[К 75-летию В.П. Лукьянина]
Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2012
ЮБИЛЕЙНОЕ
В центре
Жить без критики, без обсуждения дел своих и чужих
— значит прозябать подобно растению, жить очертя голову, как говорит русский народ.Карманный словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. СПб., 1845 (из объяснения слова “критика”)
Статья о нем в Википедии донельзя лаконична. Не статья даже, а лишь, как оговорено, заготовка оной, занимающая полторы всего строки. И кончается эта информация фразой: “Живет в г. Екатеринбурге, в центре города”.
И такое редкое в интернет-энциклопедии житейское уточнение характеризует, как представляется, не только место жительства героя этих заметок, а и его место в ноосфере Екатеринбурга. Оно и в самом деле центральное.
Это может показаться удивительным. Ведь по роду своей деятельности он, как свидетельствует та же Википедия, литературный критик. А есть ли она сегодня в России — литературная критика? Кое-кто из причастных к отечественной словесности в том сомневается. Но вот парадокс (один из многих в здешних весях): критики, может показаться, и впрямь нету, а критики — есть. У нас на Урале — это прежде всего Валентин Петрович Лукьянин.
Его дебют состоялся полвека назад: областная газета “Уральский рабочий” напечатала обзор поэтической рубрики журнала “Урал” за 1961 год. О стихах в дальнейшем он заводил речь лишь несколько раз, а вот с названным журналом накрепко связал всю последующую жизнь. Но прежде чем он станет самым, без преувеличения, печатаемым автором этого издания, а там и главным его редактором, были годы детства и юности, которые не назовешь безоблачными.
Мать растила его с братом и сестрой одна. Отца, сельского учителя на Брянщине, он, родившийся на исходе 1937-го, никогда не видел. Год рождения объясняет всё. Своей смертью в ту “расстрельную” пору в России, мнится из дней нынешних, не умирали. Впрочем, о том, что жизнь отца оборвалась меньше чем через месяц, как его “забрали”, семья долго не знала. А вся “контрреволюционная (ныне сказали бы — экстремистская) деятельность” 37-летнего Петра Матвеевича Лукьянина, за которую он был осужден на “десять лет без права переписки” (сообщенный семье циничный эвфемизм смертного приговора), состояла в том, что он, изучавший эсперанто, переписывался с несколькими зарубежными эсперантистами. А едва ли не любая связь с заграницей пламенит воображение ревнителей бдительности и поныне.
Но не мной замечено, что по какому-то, видно, закону компенсации самая жестокая пора сталинщины оказалась временем появления на свет целой плеяды тех, кем гордится ныне наша культура. Вампилов и Распутин, Битов и Маканин, Ахмадулина и Аверинцев… И, как и они, он мог отнести к себе слова поэта, что “бури века нес в себе”.
Уральцем Валя Лукьянин стал волею случая. Окончив в 1955 году Брянский машиностроительный техникум, он получил распределение в Свердловск, на турбомоторный завод. А через пару лет он пришел — и, как оказалось, надолго — в Уральский государственный университет. Вузовский диплом был получен на филфаке. (В интересе к словесности сказались, вероятно, отцовские гены: Петр Матвеевич в юности писал стихи, и, сохранившиеся в семье, они убеждают в несомненных литературных способностях автора.) А потом была аспирантура на кафедре философии, и после защиты кандидатской диссертации он как доцент кафедры эстетики втолковывал азы этой мудреной дисциплины юным гуманитариям большого Урала, а там и далекой Кубы, где ему довелось разъяснять (случалось и на испанском!) бывшим и будущим барбудос, что в искусстве хорошо, а что — не очень.
И все эти годы ставший философом филолог Лукьянин своими публикациями, прежде всего в том же “Урале” (хотя были и статьи в столичной прессе), укреплял свою репутацию литературного критика.
Его никогда не привлекала стезя критика-оценщика. Статус зоила, служащего по ведомству литературного ОТК и дотошно выискивающего изъяны и упущения словесной продукции, ему не по душе. И “отрицательных” рецензий в его обширнейшем послужном списке не больше, чем публикаций о поэзии. Не занимает его и честолюбивое выстраивание концептуальных абстракций и персональных иерархий. Оценки и характеристики он, конечно, дает, и они, как правило, доказательны и взвешены, но что Лукьянина прежде всего занимает, так это возможность, опираясь на предоставляемый художественными источниками тот или иной материал, с той вдумчивой основательностью, какую позволяет журнальный формат, поразмышлять — ключевое для него слово! — о реалиях и процессах самой жизни. Вот рядовой тому пример. Рецензирует он книгу воспоминаний о знаменитом военачальнике, а заголовок своему отклику дает следующий: “Маршал Жуков как злободневная проблема” (“Урал”, 1996, № 11–12). И то обстоятельство, что составившие этот мемуарный сборник тексты к изящной словесности относятся постольку поскольку, рецензента не смущает.
Диапазон его интересов и прежде не был узким (показательно название его диссертации — “Научно-технический прогресс и культура”), и с каждой новой публикацией он становится в социальном плане все шире. Критик Лукьянин — прежде всего публицист. И эта публицистическая пассионарность органично мотивирована общественной заостренностью литературного слова в России.
Отечественная словесность никогда не жила сугубо эстетическими заботами — ей до всего было дело. Жизнь в стране избыточно щедра на болезненные коллизии и масштабные катаклизмы, и реализм лучших книг всегда оставался по сути критическим. Что сохранялось и в советскую пору, когда этот реализм идеология силилась трансформировать в социалистический. А поскольку критика “договаривает” за художника многое из того, что им показано или намечено, постольку она в России как во времена Белинского и Писарева, так и век-полтора спустя остается по преимуществу публицистической. Потому и интересной не только прозаикам, поэтам и тонкой прослойке литературоведов. Другое дело, что навык чтения литературы не для развлечения, а во имя того, что некогда было удачно названо “счастливым трудом души”, когда интенсивная работа “серых клеточек” мозга дарует радость, за последние десятилетия у многих атрофировался, а у нового поколения знающих грамоту в силу разных причин и не развился. Оттого и возникает иллюзия, будто литературной критики у нас нет. Нет — резонанса. А он, как известно, зависит не только от того, как и что сказано, но и от того, кем услышано и как понято.
Педагогический дар Лукьянина позволяет ему вести разговор на ту или иную тему всегда внятно и обстоятельно, расставляя все точки не только над i, но и над ё и ориентируясь неизменно не на конфронтацию с реальным или гипотетическим оппонентом, а на соразмышление и взаимопонимание. Еще раз посетую на то, что ответной реакции на слово критика-публициста от аудитории могло быть больше. Ведь это было бы в интересах не единственно самого критика, но и в интересах читателя. В интересах, пафосно говоря, самой жизни.
Темы для анализа Лукьянин предпочитает не периферийные. И даже когда он пишет об авторах или проблемах, не особенно меня занимающих, внимать его слову полезно. Ибо социально мыслящий критик в своих неспешных выкладках руководствуется неизменно здравым смыслом и чувством ответственности за сказанное. Вот почему, подчас и не соглашаясь с Валентином Петровичем, я, читатель, волей его логики и аргументации все равно вовлекаюсь в тот круг болевых вопросов отечественного бытия, который заботит моего старшего коллегу, неизменно демонстрирующего завидную культуру не просто высказывания, а и самого мышления.
“Крупный ученый — философ по определению” — так обмолвился он в одном из портретных очерков, которые из-под его пера в последние годы выходят все чаще. В условиях мировоззренческого кризиса, обусловленного не только масштабной неудачей социалистического эксперимента в нашей стране, но и общецивилизационной ситуацией рубежа веков и тысячелетий, отмеченной утратой ценностных ориентиров, резко повысилась значимость личности. Личности, чье самоосуществление способно быть примером достойной жизни в обстоятельствах, которые достойными назвать не получается. Характеры и судьбы таких наших земляков, как академики С.С. Алексеев и С.С. Шварц, Н.Н. Красовский и О.Н. Чупахин, под пером их биографа стали убедительным подтверждением вывода, некогда сделанного Андреем Платоновым: “Страна темна, а человек в ней светится”. И то, что портретирующий оказался достойным портретируемых, — еще один примечательный штрих в обрисовке героя этих строк.
Ученые, творческую “штучность” которых удалось запечатлеть в их словесных “профилях”, поставили свой интеллект на службу практического освоения мира. Казалось бы, критику, располагающему всего лишь словом, трудно рассчитывать на то, что отстаиваемые им идеи могут стать материальной силой. Однако Лукьянину посчастливилось и здесь. Вскоре после возвращения с тропических широт он оказался главным редактором журнала “Урал” и руководил этим изданием без малого два десятилетия — с 1980 по 1999 гг.
Отвечать за столь “взрывоопасное” хозяйство, где необходимо равно учитывать интересы и искусства слова, и экономики, и региональной политики, согласитесь, всегда непросто, а тут еще не забудем, что это двадцатилетие редакторства пришлось на переломные (или, что то же самое, кризисные) для всей страны годы. Не удивительно, что почти все нестоличные журналы в условиях распада советскости впали в состояние анабиоза. Почти — это как раз журнал, ведомый В.П. Лукьяниным.
Две с лишним сотни номеров, в каждом, как минимум, два десятка авторов — и все их создания непременно, прежде чем стать достоянием публики, взыскательно прочитывались главным редактором. (А сколько еще прочитывалось из того, что в итоге оказалось отвергнуто!) Страницами ежемесячника становились очень разные рукописи, и, честно признаем, многие из этих публикаций спустя годы если и памятны, то, пожалуй, лишь самим сочинителям. Но немало было за эти годы напечатано в “Урале” и таких произведений, которыми литература нашего края вправе гордиться. И в том, что увидели свет “Диофантовы уравнения” А. Ромашова, “Автопортрет с догом” А. Иванченко, “Старикова гора” и “Весталка” Н. Никонова, — есть заслуга не тех только, кто это написал, но и того, кто это сумел напечатать. Ведь для слова нетривиального, независимого по мысли и самобытного по образности, не забудем, режима наибольшего благоприятствования тогда не было.
В пору “читательского бума” — был, был такой! — именно со страниц “Урала” вышли в России такие шедевры, как “Дар” В. Набокова, “Сивцев Вражек” М. Осоргина, “Крысолов” Н. Шюта. При этом редакторе в журнале происходило становление таких ныне признанных литературных величин, как Ольга Славникова, Леонид Юзефович, Нина Горланова, Вячеслав Курицын, Марк Липовецкий, Валерий Исхаков. А в 1988 году событием стал, что помнится и четверть века спустя, целый журнальный номер, весь составленный из произведений подчеркнуто экспериментальных, акцентирующих свою идейную и эстетическую непривычность.
Часто редакторская работа настолько поглощает того, кто ею занимается, что на собственное писательство времени и сил уже почти не остается. Валентин Петрович смог опровергнуть это представление. Причем в последние годы у него выходят труды не только критического или публицистического толка. Лукьянин активен как краевед — трижды издавались написанные им с М. Никулиной “Прогулки по Екатеринбургу”. В этом же соавторстве написана книга про “Литературный квартал”. А еще опубликован обстоятельнейший очерк к 120-летию Свердловской железной дороги — “Больше века на службе России” (опять-таки сказалась генетика: дед автора был железнодорожником). Попробовал он себя и как популяризатор, выпустив совместно с С. Георгиевым “Начала мудрости” — нечто вроде учебника философии для младших школьников. А только что отдельным изданием вышла год назад опубликованная “Уралом” документальная повесть об отце, вполне оправдывающая свое ответственное название “Обыкновенная история, ХХ век”, где естественное для сына желание как можно больше узнать о том, с кем разлучила сталинская пуля, обернулось скрупулезным показом работы “колесиков” и “винтиков” карательного механизма власти, сгубившей сотни тысяч безвинных людей.
После того, как руководство журналом было передано другому, Лукьянин, не переставая регулярно печататься в “Урале”, стал активно сотрудничать с журналами “Налоги России” и “Наука. Общество. Человек. Вестник УрО РАН”. А еще он, заслуженный работник культуры и лауреат премии имени П.П. Бажова, многие годы был сопредседателем Союза российских писателей и целое десятилетие занимается в областной комиссии по помилованию.
Возраст не сказывается на его активности. На рабочем столе — новые рукописи, а в голове (уже побелевшей) — новые замыслы. Зная Валентина Петровича и его умение дисциплинировать не только свои слова, но и свои дни, уверен, что нам еще многажды предстоит размышлять над страницами, подписанными его фамилией.
Леонид Быков
Редакция от всей души поздравляет В.П. Лукьянина со славным, в три четверти века, юбилеем! А в следующем номере “Урала” — юбилейном: журналу стукнет 55 — появится очередной материал нашего постоянного автора.
Так держать, Валентин Петрович!