[Сергей Луцкий. На восток от Гольфстрима. — Екатеринбург: Пакрус, 2010.]
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2011
КНИЖНАЯ ПОЛКА
О ВРЕМЕНИ И О СУДЬБЕ
Сергей Луцкий. На восток от Гольфстрима.
— Екатеринбург: Пакрус, 2010.Изданный в Екатеринбурге однотомник известного югорского писателя Сергея Луцкого включает в себя рассказ “В Усть-Сабун и обратно”, повесть “Портрет на фоне 90-х” и роман “Причастный”. Все три произведения впервые увидели свет на страницах журнала “Урал”.
Уже рассказ “В Усть-Сабун и обратно” демонстрирует основные особенности манеры письма Луцкого. Он работает в классической реалистической традиции, используя все приемы традиционного нарратива, уделяет значительное внимание художественной детали. Основной реалистический тип письма сочетается с элементами модернизма (например, зловещий сон главной героини Тамары, в котором ее, превратившуюся в утку, топит другая утка). Умелыми, ненавязчивыми штрихами автор вызывает в читателе симпатию к героине: в ней живо чувство рода, она крепко связана с национальными корнями. Подарок дочери и внучкам она делает сама, а не покупает, потому что “лучше все-таки своими руками, уважительнее”. По ходу неторопливого естественного развертывания сюжета характер героини обрастает новыми чертами, становится объемнее. Обычная и в целом благополучная судьба Тамары, тем не менее, искусно подсвечивается автором общей тревогой и неблагополучием, витающими в воздухе времени: так, в хантыйской деревне, в которой она живет, “работы нет, молодежь спивается, бичует. Так и получается, от одного ханты ушли, к другому не прибились”, досаждает ей мелкой подлостью бывший муж, на беспутного сожителя (который, скорей всего, изменяет Тамаре) надежды мало, ненадежный и неудобный самолет, на котором героиня летит к дочери (его узкий салон Тамара сравнивает с гробом), в любую минуту может потерпеть крушение, цех зятя находится под угрозой рейдерского захвата, и бывшая подруга-однокурсница Тамары, а ныне высокий чин, помочь ей “не хочет или не может”, у дочери исчезло молоко и детей приходится прикармливать и т.д. Тревога, зарождающаяся уже с первого абзаца, описывающего Тамарин сон, растет и неожиданно разрешается жизнеутверждающим финалом: несмотря на все жизненные неурядицы, Тамара гордо держит голову, сохраняя веру в лучшее: “Если захотеть, добиться можно всего. Было бы лишь желание”. Такой финал, надо сказать, выглядит несколько искусственно и немного разочаровывает, напоминая финал романа Льва Толстого “Воскресение”. И все же рассказ производит исключительно приятное впечатление, вселяя веру, что любые жизненные неурядицы преодолимы, если есть в человеке воля к жизни, память, “нравственный закон” и твердость духа.
Если название рассказа апеллирует скорее к пространству, чем к времени, то название повести “Портрет на фоне 90-х” недвусмысленно фиксирует главную для Луцкого тему — тему времени. Эпиграф к повести взят из Пушкина — “Свободы сеятель пустынный, // Я вышел рано до звезды”. Судьба героя — Олега Шляхтина вполне накладывается на путь лирического героя Пушкина. Шляхтин тоже в попытках “в порабощенные бразды бросать живительное семя” “потерял… только время, благие мысли и труды”. Образ стада, фигурирующий в стихотворении Пушкина (“К чему стадам дары свободы, // Их должно резать или стричь”) возникает с первых страниц и в повести — толпа забитых людей, ждущих открытия поездного туалета и боящихся пойти к проводнице, вызывают у Олега негодование: “Рыбья кровь, овечье стадо, страх даже перед таким вот начальством!..” — бесцветные люди, которых “не поймешь”. Лихие девяностые предстают в повести во всей красе: “Это было непонятно. Магазины с дикими ценами, ваучеры, на которые обещают золотые горы (обманут, конечно, обманут Ельцин с Чубайсом), японская секта “Аум-Сенрике”, в открытую расставляющая в стране свои непонятные сети, предприятия, месяцами не платящие зарплат, — все это было из новой жизни. Из новой жизни были и… старухи, которые рылись в мусорных контейнерах, выискивая что-нибудь съедобное”. Одним из наиболее пронзительных эпизодов является сцена избиения деда Олега Казимира — героя войны — юными скинхедами. В таком времени Олегу приходится определяться, и самоопределение его основано на достойных нравственных принципах: “Он ненавидел любителей унизить тех, кто не мог ответить”. Его представления о любви по-купрински идеалистичны: “Когда ему нравилась девчонка, он не мог думать о постели”. Своей жене он запрещает носить продукты из столовой, в которой она работает. Проблемы свои решает по-мужски и антиельцинские свои взгляды выдерживает твердо и последовательно. Чувство чести и достоинства, свойственное Олегу, его попытки по мере сил бороться против окружающей несправедливости не очень соорганизуются со временем, в которое ему пришлось жить, поэтому он постоянно испытывает чувство неприкаянности.
Луцкий использует в повести интересный сюжетно-композиционный ход. Линии прошлого (служба Олега в армии, участие в защите Верховного Совета в 1993 году) и настоящего (жизнь в селе Прилепино) развертываются автором параллельно, что позволяет глубже понять характер героя, уяснить причины тех или иных его поступков, основная цель которых — объяснить людям, что мир нужно менять к лучшему. Но, вопреки известной солженицынской максиме о том, что “не стоит село без праведника”, село Прилепино прекрасно обходится без Олега. В финале герой покидает село — уезжает в Абхазию искать так и не найденную в Прилепино справедливость.
Луцкий обладает ценным для писателя даром находить обычное в необычном. Поэтому его, ничем особенным, казалось бы, не отличающиеся герои, вызывают у читателя симпатию. Никогда не забывая о предопределенности, предначертанности, о неком фатуме, неизбежно присутствующем в жизни, они, тем не менее, ищут и страдают, пытаясь как-то зафиксировать себя во времени (меняя пространства), хотя бы как-то нивелировав его априорную власть над человеком.
Для повести, как и для рассказа важен мотив дороги: немало страниц посвящено описанию путешествий героя в поездах и встреч с колоритными типажами 90-х. Непосредственный сюжетный мотив перерастает в символ жизненного пути и такое взаимопересечение частного и общего, характерное для Луцкого на всех уровнях текста, высвечивает сквозную проблему творчества писателя — проблему человеческой судьбы.
Путь и судьба художника стали темой романа “Причастный”. Его герой Юрий Руснак — писатель, пытающийся стать известным, не поступившись при этом своим талантом. Однако его эстетический максимализм, искренность, нежелание “подлаживаться” да и просто ряд случайностей не позволяют ему достичь желаемого, и он приходит к мысли, что “талант это вовсе не дар божий, как принято считать, а скорее проклятье”. “Причащение” героя к литературной среде оборачивается разочарованием не в последнюю очередь и потому, что ему немного не хватает жертвенности и понимания самоценности своего таланта. Как верно замечает в своем послесловии к сборнику Ирина Рябий, ссылаясь на евангельскую притчу о талантах, “любой дар требует от человека полного самоотречения, только в этом случае он может быть реализован и только тогда он “приумножится”. Не лишним здесь будет вспомнить и строки Марины Цветаевой:
Как по канату и как на свет,
Слепо и без возврата.
Ибо раз голос тебе, поэт,
Дан, остальное — взято.
Об очерке Ирины Рябий стоит сказать отдельно. Очерк этот производит впечатление двойственное. С одной стороны, в нем отчетливо прослеживается творческая эволюция Луцкого, присутствуют меткие и точные характеристики его творческой манеры, вроде такой: “в его книгах важно не само действие, как таковое, а поступок, слово, мысль. Поэтому особую роль играет не событие, но бытие. С эпическим принципом повествования в прозе Луцкого соседствует лирический, в котором образ развертывается не столько динамически, сколько подчиняется иному принципу нанизывания и увязывания”. С другой стороны, в тексте И. Рябий хватает избыточных очевидных сентенций. Многие тезисы отличаются упрощенностью и малоубедительностью, как, например, аналогия творчества Луцкого с литературой “потерянного поколения”. Наконец, присутствуют просто недопустимые для “кандидата филологических наук, доцента Югорского государственного университета” ляпсусы. Так, знаменитое изречение Ницше “Бог умер” под пером И. Рябий скукоживается в бесцветное “Бога нет”, а хрестоматийный булгаковский “МАССОЛИТ” превращается в “МОССОЛИТ” (почему-то не очень верится, что тут имела место опечатка). Видимо, автор счел, что первая часть аббревиатуры объединения московских писателей должна образовываться от слова “Москва”, позабыв, что МАССОЛИТ Булгаковым вымышлен, условен и аллегоричен. Говорю об этих вопиющих ошибках-небрежностях совсем не из злорадства или дотошности, а в свете печальных тенденций, наблюдающихся уже не один год и в столичной, и в региональной “филологической” критике.
Что же касается Сергея Луцкого, то это хороший, добротный автор, несомненно, заслуживающий читательского внимания. Его проза притягательна именно своей скромной красотой, подобной красоте осенней природы. Никаких умопомрачительных горизонтов и глубин этот писатель читателю не открывает, но ровный, изящный в своей простоте его стиль, скрывающий прекрасное владение техникой; симпатичные, живые герои, универсальные, близкие каждому проблемы; стоящая за строчками простая человеческая мудрость, жизненность изображаемых ситуаций и гуманистическая проникнутость верой в человека и его возможности делают его автором, гармонизирующим внутренний мир читателя.
Константин КОМАРОВ