[Екатерина Симонова. Сад со льдом. — М.: Русский Гулливер/Центр современной литературы, 2011. Екатерина Симонова. Гербарий. — Нью-Йорк: Айлурос, 2011.]
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2012
КНИЖНАЯ ПОЛКА
Гербарий со льдом
Екатерина Симонова. Сад со льдом.
— М.: Русский Гулливер/Центр современной литературы, 2011.Екатерина Симонова. Гербарий.
— Нью-Йорк: Айлурос, 2011.
Екатерину Симонову знатокам современной поэзии представлять не требуется. Яркая представительница “нижнетагильской поэтический школы” (“нижнетагильский поэтический ренессанс”
— без сомнения, один из ключевых концептов уральской поэзии 2000-х гг.) и, как верно заметил Вас. Чепелев в рамках завершающих чтений фестиваля “ЛитератуРРентген–2011”, в своем роде последняя из могикан, оставшаяся верной традициям школы и Нижнему Тагилу, который уже покинули и Е. Туренко, и Е. Сунцова, и А. Сальников, и ряд молодых авторов, знавших лито “Ступени” скорее понаслышке.В критике, литературоведении, окололитературном дискурсе понятие “нижнетагильской поэтической школы” настолько прижилось, что очевидным образом стало препятствием для обновленного восприятия поэтов круга Е. Туренко. В частности, нужно заметить, что участники “Ступеней” выросли и перестали быть учениками. Более того, сами стали литературтрегерами, как, например, в случае с Еленой Сунцовой, которая открыла в Нью-Йорке издательство “Айлурос” и издала “Гербарий” Е. Симоновой, о котором еще пойдет речь, “Тетрадь стихов жительницы” А. Зеленовой и т.д. С Екатериной Симоновой все оказалось сложнее. Так, Данила Давыдов, выступавший на одной из конференций по литературе Урала в Екатеринбурге, однозначно заключил ее в рамки молодой уральской поэзии. Я не напрасно написала “заключил”, почти “заточил”. 5 лет назад такое заключение, возможно, имело смысл, однако за это время сформировалась опасная инерция восприятия: Екатерина Симонова
— молодой поэт, и точка. Молодость, конечно, понятие, применимое к тридцатилетним с хвостиком поэтам, учитывая средний возраст членов писательских организаций или даже не учитывая. “Вот мы стареем, вот мы почти генсеки…” — написал Алексей Сальников — ключевой, по-моему, для “нижнетагильцев” (и не только имея в виду “литератуРРентгеновскую” тусовку) текст. Однако поэзия не бывает “молодой” или “старой”. Она бывает самобытной и не очень. Все дело в голосе поэта, его творческой манере. У Симоновой, как мы говорили, оставшейся верной традициям школы, свой голос есть — это раз. Симонова, хоть и участвует в молодежных слэмах, ушла далеко от молодежи и в тематике, и в стилистике — это два.Новых сборников от поэта ждали долго. После “контрабандовского” “Быть мальчиком” (2004 г.) были только публикации в журналах, по которым было сложно судить о величине поэтического явления. Казалось, манера все та же: любовная лирика, гендерная проблематика, сложные игры с прецедентными текстами (прямая цитата
— не симоновский прием, это было слишком прямоговорением), некий угол зрения, смещающий реальные предметы в символическую плоскость, классическая строфика, слегка “послебродски” обновленная, — в общем, предсказуемый набор. Однако дождались, и вот — дуплет поэтических книг, вышедших почти одновременно в 2011 г. и практически не пересекающихся по материалу (за исключением двух стихотворений). И да, находишь здесь все то же самое, но одновременно и не то же самое. Голос поэта стал не другим, но после этих книг его восприятие не может не поменяться. Это уже большой поэт.
но такая печаль настает и смежает веки
белые львы читают считают реки
в которых ты полощешь свои маленькие руки с букетом
еще не на том но уже под электрическим светом
бессонные ночи стали давно называться днями
за что мне эта глухая печаль эта дикая память
ты же сто лет мне никто
В качестве послесловия к “Саду со льдом” приведены слова Евгения Туренко: “Этим буквам 5, 50 и 500 лет одновременно (одной купюрой)… Время и пространство
— одно и то же — вещество и возраст…” Архаика пронизывает весь этот сборник. Архаика, сходная с той, которая являлась узнаваемым элементом поэтической системы М. Кузмина или даже О. Мандельштама, хотя у Симоновой определенно отсутствует историософская составляющая.
Но ласточка летит в пустую башню
И по реке плывут душевности травы
Любимые задушенные наши
Конечно общие…
Вещество и возраст, тело и окружающие предметы, память и прапамять
— это то, что вытесняет историю и любые явления постороннего поэту мира. Потому как — сделаем здесь отступление — есть мир потусторонний и посторонний, а поэт находится где-то на их пересечении. Впрочем, спиной — к постороннему.
твоя насекомая жизнь легче чем
ветер подкидывающий пустой пакет
поэтому любые мои слова
в итоге становятся прекрасным ничем
“Гербарий”
— третья книга автора, наполненная своеобразными стилизациями под Серебряный век и поэзию Русского зарубежья. Игровые стратегии идут бок о бок с прямым лирическим высказыванием, создавая словесную ткань настоящей поэзии, в существование которой автор сборника безоговорочно верит.В книге
— а это именно книга, а не сборник стихотворений — есть вполне проявленный сюжет: эмиграция Адели С. из Петербурга в Париж. Есть лирическая героиня, за которой кроется главным образом сама Екатерина С., хотя можно угадать и типичную представительницу богемы начала ХХ века (такую книгу могла написать Ирина Одоевцева, если бы обладала поэтическим талантом Екатерины Симоновой, и не могла бы написать Екатерина Симонова, если б не было книг воспоминаний Ирины Одоевцевой). Герои, живущие в текстах, — от Юрочки и Оси до Ходасевича и Бунина — узнаваемы и заранее любимы. Их жизнь, наполненная тайным смыслом творчества, равно как и жизнь самой героини, вхожей в этот “одоевцевский” петербургско-парижский круг, заведомо прекрасна — она никогда не повторится, она уникальна в своей временной хрупкости.
Пухнет город от воды
Будто смерть-тряпица
То ли плакать-тосковать
То ли веселиться
Глянешь в круглое окно
Уплывают в море
Люди домики мосты
Стихнуть на просторе
И летит воздушный шар
С девушкой в корзине
Карл Булла его не снял
И уже не снимет.
При этом перед нами не просто “петербургские вечера” или “граасские истории”, но заново рассказанные мифы. И мастерство автора проявилось не только в ремифологизации ушедшей эпохи и ее персонажей (такие опыты неоднократно случались в литературе), но и в самом поэтическом взгляде автора, смещающего людей и предметы в некое ирреальное пространство.
Невозможно плакать вечно
Невозможно и забыть
Мертвым городом отмечен
Можно только просто быть
Таять сахаром в стакане
Слышишь слышишь как шуршит
Будто мышь в ночном кармане
Сном как морфием зашит
Голову забивши в руки
Будто сваи в мерзлый грунт
В жуткие играешь жмурки
Будто где-то будто ждут
Однако именно ирреальное пространство для поэта и поэзии и есть самое реальное. Это всякий раз подтверждают/утверждают сборники стихотворений Екатерины Симоновой.
Юлия ПОДЛУБНОВА