Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2012
Сергей Слепухин
— екатеринбургский поэт и художник, автор книг стихов “Слава богу, сегодня пятница!” (Екатеринбург, 2000), “Осенний покрой” (С.-Петербург, 2003), “Вода и пряжа” (Екатеринбург, 2005), “Задержка дыхания” (Екатеринбург, 2009) и др. Печатался в журналах “Звезда”, “Арион”, “Новый берег” и др.
Сергей Слепухин
Конец света
2012
ранним утром когда классовая мировая
борьба закончилась предчувствием последних зим
смолили “Беломор” у дровяника сарая
я и мой приятель Архангелов Серафим
мумии снов пеленала красным
таксидермистка-любительница Аврора заря
набивала чучелко до отказа разным
всяким ниочемным из бестолкового словаря
мелкий пепел дрожал в алебастровой урне
благовонная эссенция капала из бачка
мы чего-то светлого ожидали дурни
но не пива “Балтику” а белого бычка
сладкий душок формалина йода
дожиточный воздух в пробитой груди
схорони в тесной матке мать природа
паровоз отчаливай труба не дуди
внутрь умерших тел по темным ступенькам
на три этажа мимо ржавых часов
вечностей шмыгнула летка-енька
гирьки жизни прожитой в ладонях весов
кто же победил в этой партии классовой
не ответят вожди ушли на фронт
демоны-десантники с неба массово
пырят крылья веером берут на понт
лучше в брак вступить нежели разжигаться
Савл необращенный во тьме пропел
впрочем всем шиздец
а кто опоздал тот уже не успел…
***
без четверти шесть ангел встает на работу
без полночи вечность звенит небесный будильник
остерегайтесь: возвращаются крысы
надрывается по утрам вечерам оглашенный
отойдем в мир иной на дребезжащей ноте
за предел зеркал где конец света
напророчили майя в середине мая
погребальные костры фонари флэшмобы
гончие на сворке сутулим бугристые плечи
готовы ринутся в… а там пробьемся
кто послал месседж на нашу личку
послал месседж чтоб циферблат глючил
лица задумчиво стынут замкнуты в кожу
сад земных наслаждений закрыт на уборку
конец света сернисто-желтая осень
за углом распродажа
средств индивидуальной защиты
***
сортирная полутьма
алчный кумач крематория
аппаратчики в черных костюмах
мозгов повидло
теплое вязкое
насильственный захват мыслей
мир сузился
зеленые помоечные мухи
летят на очко с окровавленным клювом
орда московская сине-буро-малиновая
эх курганы курганы могильники
зиги-заги поздний диктатор
лживые глаза скошены к переносице
часы сверяет повторяя прошлое
трахает нашу карму
как мы его догму
острые ощущения между ног притупились
утро медленно тащится к обеденному перерыву
давай притворимся что это счастливый конец
жаль что я не проснулся сегодня
Адиафора
Раисе Шиллимат
Шуршит в часах песок о черных людях.
Я слышу слабо. В сурдопереводе
значки и вымарки о семиглавом звере,
об ангелах, одетых в облака.
Все поросло чернобылем бессонниц:
скорлупка полумесяца, космограф —
крылатый Дюрер, Пегниц еле слышный,
и всадники, и яблони в цвету…
Быть может, я внутри чужого мозга
бреду по вязкой франкфуртской дороге,
и ветер заплетает в кудри черви,
отбитые извилины мои?
Противно щелкает, свистит в мозгах навылет
поддельный сон осадочной породы.
Теперь не скрыться, самообнаружен,
как бесполезный, в сущности, предмет…
***
В гаснущих сумерках
Черные десны, отвисшие губы.
Они выходят на промозглый ветер,
Трепетными ноздрями втягивая воздух.
Похоронная колонна за облаками
Растекается в бездонные полости неба,
Пахнет звездами, конторской пылью,
Испарения жизни, двойной, недоброй.
Продвигаясь вперед, распадается время,
Скрюченный серый дымок над окурком.
Мешковатые небеса, усталые люди…
Я не хочу быть послесвеченьем!
***
Totentanz траурно-мрачных стволов,
Колонна арестантов
Блаженна невесомости мертвая зыбь,
Черная стужа в моей голове.
Тени-калеки сползают в углы,
Валятся, уродливые,
Бух-плюх, прыг-скок,
Я давно, давно, давно обогнал
Тени, что когда-то хотели быть мной.
Тешил Дьявола, и — свет померк.
Сухие, как пергамент, стропила век.
Я потерялся, чтоб не нашли,
Не наказали — видеть насквозь.
***
язык угрозы еле различим
в лиловом мраке мартовского утра
хирея замерзает в небе солнце
с подбивкой серой плесени стоят
бокалы тополей полей испитых
и ржавый город на границе смерти
гнилые зубы хищно обнажает
о господи какой щербатый рот
котлов жаровен дым из дупел черных
бесполые как гипсовые слепки
окурки труб и запах немоты
я эпизод чужого эпизода
иного сновиденья сновиденье
еще не время вещи называть
придуманными всуе именами
***
в сизых сумерках лицо
черной массы мумиё
скалит желтые глаза
прячет в наволочку страх
слишком близко слишком здесь
сто шаров один в другом
я вобрал себя в себя
зная
этот дом сгорает в ад
сотни “я” уходят в дым
по запретной полосе
по контрольно-следовой
тела внешние следы
причитанья обезьян
в этой яркой липкой тьме
обронил и не нашел
***
в подоле погибели хруст звезды
на черных березах когти из гнезд
давно фонари перебиты и
никто не осмелится кири-ку-ку
угроза вторженья на чуткий наст
голодные волки выходят из
и тащат младенцев в зубах в окно
на речку в кровавую полынью
сгущаются клубы вокруг ствола
и комья в земле выбивает бег
и лунным пятном из кромешных глубин
спускается кто-то вылущивать смерть
и коль не дурак ты поймешь поймешь
что наши покойники боги нам
а боги сто лет уже мертвецы
а жизнь на ладони
***
Reality-show: мотыльки и птицы,
Дожди из молока, мяса, железа,
Шерсти, кирпичей, плексигласа в рассрочку,
Струйки пота сбегают хлопьями пепла.
Задохлик, заморыш, худокрыл линялый,
Жмется к прутьям чьей-то парадной клетки.
Остекленный воздух габбро твердый.
Мотылек петляет, ныряет, бьется.
По ту сторону тени
Моей добродетели тайный тезка,
Тоже убился, не прочел шпаргалки,
Ветер теребит темно-синие кудри…
***
Сергею Ивкину
Ты раскрыл глаза: был и крив, и пьян
Старый клоун, маэстро с больным лицом.
За спиною ангелы
И помада выжженным багрецом.
Неизбежна встреча, двум парам глаз
Было тесно в желтом, как воск, раю.
Там, в ночном притоне, играли джаз,
Желатин-лимон-заливном краю.
Скрой, молчи, что видел священный сон:
Небо, воздух соткан в тугую плоть,
Мотыльковых крыл золотой виссон —
И к тебе в глазницу сошел Господь.
Он все лучшие реплики взял себе,
Нимб, макушки плешь, желтой пакли клок
На усталой клоунской голове.
Цирк закрыт, адью, засыпай, сынок.
Нам на лысины с неба текла шампань,
А теперь всё выжжено добела,
Кто-то Божьи свечи в такую рань
Потушил, ушел… Ну и все дела.