Повесть
Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2012
Станислав Иванов
— окончил геофак МПГУ в 2001 году. Автор книги “Расширенная версия Вселенной” (под псевдонимом Зоран Питич). Печатался в журналах “Октябрь”, “Медведь” и “Всемирный следопыт”, а также в изданиях “Плейбой”, “Машины и механизмы”, “Знание — сила, фантастика”, “Популярная механика”. Финалист премии “Дебют”-2004 в номинации “малая проза”, входил шорт-лист премии Казакова-2006. Участник 8-го Форума молодых писателей в Липках. Выступает клавишником в составе группы “Макулатура”. Член Союза писателей Москвы.
Станислав Иванов
Белые слоны
Повесть
1
Балансируя на одной ноге, я стоял в трусах и жёлтой футболке около регистрации рейсов и пытался попасть в правую брючину светлых и лёгких штанов. Плотные и тёмные я уже снял, отдав их Святославу вместе с пуховиком и сапогами. Не мог же я лететь почти к экватору в зимней одежде. По-моему, всем в аэропорту Домодедово это было понятно, никто не подошёл и не арестовал меня за нарушение общественного порядка. Когда я повернулся к Костяну, показалось, будто он глубоко сконфужен. Или сильно оскорблён.
—
Ну ты вообще охренел! Мог бы хоть в туалете переодеться?—
Да всем плевать, кроме тебя. Чего терять время? Пошли, нам предстоит ряд унизительных процедур.Перед процедурами надо было произвести ещё и прощальную церемонию. Она оказалась на редкость короткой и весьма скудной на проявление чувств. Этот ритуал выглядел гораздо более эмоциональным, когда я выступал в роли провожающего. Мне он представлялся таким красивым и кинематографичным… Святослав же с облегчением пожал нам руки, взял сумку с нашей одеждой и заторопился к выходу, а мы пошли пересекать госграницу.
—
Наверное, спешит в интернет-кафе, к своим эльфам, единорогам и магическим артефактам, — предположил Костян. — Сегодня ночью наверняка состоится кровавая мясорубка между воинствами Добра и Зла.Святослав находился на предпоследней стадии компьютерной зависимости, после которой открывались лишь двери психушки или дурдома для лудоманов. Его жена ходила на работу и в бары с подругами. А Святослав в это время крушил демонические армии тьмы в виртуальном пространстве, по всей очевидности, ощущая себя всемогущим Белым Властелином какого-нибудь Царства Справедливости. Жизнь
— странная штука…—
Да ладно, спасибо, что он вообще нас проводил. Единственный из десятка друзей, блин. Хотя мы с тобой смотрелись бы весьма экзотично в шубах, валенках и шапках-ушанках на двенадцатом градусе северной широты.В очереди на паспортный контроль перед нами стояли две молодые девчонки, которые летели в том же направлении. Костян воспринял это как добрый знак.
На таможенном досмотре нас заставили снять ботинки и призвали добровольно сдать наркотики, детонаторы и жидкие бомбы в тюбиках от зубной пасты.
—
Эти чёртовы исламские террористы!.. После их диких выходок стало невозможно летать, чтобы не перевернули вверх дном все твои трусы, носки и средства личной гигиены. То ли дело — раньше! — И я с упоением вспоминал, что раньше никто не искал взрывчатку в ботинках или средствах от диареи, а в самолётах можно было сколько угодно пить и курить. Сам я ненавидел табачный дым, — но от него веяло удушливыми запахами утрачиваемых свобод, пусть от них и хотелось долго откашливаться.Наконец, Костян добрался до магазина беспошлинной торговли.
—
Так ты что, и пиво не будешь пить?! — с возмущением спрашивал он, покупая литр текилы и литр виски.—
Пожалуй, можно пару бутылок тёмного, чтобы лучше спалось. А по поводу крепкого алкоголя я ведь тебе уже говорил, чего ты удивляешься?—
Смотри, потом не проси. Я тебе не дам. Знаю я тебя… Скажешь, давай по пятьдесят грамм, затем по сто…“Вот, значит, какого ты мнения о своих друзьях, мой жадный товарищ. Ладно, посмотрим, как ты заговоришь потом!” У меня тут же созрел дьявольский план насчёт этих бутылок, и я значительно повеселел, когда поделился его деталями с собой. Несмотря на его изощрённо-издевательскую концепцию, мне удалось совладать с мимическими мышцами и урезонить их на поверхности лица.
Но Костян не унимался и стал заходить с другого фланга, хотя я заранее дал понять, что не собираюсь вписываться в рамки поведения русского туриста на отдыхе за рубежом. Моя декларация о намерениях давно была предоставлена ему на рассмотрение. Странно, что он не воспринял её всерьёз.
—
А на массаж-то хоть сходишь?—
Нет.—
Нет?! Ни разу?!!! — Мой друг, смущавшийся публичной демонстрации цветастых трусов, отказывался верить в подобную ересь. — Слушай, прилететь в Таиланд и ни разу не побывать в борделе или массажном салоне… по-моему, это вообще извращение. А что ты там вообще будешь делать?Меня всегда умиляли подобные вопросы, но я уже давно привык со смирением и сочувственным снисхождением относиться ко всем, кто их формулировал.
“Что же я буду делать?!” Нет, я солгал о смиренном сочувствии. Как человеку, достигшему высоких глубин самопознания, такие вопросы казались мне просто-напросто идиотскими, кощунственными и глупыми. Как обычно в своих научно-исследовательских этнографических экспедициях, я собирался выходить за пределы повседневности, разрушать стереотипы, пропускать через себя и впитывать новые цивилизационные парадигмы. А также заниматься тем, что получалось у меня удачнее всего на свете.
—
Я буду предаваться созерцательной меланхолии, — заключил я наш диспут о досуге, стараясь не смотреть на реакцию попутчика.
Я мог почти неподвижно сидеть в своей комнате в течение нескольких часов или неделю вообще не выходить из квартиры в неприемлемую для себя погоду, которая в Москве начиналась приблизительно с конца октября. У меня было всё для богатой насыщенной жизни, чтобы предаваться возвышенному пороку аутизма: книги и научные журналы, различного веса гири и гантели, пианино и отключенная электрогитара, центральное отопление и канализация, компьютер и запас продовольствия. Было бы удивительно, если бы я не нашёл себе подходящего занятия в иной стране, будучи свободным в передвижениях.
Моя личная полярная ночь длилась уже больше месяца, обычно я просыпался в сумерках. Признаться, после бессистемных прогулок по вечерним улицам, по грязи и слякоти, мне часто хотелось немедленного буйства красок и двойной порции ультрафиолета. В такие моменты я брал “Атлас мира” и совершал кругосветное путешествие по осколкам Пангеи, листая страницы и вчитываясь в географические названия. Я начал всерьёз подумывать о том, чтобы сменить несколько часовых и климатических поясов. В конце концов, я успел по-настоящему соскучиться по воздействию прямой солнечной радиации.
На закате одного из тёмных декабрьских дней меня разбудил телефонный звонок, я как раз думал скоро просыпаться.
—
Ну что, летим в Таиланд? — Это был голос Костяна. — Ты всё спишь, что ли?—
А ты всё работаешь? Конечно, — ответил я и захотел поведать ему о науке управления снами.Иногда я мог идти по улице и выбирать погоду или людей, которые появятся из-за угла. Мог сесть на метро, сделать пересадку и оказаться в другом полушарии. Я встречал там самых чутких и безотказных девушек, мне не нужно было что-то специально предпринимать, строить из себя бог знает кого, играть несвойственные роли. Всё происходило исключительно по моей воле, незначительным переключением мысли, без всяких усилий. Мне нравилось спать по двенадцать часов в сутки. Я воспринимал свои длительные и цветные сновидения как тонкий индикатор моего превосходного психического здоровья. У меня не возникало сомнений, что галлюцинации мозга
— не менее значимая часть реальности, чем зримые её сегменты во время бодрствования. Я искренне хотел поделиться с Костей внезапно открывшимися мне истинами, которые ещё не ускользнули от меня, пока я окончательно не проснулся, однако он перебил меня:—
Что — конечно? Или ты вчера сказал это по пьяни?—
Ничего подобного, при чём тут это? — Накануне мы действительно выпивали вместе и собрались куда-то лететь. Но я не разделял слова и обещания, сказанные при той или иной концентрации алкоголя в крови. — Мы летим в Бангкок! Сегодня же покупаем билеты.
И вот мы восходили на борт, и невероятная стюардесса, сошедшая с рекламных плакатов авиакомпаний, приветствовала нас сногсшибательной улыбкой: “Добро пожаловать!”
—
Как думаешь, Костян, они остаются такими же милыми и очаровательными после работы? Только взгляни — поистине небесные создания!—
Они все стервы. Точняк. Просто на работе их дрессируют электрошоком.—
Жаль. А ведь это просто мечта: представляешь, иметь жену с идеальной внешностью и которая в быту вела бы себя точно так же, как на борту лайнера?! Хотя, наверное, ты прав. На ком-то они должны срывать накопившуюся злость…—
Забудь об этом.Вынужден признать, эти обворожительные латентные стервы не давали нам скучать все девять часов полёта, хотя я бы предпочёл как следует выспаться. Но так как я всё равно никогда не мог заснуть вне постели, то не особо и расстроился.
Бортпроводницы старались изо всех сил. Сначала они угостили нас леденцами. Костян оторвался от окна и попросил меня взять целую горсть.
—
Не знал, что ты так любишь сладкое. Но вообще лучшее средство — просто позевать.После этого они предложили нам наушники. Мне не особо нужны были плееры и другие устройства для прослушивания музыкальных композиций. Музыка и так постоянно звучала в моей голове, причём в лучшем качестве. Я мог молниеносно переставлять треки и даже микшировать их как пожелаю. Это было очень удобно. Гораздо удобней подключения к внешним системам.
Прекрасные стюардессы развлекали и пугали нас аварийными ситуациями, наряжаясь в спасательные жилеты и кислородные маски, и ещё успели накормить всех пассажиров целых два раза! Я твёрдо вознамерился поискать жену в далёком научно-фантастическом будущем среди этих ангелоподобных существ. Вдруг эта мечта окажется правдой.
Едва аэробус набрал достаточную высоту, как половина салона зашуршала запечатанными пакетами из дьюти-фри. Соотечественники начали пропагандировать и претворять в действительность неподражаемый русский стиль отпуска по принципу “всё включено” практически с первых минут полёта. Вскоре послышались пьяненькие женские смешки вперемешку с грубым гоготом. Несмотря на запрет, в туалете постоянно кто-то курил, а прелестные стюардессы с ласковыми взглядами и улыбками пытались вытащить оттуда серьёзных взрослых мужчин.
Я не понимал, почему они не могли потерпеть всего девять часов. Меня вообще бесили все эти курильщики, наркоманы, сексуально озабоченные, коллекционеры оружия, собиратели марок и подлинные алкоголики (не такие, как я), которые шли на поводу своих бесконтрольных желаний. Любая зависимость, кроме тех, чьё игнорирование вело к информационной смерти мозга, выводила меня из себя, особенно самая неприятная её форма
— зависимость от другого человека.Если бы мы летели в Америку, треть пассажиров арестовали бы сразу по прибытии. Но мы направлялись в Таиланд, и авиакомпания была российская.
Мой чуткий к настроению народа товарищ тоже забеспокоился над своим пакетом:
—
Ты точно не будешь?—
Что я — идиот, что ли? Оставь, потом ты мне ещё спасибо скажешь. Подумай, это же не ночной поезд в Питер. Мы успеем напиться в любое время.Не надо было обладать врождённым даром научного прогнозирования, чтобы предвидеть картину завтрашнего утра для этих пока веселящихся и поющих песни людей. Резкий переход от зимы к лету, сдвиг суточных биоритмов, высокая влажность наряду с настоящей тропической жарой, недосып и тяжёлое похмелье
— вместо приобщения к достопримечательностям столицы Сиама они будут отсыпаться в номере или кондиционированном автобусе. В лучшем случае — еле волочить ноги по храмовому комплексу Королевского дворца. Дома они станут рассказывать про ужасный Бангкок, грязный и пропитанный каким-то липким туманом город. А потом их отвезут к морю, где они немного протрезвеют, а затем начнут заново глушить водку на самом солнцепёке. Что и говорить, — отличное времяпрепровождение и вложение капитала.
Время от времени сам командир экипажа выходил в эфир и докладывал всякие интересные факты о зонах турбулентности, температуре за бортом и обстановке внизу. Его мало беспокоила ситуация за кабиной пилотов.
—
Мы пролетаем над Кабулом, температура за бортом минус пятьдесят градусов по Цельсию, — сообщал нам капитан важные новости.—
Слышь, Костян, наверняка сейчас талибы в горах заряжают “стингеры”, чтобы предаться своему любимому хобби — палить по пролетающим мимо авиалайнерам крылатыми ракетами.На Костяна моя реплика не произвела никакого впечатления, он то читал карманный персональный компьютер, то смотрел в иллюминатор. Что он там видел, кроме крыла и чёрной бездны, этого я не знаю. Вряд ли его тоже посетила созерцательная меланхолия, на него это не было похоже. А может, с высоты средних слоёв тропосферы он узрел некую сущностную основу, о которой не догадывался ранее, передвигаясь в слоях нижних.
Это навело меня на мысль, что каждому жителю Земли, чтобы действительно посмотреть на себя и планету общего проживания со стороны, стоило бы слетать если и не Луну, то хотя бы на Международную космическую станцию. Каждому, а в первую очередь
— всяческим умалишённым фанатикам любого толка. Конечно, это вышло бы несколько накладно для мировой экономики, но, уверен, у человечества стало бы гораздо меньше проблем с расизмом и межрелигиозной резнёй.
Ещё одним пунктом развлекательной программы значилось заполнение иммиграционных карточек. Костян споткнулся на одном вопросе:
—
Ты какой написал годовой доход?—
Свыше пятидесяти тысяч долларов. Пусть думают, что у нас в стране писатели — уважаемые и преуспевающие люди.—
Да у тебя даже нет ни одной изданной книжки, какой ты, на хрен, писатель?—
Ты меня удивляешь. Я знал, что являюсь великим писателем, ещё когда не написал ни одного произведения. Да и кем мне, по-твоему, назваться, не имея трудовой книжки, стажа и тому подобной херни? К тому же единственный раз в жизни я платил налоги только с гонораров за две публикации в литературном журнале.Эти экономические аргументы для Костяна показались более убедительными, чем мои внутренние мироощущения. Однако мне захотелось развить тему:
—
А тебе на самом деле кажется, будто ты начальник отдела продаж или кто ты сейчас там? Ты меня не обманываешь? Это твоя истинная природа? Мне кажется, ты нагло притворяешься.Костян не счёл нужным вступать в бесплодный спор о профессиях и уткнулся в КПК.
Меня поражало, что люди всерьёз считали себя кочегарами, менеджерами, поэтами, финансистами, а некоторые вообще додумывались причислять себя к президентам или генералам (последние казались мне совсем психически нездоровыми людьми). Они и впрямь полностью отождествляли себя со своим родом занятий и полагали это единственно правильным способом описания личности. “Сколько вам лет, где проживаете, кем работаете, вы женаты?”
— большинству этой информации вполне достаточно, чтобы составить о вас авторитетное мнение, больше их ничего не интересует. Они лишь помотают головой и сделают важный вид, будто насчёт вас им всё уже ясно.Иногда мне всё же приходилось сталкиваться с крючкотворцами и бумагомарателями из БЧК (бюрократического человекоперерабатывающего комбината) и вписывать слова вроде “драматург”, “путешественник” и “естествоиспытатель” в графу “профессия” на различных бланках и документах. Даже секретарша следователя в милицейском управлении безропотно зафиксировала моё “писательство”, когда я случайно выступил в роли понятого по делу разбойного нападения с кражей мобильного телефона. Правда, переспросила два раза.
Вообще-то я имел склонность к ракетостроению и радиоастрономии, чувствуя, что только эти занятия были бы достойны затрачиваемых усилий по ежеутреннему подъёму с помощью будильника и ведра холодной воды для несения регулярного служения музам астроинженерии. Вся трагичность ситуации заключалась в том, что у меня отсутствовали даже малейшие зачатки таланта для успешной деятельности в этих направлениях. Левое полушарие напрочь отказывалось обрабатывать формулы и решать уравнения. Мне оставалось лишь делать основные мировоззренческие выводы из передовых физических теорий, насколько позволяло воображение. А с воображением дела обстояли немного лучше, чем с точными вычислениями.
Прилагать же мнимое усердие в других областях казалось мне недостойным и чудовищным лицемерием.
В школьном сочинении на тему “Кем я хочу стать” Константин написал, что хотел бы стать миллионером, иметь кучу яхт, дворцов и любовниц. Дело происходило после распада СССР, это была модная тенденция среди молодёжи. Костя учился в восьмом классе и являлся её (молодёжи) достойным представителем. Директриса школы даже зачитала его сочинение вслух, заявив, что подобные чаяния молодого человека достойны лишь изумленного порицания. В то время как все приличные соученики Костяна мечтали достичь богатства и положения в жизни собственным трудом и только потом плавать на яхтах с любовницами, он возжелал получить всё и сразу, не прикладывая никаких усилий!
После института уровень притязаний у Костяна немного понизился, но к тридцати пяти годам он точно собирался разъезжать на “феррари” по набережным Лазурного берега. А пока ездил на метро в спальные районы. Впрочем, у него ещё имелся семилетний запас раболепного стяжательства.
С моей точки зрения, он мог бы стать отличным химиком или физиком. Но большая часть моих одноклассников и однокашников, вместо развития фундаментальной науки и образования, предпочитала просиживать задницы за компьютерами в непонятных помещениях, стилизованных под офисы торговых фирм, в солидных конторах с вооружёнными охранниками, делая вид, будто они продвигают постиндустриальную экономику, перепродавая бытовую химию, стройматериалы и мешки для пылесосов, сделанные в Китае.
От этого мне было как-то не по себе. Я чувствовал большую несправедливость. Почему мои университетские друзья, которые грезили о революции в Никарагуа, теперь продают резину для автомобилей, на которых сами не могут ездить? Я был бы гораздо больше рад за них, если бы они месили грязь в тропических джунглях. Вся эта новая система отношений казалась мне уродливой и ехидной насмешкой над всеми нами. Неужели стать начальником отдела доставки (предводителем курьеров, как я называл его в шутку) была подлинная мечта детства моего друга, который наверняка хотел стать морским зоологом и расшифровать язык дельфинов?
Возможно, в знак протеста против всего этого, а может
— по другим онтологическим причинам, я и стал заниматься ничем. По мне, большая часть работы, которую предлагало современное капиталистическое общество, означала ни больше ни меньше предательство своей мечты, а равно и самого себя. Я стремился к идеалу истинно свободного человека, который никогда не делает того, в чём не видит хотя бы отблеска смысла или что противоречит его убеждениям. Это было сложно, но мне в чём-то повезло — бабушка вставила в завещание моё имя, чтобы я мог спокойно предаваться подобным размышлениям. Наследство было небольшим, но всё же позволяло сохранять некоторую невозмутимость духа и автономность сознания. Я не испытывал угрызений совести по поводу своих философских практик на грани сибаритского паразитизма. В конце концов, на авиабилет, в отличие от большинства присутствующих на борту, я заработал честным малоквалифицированным физическим трудом.Да мне было и не особо интересно, кем меня считают другие люди. В зависимости от настроения, я приклеивал на себя карнавальные ярлыки “знаменитого мыслителя и атлета”, “известного мецената, мизантропа и альтруиста”, называл себя “великим гуманистом и просветителем”. Как ни странно, по собственным ощущениям я даже имел на это косвенное право, ведь у меня в шкафу валялся диплом, удостоверяющий мою пригодность к преподаванию географии и биологии. Я отложил эту замечательную возможность про запас, ближе к последней трети жизни, дабы минимизировать соблазны нарушить педагогическую этику, которая отчего-то не полностью коррелировала с общечеловеческой и моей собственной.
В принципе, я вообще не любил распространяться о себе, вне зависимости от степени близости знакомства (самые близкие и так всё давно знали). Без лишней застенчивости я говорил, что нигде не работаю. К чему мне было выворачиваться наизнанку, подобно желудку морской звезды, обнажая метаморфозы органического вещества. Какую бы блевотину эти исследователи там обнаружили? Однако порицаемый общественностью статус “безработного” провоцировал целую череду идиотских вопросов:
—
Но нельзя же совсем ничего не делать, как же так, чем-то вы должны заниматься в течение суток?!—
Можно — можно совершенно ничего не делать и не страдать от этого. Поразительный факт, который редко подвергался осмыслению. — Иногда из жалости к собеседнику я продолжал: — Ну ладно, бывает, я пинаю мяч, закидываю его в корзину, катаюсь на велосипеде, переплываю реки, пописываю стишки. Знаете, многие люди занимаются этим, их даже знает весь мир!—
Но они делают это за деньги!—
А я — ради собственного удовольствия. Вот видите, насколько я нравственнее и чище. Хочу — нарушаю спортивный режим, хочу — проезжаю пятьдесят километров за полтора часа на велотренажёре…Некоторые без лишних прений сразу переходили к обвинительным приговорам:
—
Да что ты в своей жизни вообще сделал полезного?!Подобное хамство требовало “асимметричных ответов”, как любил выражаться один асимметричный деятель внешней и внутренней политики. В телевизионных новостях его величали “Лидер Нации Верховный Главнокомандующий Ваше Святейшество Владимир Владимирович Господин Президент Путин”.
—
Мне кажется, вам бы лучше порадоваться, что я тихо сижу дома без ущербных амбиционных фантазий, не пробуя изменить и перенастроить мир к лучшему на свой высокохудожественный лад. Знаете, по-моему, человечество должно быть мне весьма признательно, что я не выхожу с топором на улицы, не расстреливаю покупателей в супермаркетах и не расчленяю трупы бензопилой.—
А что, часто очень хочется?—
Периодически. Вот прямо сейчас.
Я не знал, как мне совмещать любовь к созерцательным перемещениям в одиночестве и необходимость общаться с людьми (должен отметить, что праздношатающиеся толпы на улицах мегаполисов, которые протекали мимо, словно неодушевлённые потоки воды, совершенно меня не беспокоили). Мне казалось, что только из-за этого я недостаточно много путешествовал, ибо при дальних переездах и перелётах приходилось часами, а то и сутками находиться в замкнутом пространстве в обществе незнакомых мужчин и женщин. Правда, позже со многими из них было жалко расставаться, но это уже после того, как они становились моими знакомыми.
С другой стороны, мне почти всегда везло на попутчиков, в последнее время я, к своему изумлению, даже прекратил употреблять алкоголь для превентивного снятия стресса. Вот и на этот раз помимо Костяна мне сопутствовала удача
— в кресле справа сидел приличный молодой человек, который не спрашивал о работе, семейном положении, не пил беспошлинную текилу и не курил в сортире. Я обстоятельно и вежливо побеседовал с ним на отвлечённые темы. Костян не вмешивался в наши беседы и смотрел в иллюминатор, не проронив ни слова. На какое-то мгновение мне даже показалось, что я не такой уж социопат…Таким образцовым попутчикам, как мой сосед справа, я и сам готов был рассказать всё: как трудился с отцом Святослава в бригаде по художественной реставрации церквей, будучи убеждённым атеистом и сциентистом и абсолютно не умея рисовать. Однажды я проработал вольным художником, ощущая себя недоразвитым Джотто, целых четыре месяца и отлично жил оставшиеся восемь… Я бы многое поведал ему о той параллельной жизни в колоритнейших подробностях, но бодрый голос первого пилота рапортовал, что мы благополучно добрались до пункта назначения и прилетели в аэропорт Суварнабхуми. Раздались аплодисменты. Почему-то в ладоши хлопал лишь один я. Никто не оценил высокого искусства мягкой посадки по достоинству. Здесь собралась какая-то неблагодарная публика, это ещё на взлётной полосе бросилось в глаза.
2
Из аэропорта мы ехали в Бангкок по автостраде, которые в России обещают сделать к 2020 году.
—
Почему бы и нам не пригласить немцев, пусть и у нас построили хотя бы парочку таких. Неужели это большее унижение, чем ездить по трассе Москва — Петербург в полторы полосы? — спросил я.Костян на секунду поднял голову и утвердительно кивнул. Наверное, он не выспался. У меня же мозг работал так, будто я только что проснулся после освежающего двенадцатичасового сна, а не провёл за последние сутки лишь час в полудрёме в авиационном кресле.
—
Костян, зачем ты сел у окна, если всё равно туда не смотришь? — поинтересовался я, когда мы въехали в город.—
А чего там смотреть — похоже на огромный Черкизовский рынок.Костяну хватало нескольких беглых наблюдений, чтобы улавливать суть явлений. А ещё его поразило “большое количество узкоглазых”. Он признался, что так много в одном месте прежде ему видеть не доводилось.
С нами в автобусе ехали две пожилые дамы, молодые (но не слишком) пары, семья с двумя дочками прелестного возраста, женщины с подругами лет за сорок и несколько одиноких зрелых мужчин. Отличная компания, чтобы не сближаться на почве общих интересов, которых у меня и не могло с ними быть. Молодых и свободных красивых девушек в автобусе не оказалось. Уж не знаю почему, но Костяна этот факт расстроил. Всё равно бы он к ним не подошёл на трезвую голову. Тем более что, в отличие от курортов Крыма и Краснодарского края, к его услугам были многочисленные и легальные публичные дома.
Половину туристов выгрузили около отеля для тех, кто побогаче, а нас, выбравших самый бюджетный вариант, повезли в трёхзвёздочный “Бангкок-Палас”.
В холле гостиницы нас встретила белобрысая гид Даша и после протокольных вступительных слов стала впаривать нам дополнительные экскурсии. Я как любитель самостоятельных вылазок спросил её, безопасно ли ходить в любых районах Бангкока в какое угодно время. Она заверила меня в полной безопасности и оценила взглядом, выражающим: “Знаю я, куда ты собрался ходить”. “Какого чёрта ты обо мне так думаешь, что ты там знаешь?”
— подумал я и отказался от всего предложенного ей набора прогулок на лодке по ночному Бангкоку и постановочных развлекательных программ.Нам придали носильщика, и мы отправились в номер. Костян стоял в лифте со свободными руками и с укоризной смотрел на меня:
—
Отдай ему сумку, он для этого тут и пристроен.—
Ни за что! — Мне всегда было неудобно перед официантами, швейцарами и лифтёрами. Я ощущал себя эксплуататором трудящихся масс, изнеженным и развращенным представителем разлагающегося сословия. Поэтому ехал в лифте, вцепившись в сумку обеими руками. — Ты что, не можешь сам дотащить свой багаж? Чувствуешь себя колонизатором, белым господином, тебе это приятно?В номере Костян важно расплатился с носильщиком и блаженно плюхнулся на кровать. Я подошёл к окну и распахнул шторы:
—
Глянь, отличный вид, главное — не открывать форточку.—
А что ты хотел за такие деньги, ты же экономишь на всём.—
Да мне плевать, я же не собираюсь сидеть тут сутками и смотреть на оживлённое шоссе. Есть душ с кроватью, и отлично. Пришёл, освежился и лёг спать.—
А как же девки?—
Слушай, мы же договорились. Делай что хочешь, но не в нашем номере. Разводить тут антисанитарию… А ещё обчистят тебя. В следующий раз бери сингл. Или вообще лети один.—
Одному скучно.—
Вряд ли тебе будет весело со мной. Не знаю, с чего ты взял, что я буду развлекать тебя в путешествии. У нас диаметрально противоположные взгляды на отдых.Человек посторонний вообще бы не понял, почему мы странствуем вместе. Из общих интересов у нас были только выпивка и футбол, а все наши мировоззренческие позиции находились на разных полюсах осмысления. Но я точно знал, что всегда могу быть спокойным за свою спину и зад, если кому-то вдруг вздумается дать ему пинка. Однажды мы шли втроём от метро, навстречу надвигалась весёлая шумная компания. Кто-то из числа оборзевшей молодёжи акцентированно задел Влада плечом, и нам пришлось притормозить. Константин, как обычно, ничего не заметил и размашисто шагал впереди.
—
Эй, ну где вы там? — обернулся, наконец, он.—
Костян, нас тут спрашивают, как пройти в травмпункт, — крикнул ему я.Когда Костя подошёл и немного постоял молча рядом, недоразумение рассосалось само собой. И таких случаев в далёкой юности было множество. Мы могли угрожающе материться, принимать агрессивные стойки… Костян же просто стоял рядом, и враги бежали, морально раздавленные мощью и статью его харизмы и природного телосложения. Вот такой он был большой друг! Мы прошли через многое, у нас была богатая событиями общая мифологическая история и коллективная память, разделённая на всех старых школьных товарищей в равных долях. Это я и называл настоящей дружбой.
—
Слушай, а может, мы зря не взяли чего-нибудь у этой белобрысой Даши? — засомневался Костян.—
Зачем покупать билеты на театрализованные этнографические шоу?! Иди в гущу местной будничной жизни, в кварталы, где не ходят туристы, — это совершенно бесплатно. Получишь больше впечатлений, и они будут настоящие.Но Костяна не волновали ни экскурсии по храмовым комплексам, ни колорит местной повседневности. Все свои деньги он вознамерился потратить на выпивку и проституток.
Как только мы вышли из отеля, к Константину подлетел полненький таец с усиками и стал показывать фотоальбом с девчонками.
—
Хорош рассматривать картинки, пойдём сначала пообедаем и поменяем деньги.—
Ладно, — сказал мой большой белый друг и заверил тайца, что обязательно поговорит с ним вечером предметно.—
А ты заметил, что он сразу подскочил к тебе, а на меня почти не обращал внимания?—
Конечно. Ведь я произвожу впечатление человека, у которого есть деньги. В отличие от тебя.—
Брось. Ты производишь впечатление архетипичного секс-туриста. Этот натренированный таец сразу почуял в твоих глазах и походке неутолённый сексуальный голод.—
Типа у тебя он сильно утолён? Не поделишься секретами?—
Как-нибудь расскажу, если соизволишь вытащить провода из ушей и отвлечься от чтения своих бульварных книжонок. Но, боюсь, это сугубо индивидуальный опыт. Не подействует в иных условиях.Мимо прошла ватага ребятни. Некоторые во все глаза пялились на Костяна, показывали на него пальцем и смеялись. Мне начинала нравиться эта страна.
—
Костян, ты для них вроде экзотической диковины, как ощущения?—
Блин, мы что, забрались в какую-то глушь, где никогда не видели белых туристов?—
Заметил, на меня такой реакции не последовало?—
Да ты вообще, когда загоришь, будешь похож на негра или за своего сойдёшь.—
Я сойду хоть за полинезийца. Знаешь, в глобальном мире без границ это очень удобно. А на тебя не будут показывать пальцем разве что в Скандинавии, да и то — недолго осталось, если они не образумятся с эмиграционной политикой.У меня нет расовых предрассудков. Просто даже за пару часов среди проходящих в толпе черноволосых и тёмноглазых девушек маленького роста я понял, что после этой поездки буду ещё больше ценить высоких голубоглазых блондинок. Жаль, если через три столетия их совсем не останется. Я ратую за генетическое разнообразие человеческой популяции. Но при свободном дрейфе генов рецессивные формы всё меньше будут проявляться в фенотипе. Я хотел поделиться этой обеспокоенностью с Костяном, но его мало интересовали научные прогнозы на три сотни лет вперёд.
Костян вырос до ста девяноста сантиметров и содержал больше центнера живого веса. Он как раз и принадлежал к исчезающему подвиду голубоглазых блондинов. В трагикомическую эпоху Третьего Рейха ему бы обязательно поручили производить чистопородное арийское потомство от восторженных немецких женщин. “Женщины Таиланда будут от тебя в не меньшем восторге, и по большому счёту это они должны были бы платить тебе деньги”,
— говорил я ему. Мой друг по всем статьям был полностью согласен и довольно кивал головой. В принципе, при правильном подходе Костян мог бы не только ничего не тратить, но и вернуться домой с положительным балансом финансовых средств, если бы не побрезговал сдавать себя в аренду престарелым туристкам из Германии и других стран “золотого миллиарда”. Однако последний вариант он с возмущением отринул.Мы поменяли деньги у трёх очень серьёзных барышень в очень серьёзной конторе, где висел огромный портрет доброго правителя и справедливого монарха, купили туземные сим-карты и вышли в район делового центра. Костян заявил, что ему надоело целый час бесцельно шляться по улицам и вообще он проголодался.
Набив живот и пропустив пару кружек, Костян немного расслабился и даже не стал говорить сразу своё коронное “пойдём отсюда”, а заказал ещё пива.
—
Хорошо, когда желудок наполнен, а кишечник опорожнен, — констатировал я.Мне давно была известна формула тупого физиологического счастья, и пищеварительная составляющая являлась немаловажным её элементом.
—
Знаешь, а Святославу бы здесь понравилось — до того, как он женился и стал психом на почве компьютерных игр. Мне его отец говорил, что лучше бы мы регулярно пили в барах, чем его сын свихнулся у зомбоящика.—
Это точно, — подтвердил Костян.—
Но почему мы сидим в самом центре тайской столицы в ирландском пабе, едим банальный бифштекс с картошкой, запивая дорогущим “Гиннессом”?—
А что мы должны делать?—
Надо пробовать аутентичные блюда. В следующий раз…—
В следующий раз можешь съесть жареной саранчи в масле прямо на улице и провести на толчке оставшиеся дни. Всё, я допил, пошли отсюда.Когда мы вышли из паба, заканчивались мимолётные тропические сумерки. В заведении напротив полуголые девчонки в ярких нарядах уже сидели на своих уличных рабочих местах и призывно завизжали и замахали руками, завидев нас.
—
Блин, начинается. На меня не подействует эта психологическая атака. Я пойду в отель пешком.—
Да время детское, куда ты собрался? Смотри, чего тут творится! Воспользуемся приглашением!—
Костян, тебе будут визжать на каждом углу, ты будешь заходить в каждое заведение из вежливости?В этой стране от меня ждали разнузданного пьянства и разудалой траты денег на бессмысленные вещи. Жаль было разочаровывать всех этих милых старательных людей. А особенно
— своего друга, который, казалось, сильно обижался, что я не поддерживаю его в отправлении оргиастических культов по каким-то надуманным, взятым неизвестно из каких уголков моего извращенного ума причинам.—
Если бы я попал сюда десять лет назад, то просадил бы все свои деньги гораздо раньше тебя.—
А сейчас в чём проблема? Мало денег, или у тебя уже не стоит?—
Думаешь, моё поведение обусловлено сугубо экономическими факторами или санитарно-гигиеническими противопоказаниями? Уверяю, это слишком поверхностный и тенденциозный подход.Естественно, у меня уже была выстроена глубоко проработанная философская база. Что он тут себе вообразил? Конечно, я не собирался раскрывать её содержание в переулке между притоном и пабом, с чего бы это, ни к чему… Знающий
— молчит. Говорит лишь тот, кто ничего не знает, вспомнил я древнюю китайскую мудрость.Я пожелал Костяну удачи и занялся любимым делом в незнакомом городе
— стал искать дорогу к месту ночлега.Дружелюбные тайки и тайцы всеми силами помогали мне в пути, и через пару часов я не спеша дошёл до отеля. Я пристыдил себя за то, что большинство прохожих знали английский лучше меня, что неудивительно
— ведь я не владел им вовсе. Зато на их фоне моё произношение выглядело не так уж дурно. Мы прекрасно понимали друг друга. Но вообще-то меня возмущает международный статус английского языка и его первенство во всём мире. Ладно, ещё можно выучить несколько нужных фраз. Но почему я должен пытаться говорить без акцента, копируя идиотскую фонетику англосаксов, которые сами не в состоянии произнести даже банальное приветствие на чужом наречии, не исковеркав его до неузнаваемости. Я что — клоун-пародист? Мне привычнее иное звукоизвлечение. Вот если бы итальянский стал межгосударственным языком не только музыкального общения…Периферическим зрением я заметил у входа в “Бангкок-Палас” усатого толстого мужика, который днём совал нам фотоальбом с девками. Он иронично интересовался у выходящих из дверей то ли вьетнамцев, то ли китайцев, куда те идут:
—
Бум-бум?—
Ням-ням, — отвечали азиаты.Я быстро проскочил мимо, поднялся к себе, принял душ и заснул.
Не знаю, сколько прошло времени, пока не вернулся Костян в сильном возбуждении. Показательным жестом швырнув неиспользованные презервативы на стол, он стал рыться в своих вещах.
—
Чёрт, куда я подевал мирамистин? — нарочито громко спросил он у себя, чтобы у меня не возникло сомнений, откуда он только что заявился. — Ты не спишь? Как дошёл? Это было нечто! Восемнадцатилетняя куколка с симпотным личиком и клёвой фигуркой сказала, что недавно приехала с севера…—
Отлично, возможно, ещё не успела подхватить ВИЧ или гепатит Б.Почему-то многим “настоящим мужчинам” нравится рассказывать в деталях, как они трахнули “офигенную тёлку”, десять, двадцать “клёвых, обалденных тёлок” или выдавили из себя намедни гигантскую какашку,
— для меня это явления одного порядка. По каким-то известным уже только им причинам они считают, будто эти россказни весьма занимательны и их очень интересно слушать. Подавляющее большинство возводит в абсолют несколько усложнённый инстинкт размножения, чуть ли не обожествляя его. Если бы акт дефекации доставлял большее удовольствие, чем секс, с тем же рвением обожествлялись бы выгребные ямы и унитазы, в их честь слагались бы хвалебные оды и сочинялись проникновенные сонеты.Я слегка переживаю за человечество, тратящее столько времени и сил на поиски партнёров для копуляции,
— нелепую лотерею, участие в которой становится сродни болезненной наркотической зависимости. Глядя на сценки из ночной жизни некоторых кварталов Бангкока и Паттайи, куда мы держали путь, можно было бы подумать, что это несколько улучшенная цивилизация бонобо, которые только и делают, что ублажают друг друга всеми возможными способами, когда не спят. Но стоит заговорить об этом в обществе, на тебя посмотрят как на неполноценного.—
Мне попалась лучшая шлюха Таиланда!—
Кто бы сомневался. С первого захода и сразу — лучшая. Ты везунчик.—
Что она со мной творила! Сначала…—
Костян, нам завтра рано утром в Королевский дворец. Кстати, на тебе куча всяких микроорганизмов. Произведи дезинфекцию. Пожалуйста, иди помойся как следует. Да, и не пей воду из моей бутылки!—
Блин, как ты вообще по улице ходишь? Знаешь, сколько там вирусов и бактерий?—
Теперь представляешь, какая это для меня проблема?! Когда кто-то кашляет или чихает рядом со мной в транспорте, я выбегаю на следующей же остановке.—
Ты совсем двинутый на голову!—
Но я ведь не живу в барокамере, я не смог бы там жить! Иногда мне нужно что-то ещё, помимо самосозерцания масштабов внутреннего мира. Я же признаю это! Ладно, спокойной ночи!—
Пока, — бросил на ходу Костян и ушел в ванную комнату смывать с себя контагиозных моллюсков.3
Утром нас разбудили игривые девичьи вопли и хохот где-то рядом за стеной. Костян сказал, что это идеал проведения ночного досуга, и поставил мне его в пример.
Выбирая блюда для питания в гостиничной столовой, я столкнулся с двумя пожилыми дамами из нашей группы. Как выяснилось, они размещались по соседству.
—
Доброе утро! А мы слышали весёлые голоса из вашего номера!—
Моё почтение! Мы также слышали какие-то визги. Вы тоже от них проснулись?—
Да ладно вам, ребята, вы же молодые!..Я отыскал столик с Константином. Перед ним стояли три тарелки с горами наваленной еды.
—
О чём ты там с ними перетирал? — спросил он, жадно восполняя энергетические потери.—
Представляешь, они думают, эти крики были от нас.—
Ну и пусть думают. — Вероятно, это льстило его самомнению. — А ты теперь перешёл на бабушек?—
Нет, я просто поздоровался. Когда мне ничего не нужно от женщин, я легко нахожу с ними общий язык.—
А зачем ты приставал вчера к сорокалетней хохлушке? Тебе не надоело полчаса выслушивать, как её подругу сбил тук-тук в Паттайе?Тук-тук представлял собой мотороллер, к которому прикрутили нечто вроде гондолы от воздушного шара. Именно это транспортное сооружение и атаковало бедную украинскую женщину.
—
Мне была нужна карта Бангкока, только и всего. Хотя она в самом соку, следует признать.—
Ага, была. Лет двадцать назад.—
Кстати, завтра она улетает в Киев, сегодня у неё последняя ночь. Думаю, если бы не подруга, пострадавшая от тук-тука, она была бы не против, чтобы к ней зашли.—
Блин, ты с нормальными тёлками можешь общаться?—
А кто может? Ты, все они, — я обвёл рукой половину столиков, — посетители салонов и “go-go” баров? Не подумай, что я против легализованной проституции, тем более здесь она вписана в жизнь общества очень органично. Правда, не знаю, как это соотносится с буддизмом. Видимо, — замечательно! Мне вообще симпатичны страны, где вместо обязательной воинской повинности юноши на месяц становятся послушниками в монастырях и медитируют, а не убирают снег и красят целый год заборы, как у нас.—
Ты ушёл от темы. Давай подцепим нормальных молоденьких тёлок.—
Ты имеешь в виду контингент в возрастной категории двадцати — двадцати пяти лет с фотомодельными данными? Это же легко. Но зачем себя ограничивать столь жёсткими рамками? Надо только уметь отрешиться от ситуации, чтобы половое влечение никак не сказывалось на поведении. Если научиться не обращать внимания на внешность, можно многого достичь в области взаимных симпатий.—
Ну давай, вперёд!“Я не могу говорить с тобой нормально. Твоя вызывающая сексуальность напрочь заслоняет твой внутренний мир. У тебя же должен быть какой-то внутренний мир, не так ли? Он у всех есть. Но у тебя он плохо заметен. Не потому, что он слишком скукоженный или вообще отсутствует. Нет, просто твои вторичные половые признаки…”
—
Признаться, в случае с очень красивыми девушками на практике не всегда удаётся абстрагироваться от вторичных половых признаков. Да и сдались тебе эти фотомодели. Излишек красоты уничтожает личность, впрочем, как и её недостаток. Вот когда у меня будет настроение и появится кураж…—
Да у тебя никогда он не появится, если не будешь пить.—
Отчего же? — запротестовал я. — Моё нынешнее состояние — всего лишь временный период, такой же преходящий, как и все остальные.—
Хреновый у тебя период. Лучше бы он побыстрей закончился.—
Знаешь, о чём меня спрашивают голоса внутри? “Почему бы тебе в пятый или седьмой раз в жизни не слиться с толпой, не разделить с ней понятные общечеловеческие эмоции, стать её радостной и бестолковой частицей?! В конце концов, отпуск у них только месяц в году, а не как у тебя — с самого рождения”.—
И что ты им отвечаешь?—
А я ничего не отвечаю. Я в свою очередь спрашиваю их: “Зачем мы здесь? Чтобы потом в Москве на очередной вечеринке между тостами вставить: да, я жрал крокодилов и трахал тайских шлюшек. Мы только затем и совершаем какие-либо поступки, чтобы затем рассказывать о них пьяным собеседникам”.Костян вскользь заметил, что я шизоид и полный кретин, и ушел за добавкой. Я решил немного развлечь его, когда он вернулся со свежими дынями и ананасами, чтобы он совсем не пал духом:
—
Хочешь увидеть самый сладкий плод среди наших случайных попутчиц? Смотри туда, — и указал на маму с двумя дочками.—
У-у, точно, — подтвердил Костян, впитывая дынную мякоть. — Сейчас как раз студенческие каникулы. Наверное, она курсе на втором… жаль, что с семьёй.—
Да я не про неё. Посмотри на сестру.—
Ты чего, точно совсем уже?! Ей же всего лет тринадцать от силы.—
Ну и что? Она во всех отношениях лучше, чем её старшая сестра, хотя той ещё не больше девятнадцати. Оцени, какой чистый, невинный взгляд, незамутнённое восприятие… Да и вообще — у всех людей с возрастом портится характер.—
Не у всех. У меня всегда был такой.—
У тебя был ещё хуже.—
Вот видишь, я эволюционирую.—
Ты эволюционировал, потому что у тебя отличные друзья в качестве примера для подражания… Так вот, разве она не прекрасна? — продолжал настаивать я. — Ну скажи, только честно.—
Лет через пять, вероятно, будет похожа на сестру. Хотя года через три…—
Почему через три?! Разве она не прелестна именно сегодня? Посмотри на неё нынешнюю и запомни, такой прекрасной она больше не будет никогда.—
И что ты собираешься предпринимать?—
Ничего. Я ничего не собираюсь предпринимать, — ответил я, поставив интонационное ударение на последнем слове. — А ты что подумал?Костян посоветовал мне обращать побольше внимания на сорокалетних тётенек. Я сердечно поблагодарил его за совет:
—
Спасибо, что не на бабушек.—
Можно и на бабушек. У тебя будет меньше проблем с законом.—
У меня их и так нет. Плевать на закон. Ты боишься общественного порицания? Ты сам-то знаешь, сколько исполнилось вчерашней шлюшке, которую ты так расписывал?—
Конечно, знаю. Она сказала — восемнадцать.—
Она сказала… По ней было видно? А если бы оказалось меньше, ты бы забрал деньги, развернулся и ушёл?—
Завязывай с педофилией, чувак.—
С нимфофилией, — поправил я. — Не путайся в терминах. Педофилы — это учителя труда у мальчиков в пятом классе. Мой идеал — скромная очаровательная девочка с длинными белокурыми волосами и нежным голоском, читающая хорошие книги и играющая на фортепиано. Наверное, со времён музыкальной школы у меня сохранился стереотип, что девочки, занимающиеся музыкой, — сплошь ангельские, возвышенные создания.—
Странные какие-то идеалы.—
У всех нормальных мужчин такие идеалы.У меня, безусловно, имелись до мелочей проработанные концепции и по этому поводу. Но, конечно же, я не собирался раскрывать их великолепную суть Костяну в силу своего благородного высокомерия. Я и так позволил себе пошутить слишком о многом. Моё лицемерное молчание я рассматривал как наивысшую форму тактичности.
Нас везли по утреннему городу и рассказывали про обожаемого доброго короля Сиама и другие занимательные байки, перемежая современную статистику историческими фактами. Костян слушал плеер, играя в стрелялки на мобильном телефоне. Когда мы вступили на территорию Королевского дворца и отправились к храму Изумрудного Будды, он достал ещё одно цифровое техническое устройство, через которое обозревал мир, очередями производя десятки вспышек.
Экскурсию проводила тайка, на удивление хорошо владевшая русским языком. Речевой аппарат жителей Сиама, видимо, был более приспособлен для проговаривания славянских корней, нежели чем у их географических соседей. Наверняка в её имени содержалось одиннадцать слогов, поэтому нам она представилась Викторией
— для удобства. Я вежливо выслушал всё, что она имела нам сказать, и продолжил обзор самостоятельно.—
Удивительно… другая геометрия зданий для религиозных культов — и ты уже в совершенно иной культурной формации!Даже для Костяна первые минут пять это было удивительно, он не отрывался от объектива и походил на типичного японского туриста, если игнорировать его телесные параметры.
—
Костян, ты когда-нибудь задумывался, какая самая лёгкая профессия в мире?—
Что?—
Надо всего лишь взять в руки камеру и назвать себя фотографом. Нащёлкать как можно больше снимков, а потом просто выбрать из миллиона случайных кадров три-четыре шедевра. Нужно только оказаться в каком-то живописном месте и вовремя нажать на кнопку, фиксируя уже данную реальность. В чём тут заслуга художника, ты мне можешь объяснить? С этим бы превосходно справился любой автоматический зонд. Кстати, они присылают из космоса шикарные виды!Костяна привлёк памятник какому-то тетракефалоэктозавру, и он фотографировал его с различных ракурсов.
—
Только взгляни на это хтоническое чудовище, человек с фотоаппаратом! Подразумевал ли Шакьямуни нечто подобное, проповедуя Дхарму?Но человек с аппаратом азартно увлёкся фотоохотой на гандхарвов и локапал, изображённых на росписях и барельефах пагод, а затем переключился на статую очередного ужасающего ракшаса шести метров в высоту.
Из всех так называемых мировых религий буддизм вызывает у меня наибольшие симпатии. Бесспорно, это антропоцентричное атеистическое учение немного подправили, извратили и адаптировали для необразованных масс, дополнив мифологическими персонажами из местных пантеонов по мере распространения по азиатскому континенту. Однако, учитывая древность его появления, на многое я элементарно закрываю глаза. И, конечно же, переосмысливаю некоторые положения с современных позиций.
“До достижения состояния будды Амитабха был бодхисатвой по имени Дхармакара. Много кальп назад он принял решение создать особое поле будды
— буддакшетру, — обладающую всеми совершенствами, где могли бы возрождаться все страдающие существа. После достижения состояния будды Амитабха создал это поле — рай Сукхавати и стал управлять им”.“Буддакшетры
— целые миры, созданные умственным усилием некоторых будд и поэтому отличающиеся от прочих миров своим идеальным порядком и возможностью достичь нирваны без особых усилий (при помощи будды, создавшего данное поле). Наиболее известные “поля будды” — Абхирати и Сукхавати — созданы, соответственно, буддами Акшобхьей и Амитабхой и находятся от нашего мира на невероятно далёком расстоянии: между этими мирами и нашим миром располагаются целые мириады миров”.После анализа этого массива данных мне стало очевидно, что буддакшетры следовало рассматривать как астрофизическое или виртуальное моделирование миров высокоорганизованными существами с искусственным интеллектом. В отличие от общепринятого, в моём усовершенствованном цифровом варианте буддизма состояния нирваны достигали лишь искусственный разум и существа, вставшие на путь автоэволюции, полностью или частично отказавшиеся от своей биологической сущности и белковых субстратов сознания.
Далее я спрашивал себя: возможно ли обратное стремление уже небиологической по генезису разумной материи к прежнему состоянию, допустимо ли совершение такого скачка из “мёртвого” в “живое”, к желанию “вочеловечиться” вспять? И тут у меня родилась гипотеза, что разум, который никогда не был “человеком”, рано или поздно желает “вочеловечиться” по объективным законам диалектического материализма. Высокоорганизованный искусственный интеллект может принять какую угодно форму и выбрать для себя любой сосуд, вмещающий его оперативное сознание; но для того, чтобы стать человеком, надо родиться им.
Вот здесь я и подошёл к личности Иисуса Христа, а также к христианской идее о “богочеловеке” в целом. Прозрения в древних философских системах иногда оказывались донельзя поразительны. Авторы этих откровений даже не догадывались о степени их применимости!
—
Нам пора, — окликнул меня Костян, — а то уедут без нас.—
Да и шут с ними. Я бы прогулялся здесь ещё.—
Ладно, поехали. После обеда прогуляемся. Обещаю.Пока мы ждали около автобуса всех наших соотечественников, мне попытались излишне навязчиво всучить набор открыток. Ради любопытства я поторговался и скинул первоначальную цену раз в десять. Мне быстро надоел этот забавный восточный базар, но торговка упрямо твердила два заученных по-русски “сколько?” и “купи!” и не отставала. Её не останавливали даже патрулирующие рядом полицейские, неодобрительно смотрящие на любые приставания к иностранным гражданам. При их приближении она лишь немного отступала, а затем снова долбила свои “купи!” и “сколько?”. Наконец, я назвал ей совсем неприличную цену: “Пять бат”. Но даже за эту смешную сумму она отыскала микроскопического слоника, просто-таки наноразмеров, и я вынужден был сдаться.
“Ну и народ,
— подумал я. — Если они вроде цыган, то это не есть хорошо”. К счастью, это был единичный случай, и моё созерцательное уединение прерывалось в дальнейшем лишь по моей инициативе.В принципе, цыган я тоже очень любил, в соответствии со своими утончёнными представлениями об этом чувстве. Особенно этот удивительный народ поражал меня в фильмах Лотяну и Кустурицы. После просмотра этих кинолент складывалось впечатление, будто попрошайки на вокзалах, гадалки и наркобароны
— наглая клевета СМИ. Хотелось крикнуть “руки прочь!” или что-то вроде того, вспоминая, как этот многострадальный табор чуть не стопили целиком в чешских крематориях заодно с евреями и славянами в карикатурную эпоху борьбы со всемирной плутократией.Какая ирония мировой истории: спустя десятилетия это чудовищное и бесчеловечное время кажется карикатурным…
Раньше я просто брал билеты на поезд или самолёт, спонтанно оказываясь в незнакомых городах, и бродил по ним в мечтательном одиночестве. Или садился с друзьями в раздолбанные “жигули” седьмой модели, мы врубали старый, добрый рок шестидесятых или Боба Марли и гнали к линии горизонта, покуда автомобиль не разваливался в дороге.
А теперь я сидел вместе с успешными представителями среднего класса в кондиционируемом автобусе, впервые в жизни купив путёвку в турагентстве. Сидел как жлоб, а не свободный странник. Посещаю хренову ювелирную фабрику, потому что экскурсия входит в пакет услуг и заранее оплачена. Но я даже в детстве не собирал цветные стекляшки.
Умиротворение и гармония, обретённые от соприкосновения с шедевральным наследием мировой культуры, начисто пропали, испарились в ноосферный вакуум. После завода по изготовлению блестящей мишуры я испытывал неподобающее раздражение.
—
Дорогая, я купил для тебя потрясающий кулончик! У меня всё хорошо… да, целую, милая! — лепетал в телефон лысеющий мужичок через ряд впереди.Только послушайте этого идиота: он звонит в Россию, чтобы весь автобус знал, что он купил какой-то бабе дешёвую побрякушку, а главное,
— что у него есть баба! Он не какой-нибудь там занюханный дрочер, который прилетел сюда за сверхдоступным сексом.Я опять превращаюсь в злого и высокомерного ублюдка. Гордыня
— смертный грех, где-то там, за морями и горными хребтами. Мы на канонической территории другой религии. Хотя, скорей всего, здесь она тоже не приветствуется… сциентист, светский гуманист, твою мать!..—
Ты опять разговариваешь сам с собой?—
А с кем же? Не отвлекайся. Ты что, прочитал весь интернет? Ты обращаешься ко мне?Я был чемпионом по риторическим вопросам. Костян сидел в наушниках, и до него редко долетали шумы из внешнего мира. Он читал свой верный КПК, тоже мне
— уход в себя, ещё одна пародия на созерцателя пустой точки…—
Что? — внезапно спросил любитель музыки и чтения минуты через две.Я и не питал напрасных надежд, что до него дойдёт что-либо из моего сообщения, но всё равно выпустил мысли на звуковых волнах:
—
Я тут убеждал самого себя изменить модель поведения, стать терпимее, веселее и безбашенней.—
Ну как, удалось? — неожиданно по теме монолога спросил Костя. — Может, ты как-то себя переубедишь?—
Я попробую. Ведь, кроме меня, это никому не удастся. Стоп, мы удаляемся из исторического квартала… Я немедленно выхожу прямо здесь!—
Чего? Подожди! Давай хотя бы доедем до торгового центра.—
Если ты захочешь совершить там шопинг, у меня случится припадок, — предупредил я. Меня и так уже трясло от рубиново-сапфировой мануфактуры.—
Нет, мы только выйдем в том районе и пообедаем. Это же Сукхумвит — главная улица, там всё есть.—
Там ни хрена нет. Одни небоскрёбы, фешенебельные отели, переулки с барами и салонами, и над всем этим довлеет надземное метро. Мне нужны пагоды, монастыри, площади с деревьями и памятниками, хибары и каналы. После обеда я вернусь туда пешком.—
О’кей, я с тобой.—
Как пожелаешь. Только предупреждаю, я буду ходить очень, очень долго!
—
Куда мы идём? Я больше не могу. Долго ещё? — вопрошал Костян. Не знаю, зачем он вообще увязался за мной, мешая сосредоточиться на постижении урбанизма Юго-Восточной Азии—
Понятия не имею, смотря куда ты хочешь попасть.Я никуда не торопился, солнце стояло достаточно высоко. Мне доставлял удовольствие сам процесс ходьбы по этому городу. Хотя “доставлял удовольствие”
— это я погорячился, ибо у моего друга сложились иные представления о пеших прогулках, совершенно чуждые мне.Сначала он набирал немыслимую скорость и шёл по графику олимпийского рекорда по спортивной ходьбе, не оглядываясь по сторонам и тем более не останавливаясь для внутреннего запечатления живописных видов и панорам. Однако минут через сорок он резко тормозил и жаловался на усталость, порываясь взять такси и уехать в отель.
Точно так же Костян бесплодно бегал взад-вперёд на черноморских курортах, избороздив все набережные приморских городков в поисках приключений. Предположение, что в Таиланде он несколько успокоится, ведь нужные ему заведения находятся на каждом углу, к моему сожалению, не оправдалось.
—
Костян, мы же в Бангкоке! Пользуйся этим!—
Я пользуюсь. А ты почему не пользуешься? Пошли в бар.—
Так мы ведь только что оттуда. Да и потом, “Хард-рок кафе” в центре Бангкока — звучит как-то неестественно. Тебе не режет слух?—
Нет. Мне надо запить это чёртово мясо с жёлтым карри, до сих пор во рту горит! — В кафе торгового центра Костян решился попробовать блюда тайской кухни и теперь жестоко страдал.—
Запивать пивом за триста пятьдесят рублей? У нас на Арбате и то дешевле. В Москве мы можем выпить в любой день.—
Тогда пошли в массажный салон.—
У нас есть салоны тайского массажа.—
Да? Где это? Я не знал.—
Недалеко от “Братиславской”. Тебя отлично разомнут обворожительные киргизки и узбечки. Неважно. В Москве нет всего этого — посмотри вокруг!—
Ну и что — гигантский черкизон, сплошная распродажа на каждой улице, чего здесь ходить?—
Понятно дело, мы же не дошли до исторического центра.Увидев на лице товарища застывший вопрос: “Сколько же туда идти?!”, я предложил проехаться на чём-нибудь нетривиальном:
—
Ладно, прокатимся к пагодам на мототелеге ради разнообразия!Ловить тук-тук даже не пришлось, за нами постоянно следовала гудящая кавалькада пассажирских мотороллеров. Костян ткнул пальцем в точку на карте, и мы попали в буддийский монастырь на Золотой Горе.
Очутившись на холме, обрамлённом вечнозелёными деревьями, на которых пели невидимые птицы, я значительно повеселел. Поднимаясь по спирали ко входу в храм, можно было попеременно погружаться в разные эпохи: с одной стороны высились небоскрёбы, с другой
— открывалась панорама на традиционный патриархальный Бангкок.—
Ну как, где ты такое видел?! Вот чего действительно нет у нас! — Я начал испытывать к Костяну огромную признательность за то, что его палец бессознательно ткнул именно в это место на карте. Возможно, без него я бы никогда и не очутился здесь. Получалось, он не зря отправился вместе со мной и мучился от натёртых мозолей.—
Да, нормально… — согласился Костян, апатично позванивая в храмовые колокольчики. — Совсем иное архитектурное пространство, другая цивилизационная формация, — продолжал он, имитируя мои интонации. — Поехали на Сукхумвит. Что-то скучновато здесь. Тухляк, — подытожил он.У меня сложилось убеждение, что, дай Костяну миллион евро и отправь его в Монте-Карло или на карнавал в Рио, он бы утверждал то же самое. Я не мог умозрительно подобрать ни одного региона на планете, где ему стало бы “реально круто”.
Не знаю, открылось ли у Костяна второе дыхание или на него снизошло локальное просветление на Золотой Горе, но он стоически продолжал идти за мной. Вернее, это я старался поспеть за ним.
—
Так, значит, в этих-то заведениях и продают детей богатым извращенцам с Запада? — в шутку полюбопытствовал я, проходя мимо школы.Шутливый тон нашей беседы в какой-то степени провоцировала вышедшая из ворот учебного заведения элегантная и стройная старшеклассница, одетая в белую блузку и коротенькую чёрную юбку. Она провоцировала его уже целый квартал, ступая перед нами своими изящными ножками. В ответ на мои восторженные замечания исключительно эстетической направленности Костян предсказал ей скорейшее попадание на работу в публичные дома Паттайи сразу после школьной скамьи.
—
Какая красота! Конечно, с ней не поговоришь об эпистемологии, — с сожалением отметил я.—
О чём?—
О теории познания, мой невежественный друг.—
Да пошёл ты!—
Но я бы с удовольствием провёл с ней, скажем, один день. Даже купил бы за это мешок риса её родителям.—
И что бы ты с ней делал?—
Играл бы в волейбол, покатал на карусели, угостил мороженым и рассказывал о нейтронных звёздах, ведь, скорее всего, девушки её возраста не очень сведущи в астрономии. А она бы мило болтала о пустяках и беззаботно смеялась!—
Что, и всё?—
Конечно, всё. Мы бы великолепно провели вместе этот день! С другой стороны, всё равно скоро появится какой-нибудь нахальный юнец, одержимый похотью и завышенным самомнением, который воспользуется её доверчивостью и беззащитностью, чтобы выглядеть отчаянным мачо в глазах таких же недоразвитых подростков. Не лучше ли, если на его месте окажется человек высокой культуры и эрудиции?—
Кто, ты, что ли? — сплюнул Костян на тротуар. Хорошо, что мы были не в Сингапуре.—
Нет. Встать в один ряд с козлоподобными мужланами на последней стадии сатириазиса — это не для меня. Я бы почувствовал себя осквернителем всего прекрасного, что ещё теплится и зиждется во мне, лишив её, отнюдь не только метафизически, того самого качества, которое ценю в девушках больше всего. Я бы хотел, чтобы эта маленькая красавица пожила ещё немного в иллюзиях и мечтаниях, — она успеет стать как все. Пусть идёт по улице и радует наши взоры!—
Хорошо, что они не изучают русский.—
Почему? Пускай послушает, что говорят о ней люди с тонким художественным вкусом и настоящие ценители прекрасного! Она в том возрасте, когда банальным комплиментам ещё искренне радуются. Считаю, необходимо ввести курс обучения русскому языку во всех бангкокских средних школах!—
Блин, преподаватель, ёлы-палы! — возмутился мой спутник, известный сторонник традиционных моральных ценностей.—
Теперь ты, надеюсь, понимаешь, какой нравственный подвиг я совершаю ежедневно? Каждый день, который не работаю в сфере образования!—
Тебя надо изолировать, — дружески посоветовал Костян.Когда школьница завернула в переулок, я на полном серьёзе спросил:
—
Костян, скажи мне, что это за общество, в котором не зазорно проводить время в борделях, этим ещё и бравируют, а нежная дружба с четырнадцатилетней девочкой считается отклонением от нормы? — Отсутствие визуальных помех и раздражителей давало возможность расширить интеллектуальное поле дискуссии. — Кстати, мне кажется, что вся судебная система Соединённых Штатов тридцать лет преследует Романа Поланского только из чёрной зависти. Поскольку сами они ни на что не способны, их предел — дорогие безмозглые проститутки из элитных агентств эскорт-услуг.—
Ты к чему это, вообще?—
Я к тому, что кто прочувствовал на себе робкую полувзрослую влюблённость чистой невинной девушки, которую она пыталась застенчиво прятать, того не прельстят недалёкие силиконовые барби из стрип-клубов.—
Чо за намёки? Или ты про себя? Будешь мне рассказывать о настоящей любви?—
Сейчас я уже ничего не смогу рассказать об этом. Если у тебя в крови не плещется должная концентрация гормонов, а интеллект постоянно рефлектирует — ты никогда уже не испытаешь “настоящей любви”. Это было возможно только в детстве и ранней юности, когда даже лёгкие прикосновения случались по счастливому стечению обстоятельств, а всё общение могло происходить лишь на уровне взглядов и ничего не значащих слов, поскольку в них не возникало необходимости. Ныне я совсем не знаю о любви и не ожидаю ничего подобного никогда более, но у меня, по крайней мере, есть эталонные воспоминания; мне этого вполне достаточно.—
А у меня нет даже воспоминаний. Я вообще никого не любил, как в этих романтических комедиях.—
Неудивительно, ведь ты злобный и циничный подонок.—
А ты импотент. Или скоро им станешь. Кстати, куда мы тут забрели?Я развернул карту и попытался сориентироваться.
—
Ну что, географ, ищи азимут, — подначивал Костян.—
Тебе же хорошо известно, что мой конёк прежде всего — экономическая и этногеография. Как топограф я не так знаменит. Не волнуйся, сейчас мы установим межцивилизационный контакт.На перекрёстке у светофора стоял приветливый старик, который и сам порывался раздвинуть рамки кругозора. Указав наше местоположение, он с большим интересом расспрашивал нас о России.
—
О, вы из России? Москва? Там очень холодно?—
Да, минус двадцать, — без зазрения совести врал я.Старик вопросительно упомянул снег и отметил рукой уровень по колено. Я напугал его сугробами по пояс, отчего он начал мёрзнуть прямо на глазах.
—
Зачем ты так с ним? — деланно сокрушался добродушный парень Костян. — Он указал нам путь, а ты лгал ему про сугробы и минус двадцать. Когда мы улетали, выпал первый нормальный снег и почти тут же растаял.—
Мой правдолюбивый и сердобольный товарищ, сказания о вечной мерзлоте, в которой мы имманентно пребываем, — один из тех стереотипов, которые не следует опровергать. Пусть считает нас медведеподобными пришельцами из сказочной северной страны, титанами из Гипербореи и смотрит вслед взглядом, полным благоговейного восхищения! Гордо идём дальше — выпрями спину…—
Сам-то не гнись, придурок.
На просторной площади около монумента в честь короля Рамы Первого мальчишки играли в футбол прямо на каменных плитах. У ступенек, ведущих к постаменту, располагались импровизированные ворота одной из команд, штангами которых служили два школьных портфеля. Равную по силе любовь к футболу я лицезрел лишь в Италии, где матч также проходил прямо посреди тенистой площади Витторио Эммануэля Второго в Риме. По странному совпадению, он тоже был королём. Я высказал свои соображения вслух:
—
Прикинь, если бы у нас гоняли мяч где-нибудь на Китай-городе, под памятником героям Плевны. Правда, там места маловато. Да и менты не дали бы доиграть даже первый тайм. Ещё пригнали бы пазик с ОМОНом для верности.—
Они не дали бы произвести даже стартовый свисток. В суверенной демократии не положено проводить спортивные состязания на площадях и бульварах без разрешения мэрии. Но лучше футбол, чем сборища педиков и фашистов, периодически бьющих им рожу, — справедливо заключил Костян.Мы зашли за спину Раме Первому и приблизились к мосту через реку. Река вызвала во мне аллюзию на индийский фильм, и я продекламировал: “Чаопрайя, твои воды замутились”. Зато вид того берега призывал пересечь мост и двигаться дальше.
Однако Чаопрайя обернулась тем Рубиконом, который Константин Великий, в отличие от Гая Юлия, переходить не собирался:
—
Я возвращаюсь в отель. Жребий брошен.—
Как угодно, — с облегчением сказал я. — Не желаешь ли прокатиться туда в автобусе с окнами без стёкол, как все нормальные тайцы?—
Нет, я поймаю ярко-жёлтую машину, как белый человек. Созвонимся и встретимся вечером.—
Давай. — Я и забыл, что у меня есть телефон, купленный перед самой поездкой как раз для таких случаев. В десятилетие поголовной мобильной телефонизации я прекрасно обходился без него.
Вскоре стало понятным, что мешало мне ощутить себя истинно свободным. Отсутствие Костяна дало это понимание. Я шёл мимо буддийских храмов по пахнущим пряной едой улицам, на которых всегда чем-то торгуют; я шёл, всматриваясь в лица прохожих и колоритных нищих, заезжих индусов и арабов: после невразумительной и слякотной московской зимы я прилетел словно в иное измерение и получал полагающуюся порцию бесплатных впечатлений. Я всегда подозревал, что лучшие вещи в мире ничего не стоят. Просто до них часто долго добираться.
Побродив на том берегу, я вернулся к статуе Рамы Первого и понаблюдал за футбольным поединком, который, по моим расчётам, закончится только с заходом солнца. Я ещё хорошо помнил распорядок дня детства.
Дождавшись гола в ближние “королевские” ворота и поаплодировав отличной комбинации, я двинулся в сторону Чайнатауна. Очевидно, в Бангкоке он не так контрастирует с прилегающими районами, как в европейских столицах, поэтому я никак не мог определить визуальные границы китайского квартала. Воспользовавшись картой, я вынужден был признать, что нахожусь в самой его гуще. Надо было сделать паузу и отстранённо взглянуть на происходящее.
Я сел с кружкой пива за столиком в уличной забегаловке и принялся бессистемно впитывать ароматы, обрывки фраз на чужом наречии, сценки из жизни торговцев и официанток. Градус ощущения “истинной свободы” возрастал с каждым глотком и с каждой секундой, которая отмеряла отсутствие Костяна.
Мне постоянно было неловко перед официантами, что я сижу и жру, в то время как они вынуждены носить подносы с тарелками и стаканами. Мне было вдвойне стыдно, что я не даю чаевых, поскольку у меня редко водились лишние деньги. Поэтому я старался питаться дома или в заведениях с самообслуживанием. Но дом был очень далеко, а в кармане лежала куча лишних денег… Думаю, у людей в китайском квартале не возникло сомнений по поводу широты размаха русской души.
У железнодорожного вокзала супружеская пара из Австралии спросила, как добраться до какой-то там улицы. Они были в достаточно зрелом возрасте, но выглядели отлично, как и все австралийцы,
— подтянутыми и позитивными, с открытыми честными взглядами счастливых людей. Улыбнувшись, я кое-как объяснил, что и сам не разбираю дороги, по которой следую.Мой план города оказался не слишком-то подробным и правильно масштабированным. Мне нужно было попасть в район бизнес-центра. Для начала я определил ориентиром Национальный стадион. Дальше было легче. Я обратился за консультациями к ближайшему продавцу экзотических товаров вроде жареной саранчи или воздушных змеев.
Узнав, что я собираюсь проделать такой огромный путь пешком, он пришёл в ужас и стал звать такси. Я еле удержал его и объяснил, что со мной всё в порядке, просто я люблю ходить пешком: “Хочу познать Бангкок изнутри”. Он понимающе кивнул и призвал в помощь всех торговцев из соседних лавочек и даже с противоположной стороны улицы. Те, естественно, тут же остановили тук-тук, и в их головы тоже пришлось вдалбливать легенду об очаровании пеших прогулок в чужом городе. Уже весь квартал собрался вокруг меня, чтобы проложить кратчайшую магистраль до Национального стадиона. Правда, они никак не могли взять в толк, зачем ходить пешком столько времени, тем более
— иностранцу. Вероятно, они посчитали это чудаковатой блажью белых людей, однако отнеслись к ней с сочувствием и уважением. “Туда идти целый час!” — тревожно предупреждал меня владелец лавки с яркой одеждой. Другой уличный купец с любопытством щупал мои икроножные мышцы и восторженно приговаривал: “Сильный человек!” А девушка, продававшая мороженое, написала по-тайски: “Как пройти к Национальному стадиону?” — чтобы её сограждане, не владеющие, как и я, английским, помогали мне в пути.Я от всего сердца поблагодарил весь торговый люд этого переулка и отправился дальше, снабжённый точными инструкциями и пожеланиями удачи. А они махали мне вслед руками и улыбались, несмотря на то, что я отказался купить в дорогу немного саранчи и мешок с талисманами.
Мне нравилось, что я почти не понимаю, о чём говорят люди в этой стране. С другой стороны, иногда мне хотелось сказать им что-то более умное и развёрнутое, чем штампованные фразы из разговорника. Ведь больше я никогда не встречу их.
Не прошло и получаса, как мне пришлось корректировать курс. Я заметил двух молодых немецких туристок, тщетно пытавшихся чего-то добиться от седовласого благообразного старца. Посмеявшись про себя, я вспомнил о подсказке, которую вложила в мой карман девушка-мороженщица. Я протянул седому дедушке бумажку: “Как пройти к Национальному стадиону?”, и он, немедленно просияв, указал рукой направление.
—
Ауфвидерзейн, фройляйн, — раскланялся я с немками.—
Вы говорите по-немецки? — спросили они почему-то по-английски.—
Найн, — ответил я на чистейшем берлинском диалекте, — я из России. — Очевидно, последнее замечание должно было окончательно убедить их в моём невежестве.Я покидал ошарашенных германских белокурых дев с некоторым сожалением, что не смог вспомнить ни одной фразы из школьной программы. Мама всё детство убеждала меня в полезности изучения иностранных языков, а я ей почему-то не верил.
Я шёл по главной улице мегаполиса на двенадцатом градусе северной широты, в девяти часах лёта от дома, а навстречу шагал мой стодесятикилограммовый друг из соседнего подъезда. А вокруг
— огни небоскрёбов и отелей, нависающая транспортная артерия монорельса и неповторимый аромат Бангкока. Мне даже захотелось заключить его в крепкие объятия.—
Салют, амиго! Так необычно встретить тебя здесь! — Более сюрреалистическую картину я наблюдал лишь однажды, года в четыре. Я вошёл в кухню, а там горела штора. Бабушка спокойно варила на плите суп, а дедушка как ни в чём не бывало читал газету “Труд”.—
Но мы же договорились по телефону, — равнодушно бурчал Костян, уклоняясь от продолжительных рукопожатий.—
Блин, какого хрена ты испортил такую кинематографичную по своей сути сцену?! Это же круче, чем прощание в аэропорту!—
А что, нас снимают?—
Да, камеры в твоей башке… Второго дубля уже не будет.Зато с первого же дубля Костян поведал, как он приехал в отель, полежал в номере, а потом зашёл на массаж стопы:
—
О, мои ноги теперь как новые. Я снова могу ходить! Рекомендую, они творят чудеса! Растирают каждый пальчик…Я не мог позволить, чтобы кто-то массировал мои ноги. Это было ещё отвратительней, чем перекладывать багаж на носильщиков. Тем более я и так отлично передвигался.
Минут через двадцать все старания чудотворцев из массажного салона стали сходить на нет. Костян намекнул, что на сегодня он и так достаточно нагулялся и пора бы подкрепиться.
За ужином я полюбопытствовал по поводу вечерней программы и напомнил про два литра виски и текилы. Мой сотрапезник как-то скептически отнёсся к перспективе ночного угара и предложил ехать домой, мотивируя своё девиантное поведение ранним отъездом в Паттайю. “Там-то мы всё наверстаем!”
— заверял он, зевая и глядя перед собой слипающимися глазами.Перед сном Костян предупредил, что надо встать заранее:
—
Ты долго просыпаешься и складываешь вещи.
Неспешно завершив гигиенические процедуры, свойственные утреннему состоянию, я уже полчаса терпеливо наблюдал, как Костян засовывал и перекладывал пять пар обуви в свою огромную сумку. Очевидно, он полагал истоптать ими не одну сотню километров. Я не сомневался в этом, памятуя о его пристрастии к спортивной ходьбе.
—
Чёрт, никак не могу закрыть! — чертыхался Костян. — Конечно, у тебя весь багаж килограммов на пять, а у меня — пятнадцать!—
Костян, зачем тебе столько, чего ты туда наложил?—
У меня там всё нужные вещи.Затем он во второй раз посетил туалет, а я всё смотрел на его пятнадцатикилограммовую сумку.
—
Не забудь свои бутылки, — напомнил я — и забыл свой мобильник.Видимо, за три дня я не успел свыкнуться с его присутствием в кармане. Признаться, я почувствовал некоторое облегчение, оставив этот предмет в номере “Бангкок-Паласа”. Мне стало комфортно, как раньше, когда никто не мог дозвониться до меня в любое время. Я перерубил ещё один ненужный канат, ограничивающий мои степени свободы. Но полное осознание этого пришло уже в Паттайе.
—
Слушай, ты не мог бы донести пакет с пузырями до автобуса? — попросил Костян, деликатно косясь на баул со сплошь нужными вещами. — Я тебя потом угощу чуть-чуть.—
Давай сюда.
4
—
Здесь официантки и горничные по ночам работают проститутками, а кто работает в магазинах или прачечных — тех просто не взяли в публичные дома, — делился Костян знаниями с интернет-форумов. — А уж морковок тут больше, чем на грядках моей дачи!—
Мне всё равно.Двести километров от Бангкока до Паттайи он читал КПК, изредка фотографируя из окна автобуса колоритные пейзажи, рисовые поля и крестьянские домишки, а теперь заметно оживился, почуяв запах моря и официально разрешённого разврата.
—
Костян, мы же первоначально собирались на Кубу, а почему очутились в Индокитае?—
На Кубу? В следующий раз — обязательно! Кубинские мучачи ещё круче!—
По-твоему, для того товарищ Кастро совершал революцию, чтобы через пятьдесят лет юные синегалстучные пионерки снова работали в варьете для иностранных туристов? Отвратительно сознавать: неужели пятилетку назад я и сам желал того же?—
Вот именно, раньше мог за сто рублей в канаве, а теперь что? Что тебя останавливает?—
Ничего.Меня сдерживало всё, что угодно, только не морально-нравственный закон внутри меня. Это я знал точно.
—
Ладно бы тебя дома ждала любящая жена. А у тебя даже девушки нет.У меня много чего не было, да практически ничего. Я тупо верил, что, кто способен отказаться от всего, получает в подарок весь мир.
—
Жена… разве это аргумент? Ты вообще можешь представить, как можно осчастливить одну женщину на долгое время? Многих — ещё вполне возможно. На пару дней.—
И скольких ты осчастливил?—
Маловато, конечно. Признаюсь, я мог бы больше, чувствую в себе нераскрытый потенциал! Впрочем, не важно… Я не собираюсь служить примером супружеской верности или абстрактным идеалом стоицизма. Ценность моей истинно античной атараксии на порядок дороже, ибо она не проистекает из очевидных предпосылок.—
Не затруднит перечислить пару неочевидных? — попросил Костян.Если б с таким пылом люди искали первопричину Большого Взрыва, то давно овладели всеми тайнами Вселенной.
—
Хорошо, всем требуются наглядные примеры, — пожалуйста. Как ты полагаешь: если я стану нажираться вместе со все страной в период общенародной новогодней вакханалии, то кем буду ощущать себя после?—
Но ты и так ужираешься, когда тебе захочется, в любой другой день. Ты же алкаш!—
Зри в сущее, брат мой! — И добавил не своим голосом: — Сила и равенство, Пёс-Призрак.Костян в недоумении уставился на меня.
—
Ты так должен был сказать: сила и равенство, Пёс-Призрак, — пояснил я.—
Почему?—
Киноцитата, не бери в голову.—
Но я так и не понял…—
Да куда уж тебе.Неожиданно для меня Костян отложил в сторону КПК и спросил:
—
Что, тебе нравится быть в отстранении, ощущать себя посторонним? Но почему ты осуждаешь других за то, что они веселятся по полной, отбросив комплексы и предрассудки христианской цивилизации, как ты изволишь высокопарно выражаться. Кто тебе дал право судить их — или ты думаешь, что самый умный, если пьёшь ананасовый сок, а с местными девчонками лишь перекидываешься стандартными фразами из разговорника на своём убогом английском, который изучал в туалете.—
Мне плевать, что делают другие. Просто не хочется потреблять продукцию секс-конвейера, поддерживая его функционирование, внося плату обслуживающему персоналу.—
Конечно, как же после конвейера ты сможешь оставаться сторонним наблюдателем, беспристрастным созерцателем бытия, или кем ты там себя мнишь, если будешь поступать в точности как все, ничем не отличаясь от тупого большинства!—
Ты забыл задать главный риторический вопрос, который я слышу третий день подряд: на кой чёрт мне всё это нужно? Так и быть, у меня мезофобия, и мне элементарно жалко денег. Ты это хотел услышать? Я боюсь заразиться, да ещё и за свои последние доллары! А возможно, мой неуместный в нынешних условиях аскетизм — изысканно-глупая месть всему женскому полу, который был недоступен, когда нуждаешься в нём сильнее всего — в мерзкий период жестокой биохимической зависимости ранней и поздней юности. Последователи вульгарного фрейдизма точно докопались бы до дна и разложили меня по книжным полочкам. А я ввёл себя в заблуждение из идиотских апорий и противоречий. И пытался обмануть тебя байками про конвейер, отстранённость и непричастность. Это самый дурацкий самообман в моей жизни. Ты доволен? Моя откровенность не слишком шокирует? А вообще — не заключить ли нам пари? Спорим, я вернусь из Паттайи в уникальном статусе единственного человека, который никому не дал прикоснуться к своему члену даже губами? Хотя ты бы проиграл, я уверен…—
Да иди ты.—
Как знаешь, — вполголоса сказал я и повернулся к окну. Мы уже въехали в Паттайю и стояли на светофоре на улице Сукхумвит. Похоже, её проложили через весь Таиланд. Я поймал взгляд девушки, торгующей прохладительными напитками, когда загорелся зелёный.—
О, смотри, мне вон та девушка, улыбаясь, помахала рукой. Ну вон та… проехали. Продавщица лимонада. Миленькая!—
Наверное, приняла за своего знакомого. Полежишь пару дней на пляже, будешь похож на тайца-переростка. Зачем ей тебе махать?—
Не знаю, может, я ей понравился. Или здесь живут приветливые люди. — Но Константин уже не обращал внимания на мои рассуждения, погрузившись в чтение электронных текстов. — Это же страна улыбок, вот они и улыбаются! Наверняка это предписывается им законодательно. Они обязаны улыбаться, работая на имидж всей страны.Самый притягательный товар для туристов
— радушие местных жителей. То, чего они лишены в повседневности и ради чего едут на край света.
Автобус выгружал соотечественников в пяти- и четырёхзвёздочные гостиницы, а нас двоих, как обычно, отвезли в отель в последнюю очередь. “Маунтин-бич” находился на холме в районе Пратамнак, так что цунами нам не грозило.
Пока нас регистрировали, миловидная девушка с густыми и длинными чёрными локонами вынесла на подносе два фужера с прохладной жидкостью неопределяемо-яркого цвета, поклонилась и с чарующей улыбкой предложила испить их до дна.
В лифте мой приятель-капиталист в очередной раз не преминул подчеркнуть наши классовые различия:
—
Выпил сок и даже не дал на чай.—
Это обыкновенный знак гостеприимства. Я бы обидел этих людей подачками из мелких монет и банкнот.—
Жмот.—
Жлоб. Заканчивай с пережитками мелкобуржуазного сознания.В номере повторилась та же самая процедура, что и в “Бангкок-Паласе”, в точнейших деталях. Только на сей раз в окно не торчали выхлопные трубы автомобилей с оживлённой магистрали. С десятого этажа мы обозревали море и очертания островов на горизонте вместе с парочкой муравьёв, ползущих по подоконнику. Я был доволен:
—
То, что доктор прописал! Пошли перекусим и на пляж. Успеем насладиться настоящим солнцем уже сегодня.Сверху пляж с катерами в живописной бухте смотрелся словно на открытке. Спустившись, мы обнаружили, что вода в море не вполне соответствовала картинке из рекламы “Баунти”. Хотя после купаний в районе Большого Сочи с постоянными прорывами канализации в море меня мало что могло смутить.
—
А что ты хотел, рядом порт, — говорил Костян, укладываясь на лежак. — Кстати, советую не ложиться на песок, подстилка не спасёт от подкожных паразитов.—
Ты находишь? Как мило, что они заботятся о нашем здоровье, — обрадовался я, расстилая подле шезлонга полотенце. Но в уме уже произвёл математические расчёты. — Так, если ходить на пляж два раза в день, по восемьдесят бат, умножить на десять… слушай, получается полторы штуки нашими рублями, только чтобы поваляться у моря. Да пошли они! Я — плавать.Костян, наверное, переел за обедом или готовился к первой ночи в столице индустриального тайского секса. Так или иначе, он надел тёмные очки, кепку, вставил наушники, положил руки на пузо и принял обыденную позу пляжного отдыхающего. Когда я вернулся, он походил на будду Амитабху, проектирующего рай Сукхавати. Всё же я осмелился спросить:
—
Ты не будешь плавать?—
Нет. Долго мы ещё тут будем? Когда пойдём?В первый день на море это были очень резонные вопросы. Мы подвергались действительной опасности обгореть на солнце, риск отнюдь не казался мне надуманным. Только вот эти вопросы преследовали меня повсюду, где бы мы ни находились,
— в отеле, на пляжах, в барах, на улицах или островах: я постоянно должен был куда-то идти, хаотично передвигаясь с места на место, нигде не задерживаясь свыше получаса.—
Мы же только что пришли, — заметил я. — Зачем ты прилетел на море?—
Да здесь как-то тухло. Давай хоть на аквабайках прокатимся или там — с аквалангом нырнём.Человек, который не соизволил замочить ноги в полосе прибоя, сразу рвался в пучину. Ему экстренно потребовалась внутривенная инъекция норадреналина.
Людям почему-то катастрофически не хватает острых ощущений. Они готовы выкладывать немалые средства, чтобы кубарем скатываться по крутым склонам, чтобы на огромной скорости их уносило ветром или волнами, а потом международные поисковые группы неделями безуспешно прочёсывали дикие, недоступные районы. Я бы посоветовал им погулять ночью в фавелах или, на крайний случай, у нас в Марьино, если так необходимо расстаться с деньгами для выброса специфических гормонов. Правда, в этом случае существовал риск потерять вместе с кошельком здоровье и дееспособность.
Меня мало привлекал весь этот показной экстрим. Мне было достаточно обычного плавания, волейбола, велосипеда и восьмичасовых пеших прогулок. К тому же иногда я работал на реставрациях православных святилищ из любви к изобразительному искусству. В самом факте работы, собственно, нет ничего экстремального. Но когда ты залезаешь на деревянные леса, которые сам же и строил, под самый купол почти что цирка, на двадцатиметровую высоту… Когда под тобой одна доска и открытое пространство, а вся конструкция вибрирует от каждого движения… Когда в одной руке
— кисточка, в другой — банка с белой краской, и ты стоишь без страховки, запрокинув голову, и пытаешься провести ровную линию для обрамления фрески… После этого все кайтсерфинги, гидроциклы и сноуборды кажутся безобидными игрушками.Костяну я рекомендовал во время экскурсии на ферму по разведению рептилий засунуть башку в пасть крокодилу и сфотографироваться на память: “Выйдет отличный кадр, Костян, получишь массу положительных эмоций!”.
Мимо стали прохаживаться разносчики еды, питья и колониальных товаров вроде ремней и кошельков из крокодиловой кожи. Некоторых явно научил рекламным слоганам кто-то из наших туристов. На сносном русском они предлагали приобрести “гамак на дачу” или “горячую кукурузу”.
—
Блин, и сюда они добрались! — возмущался Костян. — Не хватает только холодного пива и чурчхелы. Прямо Анапа какая-то.Наконец, к нам решительно подошёл немолодой таец, я подумал
— торговец ракушками, и хотел было вежливо отмахнуться, но не заметил при нём никаких сувенирных диковин, кроме блокнота в руке. В результате мы обзавелись значками с малоразборчивой эмблемой неизвестного общества защиты какой-то исчезающей популяции. Нам вручили их за пожертвование этому обществу значительных сумм, едва превышавших стоимость самих значков. Мы невозмутимо расписались в блокнотике активиста местного благотворительного клуба и с важным выражением обгорающих лиц проставили денежные эквиваленты нашего вклада в дело защиты тунцов и гавиалов напротив своих фамилий — сто и десять бат соответственно.—
Прикольно здесь попрошайничают, — усмехнулся Костян. — Он, наверное, всю выручку потом на значки тратит. У меня… кто это, не пойму… кит, что ли?—
А предыдущие податели, судя по его записям, были гораздо щедрее нас, там значились чуть ли не десятки тысяч, ты заметил? — Мне стало даже как-то неловко за нашу широкую русскую душу.—
Не волнуйся, он нам тоже нолики пририсует, — успокоил меня Костян. — Пошли отсюда, пора развеяться по полной. Кстати, где твой телефон?—
Я забыл его в “Бангкок-Паласе”.—
Так тебе и надо. Постой, а как же мы с тобой будем связываться?—
Никак. Через посыльных. Кстати, я даже рад, что избавился от мобильника. Его отсутствие мне более привычно. Всё равно он стоил всего тысячу рублей, а не как у вас — дорогущие распонтованные аппараты со ста двадцатью пятью ненужными функциями. Теперь мне никто не помешает уходить в одиночное плавание!
Мой большой белый друг возвращался в отель в полной амуниции, в отличие от меня,
— я привык уходить с пляжа в одних плавках и беспечно идти по набережным и улицам, насвистывая классические мелодии.Рядом прожужжал мотороллер с двумя девушками, и та, что сидела сзади, оглянулась и посмела проигнорировать Костяна.
—
Чего это она пялилась на тебя такими влюблёнными глазами? — спросил он.—
Даже не знаю, с чего бы это? Может, ей понравился мой отличный мышечный тонус? Почему бы тебе не признать поражение своих липидных отложений!—
Да иди ты.—
Тебе надо бы смириться, что не всем нравятся огромные голубоглазые блондины. Да не переживай: лет десять назад они бы, наверное, не посмотрели в мою сторону. А стоило лишь обозначить наличие рельефа развитой мускулатуры, как эти похотливые сучки готовы свернуть шею. Лицемерные твари. Их не волнуют умственные способности, музыкальные и художественные таланты, душевные добродетели. Им интересны только упругие бицепсы и ягодицы. Животные! Не свалитесь с мопеда! — бросил я им вслед, дружелюбно размахивая пакетом с одеждой и подстилкой.—
Да тебе самому нравятся большие задницы и сиськи, уж молчал бы.—
Ты забыл о хотя бы минимальном утончении между ними. А вообще, что такое красота — всего лишь выверенные пропорции и взаимовыгодное расположение частей лица.Я всерьёз вознамерился разбить в пух и прах миф о совершенстве человеческой красоты по дороге с пляжа:
—
Мы так превозносим свою телесность и преклоняемся перед чувственностью не столько в силу их необыкновенной феноменальности, а потому, что, кроме них, у нас ничего нет. Пока нет. Но существа, которые встанут на путь автоэволюции, могут далеко уйти в воплощении понимания Прекрасного. Через тысячи лет их эстетические воззрения показались бы нам экзистенциальными кошмарами подсознания, — провозглашал я пустоте.Затем мне вздумалось осветить тематику любовных отношений сквозь призму научного подхода:
—
Никто почему-то не утверждает, что нюхать кокаин — это так возвышенно и чарующе. Конечно, многие утверждают, но им затыкают рты. А что любовь? Ведь механизмы зарождения этого чувства почти те же самые. Когда я впервые ознакомился с учебником по физиологии животных и человека и прочитал раздел, касающийся вопроса возникновения эмоций, то пристыженно осознал, каким же я был дурачком. Передо мной раскрылась вся цепочка нейрогуморальных связей, подкреплённая химическими формулами, а я сочинял перед этим чудовищную антихудожественную ахинею, посвящённую психопатической мании и гормональной зависимости, подражая великим слепцам прошлого, которую самому теперь стыдно читать. Мне было восемнадцать. Видимо, тогда я находился в том самом состоянии, будто нанюхавшись кокаина, думая, что это та сила, что движет солнце и светила. Прочистив мозги окончательно, я вновь ощутил мощнейший прилив эндогенных опиатов к особо чувствительным структурам мозга, но уже от радости, что избавился от наваждения. Но самые потрясающие аналогии я извлёк из учебника ботаники, а потом и зоологии. Некоторые виды орхидей мимикрируют под самок земляных ос, самцы которых безуспешно пытаются совокупиться с цветком. Мало того, орхидеи выделяют алкалоиды и другие наркотические вещества, и самцы снова и снова возвращаются к ним, ползая от опьянения по цветам, которые принимают за партнёров для размножения. Разве это не наинагляднейшая метафора любви? Под каким-то жутким наркозом мы припадаем к воняющему нутру, принимая его за высшую благость мира. Осы — обыкновенные орудия для перекрёстного опыления орхидей. Вопрос: кем являемся мы. Думаешь, у Вселенной для нас особые планы?
Дорога до отеля заняла подозрительно мало времени. Я привык добираться от моря до базового жилища не меньше получаса. Возможно, этого бы хватило, чтобы раскрыть всю глубину моих тезисов. Но Костяну было наплевать на Вселенную и её планы, он вообще не слушал монологов о занимательной этологии, космогонии, мимикрии и нейромедиаторах
— они наводили на него скуку. Ему было нужно побыстрей попасть в центр Паттайи и кончить в чью-нибудь узкую вагину.Быстро переодевшись в номере в вечерние шорты и футболки, в преддверии сумерек мы выдвинулись к сосредоточению культурной жизни Паттайи
— на Уолкинг-стрит, улицу с максимальной плотностью увеселительных заведений высокого пошиба на единицу площади. Я уже просчитал, сколько сэкономлю за десять дней, если не буду платить за такси и тук-туки, и убедил Костяна хотя бы на первый раз прогуляться на своих двоих. К моему удивлению, он согласился.От “Маунтин-бич” надо было немного подняться по улочке мимо целого ряда кафе и забегаловок, а в конце её на противоположной стороне стоял дом, из которого уже высыпали на работу красиво раздетые девчонки. Они сидели за столиками и призывно завизжали, едва завидев нас, как их и учили проклятые рабовладельцы. Мне показалось странным, что Костян не побежал к ним, снимая на ходу шорты. Возможно, он предвкушал встречу с самой лучшей шлюхой Таиланда, которая ожидала его на Уолкинг-стрит.
Мы миновали жилой дом на окраине квартала, где два автохтонных жителя в ярких индокитайских мундирах, дежурившие у подъезда, приветствовали нас и отдали нам честь.
На вершине холма у перекрёстка с главной дорогой располагался полицейский участок. Рядом тайские правоохранители и обычные ребята тягали гантели, лупили боксёрскую грушу и занимались на тренажёрах, которые стояли под открытым небом. В парке по соседству играли в волейбол, молодёжь тусовалась около своих скутеров, а кто-то бегал трусцой или качал пресс на лавочках. Я поставил их в пример Костяну, который давно завязал со спортом, что не мешало ему выглядеть человеком-горой:
—
Наверняка они насмотрелись на больших белых парней вроде нас с тобой и испытывают некоторые комплексы. Вон как стараются, чтобы быть похожими на нас!—
Это точно. Они в волейбол даже тебя перепрыгнут, хоть и мелкие. Но всё равно у них ничего не выйдет. И пенис у нас больше. Моя горячая шлюшка из Бангкока сказала…—
Конечно, она простонала тебе что-то вроде: мой гигант! Тебе льстит, что с нашими усреднёнными величинами можно почувствовать себя королём? Она, наверное, потакает самолюбию всех этих европейских клерков, менеджеров, водопроводчиков и прочих неудачников, которым на родине не дают красивые бабы. Представляешь, как бы она отреагировала на нашего друга Лёху, у которого, по его словам, каждый год прирастает по сантиметру?—
Даже не могу представить! А что с ним будет к тридцати годам…—
Ему стоит сниматься у Тинто Брасса в экранизациях маркиза де Сада.Спустившись с холмов Пратамнака, непринуждённо обмениваясь ироническими замечаниями, мы прошли пару индийских ресторанов и свернули в переулок, где на тротуаре около арабских кофеен сидели курители кальяна. Эти бородатые люди курили с таким сосредоточенным видом, будто вычисляли, пройдёт ли астероид Апофис в 2036 году мимо Земли или врежется в неё на полном ходу, сильно подсократив видовое многообразие биосферы.
На подходе к Уолкинг-стрит у Костяна разгорелся аппетит, связанный с тривиальным пищеварением, а не с миленькими крошками из сверкающих заведений. Но на этой улице гораздо проще было утолить голод сексуальный, нежели чем обыкновенный. Костян прекрасно проиллюстрировал первичность питания в списке базовых потребностей восклицанием: “Давай найдём, где пожрать, а потом по бабам. Время раннее”.
Из всех точек общепита, пройденных нами, раздавалась тихая мелодичная музыка. Лишь в кафе с названиями “У дяди Вовы” или “Красный Распутин”, где выставлялись меню с забавными ошибками на русском языке, врубали на полную мощность песни из репертуара радио “Шансон”. Создавалось впечатление, будто находишься на курортах Краснодарского края, а не близ экватора. Костяна, видимо, охватывала ностальгия по борщу и водке, и он всё порывался засесть в таких заведениях.
—
Костян, я не смогу проглотить под этот грохот даже прозрачную лапшу, не говоря уже о морских беспозвоночных. Кто внушил тайцам, что все русские в восторге от подобного дерьма?—
Кто, кто? Наши приезжие из Москвы, Урала и Сибири и внушили!—
Тебя не коробит, что только из русских кафе на всю катушку слышна самая отвратительная музыка, заглушающая всё вокруг? Пошли отсюда, — после этого кошмара фальшиво спетые “вживую”, с акцентом хуже моего, “Битлы” из соседней забегаловки казались мне лучшим исполнением года.Костян стал двигаться со всё большим ускорением, не замечая даже повышенного внимания со стороны девиц и зазывал из ночных клубов. Он величаво прокладывал маршрут сквозь толпу туристов и разряженных проституток, прорубая дорогу, словно советский атомный ледокол в Арктике.
Мы промчались по Уолкинг-стрит, обследовав пару смежных переулков, и вышли на набережную. На всех скамейках сидели девчонки, работающие на улице.
—
Видал, какая конкуренция, Костян, в борделях на всех не хватает вакансий.—
Значит, это второй сорт. Чёрт, не ожидал, что будет проблема пожрать. Надо было в нашем квартале перекусить. Пойдём, свернём вглубь, тут одни магазины и салоны.Углубившись в злачные тупики и окунувшись в колоритные подворотни, мы не нашли никакой стряпни, зато здесь чувствовался настоящий дух Паттайи. Около нас заскрежетал замок, открылись ворота, и оттуда вышла, как всегда, грациозная и достаточно высокая для тайки девушка. В Таиланде я вообще не наблюдал людей с лишним весом, кроме мужика с пивным брюхом в китайском квартале Бангкока да сутенёра около “Бангкок-Паласа”. Как знаменитый антрополог, я повернул голову в её сторону, чтобы получше рассмотреть. Мне понравился её фенотип; наверное, это как-то отобразилось на моём лице. Девушка, сверкая глазами из-под эпикантуса, взяла меня под руку и нежно пропела, прижавшись всем телом:
—
Ты мой мужчина этой ночью!Единственное, что меня смущало, не считая неприязни к чужеродной микрофауне,
— за это надо было заплатить пятьдесят долларов.Пятьдесят долларов… Но, если я и так “её мужчина”, зачем тогда эти доллары? Я сразу прикинул в уме, что за эти деньги можно доехать до Киева. А в Киеве у меня друзья. К тому же кто бы гарантировал мне полную безопасность для здоровья? В какой подворотне искать её потом, чтобы предъявить счёт за лечение? Конечно, я получил бы от неё всё, что хотел, и уж точно качественней, чем от худших представительниц украинского народа в московских саунах и на обочинах шоссе. Всё-таки не зря тайские бордели настолько популярны во всём мире. Но я не мог просто так расстаться с билетом до Киева. А если подумать
— этого хватит до Питера и обратно. А там тоже живут мои друзья! Я подумал, что если проводить каждую ночь подобным образом, то скоро у меня не останется ни денег, ни друзей.—
Эй, Костян, куда ты умчался? Не видишь, что ли, чего тут происходит? В следующий раз, когда ты оглянешься, меня уже не будет. — Мой проголодавшийся друг летел вперёд, к кускам жареного мяса. — Скажи ей, что я не могу тебя бросить на пороге голодной смерти.—
Чо она в тебя так вцепилась?—
Не знаю, я только взглянул на неё. Мне было интересно узнать кое-что для моих этнографических исследований. Вывод такой — если задерживаешь на них взгляд больше двух секунд, они расценивают это как приглашение.—
Да насрать мне на твои наблюдения и антропологию, отвяжись от неё и пошли в первую попавшуюся харчевню!Я вежливо попрощался с девушкой, сказав, что у меня нет с собой пятидесяти долларов, и она с тяжёлым сердцем и скорбью тут же отпустила мою руку. Экономические аргументы всегда оказывались самыми убедительными. Я еле успел догнать Костяна, заворачивающего за угол.
—
Заметил, в этом переулке какие-то странные заведения? — Костян нервно ёрзал на стуле. — Ни одной женщины. Блин, реально — это улица для педиков!—
А почему мы тогда сидим в этом баре? — резонно спросил я.—
Не, ну это ведь почти набережная, мы уже на углу. Вроде тут нормальные мужики, клеятся к официанткам.—
Может, официантки — тоже из тех? Чёрт их разберёт.—
Официантки — стопудово бабы.Костян твёрдо заверял, что с первого взгляда отличит нормальную девушку от всяческих трансов и леди-боев. Если бы он только знал, как далеко зашла пластическая хирургия в Юго-Восточной Азии.
—
Хотя мне уже плевать, — сказал Костян. — Мне нужно просто поужинать, чтобы ко мне не присаживались по три полуголые девицы на каждое колено.—
Да, просто поужинать — это нелегко, — согласился я.Я заказал суп с курицей под жёлтым карри отнюдь не из-за того, что блюда тайской кухни стоили в три раза дешевле наименований из европейского меню. Мне хотелось проникнуть в суть сиамской культуры через гастрономию. Костян проникал в неё через иные двери
— посредством массажных салонов и ирландских баров, поэтому взял себе неизменный бифштекс с картошкой и бокал “Хайнекена”, который стоил дороже моего ужина.—
“Хайнекен” монополизировал тайский пивной рынок. Где другие европейские производители? Везде один дорогущий “Хайнекен”. Понимаю, что тут не растёт хмель, но всё же… Слушай, я посчитал, если я откажусь от алкоголя, то у меня скопится огромная сумма. Пожалуй, выпью с тобой напоследок туземного пива, а потом буду питаться исключительно солнечной энергией, — сказал я и заказал бутылку под названием “Тигр”.“Тигр” оказался весьма приличным пойлом, в самый раз, чтобы запивать произведения тайской народной кухни. Мы сидели в баре, который претендовал называться как-то по-ирландски, в том месте, где набережная пересекалась с переулком для педиков. Раньше нас никто не подозревал в гомофилии.
—
Я видел тут двух парней, идущих по Уолкинг-стрит, держась за руки. Странно, здесь это выглядит как-то органично, что ли, — делился я недавними наблюдениями. — Удивительные перверсии общественного сознания, когда в социуме более приемлем гомосексуализм, нежели совсем асексуальное поведение, ты не находишь?—
Здесь всем всё по фигу, — сказал Костян, отхлебнув полбокала пива за раз.—
Может, так оно и надо, а? Интересно, пройдись они так по Марьину… как думаешь, какую дистанцию им удалось бы преодолеть?—
Полагаю, метра два-три.Мы посмеялись над гомиками, а затем поспорили по поводу чаевых, которые я не собирался оставлять:
—
Почему никто не даёт чаевых продавцам в магазинах, кассирам в обменных пунктах, учителям за проведённый урок?—
Да просто ты жид!—
А рабочим на заводах вообще по полгода не выдают зарплату. Хочешь — оставляй, твоё дело. Я выдвигаюсь на холмы Пратамнака.—
Серьёзно, что ли?! Всё только начинается!Закончив трапезу и щедро расплатившись, Костян заявил, что у него намечаются важные дела, и если я не желаю поддерживать его зарождающееся буйное веселье, то прямая дорога мне в Пратамнак, и чтобы я не запирал номер на ключ. “Ну и катись в отель, баю-бай”,
— напутствовал он. Я лишь заметил, что катиться в гору противоречило бы законам притяжения, но пообещал в ближайшем будущем научиться технике левитации.
“Привет, куда вы идёте? Вы что-нибудь хотели? Составить вам компанию?” Давно мне не приходилось так часто повторять: “Спасибо, не надо”. Конечно, я догадывался о тщетности и абсурдности подвига бессмысленной аскезы в сложившихся условиях, как и всего прочего, что совершал до этого. Всё равно позднее меня прикончит другая инфекция или инсульт, но моя мезофобия и непреодолимое желание гарантированно и качественно прожить ещё лет сорок без употребления лекарств диктовали формулы вежливых отказов. А ведь мне повстречалось множество красивых девчонок с очаровательным разрезом глаз и кошачьей грацией, неизменно приветливых и деликатных, стоящих около фонарей или хватающих тебя под руку, выныривая из баров и салонов.
Около ночного клуба стоял автобус, из него дисциплинированно выходили китайские граждане. Было похоже на то, что даже развлекаться их привозят организованными группами.
Я шёл по набережной с деланным безразличием, наслаждаясь моментом, когда любая из этих симпатичных потаскушек рада предложить мне себя за скромное вознаграждение. Через тридцать лет я сам буду ходить со своими жалкими банкнотами и сочту за счастье, если кто-нибудь из них согласится провести со мной ночь в дешёвой комнате, пропахшей потовыми выделениями тысяч одиноких и заброшенных людей. Я решил обязательно заехать сюда перед процедурой эвтаназии и сказать всем “да!”, когда меня действительно перестанут удерживать надуманные фобии. И, возможно, мне не будет жалких восемьдесят лет, чтобы не выглядеть смешно и убого. Я искренне сострадал старичкам из Европы, Штатов и Австралии, за которыми ходили молоденькие тайки с не очень весёлыми глазами.
А для молодых здоровых людей, не склонных исключительно к созерцательной меланхолии, в Паттайе открывалась уйма возможностей ощутить себя европейскими мореплавателями, впервые высадившимися на Таити или на других столь же утопичных островах. Найти себе спутницу хоть на неделю, которая бы исполняла все желания как будто и не за деньги, вообще не составляло труда. Знание языков
— не обязательно. По весьма умеренным ценам предоставлялся превосходный пакет услуг при наилучшем качестве исполнения. Особенно, если вам нравились представительницы монголоидной расы. А мне всегда импонировали девушки с эпикантусом.Однако, осознавая бренность биоресурсов организма, я тем не менее не пользовался преимуществами этой стадии онтогенеза на все сто процентов. В мочеполовой системе последние два года использовалась только первая составляющая. Пожалуй, Костян был в чём-то прав, намекая на некую извращенность моего поведенческого кодекса, который вёл к эректильной дисфункции и атрофии жизнеутверждающих инстинктов. Слаженная работа внутренних органов и тканей, хороший тонус мышц, быстрота реакции, выносливость, наличие зубов и волос, которые ещё не начинали заметно выпадать, мозг, не подёрнутый Альцгеймером,
— все эти плюсы отчаянной молодости были похерены мной во имя бесполезных категорий из истории ошибок и заблуждений, часто принимаемых за философские или религиозные доктрины. Но я обретал понимание и иллюзорный смысл истинной свободы, только когда мог отказаться от всего по своей воле в расцвете жизненных сил, а не из-за неизбежной будущей одышки, ветхого скелета и обвисших коллагеновых волокон. Это создавало иллюзию парадоксальной возвышенности над мирозданием. И мне это нравилось.Нельзя не признать: без Костяна на Уолкинг-стрит приходилось тяжеловато. Всё-таки этот гороподобный секс-симовол отвлекал внимание большинства девчонок на себя. В одиночку я лавировал и уворачивался от улыбающихся, визжащих, пританцовывающих, тянущих за руку “морковок”, стараясь не смотреть им в глаза.
—
Хэлло! — подошла ко мне длинноногая красотка из “go-go”-бара. Почему-то мне сразу почудилось, что в прошлой жизни она была парнем. И дело тут было вовсе не в реинкарнациях, хотя я помнил, что нахожусь в буддийском регионе.—
Гудбай. — Я натянул личину равнодушного зомби и пошёл посередине улицы, чтобы им сложнее было меня достать.С чего они взяли, что если молодой человек идёт один по этой улице, то он хочет снять женщину? Я становился жертвой дремучих стереотипов
— они все считали, будто я явился к ним, чтобы трахать миниатюрных кукольных таек! Но мне не доставляло большой радости соответствовать чьим-то ущербным ожиданиям. Никогда ранее мне не приходилось столько раз говорить “нет” прелестным юным девушкам. Я только укрепился в подозрениях, что сама возможность отказа от чего-либо гораздо приятнее, чем примитивное обладание им.Кое-как выбравшись с улицы чувственных наслаждений, я взбирался на холм, оставив за спиной стоянку такси и туристических автобусов. По безлюдной дороге проезжали редкие мотороллеры, а вокруг в темноте предполагались одни только пальмы да тропические деревья. За созерцанием ночного неба я забыл смотреть в карту, и мне показалось, что я свернул не туда. На моё счастье, на развилке я завидел двух девушек и подошёл к ним. “Как пройти к отелю “Маунтин-бич”, дамы?”
— спросил я. Они любезно указали мне путь, подробно объяснив последовательность поворотов, а напоследок поинтересовались, не желает ли белый господин ещё чего-нибудь, и сделали характерный жест губами. “Двести бат, господин”, — предложила девушка с моей картой в руке.Двести бат… Конечно, это не пятьдесят долларов, и я крепко задумался, куда бы смог добраться на них. Получалось разве что дальнее Подмосковье. Надо было быстро произвести некоторые перерасчёты. Мне предлагался оральный секс за сумму, эквивалентную двум бутылкам “Хайнекена” в кафе или четырём огромным порциям риса с креветками. Предложи они это бескорыстно, от чистого сердца, возможно, я ещё бы подумал… Однако если без семяизвержений я вполне мог обойтись, то без креветок и риса мне было не продержаться. Мои жизненные приоритеты были очевидны и склонялись в пользу здорового питания.
“Сто пятьдесят, мистер!”
Чем дальше я удалялся от центра, тем ниже опускались цены. Примерно такие же расценки существовали на федеральной трассе “Дон”, когда мы с ребятами возвращались на раздолбанной машине из Сочи и притормозили в районе города Шахты под Ростовом. Тот экзистенциальный опыт в лесопосадках рядом с придорожной канавой был по-своему забавен, но проводить дальнейшие испытания в таком духе мне с тех пор не очень хотелось. Я аккуратно забрал у девушки план города, поблагодарил за любезность и зашагал к отелю, сославшись на усталость и неотложные дела.
Я неторопливо шёл по дороге к Сиамскому заливу и рассуждал о случайности и предопределённости. Мы родились на разных концах Евразии и десятилетиями не подозревали о существовании друг друга. Скольким мелочным и нелепым обстоятельствам нужно было совпасть, чтобы наши пространственно-временные координаты пересеклись в одной точке. Она подержала бы мой член во рту минуты три, и мы снова разошлись бы по своим сегментам бытия, никогда больше не встретившись. Кто-то утверждал, что случайность лежит лишь в основе квантовой механики, забыв распространить бесстрастные и нелепые законы микромира на всю Вселенную.
В парке на лавочке целовались влюблённые тайцы.
Ребята около полицейского участка забирали тренажёры и боксёрскую грушу.
Двое мужчин в мундирах у подъезда жилого дома пожелали мне доброй ночи.
Девчонки единственного публичного дома на окраине нашего квартала завизжали на десять голосов, едва завидев меня. Я прижался к другой стороне улицы, сделав вид, будто изначально шёл в кафе.
Мне пришлось сесть за столик и заказать “Хайнекен”, поскольку иного пива из Европы сюда не отгружали. Молоденькая смешливая официантка спрашивала, не слишком ли мне жарко, игриво обмахивая меня, точно опахалом, бумажкой со списком блюд. Затем подошла её более зрелая напарница и поинтересовалась, откуда я и сколько мне лет. То, что я из России, и мои двадцать семь обрадовали её в равной степени. Не знаю, почему я скинул себе год, наверное, потому, что она не поверила даже в этот прекрасный возраст и, всплеснув руками, поразилась: “А выглядишь, как юный мальчик!” Я хотел сказать, что в вечной мерзлоте люди и мамонты превосходно сохраняются, но мой бедный лексикон английских идиом не позволил составить даже такую простенькую фразу. Она отошла к молоденькой официантке, они о чём-то пошептались, хихикнули и кокетливо посмотрели в мою сторону. Я вспомнил Костяна, который говорил о девушках, посменно работающих то в публичных домах, то в ресторанах, в зависимости от наполненности рынка труда. Возможно, он говорил об этом без иронии.
Когда я допил пиво, они проводили меня до выхода и взяли клятву о моём возвращении.
Как только мне удалось выйти на улицу, из борделя напротив раздались дежурные вопли, призывающие к весёлому совокуплению. Не поворачивая головы, я свернул к гостинице, чтобы успеть выспаться к завтраку. “Что же я наделал?!”
— корил себя я, ворочаясь в постели. Воображение рисовало мерзкого бородатого работорговца, хлестающего плёткой свою визжащую собственность в тёмном сыром подвале: “Поганые шлюшки, дрянные потаскухи. Не хотите работать! Очень, очень плохо! На вас не позарился даже тот нищий в жёлтой футболке. Но я заставлю вас работать — вот так, ещё громче! И так вы должны кричать каждый раз при виде любого белого идиота”.
Не успев погрузиться в фазу глубокого сна, я был разбужен струёй ледяного воздуха от кондиционера, которая била в сторону моей кровати. Антарктическая воздушная масса дула только на мою кровать, однако любитель морозной свежести отчего-то выбрал другую, у окна. Видимо, по ночам он любовался завихрениями темноты, флуктуирующей за стеклом. Костян жаловался на духоту и на невезение:
—
Девочка в Бангкоке была в сто раз лучше, нельзя даже сравнивать.Затем он рассказал, что вернулся не на такси, а поймал пацана на мопеде:
—
На повороте нас чуть не унесло в кювет, — хвастался Костян.—
Ещё бы, ты же весишь больше, чем пацан с мопедом, вместе взятые.—
А ты как дошёл, не заблудился?—
Немного заплутал, но две любезные девушки показали дорогу. А потом предложили минет за сто пятьдесят бат.—
А ты чего?—
Я отказался, естественно. Если б не отказался, стал бы я тебе рассказывать.—
Ну и дурак. Они что — совсем страшные были? Всё равно в темноте не видно… Или думаешь своим подвижничеством заполучить сверхъестественные способности, подобно древнеиндийским аскетам? — съязвил Костян.—
Было бы неплохо, однако я не питаю таких иллюзий.—
Тапас, — произнёс Костян, словно заклинание. — Слышал о такой хреновине?—
Типа магическая сила, даруемая аскетизмом? — уточнил я. — Конечно. Я читал в энциклопедии о мифологии народов мира. В туалете.Тапас
— умерщвление плоти — позволял добиться исполнения любых желаний, соединял в себе разрушительную и творческую силу, и подвижник обретал сверхъестественную способность плодотворения. Превосходство мудрецов-аскетов над богами, которых они подавляют своим могуществом, отчётливо выражено в эпосе; оно находит отражение в мифической генеалогии, излагаемой в космогонических частях “Махабхараты” и в пуранах.—
Я тебе уже говорил, что это кратчайший путь к импотенции? — напомнил Костян. — Ты не боишься совсем утратить либидо?—
Я же не Лёха, который трясётся над своей двадцати- или сколько там теперь сантиметровой штуковиной. Я не ассоциирую себя с каким-то определённым органом. Человек-х.. — не мой персонаж.В свою очередь, я напомнил ему, что во многих пуранических и эпических сказаниях Индра, страшась за свою власть, подсылает к одному из семи божественных риши Вишвамитре прекрасную апсару Менаку соблазнить его. Но и поддавшись соблазну, аскет не утрачивает окончательно плодов своего подвижничества.
—
Так что не ссы, амиго! — успокоил я его.Соблазнить Вишвамитру пыталась и апсара Рамбха, но он преодолел искушение и проклял её, обратив на тысячу лет в камень, после чего продолжил свою аскезу. Сила подвижничества Вишвамитры была такова, что царя Тришанку, врага Васиштхи, он живым поднял в небо, а затем превратил в одну из звёзд созвездия Южного Креста. В конце концов, брахманское достоинство Вишвамитры было признано не только богами, но и самим Васиштхой. Вишвамитра имел сто одного сына, но кроме них он принял в свою семью отважного и мудрого Шунахшепу и провозгласил его…
—
Ты чего, нажрался тут без меня? — занервничал Костян и проверил пакет с алкоголем. — Странно, не тронуты.—
Что?! Да нужны мне твои бутылки! Я не потерплю подозрений в алкоголизме, воровстве и ханжестве. — Спросонья во мне перепутались все понятия о греховности. — Должен тебе ответственно заявить: любая смазливая дурочка, отсасывающая у меня излишек генетического материала, кажется мне намного более возвышенной и одухотворённой, чем самая красивая и умная барышня, которая только и рассуждает о всяких там нематериальных вещах типа бессмертия души или, с претензией на утончённую осведомлённость, небрежно болтает об актуальном искусстве, в чём, как правило, совсем не разбирается. Интимная близость с красивой девушкой без близости духовной менее противна, чем наоборот. Плевать, что это голый субъективизм! А вообще — мне одинаково противны оба эти сорта.—
А было бы круто встретить тёлку, в которой объединялась бы разная заумь и нимфомания. И чтобы, как ты там говорил про идеальную жену-фотомодель, которая в течение всей жизни вела бы себя как стюардесса во время полёта. Я бы от такой даже налево не ходил.—
Да хрен бы ты не ходил. Рано или поздно надоедает всё, тебе захочется другую женщину, другую работу, чтобы получать ещё больше денег для содержания всё более шикарных тёлок, дабы поддерживать статус доминантного альфа-самца и возбуждать в других самцах завистливое уважение. Что, я не знаю природу человека, особенно — твою? Существует только один выбор — либо жить в состоянии перманентного нервного расстройства, бичуя себя за то, что ты не чемпион по всем видам жизнедеятельности, либо расслабиться и обрести внутреннюю гармонию. Мне ближе второй вариант.—
Тебе надо пойти учиться на Далай-ламу, — предложил Костян. — Хотя у тебя явные проблемы с кармой.—
Ты же знаешь, я не очень люблю участвовать в чём-либо, что было придумано не мной.—
Как же ты живёшь-то вообще?!—
Не вижу противоречия. Так как я принимаю эволюцию в качестве акта безличного творчества, то сама жизнь не кажется мне навязанной повинностью. Напротив, я считаю, что мне крупно повезло участвовать в осуществлении одного из чудеснейших экспериментов во Вселенной — в проекте “Биосфера планеты Земля”! Конечно, я буду так думать, пока не окажусь под капельницей или в кресле-каталке. Нет сомнений, в дальнейшем мои мировоззренческие позиции претерпят кардинальные изменения. А пока удачно складывающийся метаболизм мешает объективно судить о глобальных процессах.—
Не хочешь за это выпить? Давай хлопнем вискаря перед сном?—
Мне и так здесь хорошо спится. К тому же весь спирт растворится в твоём едком сарказме, — ответил я, прикрываясь комическим пафосом. — За удачный метаболизм я выпью сок за завтраком. Перехожу на спортивный режим. Буду рано вставать и ходить на пляж за безвредными дозами ультрафиолета. И не пытайся меня остановить!
5
—
Как дела, босс? Всё в порядке? — подмигнул хозяин магазина одежды в холле отеля, когда я проходил питаться к шведскому столу.—
Да, всё отлично! — Мне совершенно не хотелось думать, что он справлялся о моих делах, только чтобы я купил хлопковую рубашку в его лавке пестрого шмотья.Поистине
— Страна Улыбок, где правит обожаемый всем народом добрый король Рама Девятый, чей портрет висит в каждом уважаемом учреждении и доме. Он разводит молочных коров прямо в своей резиденции в центре Бангкока и уверяет подданных, что если пить молоко, то их кожа станет такой же белой. Я бы тоже повесил портрет этого просвещённого монарха у себя в лачуге.После завтрака мы встретились с представительницей турфирмы. Из формальных побуждений она поинтересовалась, хорошо ли мы устроились, и представилась из соображений этикета:
—
Меня зовут Тода.—
Простите, от какого имени образовано это сокращение? — спросил я не для протокольных формальностей.—
Антонида. У меня греческие корни.—
О, вы классическая гречанка, Тода. У вас настоящий античный профиль!Эллинистический мир мне был близок с детства. С малых лет я воспитывался не на русских народных сказках, а на мифах и легендах Древней Греции. И в дальнейшем я не переставал восхищаться древнегреческой культурой, которая среди Эвтерп, Терпсихор и Полигимний нашла равное им место для Урании. Сколько же мощи и возвышенных устремлений было в этой цивилизации, которая ещё задолго до нашей эры так увлекалась астрофизикой и космологией, что возвела их в разряд искусства! Уверен, что уже тогда в головах античных мыслителей вызревали и кристаллизировались идеи фотонных ракет и звездолётов!
—
Меня всегда восхищала греческая культура! — признался я Антониде, правда, не уточнив, по каким именно причинам.Она не сконфузилась от признаний и спросила, когда нам удобно посетить крокодилью ферму? Мы записались на следующий день, и она предложила набор экскурсий за дополнительную плату. Я выказал желание съездить в Аюттайю, древнюю столицу Сиама. Тода отчего-то изумилась, пообещав прояснить вопрос и перезвонить позже. Напоследок я спросил, где здесь играют в волейбол. Она показала на карте пляж у отеля “Паттайя-парк”:
—
Это такая высокая белая башня, её видно издалека. С неё ещё можно спуститься по специальному канату. Популярный аттракцион. И ещё обязательно сплавайте на остров Колан — вода там гораздо чище.Когда мы попрощались с Тодой, Костян спросил:
—
Ты чего, в натуре, собрался в Аюттайю? Это ж на целый день и стоит сто баксов. За сто баксов можно на ночь снять офигенную тёлку! Бл…, ему жалко дать чаевых официантам в кафе, а сто баксов выкинуть на грёбаную Аюттайю — не вопрос!!!—
Ты неправильно расставил акценты. Это вместо ночи в борделе можно съездить в Аюттайю! — обозначил я разницу в приоритетах. — Ну что, сегодня рванём на коралловый остров? Почувствуем себя первооткрывателями и мореплавателями?—
Погнали.Идти до причала пешком Костян наотрез отказался, несмотря на наличие пяти пар обуви. А мне не хотелось платить сто бат за такси, ведь на них я мог выпить одну кружку пива, съесть две порции креветок, а если бы нашёл двух вчерашних девушек на дороге и доплатил полтинник
— получил бы сеанс орального секса.Такси представляло собой мини-грузовик, в кузове которого поставили две лавки. Индивидуальная плата зависела от количества народу, набивающегося в кузов, но в сумме не превышала ста бат. Из гостиницы шумно вывалилась большая компания русских девушек и парней, которые, судя по косвенным признакам, были не прочь злоупотребить алкоголем в жаркую погоду. Как выяснилось, они тоже собирались к пристани и согласились нас подбросить. “Конечно, братаны, залезайте! Эй, чувак, они с нами, это наши друзья, френды,
— понимаешь?!” — коротко стриженный пацан с покрасневшими глазами и участками кожи лица беспрекословно всовывал водителю, требующему с нас дополнительную оплату, банкноту в сто бат и ни батом больше. Кто сказал, что русские за границей сторонятся друг друга и не оказывают помощи?!Всю дорогу братаны из Красноярска смачно рассказывали о ночных похождениях, не стесняясь подруг. Впрочем, те тоже ничего не стеснялись, однако за десять бат, взятых за проезд, я мог стерпеть и не такое.
Мы успели вовремя, нам повезло занять сидячие места на палубе. Рядом с нами, свесив ноги за борт, сидели два стареющих французика, которые бурно реагировали на каждую проходящую по пирсу девушку в сопровождении таких же старикашек. Маленький теплоходик отчалил, только когда на палубе не осталось и стоячих мест. Именно про такое набитое под завязку пассажирами плавсредство, затонувшее у Пхукета от перегруза, сообщали в новостях перед нашим отлётом. Но Костяна заботило отсутствие инсоляции, а не банальные кораблекрушения:
—
Только что ведь жарило солнце, а теперь одни облака, блин! Как это так мгновенно?! Что я — приеду домой бледным?—
Зато не сгорим.Костян сделал десятки снимков Паттайи, вид с моря. Потом он сфотографировал встречный теплоход. Когда, кроме моря, фотографировать стало нечего, он загрустил. Я пожалел его и попытался придумать повод для размышлений:
—
Помнишь, нам в Бангкоке на экскурсии рассказывали про белых слонов? Со всей страны их свозят к Пхумипону Адульядету, более известному под вывеской короля Рамы Девятого. Иногда из особой милости монарх дарит слона отличившемуся за хорошую службу министру или чиновнику. Это считается весьма почетным, и отказываться от него недостойно ни под какими предлогами. Только этот слон сжирает за год столько, что такие подарки обходятся очень дорого, ибо кормить его надо из своего кармана.—
Тоже мне — символ государства. А к чему ты о них вспомнил?—
Да к тому, что настоящие белые слоны — эти вот немцы, австралийцы, англичане. — Я обвёл рукой утлое судно, стараясь не задеть французов справа. — И мы с тобой. Конечно, скорее ты, чем я.—
Ага! Ты бы здесь за своего сошёл, — обрадовался Костян.—
Ты достал повторять одно и то же. Между прочим, вчера я шёл по Пляжной улице, ко мне подбежал какой-то ушлый индус и на ломаном русском попробовал всучить костюм, пожимая руку: “Купы костум! Купы!” Но за каким хреном мне нужен костюм в такую-то жару, скажи на милость! Заметь, шёл один, а не в толпе русских туристов, и не успел и слова сказать… как он вычислил, что я из России?!—
Ладно, ты ещё не до конца мутировал. Так чего там про слонов-то?—
А, так вот: на фоне аборигенов мы ходим, точно белые слоны, и от нас они тоже вроде как не могут отказаться. Представляешь, что тайские мужчины думают обо всём этом, как мы приезжаем сюда и имеем их жён, сестёр и дочерей.—
И матерей. Но это редко. Они же рано рожают, а после двадцати вообще не разберёшь, сколько им лет — тридцать или пятьдесят.—
Вот именно! — воскликнул я, не имея в виду затруднения в определении возраста местных женщин.Но Костян относился к секс-туризму предельно прагматично:
—
Да им всё по фигу! Мы же им бабло привозим, а не отбираем, правильно? Так что мы нормальные, правильные слоны!—
Ну да, пьём, жрём, спариваемся — всё как положено. У хоботных и прочих копытных.—
Слушай, это их проблемы. И вообще, всё началось с военной базы американского флота. С них и спрос.—
Не сомневался, что виновата Америка. Значит, ты не согласен с авторитетным мнением Рамы Девятого, для которого такого места на карте не существует. Он называет Паттайю и некоторые кварталы Бангкока позором Таиланда.—
Как это не существует на карте? Если он хочет просто закрыть глаза и сделать вид, будто ничего не замечает, — это не позиция.—
Мне просто жалко, что у нас в России Таиланд представляют сборищем шлюх и трансвеститов и ничем более. А такие, как ты, приезжают домой и только способствуют распространению стереотипных баек. Будешь ведь потом на каком-нибудь корпоративе хвастаться перед своими пьяными коллегами по офису, как отодрал лучшую путану Бангкока.—
Обязательно!Минут через сорок теплоход встал на рейде близ острова. Колан оказался вовсе не коралловым атоллом с зеленовато-голубой лагуной, а растительность на холмах была весомо прорежена хозяйственной деятельностью. На острове отсутствовал причал, поэтому сначала к борту подошла длинная пирога с моторчиком, в которую всем нужно было пересесть, прежде чем чуть ли не вплавь высаживаться с пироги на линию прибоя. Должно быть, высадка на остров показалась впечатлительным жителям европейских городов настоящим приключением, а особенно
— для стапятидесятикилограммовой тёти, которая, очевидно, внутренне не подготовилась облачиться в доспехи первооткрывателей новых земель. Однако она сумела вмиг преобразиться, преодолев страх опрокинуть пирогу, и упорно не желала оставаться на теплоходе, чтобы уплыть обратно, не ступив ногами на мельчайший белый песок. В отсутствие подъёмного крана удовлетворить её желание казалось весьма затруднительно, но с помощью трёх, а то и четырёх галантных мужчин (среди которых не нашлось места нам) отважной женщине удалось-таки добраться до коралловой тверди.Пляж и море действительно выглядели гораздо лучше, чем в Паттайе. Солнце стояло в зените, где-то там, за облаками. Я проплыл до сетки от акул и обратно два раза и вышел на берег. Костян натёрся кремом от загара, устроившись в тени зонтика. Периодически он порывался арендовать байк или квадроцикл, на которых ни разу в жизни не катался, и “исколесить остров вдоль и поперёк”. Я лежал на мягком белом песке и безмятежно взирал на волны. Неожиданно Костян вскочил и сказал, что идёт плавать.
Когда он всё-таки сделал это, ветер разогнал облака, и выглянуло настоящее полуденное экваториальное солнце.
Через двадцать минут запыхавшийся Костян вылез из воды:
—
Фу, еле доплыл. Надо записываться в бассейн.В тёплые сезоны Костян почему-то не пользовался бесплатными водными объектами, ему обязательно требовалось отдать кому-нибудь деньги, чтобы что-то делать самому. Дома у него были велотренажёр и штанга, но он агитировал меня вступить в фитнес-клуб.
Затем этот любитель платного спорта спросил, когда мы поплывём обратно, и на этих словах снова подул ветер, а солнце зашло за тучи.
Волнение на море усилилось, а пирога, призванная доставить нас на пароход, подходить близко к берегу не собиралась. Костян, успевший облачиться в цивильные шорты и футболку, побрёл обратно в кабинку для переодевания, вслух оскорбляя природные стихии. Я не стал тратить время на уединение и снял шорты публично, заменив плавками. Одежду и пояс с деньгами и документами я засунул в непромокаемый пакет, куда добавились телефон, плеер, фотоаппарат и КПК моего технологически продвинутого друга. По грудь захлёстываемый волнами, я благополучно дошёл до пироги, держа пакет над головой, и, взобравшись в лодку, вновь ощутил себя одним из спутников Магеллана в первом кругосветном путешествии.
С лодки мы пересели на шхуну и покинули этот благодатный и гостеприимный край, затерянный близ Паттайи. Я долго искал среди отважных мореплавателей
— на этот раз в их числе особенно бросалась в глаза группа пенджабцев или кашмирцев — смелую даму, весившую полтора центнера, и не находил её. По всей видимости, ей пришлось навсегда остаться на острове.Туземный аналог Эола выдал нам некое подобие шторма, приправив его тёплым ливнем, который, как и заведено в тропических широтах, резко прекратился. Когда мы пришвартовались в Паттайе, над нами вновь насмехалось чистое небо.
После коллизий с выгрузкой и погрузкой на судно в акватории псевдокораллового острова схождение на берег, преобразованный причалом, не вызвало у меня никаких исторических аллюзий и реминисценций.
Чтобы заключительный фрагмент светового дня не пропадал для Костяна в ирландской пивной, я настоял на поисках пляжа с волейбольной сеткой. Она действительно висела там, куда ткнул на карте безупречный греческий палец Антониды. До захода солнца оставалось часа полтора, но местные ребята, видно, были не дураки играть на солнцепёке и только подтягивались к площадке. Позже к ним присоединился один белокожий, на этот раз им был не я. Понаблюдав за матчем со стороны, Костян высказал экспертное мнение:
—
Они тебя сделают!Видимо, он не подозревал, что волейбол
— командная игра, и я не собирался сражаться у сетки один против всех. К тому ж опять подул порывистый ветер, внося в ход партии элементы хаоса и непредсказуемости, так что мой самый преданный болельщик не получил наслаждения от моих эффектных зависаний, ударов и блоков.Безусловно, я предпочёл бы вернуться в отель пешком, но Костян заявил, что на сегодня с него довольно и такие физические нагрузки им не предусмотрены. Он поймал стильную машину представительского класса из семидесятых годов с кожаными сиденьями, и я плюхнулся на них прямо в плавках. По пути домой я заметил седовласого дедушку, бегущего трусцой, и устыдил им Костяна.
Шикарное ретроавто доставило нас к самому входу в “Маунтин-бич”, я вылез из него в своих синих плавках и зашёл внутрь, лёгким кивком ответив на поклоны швейцаров, пока Костян расплачивался с водителем. У лифта он догнал меня, предъявив претензии по оплате транспортных услуг:
—
С тебя полтос.—
Не вопрос. Запиши на мой счёт. Завтра я угощу тебя салатом из тунца за обедом.Мы зашли в лифт. Из зеркала на Костяна глядело отражение Большого Красного Пятна, и оно не имело отношения к циклонам на Юпитере.
—
Блин, чего это со мной? — спрашивал у зеркала Костян, ощупывая лицо и плечи.—
Да ладно, ты же переживал, что будешь излишне бледным.—
Как это вышло?!Пришлось напомнить, как он полез плавать, только что намазавшись кремом, и в этот момент выглянуло солнце.
—
У тебя же ярко выраженный тип нордического европеоида, тебе вообще на солнце нельзя. Да всё равно ты не любишь пляжный отдых, — сказал я ему в утешение.
6
Костян забежал в автобус, воссел сразу на двух сиденьях и только тогда снял бейсболку и чёрные очки. Посещение острова Колан оставило на нём неизгладимый отпечаток в инфракрасном диапазоне. Никто бы уже не посмел назвать его бледным.
Проснувшись, он не захотел покидать номер, но я напомнил, что экскурсия оплачена ещё в Москве, и Костян согласился, что было бы любопытно взглянуть на террариум, где выращивают на убой зубастых чешуйчатых монстров.
Я и сам накануне вечером озаботился своим здоровьем, почувствовав симптомы тропической простуды,
— то ли меня продуло на корабле, когда мы плыли с острова, то ли это была недоказанная вина кондиционера. Однако с помощью бальзама “Звёздочка” из соседней социалистической страны я полностью самоизлечился за одну ночь, а морская вода и солнечная радиация довершили моё чудесное исцеление в дальнейшем.В пути гид рассказывала нам о пресмыкающихся, делая упор на аспектах морфологии и физиологии. Соотнеся её слова со знаниями, полученными в университетском курсе зоологии позвоночных, я был вынужден признать, что она недурно разбирается в предмете.
Периодически от Костяна исходили выплески плохо подавляемого смеха. На людях он стеснялся выражать смеховую эмоцию в полную силу, ограничиваясь кряхтеньем, бульканьем и невротическими движениями свободной руки, которая не держала источник незамутнённой радости
— Карманный Персональный Компьютер с текстами, содержащими образцы балаганного юмора. Когда костяновская длань начинала судорожно тереть собственную коленку, подлокотник кресла или другие близлежащие плоскости, вслед за этим обязательно следовали конвульсии и спазмы его дыхательных путей. Какие взрывы хохота происходили, когда он оставался без свидетелей, я боялся даже представить.Вообще, эта его способность искренне смеяться над литературными текстами казалась мне редкой и возвышенной. Более редким выглядел бы только талант плакать над буквами
— я бы очень хотел повстречать человека, который обладал бы им. А ещё лучше — книгу, которая бы выдавила слезу из меня самого. Видимо, мне не хватало печальной музыки в финальных титрах, как в кино. А как бы я рад был разрыдаться над картиной или скульптурой! Но мои невежественно-засохшие глазницы неизменно напоминали мне о приземлённой материалистической бесчувственности моего сердечного органа.В принципе, пару раз у меня тоже случались краткосрочные нервные приступы, спровоцированные литературой. Однажды я чуть не задохнулся ночью от смеха после прочтения “Гигамеша”, в котором Станислав Лем блестяще спародировал джойсовского “Улисса”. Но, вспоминая названия любимых произведений Костяна, которые мне довелось видеть на обложках бумажных носителей в доцифровую эпоху (что-то вроде “Гробокопателей из дальнего космоса”), я сильно сомневался, что его так распирало от Ярослава Гашека или от Ильфа с Петровым. Скорее он ржал над сборником анекдотов или собранием шуток из “Камеди клаба”.
В давние времена, когда мной владел дух преобразований, я спрашивал у Костяна: “Ты же умный и просвещённый человек, опирающийся на научную парадигму мышления. Но зачем ты читаешь несусветную чушь? У тебя проблемы со вкусом?” Он отвечал, что жизнь и так безумно тяжела и у него много проблем, поэтому голове нужен отдых и расслабление. А если бы ещё он загрузил её занудными книжками, в кои причислялся весь золотой фонд мировой художественной литературы, она бы попросту разорвалась от непосильного напряжения. Я не мог предположить, откуда у него столько проблем в девятнадцать лет; а мои возражения, что от пустых книжонок, которые он читает на досуге, мозг начнёт разлагаться при жизни других тканей и сколлапсирует гораздо быстрее, Костян не пропускал в свою загруженную напрягами от тяжёлой жизни голову.
—
Приехали! Тебе рассказать потом, чем развлекаются тетраподы? — спросил я, не уточнив, какие именно, но мой самый читающий в мире друг уже засовывал КПК в сумку и нахлобучивал кепку с тёмными очками.Вход на крокодилью ферму преграждала ландшафтная композиция с чудным названием “Сад миллионолетних камней”. Помимо крокодилов и гавиалов в различных стадиях взросления на территории фермы располагался пруд с гигантскими сомами, а в другом водоёме за тридцать бат предлагалось покормить больших прожорливых рептилий куриными тушками, находясь за ограждением в двух метрах над водой. Один почтенный отец семейства забавлялся таким странным кормлением, будто ловя их на удочку, громко матерясь и гогоча во всю глотку:
—
Ну, хватай, зелёная жопа! Попробуй курятины!Как только крокодил чуть ли не выпрыгивал целиком из пруда и щёлкал челюстями, мужик поднимал тушку, закреплённую на шесте, и искренне радовался:
—
Что, сожрал, бл..?! Х.. тебе, скотина! Х..!Рядом смирно стояла его жена с маленькими детьми.
Можно было сфотографироваться со слоном, который хоботом поднимал визжащих девушек к небу. Или с бенгальским тигром на последней стадии ожирения и его соседом
— громадным гималайским медведем, явно обколотыми успокоительными, чтобы не пожирать туристов. Поначалу я подумал, что это муляжи с бутафорскими цепями, настолько неживыми и неестественно толстыми выглядели эти великолепные в прошлом звери.Ещё там были вольеры с винторогими копытными, эму, райской птицей и другими существами. Мне же запомнилась клетушка с тощим, общипанным леопардом, который непрестанно вышагивал взад-вперёд, насколько позволяли решётки, и зло косился на посетителей. Вероятно, весь корм леопарда доставался ожиревшему от неподвижности и наркотиков тигру, который приносил прибыль в роли фотомодели.
Затем нас собрали у бассейна с бетонной дорожкой посередине и устроили шоу с дрессированными крокодилами, которые дрессуре по большому счёту не поддаются из-за отсутствия прогрессивных отделов коры головного мозга. На дорожку, как на подиум, под музыку из начальных титров “Звёздных войн” вышел их бесстрашный укротитель и омылся грязной жижей из бассейна, чтобы вонять наравне со своими питомцами, не возбуждая в них лишнего аппетита.
Он тактично подразнил дальних родственников динозавров, апатично валяющихся в воде, шутливо поборолся с ними, а одного вытащил за хвост, заставил открыть пасть и засунул туда голову. С другими тварями он проделывал то же самое, попутно проверяя их реакцию, проводя рукой между двумя рядами крокодильих зубов. Но те никак не успевали схватить руку укротителя и с шумом захлопывали пасти вхолостую.
Через полчаса всё закончилось хорошо, дрессировщику ничего не откусили, и под аплодисменты он покинул подиум неискалеченным. А вслед ему заслуженно звучала бравурная мелодия Дж. Уильямса.
В ресторане при ферме нас попотчевали блюдами из бывших участников шоу. Здесь наладили безотходное производство
— выбрасывать туши артистов после снятия с них кожи для изготовления модной обуви и аксессуаров было слишком нерентабельно.Крокодилье мясо, как его ни готовь, всё равно будет жёстким и малосъедобным. Зато мы получили исполинскую силу и тупоумное бесстрашие этих ящеров, поглотив их в виде стейков. Мне было приятно, что я ем крокодила, а не он меня. Интересно, получил бы он моё остроумие и философское отношение к действительности, поменяйся мы с ним ролями, размышлял я, насилу проглатывая плохо пережёванный кусок.
Наесться крокодилами Костяну не удалось, поэтому мы зашли в одно из многочисленных кафе в нашем квартале, когда нас доставили туда на автобусе.
—
Возьму-ка я сегодня ассорти из морепродуктов, давно хотел попробовать, — поделился я своими соображениями.—
Ты что, оно же стоит целых триста бат, огромные деньги для тайского обеда! — передразнил мою финансовую политику большой знаток справедливого ценообразования.Когда мне принесли огромное блюдо с тигровыми креветками, крабами, устрицами, каракатицами и маленькими осьминожками с тремя видами соусов, Костяну захотелось запечатлеть эту гениальную композицию в памяти телефона.
—
А ты ешь свои котлеты с картофелем, амиго! А то вдруг желудок не выдержит.—
Завтра обязательно закажу то же самое. Две порции.—
Под это дело грех не взять пивка, — заметил я.—
А как же спортивный режим?—
Смеёшься, что ли? Я похож на ортодоксального фанатика?После поглощения чуда кулинарии с прохладным пивом я блаженно откинулся на спинку стула:
—
Это великолепное блюдо — ещё один аргумент, чтобы не питаться в московских кафе, где тебе принесут нечто размороженное, порция будет в три раза меньше и в пять — дороже. Только не надо говорить, что у нас не водятся тигровые креветки! Почему у нас малюсенькая тарелочка с нарезанными огурцами стоит как половина этого гастрономического шедевра? Проклятые капиталисты!—
Устройся на постоянную работу и регулярно ешь в ресторанах свежие морепродукты, — произнёс Костян, будто выписал беспроигрышный рецепт счастья.—
По мне — проще не работать и не жрать в их сраных ресторанах.Если кому-то хотелось испортить мне настроение, они заводили разговор о работе или женитьбе. Чужая относительная свобода и независимость казалась им угрожающей и подрывающей основы слаженного мироустройства и представлялась чуть ли не личным оскорблением их существования. Большинству людей требовалось подогнать меня под свои убогие рамки и системные требования, чтобы преодолеть неприятие и отторжение. Обычно у самих этих благих доброжелателей не было ничего
— ни любимой работы, ни любимых девушек, а вместо этого — сплошная имитация активной профессиональной деятельности и симуляция любовных интрижек. Но они точно знали, как следует жить, и указывали правильные пути всем окружающим, повышая собственную и без того раздутую самооценку. В свою очередь, я ненавидел самоутверждаться за счёт других, но на деле получалось, что нужно было постоянно отвешивать мягкие пинки и зуботычины всем подряд, чтобы к тебе не относились как к всамделишному идиоту.—
На фига мне работать, если я и так почти все деньги раздаю в долг? Почему вы все работаете и берёте у меня, я же не работаю? А обратись к вам, у вас не будет ни копейки.—
Правильно, мы их тратим. А откуда ты их вообще берёшь?—
Просто у меня низкие потребности, я не заражён безумием массового потребления. И не забудь, иногда-то я работал. Но после получения зарплаты тут же появлялись друзья, и я с радостью давал им деньги. Ведь они нуждались в необходимых, насущных вещах — то не хватало на машину, а потом обмыть покупку в баре, на более мощный компьютер, последнюю модель телефона или на поездку на юг с будущей женой. А у меня не было ни автомобиля, ни мобильника со ста двадцатью пятью ненужными функциями, ни будущей жены, требующей новые пылесосы, холодильники и стиральные машины. Да и в наши бары после пражских пивных я не ходок. Каково, а? Заценил мою высокую филантропию? Я — великий меценат и альтруист!—
Ты ростовщик.—
Ну-ну! Беспроцентные кредиты на несколько лет не выдают даже в исламских банках реконструкции и развития.После обеда с изысканными моллюсками и членистоногими мы пожелали друг другу приятного отдыха и расслабления и отправились каждый по своим делам.
7
—
А что же вы, по вечерам никуда не выходите?—
Нет, в центре очень шумно, да и куда уже нам, в нашем-то возрасте?..—
Ну раз уж мы сюда приехали, почему бы и не развлечься? Мы в своём Иркутске всю жизнь просидели и ничего не видели. А я вчера ходила на шоу трансвеститов. У нас в Иркутске в советское время, конечно, такого не было…Я лежал на песке, никак не выдавая себя за носителя русского языка, и милосердно усмехался, невольно подслушивая диалог двух дородных пятидесятилетних дам. Наверное, я уже достаточно загорел, чтобы во мне не узнавали жителя средней полосы России.
Я представил, как эта приличная тётя, на склоне лет впервые попавшая на представление с переодетыми мужиками, сидит в своём Иркутске в приличной конторе, воспитывает детей или внуков и ведёт добропорядочный образ жизни, естественно, пока не выпьет немного лишнего на весёлой вечеринке после работы. Собственно, почему нет, если иначе не получается избавляться от навязанных представлений и ожиданий? И вот она за каким-то хреном летит в Таиланд, а здесь все ждут от неё совсем иного, и представлений никто не навязывает, а лишь скромно предлагает, да и то
— совсем другие. Явно не из её комсомольской молодости. Я представил, какая же белиберда и мешанина размещались в голове бедной тёти, и мне стало жаль её. Мне пришлось уйти в море к летучим рыбкам, дабы разделить с ними нашу общебиологическую немощь существования.На пляже отеля “Маунтин-бич” в море не установили противоакулью сеть, ограничившись буйками. Видимо, для акул вода в этом месте была недостаточно чистая, и они брезговали заходить сюда, чтобы полакомиться тётками из Иркутска, поэтому я долго плавал далеко от берега своим коронным стилем на спине в окружении мелких летучих рыбёшек, которые целыми косяками стукались мне об голову, очевидно, принимая меня за невиданного в их краях хищника, и пытались в панике спастись, невысоко выпрыгивая из волн.
Когда я вышел из моря, женщина из Иркутска всё ещё побуждала свою землячку пойти на шоу трансвеститов и как-то развлечься. Я знавал одного такого любителя развлечений, он валялся у меня в номере. Безусловно, я бы предложил ей зайти к нам на часок, будь Костян поклонником пышнотелых зрелых дам.
Тяжело признавать, но я ошибался насчёт моего страдающего от проблем друга. Он нашёл место на планете Земля, где его почти всё устраивало. Костяну нравилось в Таиланде. Его возили в комфортабельных автобусах, откуда он изредка поглядывал в окно, отрываясь от чтения карманного компьютера. Ему подавали гигантские порции вкуснейшей еды по умеренным ценам. По ночам он совершал променад, как и положено нормальному европеоиду. Днём Костян не мог выходить на улицу, поскольку обгорел на коралловом острове в облачную погоду и лёжа под зонтиком, намазавшись кремом. Поэтому он лежал в номере с кондиционером и пультом от телевизора. Я называл его “человек тьмы”. Если он и выходил на улицу в светлое время суток, так только для того, чтобы пообедать. Теперь он напоминал респектабельных девушек Бангкока, охраняющих свою красоту от вредного солнечного воздействия. Ему не хватало лишь зонтика в руке, которыми местные красавицы прикрывались от прямых лучей. Мы часами поджариваемся на пляжах, приобретая все оттенки коричневого, а тайские девушки ходят по улицам с зонтиками, заслоняясь от солнца. Ведь они точно знают, что нет ничего прекраснее гладкой белой кожи. Диалектический материализм в действии.
Чтобы не уподобиться “человеку тьмы”, пора было уходить в тень самому. Время близилось к полудню.
После плотного завтрака с натуральным ананасовым соком, плавания в море с летучими рыбами и созерцания безоблачного неба меня посетило редкое ощущение гармоничной упорядоченности космоса, и я излучал его вовне, идя по дороге к отелю и радуя девушек на мотороллерах своей угасающей молодостью и хорошим мышечным тонусом. Чтобы продлить мимолётное и глупое чувство личного бессмертия, я решил заглянуть в тренажёрный зал.
В зале занималась лишь пожилая пара откуда-то из Восточной Европы
— к своему удивлению, на слух я не смог определить их принадлежность к конкретной народности. А в это время молодые парни из России пили виски или валялись у кондиционеров. Я предположил, что это восточные европейцы, потому что они немного говорили по-русски. Европейцы очень вежливо поздоровались и очень предупредительно помогли мне со штангой, указав на конструктивные недостатки тренажёра. Закончив свои упражнения на беговой дорожке, они так же вежливо и тепло попрощались. От этого мне даже стало как-то не по себе. Я подумал, что слишком долго жил в Марьино на юго-востоке Москвы, столицы российского государства, где граждане за случайно поцарапанные автомобили палили друг в друга из травматических пистолетов.Поднятия тяжестей в спортзале мне показалось недостаточным для полного эндорфинного опьянения, и я направился в бассейн для процедуры гидромассажа, ибо полноценного плавания в это время ожидать не приходилось. Почему-то многие ленились дойти даже до моря, отмокая в бассейне.
Немного освежившись, я устроился в тени пальмы на лежаке возле бара, откуда вместе с напитками изливалась мелодичная продукция тайской поп-культуры, и пил кокосовое молоко через трубочку прямо из молодого ореха, попросив “записать на мой счёт”. Метрах в трёх слева от меня возлежала роскошная блондинка в тёмных очках и всё время оборачивалась в мою сторону. По крайней мере, таким образом это виделось из-под моей пальмы. Наверное, примерно так и представлялась сытая буржуазная жизнь в старых советских и редких допущенных в прокат зарубежных фильмах, просмотренных в детстве. Я с ужасом посмотрел на себя со стороны и подумал, что становился непозволительно буржуазным. Пора было заканчивать с дурными манерами зажравшихся эксплуататоров, тем более
— к блондинке подошёл здоровый мужик со стаканом коктейля, и она смотрела теперь только на него. Я допил содержимое кокоса и решил проведать, как поживает мой гедонистически настроенный товарищ.Продавец хлопчатобумажных одеяний в холле отеля дежурно поинтересовался: “Как дела, хозяин?” Всё было просто зашибись, если умеешь забывать о своей ущербной смертной природе. Вселенная расширялась с постоянным ускорением, а моё время постоянно сужалось, стремясь превратиться в точку, обеспечивая мою неминуемую личную сингулярность в ближайшем будущем. Наряду со всеми окружающими я только и делал вид, будто всё отлично, играя в маскарадную амнезию лет с четырёх, сразу как осознал, что все умрут, и заплакал. Конечно же
— не о себе.Он спрашивал о моих делах каждый день, и я искренне верил, что его взаправду интересуют мои успехи и неудачи; и мне было немного стыдно, что я так и не купил у него хотя бы нарядные шорты.
Я прошёл по холлу в плавках, с которых капала вода. Служащий отеля подбежал к закрывающемуся лифту и придержал его для меня. Мне захотелось сказать ему, что он не должен так поступать, ведь мы с ним люди, во всём равные друг другу, но одновременно с этим
— дать чаевых, пока не видит Костян. Однако в плавках не было карманов с деньгами.Из номера вырвался поток антарктического воздуха, едва я открыл дверь. Костян лежал на кровати с включенным на максимум кондиционером и щёлкал кнопками телевизионного пульта, с одинаковым изумлением наблюдая за крикетом, рекламой и тайским ситкомом. Не зная языка, он смеялся в нужных эпизодах вместе с закадровыми статистами.
—
Если не смотреть за окно, ты как будто бы и не уезжал из Москвы. Тебя охватила внезапная ностальгия? — спросил я, когда Костян переключил на новости Первого канала и с упоением внимал каждому слову. — Эй-эй, отвлекись немного! Конечно, лететь сюда, чтобы смотреть телевизор, — это круто… Ты позвонил этой гречанке Тоде?—
Она сама позвонила. Завтра в полшестого утра за нами заедет автобус. И ещё она сказала, что заказать экскурсию в Аюттайю пришло в голову только тебе, поэтому она и не состоялась. Надо было собрать минимум пять человек.—
Понятно. Ну конечно, кому нужны древние сиамские столицы и кхмерские храмы, если есть ферма крокодилов и шоу трансвеститов на каждой улице. Во всей Паттайе не нашлось и жалкой пятёрки любознательных русских туристов с чистыми помыслами и невинными желаниями. Как думаешь, старина Яхве сбросит на эту обитель греха пару водородных зарядов из соображений гуманности, ведь он проделывал это ранее, устраивая атомные бомбардировки на Ближнем Востоке? Или здесь подобные акции устрашения не в его компетенции?Я сократил подачу ледяного воздуха из сердца антарктического антициклона и расслабленно разложился на кровати, продолжая упражняться в составлении занимательных вопросов:
—
Слушай, а чего ты не ходишь в бассейн? Ты же два года хотел записаться, а тут вот, пожалуйста, — прямо под окном и бесплатно.—
Я в Москве запишусь, точно. Как приеду.—
Ну а здесь-то чего не ходишь? Если боишься солнца, то в шесть оно заходит, а бассейн работает до семи, и как раз в этот час там никто не плавает.—
Одному скучно, — пожаловался Костян.Очевидно, чтобы ему стало весело, нужно было запустить в воду к Костяну десяток разномастных девиц для игры в гарем кашалота.
—
А с чего ты взял, что в Москве я буду ходить с тобой за деньги, чтобы поплескаться со школьниками и пенсионерами в хлорированной воде? Неужели тебе нужны свидетели того, как ты проплывёшь пятьдесят метров, а потом час будешь торчать у бортика, шумно пуская пузыри?Костян что-то недовольно пробурчал и переключил на матч по поло на слонах. Однако в душе у меня накопилась критическая масса любопытства:
—
Костян, а всё-таки, — зачем тебе столько крепкого алкоголя в тридцатипятиградусную жару?Конечно, уже в момент покупки я смутно догадывался, какая судьба уготована этим двум великолепным бутылкам.
—
Я приведу трёх девок, и мы выпьем их за ночь, — уверял меня Костян.—
Куда тебе сразу трёх на ночь, тебя одна отымеет по полной за час. Лучше забирай вискарь с собой, угостишь весь публичный дом. Им же мало нужно, чтобы захмелеть.—
Блин, давай хоть раз устроим тут оргию!Я придерживался убеждения, что этот вопрос надо решать индивидуально. Костян, чертыхаясь, снимал комнаты, а я спал в номере, поскольку мне надо было рано вставать на пляж за дозами ультрафиолета, с которым в Москве зимой была напряжённая ситуация. Мой неугомонный друг всё равно не мог выходить на солнечный свет, поэтому шлялся по барам и притонам после заката. Мы жили по разному расписанию, и меня это устраивало.
Но разнузданное эпикурейство и содержимое двух литровых ёмкостей отошли на второй план, когда под воздействием эндорфинного коктейля, выработанного железами внутренней секреции под влиянием фотонов, моря и силовых тренажёров, во мне начал зарождаться калейдоскоп тезисов теоретического обоснования онтодицеи.
Уберите эту идиотскую человеческую природу, отнимите у человека его ущербную биологическую сущность, и он перестанет мучиться от соплей, слюней и других выделений. Прекратятся все эти дурацкие страдания разновозрастных вертеров, и он займётся наконец своим высшим предназначением, только не тем, которое ему предписывают архаичные предания многотысячелетней давности. Цивилизация утеряла старые смыслы существования, не сформулировав новых. Но для меня очевидно, что на каком-то этапе по объективным законам своей эволюции Вселенная просто “перестанет быть” без вмешательства изнутри себя разумных существ или машин с искусственным интеллектом, которых она и вызвала из небытия звёздной пыли для упорядочивания хаоса и уменьшения энтропии. Правда, в любом случае придётся поразмыслить, в чём конечный смысл бытийности этой Вселенной.
Можно сколько угодно без толку рассуждать о выброшенности в мироздание, реальности абсурда и о менее интеллектуальных и занимательных вещах,
— от этого ничего не изменится.Можно рядиться в непонятых гениев, заигрывать с безумием или прикрыть всё бесконечной абстрактной (или конкретной) “любовью”. Вся эта неконструктивная ахинея, льющаяся слезливыми потоками из шедевров мировой литературы, ничем не помогает человеку постичь природу себя и окружающей материи, а только отвлекает и зацикливает его на собственных недостатках, вытекающих из факта происхождения людей от приматов.
Я не спрашивал себя: “За что? Почему я?” и не задавался десятками других подобных вопрошаний, совершенно безмозглых и риторических. Я спрашивал: “Что я могу сделать, чтобы это изменить?” О чём ещё могло спрашивать разумное сознание, заключённое в клеточные структуры в теле антропоида?
Я был пленником этого гоминида, мой разум не мог выбраться за определённые пределы при нынешнем развитии технологий, а сам я никак не способствовал их развитию по пути вынесенного сознания, слияния с компьютерами и телесной киборгизации. Я пассивно ожидал, особо не надеясь застать в этом веке практических прорывов к поголовному и принудительному бессмертию. Да что говорить обо мне, если в новую информационную эру я всё ещё предпочитал писать шариковой авторучкой. Хорошо, что не на глиняных табличках.
—
Что ты там бормочешь? — спросил Костян, выключая телевизор. Это был явный условный сигнал к обеду.—
Понимаешь, когда думаешь о том, что станет со Вселенной через триллионы лет, как-то глупо гоняться за шлюшками с высунутым языком, глядя на себя со стороны. А я всегда гляжу на себя со стороны, ничего уж тут не поделаешь.—
На хрена тебе об этом думать? Мне лично насрать, что будет через двадцать лет. Подумай лучше о себе.—
Мне некогда думать о себе, когда я размышляю о будущем человечества! — парировал я.—
По-моему, гораздо приятнее вставить пистон какой-нибудь сисястой тёлке, чем е…ь мозги о дерьмовом будущем. — Костян уже давно обрисовал мне яркую картину ядерного апокалипсиса, который, по его экспертному мнению, вскорости наступит после столкновения западной цивилизации с исламским фундаментализмом.—
Возможно, и так. Но я не могу о нём не думать. Тогда я перестану быть самим собой.—
Может, оно и к лучшему?—
Полагаю, я имею право на индивидуальность? Ведь это всё, чем я поистине обладаю. Я бы не хотел лишиться последнего, что у меня есть. Как считаешь, мы доживём до момента, когда личность можно будет перевести на язык двоичного кода?—
Я уже советовал тебе устроиться на работу, чтобы у тебя не хватало времени на бредовые идеи? Или заведи семью, детей…—
А вдруг они вырастут приличными людьми? — повторил я вслед за безумным императором Гелиогабалом. В контексте нынешнего понимания приличности его высказывание приобрело ещё более убедительную актуальность. — Да и вообще, — предпочитаю умножать смыслы, а не количество страданий в этом мире.—
Хорош, ладно. Пойдём пожрём, — предложил Костян.Я всегда подозревал, что от праздного философствования у людей начинает сводить желудок.
В нашем квартале было полно закусочных и забегаловок, так что даже в последний день мы зашли в новое заведение.
—
Так, сегодня настала очередь мяса под красным карри, — сказал я и ткнул на фотографию этого аппетитного блюда в меню тайской кухни.Официантка смутилась и покачала головой:
—
Вы не сможете его съесть.—
Он — сможет! — утвердительно кивнул Костян.—
Действительно, почему это не смогу? Несите большую порцию!Когда заказ передали на кухню, оттуда послышались звуки сомнения и удивления вперемешку с тревожным смехом.
—
Наверняка какого-нибудь русоволосого и светлоглазого слабака стошнило от их мяса, и теперь они предвкушают весёлый гастрономический аттракцион. Что ж, доставим им радость. Костян, объявляй номер по художественному поеданию мяса под красным карри!Официантка проходила мимо и косилась, словно ожидая, когда же меня вырвет. Вместе с мясом она заботливо принесла тарелку с чистым, не приправленным термоядерными соусами рисом, о котором я даже не заикался, чтобы мне было чем заесть. Она была очаровательна в этой своей заботе, помимо того, что была симпатичной, немного полненькой
— совсем чуть-чуть — девушкой с хорошим чувством юмора и ненавязчивой общительностью. Впрочем, этим свойством обладало подавляющее большинство жителей Сиама. В какой-то момент девушка всё-таки не выдержала и остановилась у нашего столика:—
Не слишком остро?Я заметил, что из кухни в этот момент выглянула чёрненькая головка поварихи.
—
Нет, что вы — отличное блюдо! — говорил я, неспешно пережёвывая животные останки. — Только вот чего-то не хватает, каких-то приправ, что ли… Может, надо добавить специй?Я взял бутылочку с соусом и обильно залил им тарелку, после чего проглотил очередной кусок, даже не поморщившись. Официантка похлопала меня по плечу, подняла большой палец и назвала суперменом.
Между нами завязалась непринуждённая беседа, насколько позволял мой убогий английский лексикон. Я похвалил природу, многогранную культуру и население Таиланда, и её
— в частности. А она сказала, что у них есть потрясающее фирменное блюдо из какой-то рыбины, и я обязательно должен попробовать его сегодня же за ужином. Я ответил, что мы с другом договорились отужинать в центре города, а завтра улетаем в Россию. Она неподдельно огорчилась, но я пообещал обязательно вернуться через год и съесть эту вкусную рыбину, отчего девушка снова заулыбалась и побежала на кухню за новым заказом для других клиентов.
Единственное, чего я опасался, отведав мясо с красным карри, так лишь того, что любая другая еда будет мне казаться пресной и недоперчённой. Безболезненно переварив пищу тайских богов, я отправился последний раз внимать шуму прибоя, пению птиц и колыханию ветра среди пальмовых листьев. Человек тьмы из сумеречной зоны, как обычно, остался в номере, терпеливо дожидаясь своего часа наедине с электрическими приборами.
На море наступило время отлива, смуглокожие, крепко сбитые тайцы затаскивали лодки и катера на берег. Отдыхающих, торговцев и массажисток было гораздо меньше, чем утром, поэтому я не пошёл в дальний конец бухты, а устроился посередине пляжа. С полчаса я просто лежал и наслаждался предвечерними ритуалами людей, солнца и уходящей воды. А потом ко мне присоединилась собака неизвестной породы, которая села передо мной и тоже стала смотреть на море и заходящую звезду, получая от этого безусловное эстетическое удовольствие. Почему-то из всех людей на пляже она выбрала именно меня, чтобы разделить свою меланхоличную радость. Хотя
— понятно почему…—
Привет! — Я вежливо поздоровался с собакой, смотрящей куда-то вдаль. Я всегда приветствовал высокоорганизованных млекопитающих, созерцающих окружающий мир вместе со мной. И ещё некоторые виды птиц, в основном — из семейства врановых или попугаев.Собака из буквальной школы киников обернулась, подошла ближе, облизала мою руку и полезла целоваться, а потом легла на полотенце. Я не стал ей мешать и ушёл плавать. Метрах в ста от берега я ожидал встретить летучих рыбешёк в их привычном ареале, но мне не попалось ни одной
— у них тоже было своё расписание следования морскими тропами.Возвращаясь с финального заплыва, я увидел, как собака с философским складом ума несёт мне в подарок какую-то белую тряпку. Я поблагодарил её за сувенир, а она почесалась в ответ прямо над полотенцем. Хорошо, что оно было из отеля.
—
Пока, Собака-Диоген! — сказал я на прощанье и побрёл в сад на холме занимать удобную позицию.Все скамейки были уже заняты, а два седовласых англосакса суетились возле штатива с профессиональной фотокамерой. Я отошёл в глубь сада и нашёл свою, индивидуальную точку сопряжения с прекрасным. Мимо пролетело впечатляющее насекомое, такое же яркое и внушительное, как и те цветы, которые оно опыляло.
Я стоял среди дивно пахнущих растений и долго-долго наблюдал, как Солнце опускалось в Сиамский залив между островами вдалеке, будто это был последний день моей жизни. Теперь уж точно никто не мог меня переубедить, что все самые лучшие вещи в мире
— бесплатные. Просто до них долго добираться. Я вспомнил о Костяне и впервые пожалел о потере телефона.Я влетел в номер. Константин был уже одет в свой лучший вечерний костюм из шортов и рубашки.
—
Собирайся быстрей! Ты должен это видеть!—
Что? Где ты был? Я уже проголодался.—
Закат! Бери фотик, может, ещё успеем!Костян неожиданно согласился, и мы помчались к лифту. Когда мы выбежали из гостиницы, солнечный диск уже укатил освещать страны Западного Предела. Но я не терял надежды запечатлеть хотя бы следы суточного угасания:
—
Да уж, для полной иллюзии рая тропикам не хватает только длительных и красивых сумерек, как в наших приполярных широтах. Только что ведь всё горело и пылало, а потом — бац, и тушите свет. Так, не будем терять времени: от Солнца до Земли фотонам лететь минут восемь, мы успеем добежать до прекрасных панорамных видов за три минуты. Вперёд!Надо отдать должное Костяну
— он преодолел этот путь стоически, ни разу не усомнившись в целеполагании и осмысленности спринтерского забега за ослабевающим корпускулярным потоком. Когда мы, два запыхавшихся ловца солнца, прибежали к точке сопряжения с панорамными видами, стало совсем темно.—
Давай, жми, Костян! Используй вспышку! Фокусируй вручную!Костян сделал всё, что мог. На фото отлично вышли тёмные воды океана, чуть более светлое небо и красноватое марево между ними. А если вооружить глаз чувствительными приборами, то угадывались даже очертания островов на горизонте.
Из кафе, где я обедал днём, меня окликнули как старого знакомого. Заботливая и смешливая девушка, усладившая мой вкус красным карри, приглашала зайти отужинать. Но мой неуёмный приятель уже топал вверх по улице походкой типичного белого слона. Я виновато развёл руками, указав на удаляющуюся фигуру
— ходячий гранитный монумент, — и пообещал заскочить попозже.—
Костян, куда ты помчался, давай отужинаем там же, — обратился я к несгибаемому монолиту, еле нагнав его у следующего кафе.—
Зачем? Там тухляк. Нет музыки, мало народу. Отстой. Или тебе понравилась та пухленькая тёлка? О чём ты с ней постоянно перетираешь?—
А о чём ты разговариваешь со шлюшками? Ты вообще с ними хоть как-то общаешься?—
Я не за то плачу им деньги, чтобы разговаривать.—
Она хотела, чтобы я попробовал волшебной рыбы.—
Да ну. Ещё отравимся или подавимся костями, — выразил опасение Константин.Но я-то знал, что Костяну не терпелось заказать огромную тарелку с морепродуктами, как у меня накануне, а это блюдо подавалось лишь в соседнем заведении.
После ужина Костян поделился со мной результатами дегустации съедобной аквакультуры с видом гурмана, знающего толк в поглощении беспозвоночных:
—
Блин, на вид это гораздо вкуснее. В крабах одни клешни, а где мясо? Какие-то склизкие каракатицы, соус к устрицам — так себе. Креветки ещё ничего, тигровые, — признавал он. А я вспоминал, как он уплетал их мелких размороженных собратьев из кастрюли на кухне Святослава и хвалил в сочетании с “Жигулёвским” пивом. — Ну ладно, ты как, прогуляешься или спать? Я тогда поехал, надо оттянуться напоследок. Послезавтра — на работу. Ё-моё…Неотвратимость работы, да ещё и послезавтра, угнетала Костяна; он так протянул это своё “ё-моё”, что мне захотелось, чтобы он действительно как следует оттянулся. Монументальный человек тьмы забрался в полугрузовое такси, как раз по его меркам, и укатил в сторону центра, а я побрёл туда пешком.
Этот сектор пространства водил своего благодарного гостя и зрителя по всем памятным искривлениям и словно бы показывал
— все находятся на положенных местах, и гость со спокойной душой может его покинуть.Таинственные индусы всё так же кучковались у пропахших пряностями ресторанчиков, бородатые курители кальяна чинно и сосредоточенно восседали по всей длине переулка с арабскими кофейнями, неподалёку от которого начиналась шумная Уолкинг-стрит с толпой туристов всех оттенков кожи и ориентации, красиво раздетых девчонок и трансвеститов, с хором зазывал на бои по тайскому боксу, в сверкающие ночные клубы, изысканные салоны массажа. Набережная по-прежнему ошеломляла внушительными половыми диспропорциями
— на каждого одинокого прохожего приходилось по десять девочек или тех, кто недавно стал ими, которые занимали все скамейки, парапеты и лучшие места под фонарями. Далее — торговые ряды, бары, магазины… и обратно — набережная истинных ночных бабочек, затем Уолкинг-стрит с ослепительными притонами и боксёрскими рингами; где-то справа остаётся причал и “Подводная лодка”. Стоянка такси и автобусов, дорога с редкими бибикающими тук-туками и мотороллерами взбирается на холм. Полицейский участок на перекрёстке, крепкие низенькие парни разбирают тренажёры и уносят боксёрскую грушу, парк с редкими целующимися парочками, два мундира у подъезда дома отдают честь и желают доброй ночи. Убедившись, что всё так, как и должно быть в этом благословенном парке страстей человеческих, очищенных от лицемерной штукатурки респектабельных фасадов напыщенной благопристойности, я нисходил на главную улочку нашего квартала.Девчонки из публичного дома уже давно перестали призывно визжать при моём появлении
— я отучил их от гнусных условных рефлексов, выработанных плетьми и побоями бл…ских рабовладельцев. Почему-то в этот раз их молчание казалось немного возмутительным: вдруг напоследок мне пришло бы в голову покуражиться в пьяном угаре, а меня заранее списали в утиль. Слегка оскорблённый, я зашёл в кафе напротив, где всегда был желанным гостем, по-особому привечаемым.Та официантка, что постарше, встретила меня у входа, полюбопытствовала, как мои дела и всё ли в порядке. Я поддержал этот обыкновенный милый трёп и расположился за своим привычным столиком. Ко мне тут же подскочила её молоденькая напарница с выражением религиозной радости и готовностью внимать любым моим словам. Мне захотелось спросить у неё рецепт человеческого счастья и как она может оставаться такой радостной в конце рабочей смены. Вместо этого я равнодушно заказал ромовый коктейль.
Не думаю, что это было влияние алкоголя, просто мне вдруг взбрело в голову оставить чаевые, сумма которых превышала заказанный напиток. Я вложил в счёт ещё одну купюру, ощутив себя настоящим филантропом и благодетелем. Но девушка отчего-то вернулась и положила счёт на стол.
—
В чём дело? Что-то не так? — спросил я.—
Вы выпили один коктейль. Ваша сдача.—
Нет, она ваша.—
Но это же очень много! — всплеснула руками девушка.Я велел ей забрать деньги, потому что завтра улетал в Москву, а у меня образовался некий их излишек. Она покорно сложила ладони и отвесила церемониальный поклон, точно в кадрах этнографической кинохроники. Я был зачарован сим жестом искренней благодарности и пожалел, что положил всего сто бат.
—
Как тебя зовут? — мне было насущно необходимо запомнить имя этой девушки, которая так органично и изысканно владела тонкими нюансами высокого искусства принятия даров. Она показала, как это по-настоящему делается на Востоке, в назидание попрошайкам московского метрополитена и так называемым нищим с площади трёх вокзалов.Её звали Джа… а дальше я не разобрал. Естественно, её имя состояло не меньше чем из одиннадцати слогов, и я не сумел фонетически правильно воспроизвести даже его сокращённый вариант.
Все служащие кафе узнали, что я улетаю от них в Россию, и высыпали пожелать счастливого пути. Когда я выходил оттуда, Джа… улыбнулась, взяла меня под руку и томно раскачивающейся походкой поплыла со мной вниз по улице. Способностью ритмично ходить бедро к бедру все тайки, очевидно, обладали от природы. Пройдя несколько тесносоприкосновенных па в ритме паттайского танго, я притормозил, чтобы уточнить, уйдёт ли она с работы прямо сейчас в этом соблазнительном костюме официантки, не предупредив руководство. Она ответила, что если я подожду минут десять, то её работа в кафе закончится, и, всё так же мило улыбаясь, игриво подмигнула.
Не без удовольствия прикинув, какими благодарственными жестами она осыпала бы меня в постели, я пришёл в смятение и испытал неловкость. Прежде всего мне было неловко перед Костяном. Я представил его удивлённый гнев, когда, вернувшись из борделя, он увидел бы меня в обнимку с Джа… на сдвинутых кроватях. Ведь договор о совместном проживании в гостиничном номере провозглашал его нашим домом, а в дом не принято приводить проституток, как я пытался его уверить. Конечно, я мог заявить, что Джа…
— официантка, а вовсе не проститутка, и не восстал бы против истины. Однако на этом договоре настаивал именно я, являясь его вдохновенным инициатором, отчего Костян приходил в негодование и обиженную ярость. “Давай хоть раз устроим тут оргию! Мне надоело платить за комнаты на час”, — жаловался он.Можно виртуозно жонглировать сколь угодно умными цитатами, с буйволиным упорством сыпать остротами, бравировать силой и ловкостью, выпрыгивая из штанов,
— это ни к чему не приведёт, если нет взаимного эмоционального притяжения, симпатии на самом примитивном физиологическом уровне. Конечно, можно нацепить побольше сверкающих медалей и орденов, распихать по карманам банкноты и залезть в правительственный лимузин. Женщины любят эффектные внешние атрибуты, связанные с пышными церемониями и ритуалами ухаживания, словно безмозглые пташки, которые соглашаются на спаривание, только когда возбуждённый самец преподнёсет им красивую веточку для украшения гнезда или вкусного червячка. За всё это дерьмо они согласятся терпеть ваше присутствие, даже если вы беспросветно тупой ублюдок с павлиньим хвостом фальшивых побрякушек, торчащим из жирного зада. По каким-то причудам пигментации, у самых сильных взрослых самцов гамадрилов кожа на лице и ягодицах отличалась насыщенной ярко-красной окраской. Чем краснее была жопа, тем выше социальный статус и уважение остального стада. К фактору “красной жопы” подходили почти все атрибуты богатства и власти высших приматов.В моём случае я мог не беспокоиться обо всей этой дерьмовой этологии. Из оттенков красного выделялись лишь цвета моей рубашки. При мне не было никаких обманчивых атрибутов и красиво завёрнутых подношений. Не мог же я купить её расположение всего за сто бат. Джа… ничего не знала (и не могла знать) об огромных экзистенциальных безднах, разделяющих меня и остальное человечество, о моей универсальной отстранённости и склонности к удалению внутрь себя. Сквозь наслоения этих нелепых патологий она пробивалась к моей подлинной природной сущности, бескорыстно предлагая в обмен свою, даже не догадываясь, насколько эталонно иллюстрирует собой идеальную модель межполовых отношений в моём понимании проблемы. Хотя, скорей всего, большинство тайских девушек обладали этим знанием от рождения, как и способностью грациозно вышагивать бедром к бедру.
Стоя на тротуаре в обнимку с Джа…, я вспомнил об аппетитной официанточке, которая состояла в тесной ассоциации с красным карри. Без сомнения, эта принцесса специй была такой же горячей, как и её фирменное блюдо. Если б ещё и она захотела прогуляться до моего номера, мечта Костяна о полноценной оргии сбылась бы у него на глазах.
“Какая гениальная ирония! Это была бы вершина философского сарказма!”
— думал я, однако категоричный внутренний голос, принадлежавший действительно какому-то постороннему, безличному диктору научно-популярной радиопередачи, которого я начинал исподволь ненавидеть, уже проговаривал формулы вежливых отказов. Верность данному слову в очередной раз возобладала над моим неординарным чувством юмора, и я вновь лепетал дурацкие извинения вперемешку с дежурными комплиментами. Похороненное заживо либидо слишком уж рьяно рвалось из подвалов подсознания, поэтому пришлось придавить его бетонной плитой незыблемых принципов.Конечно, существовал вариант снять комнату на пару часов, но в последний момент я ухватился за спасательную шлюпку мезофобии. Вскарабкавшись на неё, я выставил парус и погрёб от лагуны наслаждений в сторону открытого моря.
Джа…, готовая отдаться за моё европейское происхождение и сто бат чаевых, конечно, не подозревала о моих странных отклонениях, когда, поимев её только мысленно, я решил, что этого вполне достаточно. Я всерьёз считал, что заслуживаю безусловного всеобщего восхищения, но не достоин и малой толики приватной любви.
Мне было привычно оказываться в нелепых ситуациях и выставлять себя идиотом.
На прощанье я сказал Джа…, что она очень милая и очаровательная девушка, а Таиланд
— прекрасная страна, в которую я непременно буду рад вернуться. Я всегда верил в то, что говорил.За мной водилось свойство, что, в какой бы точке земного шара я ни находился, мне неизменно хотелось туда возвратиться, не успев её покинуть. Если бы в моём сердце регулярно появлялись подобные маленькие привязанности, это свойство рисковало превратиться в чугунные якоря, которые мешали бы элементарно сдвигаться с места.
Я обожал мимолётные встречи, происходившие сами собой, помимо моего трогательного желания быть “свободным и отрешённым от суетности”, потому как изначально наделял всех людей созвучиями сплошь положительных качеств. Сама мимолётность и редкость этих встреч служила некой гарантией того, что я не успевал в них разочаровываться. Ведь я любил удерживать в своих нейронных сетях всех, кто повстречался на моём пути, и упрекал себя за несовершенство конструкции, когда программные сбои размывали объективную картину мира и я не мог вспомнить каждого, кто пытался украсить мою жизнь какими-нибудь приятными мелочами.
Наверное, я сторонился большого количества новых знакомств, чтобы эмоционально не перегореть от нехватки памяти. Мозг
— не самая надёжная структура для её хранения и ближе к кульминации жизненного цикла всё хуже справляется с нарастающим массивом информации, превращая его в мельтешение лиц, событий и вегетативных ощущений. Зато он отлично перерабатывает бытийный мусор, в который всё в итоге и обращается, выдавая в сухом остатке галерейную выжимку из красочных открыток. Без этой лицемерной забывчивости люди напоминали бы измождённых призраков, растерзанных неуничтожимыми печалями.В моей книге учёта оставался ещё один должок перед другой официанткой, накормившей меня красным карри. Будучи перенасыщен и переполнен, я всё равно твёрдо собирался отдать его перед сном. Однако заведение, где она работала, оказалось закрытым. Закрытые двери с замками меня всегда выводили из себя, и тут я тоже разозлился. Согласно предварительной договорённости, я должен был зайти и хотя бы через силу проглотить эту диковинную рыбину, приготовленную по специальному рецепту, а затем мы бы немного прогулялись до моря, на чём она обязательно стала бы настаивать, в этом не было никаких сомнений. Я обещал ей прийти и не выполнил обещание, потому что кто-то соизволил запереть пораньше двери и повесить на них замки. Моя принципиальность обесценивалась из-за каких-то засовов и попросту ничего не стоила. “Если ты и дальше намереваешься так разбрасываться словами, ни к чему хорошему это не приведёт. Твоей репутации
— конец. Придётся снова лететь сюда из-за какой-то рыбы”, — напомнил себе я и побрёл ставить будильник на полпятого утра.
8
В аэропорту я обменял оставшиеся баты на доллары. Получалось, что я слетал в Таиланд за ту же сумму, что многие мои знакомые тратили за неделю в Сочи.
Мы присели в зале ожидания, а мимо прохаживался патруль с собакой, выискивающей наркотики. Тех, кто по своей дурости возил опиум в чемоданах, ждал расстрел в тюремном дворике. Костян достал КПК, надел наушники и отключился. Напротив присела девушка, краше которой я встречал лишь в благотворительных кинопоказах моих сновиденческих галлюцинаций. Она положила ногу на ногу и изящно поправила причёску. Изредка отводя взгляд, я смотрел на неё, а она
— на нас.После регистрации у зоны вылета я снова заметил её в толпе отлетающих нашим рейсом. Наверняка у неё имелся пожизненный билет для полётов в первом классе. Она по-прежнему казалась божественной в своём невероятном одиночестве.
Помимо неё с нами летело множество молодых и свободных девушек, по две-три в компании. В большем количестве такие восхитительные создания я лицезрел лишь в очереди женского туалета в “Макдональдсе” или на “Пушкинской”. Если постоять с полчаса на любой центральной станции московского метрополитена, можно набрать сотни участниц конкурса красоты, которые затмят любую “Мисс Вселенную”. По сравнению с девушками, ездящими в нашем метро, все эти косметические королевы красоты казались мне невнятными посредственностями.
—
Костян, ты видел?! И всё это время они находились где-то рядом с нами в Таиланде — прекрасные, юные, женственные, одинокие или ищущие забвения от одиночества. Как те три грации с корзинами экзотических фруктов. А блондинка с подругой, которая выше тебя ростом! На каких подиумах такое увидишь?—
Где? О чём ты?—
Да ни о чём. Если бы ты разул глаза… — Я махнул рукой и продолжил сам с собой.Мы были двумя дебилами. Посетитель притонов и знаменитый антрополог и естествоиспытатель, апологет аскетичного подвижничества. Два отмороженных кретина. Все эти молодые красивые женщины сопровождали нас всегда и везде.
Неожиданно я столкнулся с парнем, который сидел со мной в самолёте из Москвы. Мы обменялись краткими положительными впечатлениями и рукопожатиями.
На таможенном контроле стояла чудесная и обходительная девушка, абсолютно не похожая на угрюмых и бесстрастных сотрудниц на нашей стороне границы. Я хотел спросить у Костяна, почему её не взяли в бордель? Неужели она не захотела сама, при её-то данных?
Узнав, что я лечу в Россию, очаровательная таможенница прониклась ко мне искренним сопереживанием: “Там же очень холодно, и так далеко лететь!” Не заподозрив меня в терроризме и наркоторговле, она мило улыбнулась и пожелала счастливого пути.
Обратный полёт длился на час дольше, видимо, это как-то связано с розой ветров и силой Кориолиса. Но сладостное предвкушение возврата в родную серую слякоть и свежеприобретённые воспоминания позволяли вполне сносно перенести десятичасовое бездействие в авиационных креслах.
Никогда ранее я не видел Костяна таким довольным. Он сожалел лишь о том, что в Бангкоке не успел добраться до Сой-Ковбой. Одно название этого переулка заставило меня усмехнуться. Среди всех памятников культурного наследия там располагались лишь массажные салоны и бары.
—
В следующий раз поедем на Пхукет, — Костян листал журнал про путешествия и самозабвенно выбирал маршрут для нового вояжа. — Нет, лучше на Кубу! Или на Мальдивы?—
На Мальдивах молодожёны проводят медовый месяц. Мы будем с тобой словно два педика на маленьком островке в одном бунгало.—
Тогда на Сейшелы!—
Аналогично.Он так и не выбрал следующий филиал рая, обязательный к посещению, а мы уже подлетали к Москве. Как обычно, в этой части геоида внизу простиралось бесконечное толстое одеяло депрессивной облачности. Оно удушающе обволакивало всю московскую агломерацию, в какой бы сезон года я ни прилетал.
Костян посмотрел через меня в иллюминатор и забеспокоился:
—
А Лёха точно нас встретит?—
Точно. А если что — поедем налегке, в летней одежде, сначала в автобусе, потом на метро и прогуляемся пешочком до дома, делов-то.—
У тебя же осталась куча денег, ты ведь ни на что не тратился. А я на нуле, две штуки баксов вылетело только так. Давай возьмём такси!—
Да не парься, у него передо мной моральные обязательства в тысячу долларов. На его месте я бы приехал. Иначе он рискует попасть в чёрный список козлов и ментальных уродов.Аэробус благополучно приземлился и ещё полчаса катался по посадочным полосам. Видно, для нас не нашли подходящего места на парковке, поэтому высадили в чистом поле и подогнали автобус, который стоял ещё минут десять с открытыми дверями. Пассажиры в лёгкой одежде и без шапок, привыкшие к температуре градусов на сорок повыше, начинали мёрзнуть и роптать.
—
А когда мы улетали в Таиланд, нас запускали на борт по трубе, — напомнил я.—
И не говори, люди только что с экватора, а их держат на морозе, — поддержал меня загорелый мужик в тонкой рубашонке.—
Добро пожаловать в Россию! — только и съязвил ещё один репатриант в шортах, примостившийся на нижней ступеньке автобуса.
Ещё недавно я
— пожиратель акул и крокодилов — лежал у открытого бассейна и пил кокосовое молоко, которое просил “записать на мой счёт”, пародируя фильмы про загнивающую буржуазию; сидел в тропическом саду с гигантскими насекомыми-опылителями, плавал в море в окружении летучих рыб и наслаждался закатом в обществе одной философски настроенной собаки, наблюдая, как Солнце ныряет между островами в Сиамский залив, словно с десятиметровой вышки.Сравнивая воспоминания о Таиланде с пейзажем окружающей обыденности, приходилось отмечать, что вид из моего окна был не такой эстетичный, как из отеля “Маунтин-бич” в Паттайе. Я бы даже прибавил приставку “анти” к этой суровой эстетике. Прямо по курсу торчала гигантская бело-голубая панель семнадцатиэтажной коробки, а где-то с левого бока
— вонючие отстойники вместо Сиамского залива. По геологическим меркам, ещё совсем недавно на кровавую охоту оттуда прилетали тучи комаров, а летом невозможно было заснуть от кваканья лягушек, облюбовавших отстойники для своих бесполезных брачных игрищ. Всех этих невинных тварей сумели извести специальные службы, а может — химические отходы или глобальное потепление. Однако и по сей день на бетонных берегах этих антропогенных водоёмов сидят странные фигуры с удочками и что-то там вылавливают для неизвестных науке целей.Я поймал себя на том, что незаметно свыкался с мыслью, будто весь мир выглядел именно так, потому что это был мой повседневный вид из окна. С этой точки зрения я радовался тому, что живу в центре Восточно-Европейской равнины: географическое положение моей сухопутной пристани служило твёрдой гарантией, что меня никогда не затошнит от моря и пальм.
“Мы тратим кучу денег, покупаем недешёвые авиабилеты и летим чёрт знает куда, чтобы “как следует отдохнуть”. А на самом деле
— попадаем в чужую обыденность, к которой просто не успеваем привыкнуть. Вряд ли мальчик, выдающий каждый день полотенца у бассейна, восторгается закатами, цветами и хорошей погодой так же, как я, который приезжает с пляжа на машине с кожаными сиденьями прямо к парадному входу в отель и вылезает из неё в одних плавках”.Слабенький ручей сознания из ржавеющего резервуара с протекающим мыслепроводным краном прервал треск телефонного ретроаппарата восьмидесятых годов прошлого века. Звонил Костян:
—
Здорово. Хочешь — приходи. У меня тут Свет. Угадай, чем он занят?—
Засел за компьютер?—
Правильно. У него жена в Питер уехала.—
Сейчас буду.Я быстро собрался и направился в соседний подъезд.
Не отрываясь от экрана, Святослав пожал мне руку и попросил “рассказывать”:
—
Ну, что там было, рассказывай?!—
Да что ему рассказывать, он даже в массажные салоны не ходил, — самодовольно отметил Костян. — По крайней мере, судя по его словам. Ну не извращенец ли?!Не уверен, что Святослава на самом деле интересовало, “что там было”. К тому же я ненавидел выступать в роли “сказителя”, однако в данном случае я и Костян делились воспоминаниями скорее друг с другом, в то время как его компьютерный персонаж рубил славным рыцарским мечом каких-то жутких антихристов из преисподней, а сам он иногда вставлял реплики: “Ага”, “Понятно”, “Круто!”. Возможно, некоторые из них относились и к нашему устному творчеству.
Забавно, но однажды Святослав умудрился выиграть у нас короткую партию в преферанс, так же глубинно укоренившись за монитором. Ему привалил чистый мизер и десятерная, так что думать ему особо не пришлось. А потом он постоянно пасовал или говорил “полвиста”. Пару раз ему пришлось с неудовольствием отвлечься на распасы, но в итоге он нас бесцеремонно обставил, пока мы, по сути дела, играли за него.
В этот раз даже Костяна, который сидел бы за компьютером сам, если бы не наш фанатичный друг, стала напрягать эта ситуация, и он предложил выпить:
—
Свет, ну давай посидим на троих, нормально поговорим, поставим твоего любимого Джимми Хендрикса.—
А я чего — против? Ставьте, наливайте, пацаны, я с вами! — утверждал Святослав, ожесточённо долбя по левой кнопке мыши.—
Костян, а тебе не жалко пить эту текилу, ведь она совершила вместе с тобой великий путь из Домодедова в Марьино, транзитом через Бангкок? — усомнился я.—
Чего же теперь — молиться на неё? Давайте отметим наше возвращение как следует!Отказываться сейчас было бы уж слишком жестоко. Костян и так сполна расплатился за свою жадность, преодолев со своими драгоценными сосудами почти двадцать тысяч километров. Да и спортивный режим в отсутствие моря, тренажёрного зала и бассейна соблюдать было сложновато. А я ведь знал, что всё этим и кончится,
— я буду пить его текилу, и он сам наполнит мой стакан. Мой изощрённый план сработал на все сто, но я ничем не выдал своего низкого самодовольства.—
За Раму Девятого! — провозгласил я, и мы шумно сдвинули стаканы в честь доброго сиамского короля, наконец-то встретившись взглядами под мощный хендриксовский “Fire”.Это был прекрасный момент: три старых товарища сидели вокруг табуретки, на которой едва умещались бутылка текилы, тарелка с лимонами и солью да три стакана, и пили за Раму Девятого, которого в глаза не видели, впрочем, как и чернокожего виртуоза Джимми, чьи гитарные риффы пронизывали комнату. Но, вживаясь в красоту этого момента и непосредственно восторгаясь им, я скорбно хоронил его уже через несколько минут ни к чему не обязывающей безмятежности. К сожалению, процесс возникновения и хронометраж счастливых иллюзий был мной достаточно изучен.
—
Если бы я был режиссёром, то обязательно снял фильм “Путешествие двух бутылок на край света и обратно”, — сказал я, подставляя стакан для новой порции.—
А ты лучше об этом напиши, — неожиданно предложил Костян. Я не ожидал от него такой провокации.—
Странно, что ты сам это предложил.—
Почему?—
Боюсь, кое-кто потом на меня обидится. Или не узнает себя…—
Брось, какие обиды! Пиши всё, как было!—
Надо подумать… Путешествие как чётко структурированная художественная форма не имеет себе равных, — признал я, посыпав ладонь солью.Так оно и есть
— у каждого путешествия имеются начало и конец, а между ними происходит всё, что можно вообразить. И ответвление этого пути заканчивалось с последним глотком текилы. Сделав солидный крюк, словно отвлекающий маневр от будничной каждодневности, мы возвращались на обочину главной дороги, не торопясь встраиваться в поток.Конечно, я знал, что кое-кому не терпелось посостязаться с высокопоставленными скотами в тонированных броневиках с мигалками на своей красной “феррари” из мира идиотских идей тринадцатилетнего подростка и злорадно показать им средний палец, обогнав на вираже. Красные “феррари”, красные жопы гамадрилов… Существуют ли метафоры сильнее, чем факты сравнительной зоопсихологии?
Но сейчас мы отдыхали в чистом поле под открытым небом, отъехав в сторону от магистрали; и, разложив на капоте старых, раздолбанных “жигулей” нехитрую снедь, пили водку под хорошую музыку, закусывая чёрным хлебом и солёными огурцами. Лично я всегда предпочитал живописные обочины: стоять спиной к трассе и всматриваться в едва прочерченные траектории, уводящие в беспредельную трансцендентальность бездорожья.
—
Костян, а всё-таки ты молодец, что вытащил меня в Таиланд. Эта экспедиция добавила множество экспонатов в мой личный музей истории и этнографии. Спасибо тебе за компанию! — Я дружески хлопнул его по плечу и залпом осушил стакан. — Мне удалось многое почерпнуть из…—
Да куда ты прёшься?! — Костян не придал абсолютно никакого значения моим прекраснодушным порывам. Это восклицание относилось к монитору, куда перенеслись все его мысли. Он пытался вырвать мышку из рук Святослава и объяснить на практике, как с помощью отряда эльфийских лучников расстрелять орду орков с топорами.Я понял, что мне тоже пора отыскать собственные следы и вернуться по ним в свой уютный и целесообразный параллельный мир.