[Марина Ахмедова. Дневник смертницы. Хадижа. — М: АСТ-Астрель, 2011.]
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2012
Книжная полка
Шахада: двойник невежды
Марина Ахмедова. Дневник смертницы. Хадижа.
— М: АСТ-Астрель, 2011.
Сначала
— внутренний сопромат, не подпускавший к книге несколько месяцев, потом — безостановочное чтение (сутки), которое и привело, собственно, к появлению текста, который нет смысла называть рецензией, как нет смысла по большому счету называть “полноценным” дневником то, что называет “Дневником смертницы” автор романа, вошедшего осенью 2011-го в лонг-лист “НОСа”. Дабы предупредить ненужные “почему”, минуя фазу т.н. критического отступления, перейдем к собственно стилю, точнее, фактурной его составляющей, — ведь именно она, но никак не сюжет, каким бы “пронзительным” или “остросоциальным” тот ни был, и превращает текстовый формат в Текст. Впрочем, тайна алхимии сей велика есть, и потому — не будем: задачка, с помощью которой окололитературные мерчендайзеры безуспешно пытаются разрешить первичность “что” и “как” применительно к искусству слова, решения не имеет.“Дневник смертницы. Хадижа”
— третий роман спецкора “Русского репортера” Марины Ахмедовой; первые два, “Женский чеченский дневник” и “Дом слепых”, также как и история смертницы Хадижи, основаны на реальных событиях, описанных автором предельно дистанцированно. Именно разделительная полоса между “Я-героя” и “Я-автора” и является некоей мишенью, в которую “целится” текст. Ну а “выстрел” — на выходе — казалось бы, всего лишь маленький взрыв мозга: той его части, которая, в соответствии с пресловутым высшим замыслом, и отвечает — ни много ни мало — за “немодную” человечность.Язык “Дневника…” намеренно стерт и даже уплощен: повествование, ведущееся от лица неграмотной девицы, чья психика изуродована патриархальными догмами (читай: чудовищным невежеством, которое, по сути, и привело Хадижу к смерти “по собственному желанию” во имя Аллаха),
— неспешное, унылое, безысходное, как плач дудука, да и не может быть иным. Попробуем хотя бы поверхностно коснуться того бытийного пласта, который досконально — так и хочется написать “с топографической точностью” — изучила Марина Ахмедова (прототипом Хадижи явились реальные девушки, причастные к северокавказскому бандподполью), — коснуться, окунувшись прежде всего в несущие конструкции языка главной героини. Ниже будут представлены фрагменты из трех частей романа: детство и юность в дагестанском селе // “махачкалинские университеты” // путь женщины, чья безграничная узость мышления заставляет ее принять шахаду: “Воистину, Аллах купил у верующих их жизнь и имущество в обмен на Рай” — бисмилляхи рохмани рахим forever).“Бабушка так часто говорила, что нам от людей будет стыдно,
— читаем мысли маленькой Хадижи. — Я думала, люди только для того к нам и приходят, чтобы проверить, правильно ли мы живем. И если неправильно, нам должно быть от них стыдно. Она все время говорила про людей. <…> Надо было каждую минуту что-то делать, даже если вся работа за день была сделана. Нельзя было долго спать, чтобы бабушке не было стыдно. И я всегда думала: мы же ни к кому не приходим, не проверяем, что они делают. Пусть делают, что хотят, это же их дом”. (Обратите внимание на выделенную курсивом фразу — подобного рода недоумение будет возникать у Хадижи много раз, но никогда она не получит на простые, в сущности, вопросы хоть сколько-нибудь вразумительного ответа. Не получит, потому как, будучи женщиной — исламу большой привет, — является априори существом “грязным”, созданным исключительно для воспроизведения вида и обслуживания “высшего” существа, не пригодного к деторождению: фаллический страх настолько велик, что даже дочь не смеет взглянуть на отца, — что уж говорить о других мужских особях! Нет-нет, глаза долу…)“Я смотрела из окна на город,
— читаем дневник дальше. — Честно если сказать, ничего в нем особенного нету — гор не видно, одни дома стоят, как некрасивые высокие коробки. <…> Лучше бы деревья посадили, а то задохнуться можно. Пыль с земли поднимается и в окна заходит. Не знаю, привыкну ли я когда-нибудь к такому воздуху. <…> Я учусь — каждый день хожу в университет, сижу там на парах, все записываю. Мы уже прошли весь английский алфавит, теперь учим времена — простое настоящее, простое будущее и простое прошедшее. Хабибула Мусаевич говорит, что в английском времен больше, чем в русском. Я этого не понимаю. Зачем все запутывать? Есть только прошлое, настоящее и будущее…” — переехав по настоянию тетки в город, полуграмотная девица поначалу теряется от псевдорайского изобилия (больше всего поражают беднягу одежда и украшения, о которых в своем селе она и мечтать не смела) и искренне удивляется тому, что “с такими устройствами” (кран, из которого течет горячая вода, а значит, не надо ходить с тяжеленным кувшином к колодцу, etc.) домашняя работа занимает от силы два часа, “а все остальное время можно ничего не делать”. Так у Хадижи появляется время, чтобы подумать, — ну а эмоции она по-прежнему доверяет тетради, которая превратится довольно скоро в пресловутый дневник смертницы: “Раньше моя жизнь была темной. Теперь в нее пришел свет, благодаря моим дорогим сестрам. Все печали я оставила в той, прежней жизни. В этой меня ждет только свет на пути Аллаха. Я совершаю намаз по пять раз в день, как положено мусульманке. Не хожу с непокрытой головой. Общаюсь с сестрами. Много времени провожу за чтением Корана. <…> Часто строчки прыгают перед глазами, их смысл не доходит до меня, но я вожу глазами по ним снова и снова. Меня больше не постигает чувство безысходности, ведь я больше не обманываю себя. Оно постигает лишь тех, кто живет этим миром, благами этой жизни”.И все же шахада будет принята ахмедовской героиней из-за любви, пусть и замешанной на ненависти “к неверным” (не будем забывать, что среди “урусов” не бывает “хороших”: аксиома, впитанная Хадижой, пожалуй, с молоком матери). Программа самоуничтожения, с невероятной мощью заработавшая в беременной женщине, потерявшей любимого мужчину, превращает ее из некогда живого, пусть и забитого, озлобленного (на то, впрочем, есть причины), но худо-бедно склонного к развитию существа в зомбированное ничто, для которого не представляет интереса и, соответственно, ценности не только своя жизнь
— ее, впрочем, уместней назвать существованием, — но и жизнь, или то, что принято называть ею в “современном цивилизованном обществе”, ни в чем, кроме равнодушия, не повинных созданий: “Если бы кто-нибудь из этих людей, севших со мной в один вагон, обратил на меня внимание, увидел, как трясутся мои руки, как я дрожу под одеждой, как рот открывается в беззвучном крике, их жизнь в тот день, может быть, и не прервалась бы, — думает Хадижа перед смертью. — Но никто на меня не посмотрел. Если кто-то упадет, его не поднимут, — вспомнила я слова, сказанные кем-то из моей жизни, которая сейчас собиралась прерваться”.В одном из интервью автор книги говорит: “Они стремятся в рай, они покупают туда себе билет, а унося с собой жизни неверных, просто летят на экспрессе первым классом. Тут слабость скорее играет роль. Слабость и фанатизм, но не изощренность и жестокость”. Итак, в анамнезе Хадижи
— безрадостное детство, осложненное отсутствием любви и защищенности; культивируемое социумом невежество и им же навязанное чувство вины (гендерная вина — по умолчанию: девочка виновна во всех смертных уже просто потому, что не родилась мальчиком); страх перед опять же надуманным гендерным одиночеством (“не дай тебе Аллах не выйти замуж”), рабская покорность традициям, в том числе — фанатичное почитание воли старших, чаще всего мракобесной, et cetera & et cetera… букет болезней как душевных, так и телесных при подобном воспитании чувств-с обеспечен. От диагноза (читатель легко поставит его сам) не спасает даже “великая любовь” — изначально светлое чувство к Махачу Хадижа доводит до той степени крайности, за которой начинается закономерный распад личности. Тут, впрочем, имеет смысл задаться вопросом “а был ли мальчик?”, то есть существовала ли “собственно личность” и можно ли самку, чье существование сравнимо с полуживотным, называть полноценным человеком. Но и: можно ли обвинить, зная, как росло и развивалось “говорящее растение”, какими “великими мыслями” удобрялся “прекрасный цветок” и какие всходы должны были б показаться, если поливать его исключительно баснями о супружестве да стращать гневом Аллаха? Или — проще — так: что ждать от домашней утвари, в которую превращена женщина, видящая — разумеется, по причине спецвоспитания — смысл жизни исключительно в подчинении мужу и бездумной репродукции!Один из пределов мечтаний юной Хадижи
— пойти в красивой юбке к колодцу (что-то типа пятачка невест: этакий “центр мира”, зараженный бациллой слухов и сплетен) и, набрав воды в кувшин, бросить взгляд на Махача… Что ждать от сельской затворницы, попавшей в город и ошалевшей от его “шика”, ну а потом от шокирующего знания: у чести и достоинства тоже, оказывается, есть своя такса, ну а война между боевиками и силовиками — “просто” чей-то дьявольский бизнес…Даже умудренных сединами университетских преподавателей можно “толкнуть”: за двести, триста или пятьсот долларов, в зависимости от экзамена или зачета. “Все толкаются!
— говорят местные студенты и смеются над одногруппницей, сдающей сессию самостоятельно. — Это потому, что у нее нет богатого родственника… и потому, что она русская”. Ханжество и невежество махачкалинцев не знают границ: дядя Хадижи, который, собственно, и платит за ее так называемое университетское образование, запрещает читать племяннице “Дафниса и Хлою”, за что она получает заслуженный неуд по зарубежке: “Хадижа, ты это чтоб завтра унесла, чтоб я никогда у тебя в руках таких книг не видел!” — “Давай мне эту книгу… — унисонит тетя. — Вагаб сказал, там такие вещи написаны, ты даже в руках держать ее не должна”. Вопросы есть?..У Хадижи
— пока — да, есть. Она по-прежнему мечтает о Махаче, по-прежнему ищет встречи с ним, ну а когда ее желание таки исполняется, говорит: “Махач, я хочу всегда быть с тобой”. — “Ты и будешь”, — отвечает он: индийское кино, да и только, но лишь поначалу. Хадижа убегает к Махачу буквально из-под венца (богатые родственники хотят выдать ее замуж против воли — для того, собственно, домашнюю скотинку и вывезли из загончика: осчастливить брачными узами — “что еще надо женщине?”), бросает университет — да и какой “венец”, какая “наука”, когда “милый рядом”? Логика железная. Хадижа не понимает лишь одного — чем именно занимается ее милый и почему у них никогда не будет настоящей свадьбы, о которой мечтала она всю жизнь, и почему при живом муже пришлось ей стать пленницей иллюзорного рая: “Аллах, почему так бывает — ты ждешь счастья, всю жизнь молишься о нем, а когда оно приходит, ты его не чувствуешь?”.Хадижа никуда не выходит, не знает, чем занять себя в одиночестве; когда же Махач возвращается “с работы”, то отправляется “с друзьями” на другую половину дома. Хадиже не нравятся люди, с которыми он общается,
— она считает их “странными”: что ж, животная чуйка срабатывает и тут, впрочем, менять что-либо после того, как Махач убивает родного отца, генерала Казибекова, бессмысленно — конец его предопределен: “Единственное, о чем я жалею, — это что связал тебя с собой… Ты мечтала совсем о другом”. Вскоре от рук силовиков погибает и сам Махач, ну а Хадижа оказывается в том самом месте, где из нее методично лепят самоубийцу.“На все свои вопросы ты найдешь ответы в исламе”
— так говорят ей мудрые люди, ну а уважение, которое оказывает Хадиже некто Ариф-эфенди, окончательно размягчает мозг несчастной: “Один раз он привстал, когда я заходила в комнату. Я даже расплакалась от счастья и в этот момент окончательно поняла, что здесь нашла свой дом, свой настоящий дом, своих братьев и сестер, которых у меня никогда не было”. Именно он, Ариф-эфенди, и вынудит Хадижу принять шахаду: “Твоего мужа убили неверные, сестра… Ты готова стать орудием мести?..” — спросит ее незнакомец, ну а всезнающий Ариф-эфенди мягко подтолкнет к ответу, и Хадижа не сможет — разумеется, не сможет: не посмеет — отказать: ведь это его, Его, единственная просьба… всего ничего! Убить себя и неверных… Нет на свете хороших “урусов”, нет и быть не может… Или она чего-то не понимает? А может, он, Он, чего-то не договаривает?.. Как бы там ни было, она не вправе отказываться… О, аман, сказать “нет” после всего хорошего, что этот святой человек для нее сделал? Бисмилляхи рохмани рахим! Нет-нет, только не сомневаться… Ариф-эфенди всегда был так добр к ней… вот и она… и она будет… всегда будет добра… добра хотя бы раз: “Я знаю, чего от меня ждут и эти мужчины, и Ариф-эфенди. И я сделаю то, чего они ждут, потому что того же самого ждет от меня великий Аллах. Он послал мне этих братьев, чтобы приблизить для меня вечность. Аллах, Ты так милосерден, шепчу я, сжимая перед собой руки. Я только пальцем одним пошевелю, а уже обрету вечность. Разве сравнима вечность с одним движением пальца?”Так закончился земной путь Хадижи: купила ли она билет в рай, “неверным” знать не дано,
— как не дано, впрочем, и “правоверным”, идущим во имя Аллаха по трупам, как, впрочем, и проклинающим террор мусульманам, и самым обычным людям, которые, вне зависимости от веры, каждый день спускаются в метро и упорно не замечают, как дрожат руки какой-нибудь странной женщины. Перед тем как сделать одно движение пальцем, она шепчет: “Человек создан из воды и глины, из сгустка крови и капли спермы. Но от горячей волны мы разлетаемся лишь кусками только что живого мяса”.
Наталья РУБАНОВА