорили, на кого же он все-таки больше похож, решили, что тонкостью черт на Катю. “Ну вот,
— облегченно вздохнула бабушка Анна Георгиевна, — наконец-то у нас мужики появились! Имя-то придумали?” — “Думаем!” — засмеялся Олег, а баба Тоня мудро изрекла: “Смотрите, как лодку назовете, так она и поплывет!” Катюшка, глядя на своих самых любимых мужчин, маленького и большого, тихо попросила: “Олег, пусть он будет Евгений, как мой папа”. — “А что, — согласился Олег, — очень даже неплохо — Евгений Олегович, да?” И все засмеялись и согласились, что очень хорошо — Женька!***
В конце марта, в самую капель и воробьиный гомон, Ляльке исполнилось восемнадцать лет. Накануне пришло письмо от Жура: “Лялька, поздравляю тебя с днем рождения. Ты, можно сказать,
— совершенно, абсолютно летняя (это я шучу, старуха, и поздравляю с совершеннолетием), а я помню тебя зимней на нашем школьном вечере, когда слегка обалдел, впервые увидев тебя повзрослевшей и такой красивой. Я желаю тебе счастья!”Лялька несколько раз перечитала письмо и убрала его в ящик своего стола. Целый день у нее было “летучее” настроение, всегда предвещавшее необыкновенные события. И они начались с самого утра в праздничный день рождения, приходившийся на начало весенних каникул. Можно было чуть позже встать, ожидая, когда мама тихо позовет: “Лялька, девочка моя! Проснись, с днем рождения тебя!” Но в это утро Ляльку разбудили два звонка в дверь, означавшие, что это именно к Вертилиным неожиданные посетители. Послышались быстрые мамины шаги, щелкнул замок входной двери, потом мама ахнула, засмеялась, что-то проговорил мужской голос, мама опять ахнула, и Лялька со все возрастающим интересом стала прислушиваться, а мама приоткрыла дверь комнаты и сказала: “Лялька, мигом вставай и бегом в ванную!”
— “Мам! А что случилось-то?” — забеспокоилась Лялька. “Сюрприз! И чтобы через пять минут была готова”.Через пять минут умытая, причесанная и одетая Лялька стояла на пороге своей комнаты. А ей навстречу шагнул Сан Саныч, и она его сразу узнала и обрадовалась, сама удивившись этому. “Здравствуй, Алена! Прилетел вот поздравить тебя. Ну, с днем рождения, будь счастлива! А это тебе подарки”. И Сан Саныч, как фокусник, наклонился к чему-то, что было спрятано за скатертью стола, и достал оттуда целый куст каких-то веток, покрытых едва распустившимися сиреневыми бутончиками. “Ой, какая красота! Что это?”
— изумленно спросила Лялька. “Это, Аленка, багульник. Через пару дней ветки будут покрыты сиреневыми цветами”. — “Спасибо, Сан Саныч, мне еще никогда не дарили цветы, спасибо!”, — говорила Лялька, крутясь возле большой банки, в которой стояли ветки багульника. “Но это не все! — Сан Саныч посмотрел на Ляльку, которая походила сейчас на маленькую девочку в ожидании чудес. — Итак, еще один подарок. Раз, два, три!” И перед онемевшей Лялькой на столе появился магнитофон. “Александр, — строго сказала мама, — это уже слишком!” Сан Саныч весело подмигнул Ляльке: “Восемнадцать лет! Такая дата! Что же может быть слишком, правда, Алена прекрасная?” Лялька покивала головой, разглядывая давний предмет своей мечты. “Сан Саныч, какое спасибо, какое спасибо-то вам!” — бормотала она. “Ну, что же, — сказала мама, — в таком случае продолжим раздачу слонов и подарков! Лялька, ты выросла, и я возвращаю тебе папин подарок — часы”. Мама достала из шкафа коробочку с часами-крабами, которые папа подарил когда-то Ляльке, и застегнула браслетик на ее руке. “А теперь за стол!” — весело скомандовала мама, но Лялька заметила, что глаза у нее подозрительно заблестели. И Сан Саныч тоже заметил, поэтому очень старался, рассказывая всякие смешные истории, и Лялька с мамой весело хохотали. А потом он замолчал, посерьезнел и, обращаясь к Ляльке, сказал: “Алена прекрасная, ты уже взрослая, поэтому я хочу просить у тебя руки твоей мамы”. Лялька так же серьезно посмотрела на него и просто ответила: “А я согласна”. — “Ура! — весело крикнул Сан Саныч и посмотрел на маму, — а ты боялась!” Мама улыбнулась: “Просто я однажды, очень давно, чуть не вышла замуж. Но моя дочь убедила меня, что он — Тараканище, усами шевелит и детушек за завтраком кушает!” Лялька засмеялась, вспомнив длинного Аркадия, и Сан Саныч тоже засмеялся: “Ну молодец, Аленка!” Он держал на руках пожилого кота Риса, который, прищурив глаза, посматривал на всех. Лялька легко вздохнула и подумала, что все складывается неплохо, даже котище доволен.Гости стали подходить ближе к вечеру. Сначала пришли бабушка и тетя Тоня и очень церемонно стали знакомиться с Сан Санычем. Когда уселись за стол, Сан Саныч встал и, обращаясь к бабушке, сказал: “Анна Георгиевна, я прошу у вас руки вашей дочери”. Бабушка слегка наклонила голову и ответила: “Что же, оба вы уже не дети, решаете сами, хотя мне приятно, что вы, Александр, делаете предложение по всем правилам. Но у Лиды есть дочь, и как она к этому отнесется?”
— “А я согласна!” — закричала Лялька, и все сразу радостно заговорили, засмеялись, стало шумно, и сначала не услышали звонок. Лялька помчалась в прихожую открывать — принесли целых две телеграммы: от Лизы и тети Нины. Лялька села на маленькую табуретку в прихожей и прочитала там обе телеграммы. “Дорогая наша Лясечка…” — поздравляли тетя Нина и мачеха Кира. “Дорогая Кнопка…” — напомнила давнее ласковое прозвище Лиза. И тут опять в дверь позвонили — уже два раза. Это пришли Галка и Наташа и с порога закричали: “Поздравляем, Лялька, расти красивая и умная, хотя ты и так умная, а расти счастливая и любимая!” Галка хотела добавить что-то еще, но Наташа сделала страшные глаза, и Галка промолчала. Девчонки сунули в руки Ляльке пакет: “Это от нас подарок”. Лялька развернула пакет и ахнула: белая ажурная кофточка, связанная крючком. “Девочки, милые мои, спасибо! Кто же вязал это чудо?” — “Да ну, подумаешь, — пожала плечами Галка, — вместе вязали”. — “В основном — Галка, — возразила любившая точность Наташа. — На мне была техническая часть, а на Гале — художественная”.Девчонки вошли в комнату и, увидев Сан Саныча, слегка засмущались. А он засмеялся и сказал: “Давайте знакомиться! Сан Саныч
— будущий Аленин отчим”. — “Галя, Наташа”, — представились девочки и многозначительно переглянулись.В этот день Ляльку пришли поздравить ее самые дорогие люди. Вслед за Галей и Наташей появились Инна с Иваном и сообщили, что Олег и Катя подъедут позже на полчасика, только поздравить. Потом с работы пришли соседи
— дядя Сережа и Таня. Сначала все поздравляли Ляльку, потом знакомились с Сан Санычем. “Вот это да, сколько народу!” — только и смогли сказать Лялькины подружки. Танцевали в прихожей и в кухне, потому что в комнате места уже не было. Когда веселье пошло на спад, появились наконец Катя с маленьким Женей и Олег. Малыша положили в комнате у дяди Сережи, и Катюшка все время прислушивалась, не плачет ли он. Бабушка и тетя Тоня устроились в кухне, чтобы побыть в относительной тишине. “Наш-то, — сказала тетя Тоня и горделиво сложила руки на груди, — защитил все-таки докторскую. Говорит, ни одного черного шара не было — это значит единогласно!” Лялька, забежавшая в это время в кухню, засмеялась: наконец-то тетя Тоня похвалила Олега. Новость была уже известна всем, и сначала опять поздравляли Ляльку, потом стали поздравлять Олега. А у Ляльки от счастья голова шла кругом: “Как много событий произошло в один день!”Пришло время прощаться. Сан Саныч подал Ляльке руку и сказал: “Ну, Алена прекрасная, до встречи! Удач тебе всяких еще раз желаю, и маму береги!” А потом они с мамой ушли, и щелкнул дверной замок, а Лялька уставилась в темное окно, чтобы увидеть, как они будут садиться в машину. Сан Саныч помахал ей рукой, и Лялька в ответ тоже. Она представила себе, как мама однажды улетит с Сан Санычем в Ангарск, в морозную Сибирь, и стало ужасно жалко себя и страшно вдруг оказаться без мамы.
Мама проводила Сан Саныча и вернулась домой в прибранную Лялькой квартиру. Посуду Лялька тоже вымыла, отказавшись от Таниной помощи, и поставила в буфет. “Ой, какая же ты у меня молодец, что же я без тебя буду делать!”
— обняла Ляльку мама. “Мама, ты разве не заметила? Я уже выросла, но что же я буду без тебя делать?” Они сели на диван, и Лялька прижалась к маме. “Лялька, ты что? — забеспокоилась мама. — Ты же сама сказала, что согласна. Ну, если хочешь, поехали с нами. Но тебе же учиться надо!” — “Да нет, мама, все в порядке! А время покажет”.***
До выпускных экзаменов оставалось всего два месяца. Однажды Ляльку, стоящую у окна в школьном коридоре, окликнула завуч Ирина Борисовна: “Вертилина, зайди ко мне в кабинет!” Это приглашение не предвещало ничего хорошего, и Лялька с тревогой начала вспоминать, что она сделала такого, за что ее можно “песочить”. Ирина Борисовна сидела за столом, Ляльке сесть она не предложила
— плохой знак. “Читала твое сочинение, Вертилина, — Ирина Борисовна посмотрела на Ляльку поверх очков, — и пришла в ужас. Если на экзамене ты выберешь для сочинения свободную тему и напишешь что-нибудь подобное, нам всем несдобровать и в первую очередь — твоей маме!” Лялька изумленно посмотрела на Ирину Борисовну. А она продолжала: “Ты пишешь в своем сочинении, что бороться за счастье всего человечества гораздо проще, чем за счастье близких людей! Ты хоть понимаешь, что это политическая безграмотность! А твоя мать работает в молодежной газете, которая является печатным партийным органом! А если я сейчас твою тетрадь отправлю куда следует, ты подумала, что с ней будет, а?” — “С тетрадью?” — невинно спросила Лялька. “А ты не дерзи! Ты индивидуалистка! Ты живешь вне коллектива, дела класса тебя не интересуют! Раньше хоть концерты устраивала, а сейчас и этого не делаешь. У Людмилы Васильевны из-за твоего выступления в литературном кружке могут быть неприятности! Ты соображаешь, чьи стихи ты читала? Ну, эти… “свеча горела на столе, свеча горела…” — “Да, это стихи Бориса Пастернака”, — тихо ответила Лялька и приготовилась к обороне. “Ты со своим вольнодумством, видимо, забыла, что за его пасквиль на нашу действительность он был исключен из Союза писателей и выдворен из страны?” — уже совсем перешла на крик Ирина Борисовна. Лялька помолчала немного, а потом ответила: “Его выгнали за роман “Доктор Живаго”, который никто не читал. А мне бы очень хотелось знать, за что так пострадал талантливый поэт и писатель, но достать роман невозможно. Вы говорите, что это пасквиль, ну так объясните мне, в чем он заключается, если, конечно, вы читали роман”. Ирина Борисовна изумленно посмотрела на свою ученицу и покачала головой: “Да, Вертилина, далеко пойдешь, если тебя не остановят! Я не читала и не собираюсь читать! А вот про твой моральный облик давай поговорим. У тебя, школьницы, роман с каким-то солдатом!” — “Я не совершала ничего аморального! — крикнула Лялька. — А что касается солдата, так вы его прекрасно знаете — это Журавский. И мы только переписываемся! И я не понимаю, почему я должна оправдываться!” — “Она не понимает!” — на самых высоких нотах зазвучал голос Ирины. Дверь в это мгновение открылась, и на пороге появился директор Павел Николаевич. “Ирина Борисовна, я не помешаю?” — спросил он. А Лялька посмотрела в глаза Ирине Борисовне и, стараясь, чтобы голос не дрожал, заговорила: “Когда я была маленькой, моя мама работала инструктором райкома комсомола и часто брала меня с собой на работу. А там, чтобы я не мешала, давала мне посмотреть альбом, где были портреты всего состава Политбюро. И я прекрасно помню портрет Берии. Так вот, вы на него не похожи, вы только жили в то время, но теперь все изменилось, а вы…” Лялька увидела, как лицо Ирины Борисовны стало краснеть, и Павел Николаевич вдруг резко приказал: “Вертилина, марш в класс!”Лялька пулей вылетела из кабинета. В горле у нее пересохло, ужасно хотелось пить, и она зашла в школьный буфет. Идти в класс уже не было смысла, надо было дождаться перемены. “Что-то будет?
— с тоской подумала она. — И надо было мне отвечать. Лучше бы промолчала. Только потом было бы противно, будто я действительно виновата. Ладно, пусть будет, что будет!” Лялька допила остывший чай и пошла к Екатерине Дмитриевне, своей первой учительнице. Ее малыши уже ушли домой, и она в пустом классе проверяла тетради. “Здравствуйте, Екатерина Дмитриевна, можно я у вас посижу?” Екатерина Дмитриевна подняла голову, по-прежнему увенчанную короной из косы, и тревожно спросила: “Что-нибудь случилось, Лена?” Лялька помотала головой: “Не-а, давно не видела вас, соскучилась”. — “Ну, раз соскучилась, бери тетради, помоги проверить!” Некоторое время молча проверяли тетради, пока Екатерина Дмитриевна не сказала: “Все, перерыв! Совсем немного осталось. Вот тебе конфетка, и рассказывай, как твои дела”. — “Ничего идут дела, голова еще цела. Скоро школу закончу, а что впереди — так и не придумала”. Лялька проговорила это скороговоркой, чтобы не выдать плохого настроения. Екатерина Дмитриевна посмотрела на свою бывшую ученицу: вот она выросла и стоит на распутье, и не помочь ей, только сама будет решать, как жить дальше. “Я думала, — сказала Екатерина Дмитриевна, — ты учительницей будешь. Помнишь, как ты с ребятами в школу играла и даже оценки очень хотела ставить? И ребята тебя слушались”. Лялька засмеялась: “Помню, конечно! Только это скорее театр был, где я изображала учительницу. Потом я всерьез засобиралась стать артисткой, потом журналистом, потом режиссером на телевидении, потом художником-модельером, вот сколько всего! А теперь испугалась: хватит ли знаний и таланта. И уже не могу сказать “время покажет”. Нет времени, надо что-то решать!” — “Лена, — возразила ей Екатерина Дмитриевна, — но тебе ведь только восемнадцать! Ничего страшного не произойдет, если ты поступать в институт будешь через год. Осмотрись, куда ты торопишься?” — “Ой, нет, что вы! Мама ужасно расстроится. Ей и так все время кажется, что я такая от недостатка внимания с ее стороны, что она мне что-то недодала, а теперь и вовсе…” Лялька махнула рукой и сокрушенно покачала головой.От Екатерины Дмитриевны Лялька ушла немного успокоенная и тут опять услыхала: “Вертилина, зайди ко мне!”, сказанное громким густым директорским баритоном. “Да что же такое сегодня!”
— с досадой подумала Лялька и свернула в сторону директорского кабинета. “Садись! — коротко приказал Павел Николаевич. — В общих чертах я понял причину конфликта. С твоим выводом относительно счастья всего человечества и счастья близких людей я не могу согласиться, хотя в твоих размышлениях есть некоторая правда. Когда мы уходили на фронт в 41-м, то шли защищать, конечно, прежде всего, своих мам, свой дом и всех близких нам людей. Но мы воевали, защищая свою страну, и победа, которую мы отвоевали, стала счастьем для всех людей. Меня, знаешь ли, из горящего танка вытащил мой друг, и волок на себе, и прикрыл собой от пуль, чтобы я остался жив. Он погиб, а его мама с горя умерла, когда ей принесли похоронку. А он мог и не вытаскивать меня, и тогда бы с войны пришел он, а не я, и его мама была бы жива и счастлива. — Павел Николаевич посмотрел на Ляльку и вздохнул. — Но ты права: очень часто мы не задумываемся, как с нами живется близким людям, счастливы ли они. — Павел Николаевич помолчал немного, Лялька тоже молчала, опустив голову, и он продолжил: — А вот с Ириной Борисовной ты совсем не права. Видишь ли, очень сложно бывает уберечь вас от ошибок, и не всегда это получается. Маму твою в школу вызывать не будем, тем более что у нее сердце слабое, но у Ирины Борисовны, ты знаешь, тоже сердце… Не надо было так говорить с ней, и ты должна попросить прощения. Да!”Лялька вскинула голову: “Я попрошу прощения у Ирины Борисовны за то, что напомнила ей про времена Берии, но Ирина Борисовна обвинила меня в том, что я не перестала любить стихи Пастернака. А еще я очень хочу прочитать роман “Доктор Живаго” и разобраться сама, а то столько о нем везде говорится, но ведь его никто не читал!” Павел Николаевич пристально и с любопытством посмотрел на Ляльку и просто сказал: “Ну, это от тебя не уйдет. И роман ты прочтешь, и выводы сделаешь”. Лялька вздохнула: “Это еще не все, Ирина Борисовна сказала, что мое поведение аморально”.
— “Подожди, Елена, это о чем речь-то?” — перебил Ляльку Павел Николаевич. И тут у Ляльки брызнули слезы, и, всхлипывая, она рассказала, что про ее переписку с Журавским стало известно Ирине Борисовне и она решила, что у них роман. “У школьницы роман с солдатом! Так она сказала! За что же мне прощения просить?” — всхлипнула Лялька. Павел Николаевич помолчал немного, а потом сказал: “Ты же сама говоришь, что время изменилось, а в пору юности Ирины Борисовны на многое смотрели иначе, может, поэтому твоя переписка с Журавским кажется ей… вольностью. Будь к ней снисходительна. Кстати, как ему служится?” Лялька вытерла слезы и всхлипнула в последний раз: “Он в ВДВ служит, только теперь в госпитале: что-то на учениях случилось. Пишет, что парашют не раскрылся, может, шутит так. Он уже выздоравливает”. Павел Николаевич хмыкнул и покачал головой: “Да, бывает-бывает. Ну, что же, иди домой, успокойся, а завтра — к Ирине Борисовне, поняла?”Лялька сползла со стула и, попрощавшись, пошла домой. Она шла медленно, и обида на несправедливость происшедшего плескалась в ней. Все собралось в одну кучу: сочинение, “Доктор Живаго”, аморальное поведение. И вдруг Ляльке в голову пришла очень простая мысль: Ирина Борисовна все еще всего боится! Да! Поэтому старается первой доложить “куда следует”. Время изменилось, а страх остался. И вообще, она довольно пожилая, не очень красивая и, скорее всего, не очень счастливая, поэтому завидует Лялькиной смелости и молодости и тому, что время теперь другое! Да, надо быть снисходительной. Но обида все равно не проходила, и на душе было неуютно. Лялька не заметила, как дошла до дома, и очнулась только от окрика громогласной соседки, сидевшей на скамейке у подъезда: “А здороваться кто же будет? Умная слишком стала, людей не замечаешь!” Лялька, притворно радостно улыбаясь, заговорила самым нежным голосом: “Ой, здравствуйте! Извините, пожалуйста! Задумалась! Очень много думать приходится, прямо голова от мыслей лопается. Уроков много задают, жизнь впереди непонятная. До свидания, будьте здоровы!” И Лялька пронеслась мимо онемевшей от такого потока слов соседки. Та вдогонку ей проворчала: “Ишь, жизнь у них непонятная. Слишком сыто живете!”
Квартира была пустой, только слышалось тихое бульканье воды в трубах и скрип половиц. Соседи и мама придут еще не скоро, самое время привести в порядок растрепанные мысли. Как всегда в таких случаях, Лялька бралась за уборку. Начала наводить порядок на своем столе и наткнулась на картонных куколок. Они лежали в отдельной коробке вместе с целым ворохом бумажных платьев, над которыми Лялька совсем недавно трудилась с таким удовольствием. И вот, перебирая своих картонных красавиц, она решила, что всегда будет поступать так, как считает для себя правильным. Да, вот так! И даже шишки набивать по своей воле и свои. И даже если будет больно и, может, неправильно. Но это ее жизнь!
Лялька проговорила этот страстный монолог сердито и вслух, а потом взяла листок бумаги, ручку и быстро, ничего не перечеркивая, написала:
У нас тонкие нежные руки;
Мы сгораем в пламени свечки;
Мы не знаем тоски и муки;
Мы
Кто нас вырезал для забавы,
Но лишил и любви и веры?
Ах, создатели, вы не правы,
Вызывая нас к жизни — серых.
Боли нет, но нет и надежды;
Скуки нет, но и цели — тоже.
Мы лежим в коробке с одеждой
И все ждем, что кто-то поможет.
Лялька переписала родившиеся строчки в альбом для стихов в зеленом бархатном переплете и еще раз грозно и громко сказала: “Я
— не картонный человечек!”***
Последний месяц весны
— май — начинался с праздников: 1 Мая и День Победы, о котором говорилось тем чаще, чем ближе он становился. Впервые за все двадцать лет этот день с его радостью и горечью решено было отмечать с размахом и с военными парадами во всех городах.Бабушку вызвали в военкомат и передали ей письмо-приглашение на открытие памятника погибшим солдатам. Ехать надо было в Литву, к самой границе с Польшей, в маленький городок, где в 44-м стоял госпиталь и где старшина Мальцев, бабушкин муж, Лидин отец и Лялькин дед, умер от ран. Тетя Тоня, провожая бабушку в далекий путь, обняла ее и сказала: “Вот, Аннушка, ты хоть на могиле побываешь…” Она не договорила и заплакала. Так, обнявшись, они постояли у вагона, а потом бабушка поцеловала Ляльку, Лиду и поклонилась всей большой компании
— Кате, Олегу с маленьким Женей на руках, Инне с Иваном. Она поднялась в вагон, проводница закрыла дверь, и бабушкино лицо, по-особенному строгое, появилось в раме вагонного окна.С вокзала уходили молча, как с кладбища, подумалось Ляльке.
Дома в почтовом ящике обнаружилось письмо, адресованное Ляльке. Оно было из Ленинграда, от Лизы. Лялька, скинув туфли, на ходу разрывая конверт, уселась на диван. Нетерпеливо пробежав глазами строчки с приветствиями и поздравлениями, она вдруг громко вскрикнула. “Мама, ты только послушай!
— позвала Лялька и продолжила чтение письма: “Очень горько, милая моя Кнопка, а с театром придется расстаться. Все было хорошо до недавнего времени, но врачи запретили мне неизбежные для артистов балета большие физические нагрузки. Сказали, что мои обмороки — следствие блокадного детства. Сначала показалось, что жизнь кончилась, так было плохо. Не хотелось никого видеть, а закрыться в своей норе и не высовывать нос. Не волнуйся, все это в прошлом. Не стала пока сообщать тете Тоне и Катюше, что же их расстраивать, у них своих проблем хватает. А меня пригласили в мое родное хореографическое училище имени Вагановой! Буду работать с малышками, делать из утят маленьких лебедей”. Лялька подняла глаза на маму: “Что же такое? Опять война догнала! Через столько лет — следствие блокадного детства”. Лида забрала у Ляльки письмо, словно хотела прочитать что-то между строк. “Бедная девочка, — огорченно сказала она, — остается надеяться на ее характер и на время. А война, наверное, долго еще нам будет напоминать о себе”.***
Теплая, совсем летняя погода опустилась на город в самом начале мая, когда листья на деревьях не успели еще появиться. Но солнца было столько, и синего неба, и украшенных к праздникам улиц, что казалось, еще мгновение
— и улицы утонут в нежной зелени и в цветах. 9 Мая рано утром прилетел из Ангарска Сан Саныч, и Лялька потрясенно уставилась на его награды. “Сан Саныч, — проговорила она, — так вы что же, воевали?” — “А как же, Алена прекрасная! Меня с третьего курса института забрали в военную академию на ускоренные курсы, а оттуда — прямо на фронт в чине младшего лейтенанта! Дошел до Германии уже капитаном, а там — ранение, госпиталь в Ялте… Так что в Берлине не побывал. Обидно! Но в Ялту ездил каждый год для поправки здоровья, так с мамой твоей и встретился”. Он посмотрел на маму, и Лялька заметила, сколько нежности было в его глазах. “Ну, вы тут пока и без меня обойдетесь, — заторопилась Лялька. — Хочу Вадима Алексеевича перед экзаменами увидеть”. Открыв шкаф, она постояла минутку, соображая, что бы надеть такое летнее и праздничное. Сняла с плечиков самостоятельно сшитый клетчатый льняной костюмчик и унеслась в ванную переодеваться. Забежала в комнату, достала из коробки новые белые босоножки, надела их, покрутилась перед зеркалом, расправляя складки на юбке и широкий воротник на жакете. “Ну, я готова! Как я выгляжу?” — спросила у мамы и Сан Саныча. “Лялька! — ахнула мама. — Когда же ты стала взрослой, я и не заметила”. — “Ах, мамочка, — смиренно ответила ей Лялька, — ты в последнее время видишь не меня!” Мама и Сан Саныч посмотрели друг на друга и засмеялись. “Но я не обижаюсь!” — добавила Лялька.Она вышла из подъезда, чувствуя себя легкой и счастливой, потому что мама здорова, прилетел Сан Саныч, впереди
— долгий праздничный день, и новые босоножки как раз впору. Размахивая сумкой на длинном ремешке, Лялька быстро шла по дорожке и, прежде чем завернуть за угол, привычно оглянулась. Мама и Сан Саныч стояли у открытого окна. Лялька помахала им рукой, и они ответили ей.До телестудии она добиралась в переполненном трамвае, и было удивительно слышать, как совсем незнакомые люди говорили другу: “С праздником! С Днем Победы!” На одной из остановок в вагон запрыгнула целая группа молодых ребят. Один из них наперевес держал гитару и тут же ухитрился сделать на ней несколько аккордов, а потом вдруг запел песню Окуджавы, которую Лялька знала: “Ах, война, что ты сделала, подлая, стали тихими наши дворы…” В вагоне замолчали, а когда песня закончилась, парня попросили: “Спой еще!”, и он запел: “Синенький скромный платочек…” Ему стали подпевать, и Лялька тоже пела со всеми. Пели бывшие фронтовики, надевшие в этот святой день свои награды, пели пожилые люди и совсем молодые мальчишки и девчонки, родившиеся, как и Лялька, после войны. На одной из остановок вагон так резко качнуло, что Лялька чуть не уткнулась лицом в чей-то китель. Она подняла глаза и сначала увидела ордена и медали, а потом уже
— смеющееся лицо совершенно седого человека. Лялька улыбнулась ему в ответ и сказала: “С праздником! С Днем Победы!” Она едва не пропустила свою остановку и выскочила вслед за парнем с гитарой, который подал ей руку. “Спасибо! С праздником!” — сказала Лялька и быстро пошла знакомой улицей к зданию телецентра с высокой башней за ним. “Здравствуйте! С праздником! С Днем Победы!” — поздоровалась Лялька с вахтером, проходя через будку вахты.На студии было непривычно малолюдно: шли трансляции с улиц города и из Москвы. Вадим Алексеевич дежурил в этот день и смотрел на экран монитора. “Вадим Алексеевич,
— позвала Лялька, — с праздником!” — “Лена, вовремя приехала! — обрадовался режиссер. — Садись, будем смотреть парад из Москвы!” Едва устроились, как на экране появилась Красная площадь, и пошли, печатая шаг по брусчатке, солдаты так же, как шли солдаты-фронтовики двадцать лет назад, чтобы бросить к Мавзолею фашистские знамена и штандарты. Шли молодые парни, которым сейчас было столько же лет, сколько тем, кто уходил на фронт защищать свою страну и людей, и даже тех, кто еще не родился. Лялька смотрела на их молодые лица, а видела Павла Николаевича, Сан Саныча, дядю Сережу, вспомнила вдруг безногого сапожника Колю, и женщину с пустым рукавом-фонариком, и своего погибшего деда… “Вадим Алексеевич, а вы воевали?” — повернулась Лялька к режиссеру. “Нет, Лена, — просто ответил он. — На фронт меня не взяли: я же был всегда слепой как крот и всю войну проработал на нашем радио”. А на экране уже показалась могучая техника, которая мощно и грозно шла по Красной площади. “Пусть посмотрит весь мир, какая у нас теперь сила есть,— думала Лялька, глядя на экран. — Не захочется воевать с нами!”Парад длился ровно час, из минуты в минуту. “Вот это точность!”
— восхищенно сказал Вадим Алексеевич, глядя на часы. “Ну что, Лена, — улыбнулся он своей воспитаннице. — Вот школа и позади!” — “Ой, Вадим Алексеевич, что вы! Еще целый месяц до экзаменов, а потом экзамены, а потом просто не знаю что…” — сокрушенно сказала Лялька. “Вот те раз! — засмеялся Вадим Алексеевич. — А я-то думал, что ты в артистки рвешься!” — “Так это в детстве было! — тоже засмеялась Лялька. — И потом, я столько всего напридумывала, да так пока ни на чем и не остановилась”. — “А я, знаешь, если бы не стал режиссером, пошел бы в педагоги”. Лялька посмотрела на Вадима Алексеевича и сказала: “Но вы и так педагог! Вы многому нас научили! И я пришла сказать вам спасибо за все. Ну вот, а теперь мне надо идти, меня дома ждут”.Вадим Алексеевич вышел проводить Ляльку до будки вахтера. “Желаю тебе счастья, Лена Вертилина. Уверен, что все у тебя будет хорошо. Правда, не думаю, что тебе придется легко! Не исчезай!” Вадим Алексеевич похлопал Ляльку по плечу и подтолкнул к выходу.
Дома Ляльку ждали: должны были прийти Инна с Иваном, может быть, Катюша и Олег, если тетя Тоня останется с Женькой. Мама и соседка Таня еще с вечера поставили тесто для пирогов. Ожидалось веселое и праздничное застолье, и Лялька торопилась принять участие во всей этой суете. Она уже подходила к дому, когда услышала музыку и обрадовалась: звучал аккордеон Саши-короля. В последнее время он совсем не выходил во двор, как бывало раньше, собирая молодежь под акациями: женился и стал солидным дядькой. Ну вот, так и есть
— в глубине двора, там, где стоит стол для доминошников, собрались соседи, молодые и пожилые. Сидит Саша на скамейке, но на его знаменитом аккордеоне играет… “Ой! Жур…” — растерялась и обрадовалась Лялька. Он еще не видел ее и продолжал петь: “…Наш король, как король, он кепчонку, как корону, набекрень и пошел на войну…” Лялька остановилась, а Жур вдруг посмотрел в ее сторону, оборвал песню и аккуратно передал аккордеон Саше. Он шел, прихрамывая, навстречу Ляльке, такой знакомый и такой другой. И вовсе не потому, что на нем военная форма и тельняшку видно в вороте кителя, и Лялька удивилась, что тельняшка: “Он же не моряк”. Жур стал взрослым, и было в нем нечто общее с дядей Сережей, Сан Санычем и другими соседями, о которых Лялька никогда бы не узнала, что они воевали, если бы не награды, надетые ими в честь Дня Победы. Жур, родившийся в год окончания войны, в год Победы, солдат шестидесятых, был своим среди них — солдат сороковых. “Только бы не было войны”, — вздохнула пожилая Лялькина соседка. “Да, только бы не было больше войны!” — шепотом повторила Лялька…